Just Joke

«Я подумаю». И этого достаточно. Пусть не шанс, но призрачный шанс на шанс — и это уже согревало что-то замёрзшее, истосковавшееся, зажатое сотней колючих цепей у Сэнку в груди. Он вот уже час почти неосмысленно закидывал вещи в дорожную сумку, едва ли не умирая от тошнотворной тревоги, которой не было названия и не было конца. Вот-вот за ним должна была заехать Кохаку, уже завтра — его, собственно, день рождения, и, казалось бы, впереди — три дня отпуска за городом с друзьями, вечеринка, веселье, возможно, даже подарки, но ни предвкушения праздника, ни приподнятого настроения, ни радости откопать он в себе не мог. В черепной коробке встревоженным роем копошились вопросы, на которые у Сэнку не было ответа. Приедет ли Ген? Согласится ли остаться? Будет ли он как-то с ним взаимодействовать?.. Как его примут остальные его друзья..? Сэнку нисколько не сомневался, что Ген сумеет найти со всеми общий язык, но насколько ему будет комфортно, когда одна половина толпы знает об их… мягко говоря, неловкой напряжённости в отношениях, а вторая даже не слышала никогда его имени? Может, надо было как-то заранее предупредить народ? Может- Да к чёрту. Сэнку слишком много думал. И слишком сильно нервничал. И слишком медленно собирал вещи. Он глянул на часы и принялся чуть более интенсивно скидывать в кучу запасные носки с трусами. Кохаку была слишком взбудоражена этой поездкой, чтобы терпеливо ждать его у подъезда. Она вполне могла начать угрожать насилием за каждую минуту промедления. Сэнку очень старался поменьше думать и старательно игнорировал тишину в квартире, к которой до сих пор не привык, хотя с того момента, как он остался тут один, прошло уже десять дней. Никто не напевал дурацкие песенки из рекламы, никто не насвистывал под нос привязчивые мелодии, никто не болтал о новостях кино, не задавал вопросов, не сопел тихонько рядом… Все эти десять дней Сэнку окружали пустота и тишина. Как он вообще умудрялся так жить до того, как на периферии его Вселенной не появилась симпатичная двухцветная макушка? Чёрт, да куда внезапно подевались все одинаковые носки?! Раздался телефонный звонок. Сэнку остервенело запихал в сумку половину содержимого своего носочного ящика, без разбора, и сердито схватил трубку, так, будто именно она была виновата во всех его бедах. — Алло! — Так орать будешь на Ксено, — фыркнула в ответ Кохаку. — Выходи давай. ••• Зимний домик Нанами был без приуменьшения роскошным. Именно это Сэнку и раздражало. Он вообще по сути своей был отрешённым аскетом, просто дайте ему белые стены, книжный шкаф и подставку для пробирок, а вот эти все разлёты лестниц, камины и ковры оставьте всяким чванливым придуркам. Вот только он должен был кузине вечеринку, и выбора у него особо не было. Кохаку, казалось, аж вибрировала от восторженного ожидания, описывая явно не особо впечатлённому Цукасе, что его там ожидает. Цукаса же обменивался с Сэнку меланхоличными взглядами в зеркало заднего вида — они были знакомы ещё с детства, Сэнку прекрасно знал, как тот недолюбливал хозяина того дома, где они проведут ближайшие три дня, и потому мысленно ему сочувствовал. Уже на месте, когда они вывалились из машины, Цукаса не сдержался и изумлённо присвистнул. Сэнку хмыкнул. Ещё бы. Тот, конечно, и так ожидал от Рюсуя чрезмерной роскоши, но это превосходило даже самые смелые фантазии. Огромный обитый деревом двухэтажный дом с большими панорамными окнами и шестью каминными трубами, из которых уже валил дым. Внутри было просторно, современно, с потолка сквозь два этажа сразу свисала впечатляющая люстра, освещая стильную деревянную мебель, мягкий диван размером, кажется, примерено с кухню Сэнку, с множеством декоративных подушек и мягких пледов, и авторитетный ковёр из медвежьей шкуры. На стене напротив дивана висел гигантский телевизор с плоским экраном. Выходные обещали быть томными. — Э-хэ-хэй! — на лестничном пролёте материализовался Рюсуй, сияющий раздражающе-белоснежной улыбкой, с бокалом в руках и в смешной рубашке в клетку, которая выглядела на нём совершенно нелепо. — А вот и виновник торжества! Добро пожаловать! О, Цукаса! Сколько лет, сколько зим, ха! Так, скоро подъедут Хром и Кинро, нужно будет распределить комнаты… Сэнку огляделся по сторонам. Казалось, что прямо сейчас в этом огромном доме был только Рюсуй, однако судя по приятному запаху с кухни, скорее всего, здесь уже во всю хозяйничала Франсуа, но… был ли кто-то ещё? Кто-то очень конкретный, конечно. Кхм. — А Укё ещё не?.. — попытался уточнить он. Рюсуй заговорщицки ухмыльнулся. — Приедет позже. Дождётся ещё одного гостя, который застрял на съёмках какого-то там телешоу, — он демонстративно подмигнул, так нахально и недвусмысленно, что Сэнку покраснел. Придурок. — Ещё кто-то будет? — встрепенулась Кохаку. — Кто-то из телевизора? Ты что, заказал тамаду? Намечается шоу-программа? — Ага! — гогонотнул Рюсуй. — Программа «Розыгрыш»! — Кохаку непонимающе нахмурилась. Нанами пояснил. — Ну, понимаешь, та, что из цикла «Тысяча и один проёб Ишигами Сэнку»! Сэнку закатил глаза. — Заткнись, умоляю… Цукаса заинтересованно выгнул бровь. — Это как-то связано с твоим перебитым носом, Сэнку? — Связано-связано! — обрадовался Рюсуй. — Ааааа! Поняла! — Кохаку хлопнула в ладоши. — Ты пригласил Гена? И он согласился?! — Ну, видимо, да, — Сэнку устало вздохнул. — Он сказал, что подумает, и- — И он подумал, — утвердительно кивнул Рюсуй. — Попросил Укё его захватить. Ну, — он щёлкнул пальцами, — располагайтесь! Вы, ребята, знаете, где что находится, так что покажите всё Цукасе, а я пока оставлю вас здесь, — Рюсуй махнул им через плечо, поднимаясь по лестнице. — Ужин в семь, не забудьте принарядиться! — Хорошо! — раздался внезапный голос Хрома, и Сэнку обернулся. Входная дверь распахнулась, и на порог, роняя сумки, завалились Хром, Кинро и Гинро. Следом за ними с тихой улыбкой проскользнула Рури. Хром тут же обнял её за плечо и, уперевшись второй рукой в бедро, довольно заявил. — Погнали на склон, пока ещё не стемнело! — Нет, дорогой, — Рури деликатно похлопала его по спине, качая головой. — Сначала мы поднимем сумки в комнату и разложим вещи. И ты наденешь подштанники… — Хром страдальчески застонал, но мудро предпочёл не возмущаться. — Сколько здесь комнат? — спросил Цукаса, стягивая резинку со своих волос и позволяя длинным каштановым локонам упасть по широким плечам. Сэнку заметил, как мечтательно Кохаку проследила за этим движением, и мысленно усмехнулся. — И как мы будем в них жить? — Комнат пять, — принялась объяснять Кохаку, — в каждой по три спальных места. Предлагаю распределиться так: Гинро, Кинро и Хром, Цукаса, Сэнку- — У нас куда меньше людей, чем трое по пять комнат, — задумчиво хмыкнул Кинро. — Но нас только две девочки! Так что, я забираю себе Рури! — Кохаку собственнически обхватила сестру за руку, не оставляя места для споров, но Хром возмущённо притянул ту обратно. — Эй! Рури, вообще-то, моя жена! — Кохаку, брат, ты что, девочка? — ахнул Гинро. — Почему ты раньше не сказала?! — Ты дебил? — В этом доме пять спален, а нас, вроде как, ровно десять человек, — вздохнул Сэнку, безуспешно нащупывая по карманам ручку. — Давайте просто вытянем жребий… Цукаса поднял руку, и Сэнку кивнул ему, приглашая заговорить, пока сам рылся в сумке. — Я не хочу тянуть жребий. Слишком высок риск оказаться в одной комнате с Гинро, а мне нужно поддерживать режим сна. — Что?! — возмутился Гинро, резко обернувшись к нему. — Какого хрена, чувак?! Цукаса пожал плечами. — Я слышал миллиард историй о том, как ты болтаешь во сне, и о том, как пристаёшь ко всем, и о том, как- — Ладно, ладно! — Гинро замахал руками, вспыхивая ярко-красным. — Режим сна для спортсмена это очень важно! Справедливо! Вопрос снят! — Хорошо, — вздохнул Сэнку, наконец извлекая блокнот и ручку. — Итак, Рюсуй с Укё, очевидно, забирают хозяйскую спальню, Кохаку и Рури — вторую комнату, Гинро и Кинро… — Подожди, — Кинро тоже поднял руку, словно они были кучкой школьников на уроке, — почему это сразу я живу в одной комнате с Гинро? — Потому что ты его брат? — выгнула бровь Кохаку, выразительно глядя на них обоих. — Разве это не дополнительная причина, почему меня нужно пощадить? — Кинро деловито поправил очки. — Разве мы приехали не на выходные? Я тоже хочу выходной от него! Я с ним буквально живу! — Может, скинемся на камень-ножницы-бумагу? — предложил Хром. — Кто проиграет, тот будет жить с Гинро! — Честно говоря, ребята, уже становится реально обидно… Цукаса поднял вверх обе руки. — Может, тогда посчитаемся на чётные и нечётные? — Зачем вы всё усложняете? — вздохнула Рури. — Предлагаю разбиться так, как все приехали. По машинам. Не забывайте, что у нас будет ещё Ген… — И он вряд ли захочет быть в одной комнате с Сэнку, — хихикнула Кохаку. Хром покивал головой. — Это точно, я бы на его месте на это не соглашался… — Да вы охренели! — Что там за история? — И что за Ген? Это сосед Сэнку? — Если он сосед, почему не захочет с ним жить? — Оооо, ты себе даже не представляешь! — Кохаку, заткнись! — Сам заткнись! У тебя ещё не день рождения! Рури хлопнула в ладоши. Все замолчали. — Итак. Я остаюсь с Хромом, — тот сделал победный жест, а Кохаку надула губы. — Цукаса приехал с Кохаку, так что пусть они живут в одной комнате, — те залились таким очаровательным румянцем, что не оставалось сомнений, что именно на такой расклад они оба втайне и надеялись, — Гинро будет с Кинро, прости, Кинро, но такова твоя судьба, жизнь несправедлива, я всё понимаю, — тот стоически кивнул, хватая с пола сумку, — а Рюсуй будет с Сэнку, потому что Ген останется с Укё. Последнее будет обсуждаться дополнительно, когда Укё с Геном приедут. В любом случае, всех остальных это не касается. Вопросы? Вопросов ни у кого не было. Все давно выучили, что спорить с Рури было опасно для жизни. ••• — Но я не хочу спать с Сэнку! Хром вздохнул. — Рюсуй, ну у него же день рождения, будь к нему снисходительнее… — А что, Сэнку тоже пристаёт ко всем во сне? — выгнул бровь Цукаса. Кохаку заржала куда громче, чем шутка того стоила. Сэнку закатил глаза. — Нет, но вы посмотрите на его сумку, — указал Рюсуй. — Он взял с собой ноутбук! Все дружно глянули в его сторону. — Чувак, какого хрена? — Сэнку, твою мать! — Нет, ну это невозможно, блядь…. Укё с Геном, которые приехали буквально пару минут назад и уже оказались в самом разгаре бессмысленного и беспощадного спора, переглянулись между собой. Ген непонимающе улыбался. Укё вздохнул и тихонько пояснил, наклоняясь к нему поближе. — Понимаешь, если у Сэнку есть с собой ноут, это значит, что он запрётся в комнате и будет стучать по клавишам всю ночь. Кто-то может с этим смириться, но, знаешь, не Рюсуй… Сэнку раздражённо всплеснул руками. — Я могу вообще нигде не спать. Останусь в гостиной на диване, да и дело с концом- — Не придумывай, — отмахнулся Укё, — я останусь с тобой в комнате, вот и всё- Рюсуй возмутился. — Эй! Укё, любовь моя, как ты можешь променять вот это, — он указал рукой на свой торс, — роскошное тело и первоклассное джентельменское обслуживание в постели на вот этого забытого жизнью чмошника? — Рю, прекращай- — Да какого же хрена?! У меня день рождения! — Ну и что? А у меня секс! — Никакого секса, если ты не начнёшь вести себя адекватно! — Я точно знаю, что ты не устоишь! — Вы оба отвратительны! — Не вижу никакой проблемы в том, чтобы пожить в одной комнате с Сэнку-чаном… — все замолчали и повернулись на голос, глядя на Гена так, будто тот признался, что на досуге расчленяет милых щенят. Ген неловко пожал плечами. — Что? — Ничего, — замотал головой Рюсуй. — Просто… ладно. Я лучше промолчу. — Вот именно, блядь, — пробубнил Сэнку, — лучше помолчи. Народ засуетился, разбредаясь по своим спальням, а в голове у Сэнку дурманным набатом билось «Ген будет спать со мной в одной комнате». Мысль была ужасающей в силе своего воздействия на его когнитивные функции. У Сэнку натурально закоротило мозг. Он молча стоял, пялился куда-то в пол, пытаясь дышать и контролировать миграцию жидкостей в своём организме, и осознал, что Ген неловко стоит рядом и смотрит на него, выгнув бровь, только лишь спустя довольно смущающее количество времени. — Эээ, — встрепенулся Сэнку, хватая маленький сиреневый чемоданчик Гена, — пойдём, покажу тебе нашу комнату?.. Ген аккуратно забрал свою сумку у него из рук, улыбаясь слишком вежливо, чтобы быть искренним. Сердце тоскливо потянуло, и Сэнку закусил щёку от досады. Ген очевидно был не очень рад такому раскладу, но не хотел доставлять никому неудобств… Чёрт. А ведь Сэнку, когда звал его сюда, обещал его не тревожить. Вот же… блядство. Надо было подумать о расселении заранее, но у них никогда не возникало подобных ситуаций! Может, всё-таки переночевать на диване? Сэнку всё равно собирался работать над новой заявкой на гранты, так что- — …ку-чан? — внимательные сизые глаза смотрели на него с лёгким беспокойством. — Ты чего завис? — Я просто… — Сэнку дёрнул плечом. — Я подумал, что, наверное, останусь спать тут, на диване, чтобы- — Со мной всё будет в порядке, Сэнку-чан, — выдохнул Ген, качая головой, — не беспокойся обо мне. Если я сказал, что не вижу проблемы, значит, так и есть. Он теперь казался будто тоньше. Прошло всего 10 дней, но за это время Ген сумел словно потускнеть. Под красивыми кошачьими глазами залегли внушительные тени, более выраженные, чем когда-либо видел Сэнку, и в них читалось что-то настороженное, ищущее, такое глубинно-потерянное, что невыносимо хотелось окружить его заботой и теплом. — Ты мой гость, и я хочу, чтобы тебе было комфортно, — мягко и тихо вздохнул Сэнку. «Мне нужно, чтобы ты чувствовал себя комфортно». — Могу я взять твой чемодан? Ген окинул его долгим взглядом. Затем вдохнул. — Можешь. Сэнку вёл его по лестнице вверх, в дальнюю угловую комнату, ту, что единственная осталась свободной, и пока они шли, между ними повисла странная, некомфортная тишина. Совсем непривычная и чуждая. После неожиданной совместной новогодней ночи Сэнку посмел призрачно надеяться, что теперь всё будет как раньше, но, чёрт, видимо, не так быстро. Ген молча брёл за Сэнку, разглядывая дом, ковры, свои руки, картины, что угодно, лишь бы не Сэнку, но каждый раз, когда эти фантастические сизые глаза всё-таки скользили по его спине, Сэнку ощущал, будто они буквально пронзали его кожу. Сэнку так скучал по его голосу. Ему чертовски не хватало его нежных напевов и заливистого смеха, длинных и образных чередей отборных ругательств, когда что-то падало у Гена из рук, дурацких шуток и пышных комплиментов тому кофе, который «умел варить только ты, Сэнку-чан»… За эти десять дней он устал жить в тишине. Тишина напрягала, и Сэнку отчаянно хотелось её заполнить. — Ну, вот и наша комната, — он бросил чемоданы на кровать, разводя руками вокруг. — Всё включено. Здесь даже есть камин! Ген улыбнулся и подошёл к дальней кровати, той, что у окна, задумчиво проводя пальцами по бархатному покрывалу. — Почему никто не захотел спать с Гинро? — с любопытством спросил он, раскрывая молнию на своём чемоданчике. — Гинро часто снятся эротические сны, которые заканчиваются поллюциями, — прямо ответил Сэнку, запихивая одежду в комод. — Но даже если тебе повезёт и никакой спермы в простынях не будет, он всё равно будет болтать во сне и полезет обниматься. С чем-то одним ещё можно смириться, но всё вместе… Ген рассмеялся. — Весело у вас. Расскажи ещё о ребятах, кого я не знаю. Хром кажется милым?.. И Сэнку, благодарный за саму возможность разговора, принялся рассказывать. Про все дурацкие случаи с Хромом, про Рури, про то, как Гинро нажевался каких-то листьев и ввязался драку под галлюцинациями, а Кинро до последнего отказывался признавать, что ему нужны очки… Ген улыбался, задавал вопросы и деликатно шутил. Слишком деликатно. Сэнку точно знал, что в его двухцветной голове, которая порой была способна выдавать что-то вроде «сюжету нужно, чтобы Годзилла с Кинг-Конгом поцеловались», рождались куда более смелые юморески, но наслаждался даже тем малым, что Ген готов был дать. Сердце всё равно сжималось сладким спазмом, а разум отказывался работать. Потому что, чёрт возьми, заблудший солнечный луч так красиво подсвечивал белые волосы Гена, и тот так очаровательно морщил нос, нежась в его фантомном тепле, и это было куда больше, чем то, на что Сэнку вообще смел надеяться. — Я так рад, что ты приехал, — само по себе слетело с губ. — Спасибо, что ты здесь. Казалось, Сэнку застал Гена врасплох, потому что тот совершенно застыл, отупело моргая. — Ох, — тихо выдохнул он, пожимая плечами. — Эмм… Не за что? — Я думаю… я думаю, что никогда не говорил тебе. Ну… Что мне нравится твоя компания. Нравится проводить с тобой время. Ген неловко потёр затылок. — Что ж, я рад это знать, — выражение его лица было настолько сложным, что Сэнку совершенно не смог его считать. — Мне всегда хотелось в это верить, но… Я не был уверен. Спасибо, что сказал. Сэнку опустил взгляд на свои руки, на узловатые пальцы, покрытые шрамами и мозолями, собирая всю свою волю в метафорический кулак. — Я хочу говорить тебе это чаще. Я хочу быть с тобой честным, — он посмотрел на Гена. — Я хочу попробовать, если… ты позволишь. Ген выдержал его долгий странный взгляд. — Хорошо, — просто ответил он, принимаясь раскладывать вещи. — Не смею тебя останавливать. Сэнку так сильно хотелось всё починить, так много хотелось ему сказать, но что-то в точёной линии профиля Асагири на фоне последних лучей солнечного света удержало его от ненужных слов. — Я постараюсь, — выдохнул он вместо этого. Ген просто кивнул, даже не глядя в его сторону, но в уголках его губ затаилась крохотная улыбка, и на душе у Сэнку чуть посветлело. ••• Хром был каким-то раздражающе-деятельным, носился по коридору, стучал во все двери и настойчиво зазывал всех и каждого идти на склон, пока солнце ещё не село, потому что завтра, якобы, всем будет не до этого. Чего они ждали от завтра, Сэнку решил не уточнять — он не планировал никакой грандиозной тусовки, сам факт того, что все собрались в одном месте в честь его дня рождения в его понимании уже был несколько чрезмерным. Но сопротивляться Хрому было бессмысленно и бесполезно, особенно, когда его энтузиазм подкреплялся одобрением Рури, поэтому все смиренно побрели натягивать на себя горнолыжное снаряжение. Сэнку без особой бодрости разложил по постели комбинезон, размышляя, стоит ли надевать термобельё, или погода не такая уж и холодная, но вдруг заметил, что Ген просто тихонько печатал что-то в телефоне, и, кажется, не собирался куда-то собираться. — Ты не хочешь кататься? Ген поднял на него взгляд. — Ну… — он пожал плечами, — у меня нет ничего, что подошло бы в качестве снаряжения, так что… — Можешь взять у меня что-то, — тут же предложил Сэнку. — Или здесь неподалёку есть аренда, давай я сгоняю, возьму тебе? Ген задумчиво почесал подбородок. — Думаю, можно было бы взять в аренду, да. Спрошу Укё. Нужно взять борд, и куртку потеплее… — И шлем, — заметил Сэнку. — Отдыхай. Я съезжу сам и за всё заплачу. Кошачьи глаза казались такими мягкими в тёплом свете послеполуденного солнца, более тёмного оттенка синего. — Я ценю твоё желание помочь, но я могу и сам раздобыть себе одежду. Сэнку пожал плечами. — Но я хочу, чтобы тебе было хорошо. Где-то в коридоре раздался визг Гинро — видимо, ему снова прилетел подзатыльник от брата, — и Ген тихонько усмехнулся, глядя на дверь. Потом снова взглянул на Сэнку. — Знаешь, тебе не обязательно со мной нянчиться. Я не ребёнок и могу о себе позаботиться, — его голос казался далёким, тщательно пустым. — И уж тем более, тебе не обязательно тратить на меня свои деньги, просто потому что ты чувствуешь себя виноватым. Сэнку нахмурился. — Я просто- — Я понимаю, — выдохнул Ген. — И при других обстоятельствах у меня было бы куда меньше возражений, но… — он поджал губы, то ли неловко, то ли раздражённо, — но сейчас мне кажется, будто ты пресмыкаешься передо мной, и тебе это совершенно не идёт. Всё в Сэнку, каждая его клеточка, каждый его нейрон отчаянно хотел протестовать. — Я просто… чёрт. Я не знаю. Я пытаюсь как лучше, но не понимаю, что делать. Ты вроде бы идёшь на контакт, но ты не говоришь со мной, — Сэнку растерянно развёл руками, и его голос был слишком уязвимым, рваным, как свежая рана, чтобы чувствовать себя комфортно. — Я говорю с тобой прямо сейчас, — возразил Ген ровным тоном, но его длинные пальцы чуть дрогнули, сжимая шерстяной свитер. Сэнку помолчал, проглатывая вязкую горечь, и тихо добавил. — Да, но не так, как раньше. — Это тяжело, — Ген опустил взгляд на свои колени, ковыряя ткань потёртых джинсов. — Я ничего не могу с этим поделать. Я хочу поговорить с тобой, Сэнку-чан, я хочу, правда, я знаю, что эти слова точно есть где-то внутри меня, и больше всего на свете мне хочется открыться перед тобой, рассказать, что я чувствую, что со мной происходит, хочу, чтобы я снова расплакался, а ты обнял меня, и мы бы говорили весь вечер, а потом завалились на диван, включили очередную «Годзиллу», и чтобы всё было, как раньше. Но я… — Что? Наконец Ген встретил его взгляд. — Я не знаю, как мне теперь быть рядом с тобой. Как мне доверять тебе. Как не ждать от тебя подставы. Как не видеть в каждом твоём слове, в каждом действии второе дно. — Ген… — Я знаю, Сэнку-чан, я знаю, что ты… не такой. Я хорошо чувствую людей. И ты честный, добрый, умный, просто потрясающий, но мне было так больно в тот день, что включились вообще все защитные механизмы, и теперь мне нужно время, чтобы их выключить. По коридору кто-то пробежал, топая так сильно, что закачалась люстра, и Сэнку в прямом эфире почувствовал, как у него замирает сердце. Ген крепко сжал челюсть, нахмурил брови, а его невыразимые, невыносимо-сизые глаза сияли такой тоской, от одного взгляда на которую во рту у Сэнку становилось кисло, а на душе — жутко. Ген вздохнул, качая головой. — Я не хочу, чтобы ты пресмыкался и чувствовал себя виноватым, я… — он оборвал себя, расстроенный и запутавшийся. Облизнул пересохшие губы и посмотрел в окно. — Я тоже не знаю, что делать. Я не хочу раниться и не хочу ранить. Я хочу остаться с тобой и хочу сбежать. Я хочу дать нам шанс, хочу, чтобы всё вернулось к тому, как было, но я не могу… я просто не могу. Дело не в тебе. — Это не правда, Ген. Дело во мне. Ген горько вздохнул. — Я верю тебе, Сэнку-чан, — он улыбнулся самыми уголками губ, всё ещё глядя куда-то в небо. — Когда ты сказал… когда ты сказал, что сожалеешь. Я тогда тебе поверил, — он перевёл взгляд на пол. — Будь на твоём месте кто угодно другой, я бы не поверил, но это был ты. И последнее время у нас с тобой всё было слишком сложным. Я думаю, часть меня всё ещё там, всё ещё пытается переварить тот вечер. Я жду, когда она переварит. Сэнку с тяжестью приземлился на кровать и глубоко вздохнул, упираясь локтями в колени. Было ощущение, будто миллион иголок пронзали его кожу, впрыскивая в тело густое горе, что витало в комнате. Блядь. Как же ему хотелось его обнять. Крепко прижать к груди, вжимая прямо куда-то под рёбра, забрать себе его бесконечную боль, впитать в себя его тоску, и держать так, в тепле и безопасности, пока от Гена не останется только ромашка и лаванда — аромат его радости, его покоя. Но он не мог. Не сейчас. — …и самое стрёмное, что мы ведь уже сто раз говорили об этом, — продолжал Ген, — ты уже принёс миллиард извинений, и я тебя давно простил, и сколько ж можно уже это мусолить, но меня не отпускает, и я… я вообще не уверен, что тебе правда хочется всё это снова обсуждать, и- Сэнку покачал головой. — Если ты чувствуешь, что нужно говорить ещё, то я хочу говорить. — Ген как-то испуганно рассмеялся, поднимая на него удивлённый взгляд. — Ладно, — признал Сэнку, поджимая губы, — не то чтобы я прямо хочу. Но я знаю, что мы должны это сделать. Мы оба. Я знаю, что нам нужно поговорить о многом, — он перевёл дыхание, глядя, как Ген вытирает нос рукавом. — И я хочу, — продолжил Сэнку. — Я хочу всё исправить. И это… я не… это не трудно. Для меня. — Ген усмехнулся, недоверчиво наклоняя голову в бок. Сэнку поморщился. — Ну, в смысле, я имею в виду, трудно, конечно, но… как бы… — Боги, Сэнку-чан, — всхлипнул Ген, то ли рассмеявшись, то ли расплакавшись, — у тебя сейчас пар из ушей повалит… — Нет, я… — Сэнку в отчаянии провёл рукой по лицу. — Я правда хочу нормально поговорить. Просто все эти беседы по душам — для меня это тяжело. Улыбка Гена была такой мягкой. — Я знаю, дорогой. — Но такие разговоры нужны. Хром сказал бы, что это путь к здоровым отношениям. И он был бы прав. Я это понимаю. Так что… Это важно для меня. И даже не в плане отношений романтических, ты дорог мне как человек, и я не хочу тебя терять, и… — Боги, Сэнку, ну как тебе это удаётся? — Ген внезапно показался таким очаровательно-застенчивым, его щёки залил лёгкий нежно-розовый румянец, и Сэнку пришлось приложить усилия, чтобы сердце перестало заходиться тоскливой трелью. — Теперь я чувствую себя слишком драматичным. Когда ты выдаёшь что-то такое, я… у меня сердце замирает. Я не способен соображать. Мне больше нравилось, когда ты общался со мной исключительно посредством саркастичного ворчания. Это заставило Сэнку рассмеяться. — Ну, как мы видим, ни к чему хорошему это не привело, так что… Ген усмехнулся. — Ага. Они посмеялись немного, но в этом совершенно не было веселья. Медленно, словно босиком по битому стеклу, Ген подошёл к его кровати. Он осторожно уселся рядом, так, что их колени соприкоснулись, и Сэнку замер, оторопело на него глядя, не зная, что сделать, не понимая, что сказать дальше, как вдруг Ген обнял его и крепко прижал к груди. Сердце пропустило удар или два. Вдохнуть было практически невозможно, но, казалось, и сам кислород перестал быть необходимостью, сейчас, когда Сэнку нерешительно обнял его в ответ, наслаждаясь внезапной близостью, кладя подбородок ему на плечо. — Спасибо, — прошептал Ген на ухо мягко и искренне, — спасибо, что пытаешься, Сэнку-чан. Сэнку лишь крепче прижал его к себе. — Я очень рад, что ты здесь. И я очень рад, что ты позволяешь мне пытаться. Его нос слегка коснулся изгиба длинной бледной шеи, именно там, где встречались аромат ромашки, лаванды и пряного мускуса. Сэнку вдохнул его запах, позволяя себе расслабиться. Несмотря на знакомость их объятий, его не покидало ощущение, будто всё происходит впервые. — Мы поговорим с тобой завтра, ладно? — тихонько выдохнул Ген. — Обещаю. Дай мне один день. Я обвыкну, расслаблюсь, немного посплю, и буду готов говорить. Сэнку кивнул, прикрывая глаза. — Хорошо. — А теперь, пошли. Надо собираться Если уж я хочу покататься, то нужно сгонять в аренду… ••• — Да вы что, с ума сошли? Это же баснословных денег стоит… Сэнку смотрел на коробку с телескопом и не мог поверить своим глазам. Это был не просто какой-то рядовой телескоп, это был Meade с уникальной для любительских инструментов оптической системой Шмидт-Кассегрен с исправленной комой… Кажется, оно теперь было его. Ну, если верить довольным лицам друзей, которые всучили ему подарок, как только часы пробили двенадцать, и наступило 4 января. Сэнку честно пытался ретироваться. Честно. Он вообще планировал незаметно ускользнуть и писать себе свои грантовые заявки, как только они вернутся со склона, но не тут-то было. Ровно в семь Рюсуй настойчиво вытряхнул всех на приготовленный Франсуа ужин (как всегда — роскошный), ужин плавно перетёк в алкогольную вечеринку, алкогольная вечеринка — в вечеринку с караоке и танцами, и в итоге он оказался здесь. — Во-первых, ничто не стоит баснословных денег, когда в компании есть Рюсуй, — хохотнула Кохаку. — А во-вторых, — подхватил Нанами, — это наш общий подарок. Ото всех! Сэнку усмехнулся, качая головой. — Но как вы узнали, что я хотел именно его? Именно эту модель… Никто ж из вас даже астрономией не интересуется! Все замялись, как-то слишком подозрительно глядя на Гена. Тот тихонько хихикнул, пожимая плечами. — Ну… Я интересуюсь. Точно. Ген интересовался… Чёрт. Чёрт, к концу этой грёбаной поездки Сэнку точно скончается от разрыва аорты. — Ты… — Сэнку прочистил горло, неверяще моргая, — ты… но… — Ну, мы с тобой жили вместе. Ты видел, какие я смотрю телешоу, а я — обзоры на какие телескопы ты смотрел на Ютубе, — Ген улыбнулся, застенчиво и скромно. Укё приобнял его за плечо. — Я рад, что тебе нравится. Это, кстати, Ген придумал. А мы уж подтянули остальных, кто хотел вписаться в подарок. Блядь, как там люди вообще дышат, и почему Сэнку внезапно разучился? — Я даже не… — выдохнул он. — Короче, спасибо, ребята. Это очень круто! Нежность всегда была для Сэнку самым сложным для проживания чувством. Как только нос начинало щипать трогательностью, ему необходимо было отшутиться, отмахнуться от всего сарказмом и ещё обесценить сверху — для профилактики. Но сегодня эта отработанная годами схема почему-то нарочито давала сбой. Стоило только чуть распахнуть свой панцирь, выпустить наружу совсем немного искренности — пусть и с очень эгоистичной целью вернуть в свою жизнь хотя бы немного Асагири — как зашивать обратно стало уже поздно. Довольные собой, друзья снова рассосались по огромной гостиной — Рури с Хромом и Гинро драли глотки в караоке у телевизора, Рюсуй затянул Цукасу с Кинро в какой-то слишком эмоциональный покер, Укё потягивал коктейли, наблюдая за ними с усталой улыбкой, а Кохаку… Кохаку целый вечер о чём-то болтала с Геном. Сэнку даже не пытался прислушаться — во имя сохранения своей нервной системы. Наблюдать за ними было… странно, мягко говоря. С одной стороны — что-то зловредное в его груди шептало «конечно, Ген будет с ней общаться, он ведь повёлся тогда именно на её фотки», с другой — Сэнку знал, как Ген выглядел, когда с кем-то флиртовал, и с Кохаку он совершенно точно не флиртовал, что безусловно облегчало ситуацию, но с третьей стороны — Ген был невозможно притягательным. И смотреть на него — уставшего, но расслабленного, мягкого, окутанного пленительной теплотой, немного хмельного и над чем-то тихонько смеющегося, с растрёпанными чуть отросшими волосами, что совершенно очаровательно вихрились на концах, делая его похожим на пушистую рысь, — было почти невыносимо. Вскоре к ним с Кохаку присоединился Укё, и Ген окончательно расплылся лужей, обвивая своего друга ленивой коалой. Укё с улыбкой принялся перебирать его волосы, Кохаку повернулась к нему, забрасывая вопросами, они все рассмеялись, заливисто и громко, и Сэнку почувствовал себя немного не у дел. Он глянул на часы. Час ночи. Кажется, пора валить. Здесь все прекрасно справлялись и без него. Он вернулся в комнату, открыл все свои важные документы, нахмурился и… — Не спишь ещё? Сэнку поднял глаза. В дверь заглядывал Ген. — Не-а. Нужно ещё поработать. Но если ты устал, ложись, я могу уйти в другое место, — он провёл пальцами по клавишам ноутбука, поджимая губы, готовый свернуть его, как только Ген попросит. Но тот лишь только тепло усмехнулся. — Какие глупости, Сэнку-чан. Ничто не помешает мне уснуть, если я хочу спать! Другой вопрос, что я не хочу… — Ген хмыкнул, доставая из своих вещей пижаму и полотенце. — Да поможет мне в этом горячий душ! Сэнку кивнул ему, и Ген скрылся в ванной. Тихое жужжание ноутбука и мерный стук пальцев по клавиатуре погрузили Сэнку в знакомо-приятный рабочий транс, и он совершенно не заметил, сколько времени прошло, как дверь снова скрипнула. Он поднял глаза, просто чтобы взглянуть, и обнаружил, что не может отвести взгляд. Вид Гена в мягкой фланелевой пижаме, с чуть влажными растрёпанными волосами и очаровательно вьющейся чёлкой, заколотой розовым крабиком, навсегда останется в его памяти. Такой уютный. Такой домашний… Как Сэнку умудрялся не ценить его тёплое весомое присутствие, когда у него была возможность наслаждаться им буквально каждый чёртов день?! Ген тихонько возился с сумкой, убирая какие-то ненужные вещи, мазал что-то себе на лицо — наверное, поэтому у него всегда была такая сияющая и нежная кожа? — и, управившись со своими ночными ритуалами, уютно устроился в постели, закутавшись в одеяло. Сэнку наблюдал за ним украдкой, не в силах не наблюдать — слишком интимным, слишком уязвимым казался этот момент странной близости, будто они были пусть не родными, но всё-таки не чужими людьми, будто… Будто… — Сэнку-чан? — Ген взглянул на него из своего кокона, едва высунув нос. — В чём дело? — А? Он вздохнул. — Ты смотришь. И слишком громко думаешь. Сэнку моргнул. Откровенно говоря, в голове была едва ли не космическая пустота, но он мог себе представить, как выглядел со стороны. — Прости. — Хватит извиняться. — Да, прости- — Сэнку-чан, — Ген усмехнулся, — дыши, пожалуйста. Всё нормально. Спокойной ночи, ага? — Спокойной ночи, Ген. — И с днём рождения тебя, — прошептал Ген, пряча лицо в подушку, посильнее укутавшись в одеяло. Сэнку улыбнулся. — Спасибо. ••• День был поистине сумбурным. И за это Сэнку порядком недолюбливал саму концепцию дней рождения. Миллион звонков — и это в эпоху, когда люди уже научились отправлять текстовые сообщения! — и миллиард уведомлений, каждому чёртовому знакомому всенепременно нужно было что-то ему сказать и как-то поздравить, и Сэнку искренне не понимал, нахрена это вообще кому-то нужно. Сам он себя подобным никогда не утруждал — только самые близкие удостаивались подобной чести. И всё бы ничего, он бы просто забросил телефон в самый дальний угол сумки, если бы не Ксено, который, невзирая ни на всеобщий выходной день, ни на праздничную занятость непосредственно Сэнку, ежечасно присылал ему новые правки и требования к грантовым документам, которые нужно было внести очень срочно, желательно — позавчера. Сэнку пропустил и утренние катания на склоне, и обеденную игру в «Правду или действие», выглядывая из комнаты только на самых громких визгах, умудрившись увидеть, как Гинро вырядился в женское платье, и как Ген пародировал Лиллиан Вайнберг (от этого у Сэнку случился лёгкий приступ помутнения рассудка, и он поспешил ретироваться из гостиной от греха подальше), но от вечернего кинопросмотра одной большой компанией отмазаться уже никак не получилось. Хром с Рюсуем буквально вынесли его из комнаты, усаживая на диван и заваливая подушками. Фильм выбирала Кохаку, и потому это был какой-то очередной ужастик. Сэнку не был уверен, что ему нравится этот жанр, буквально каждый хоррор, который он видел, был слишком очевидным и тупым. Впрочем, этот не был исключением. Гинро грыз ногти, Рюсуй ржал в голос, Кохаку утешала забившегося ей в плечо Цукасу, которого, как оказалось, начинало тошнить от вида крови, а Ген… Ну, судя по всему, это был и не его жанр тоже. Он визжал и подпрыгивал, устроившись на большом качающемся кресле, утыкался лицом в ладони и наблюдал больше за кровожадно поедающим попкорн Хромом, который развалился перед ним на полу, чем за фильмом. После того, как на экране в очередной раз кому-то отрубили голову, Ген заявил, что ему нужно передохнуть, и отошёл на кухню. Его место на кресле тут же занял Хром. — Ты знаешь правила, — дразняще пропел тот в ответ на молчаливое возмущение Гена. Сэнку закатил глаза, Ген вздохнул, устраиваясь на полу рядом с Гинро, но Хром внезапно растянулся в самой приторно-сладкой улыбке, которую Сэнку имел удовольствие наблюдать на его лице за все долгие годы их знакомства. — Почему бы тебе просто не сесть рядом с Сэнку? Ген медленно повернулся к дивану, и, казалось, все процессоры в мозгу Сэнку в ту же секунду перестали работать. — …Что? — Что? — Хром улыбнулся ещё шире. — Смотри, там много места, а ты, в конце концов, совсем крошечный! Ген неловко пожал плечами, нацепив очень вежливую маску. — Я совсем не хочу мешать комфорту нашего именинника! — попытался отшутиться он. — Я могу просто сесть здесь и… — Там буквально полдивана, Ген, — выгнул кустистую бровь Рюсуй. Хром подхватил. — Кроме того, — Ген снова повернулся к нему, — если ты сядешь здесь на полу, то будешь сидеть прямо на линии Рури… — ААААА! — в ту же секунду, как по сигналу, Рури закричала так, что у Сэнку буквально заболели барабанные перепонки. На экране внезапно появился убийца с топором, и Рури схватила ближайшего человека, которым оказалась Кохаку, за шею, прижимаясь к ней со слезами на глазах. В процессе Рури заехала локтём промеж глаз Цукасе, тот зашипел, потирая нос, Кохаку закашлялась, пытаясь оторвать Рури от своей трахеи, чтобы иметь возможность дышать, но та снова завизжала… Ген поморщился, глядя на развернувшуюся вакханалию. Хром хохотнул. — Да… обычно мы не смотрим фильмы ужасов вместе… — он невозмутимо закинул в рот огромную горсть попкорна. — Так что, просто поверь, сидеть рядом с Сэнку гораздо безопаснее, чем сидеть на полу. — Звучит убедительно, — улыбнулся Ген. — Ты не против, Сэнку-чан?.. Будь Сэнку роботом, ему бы срочно понадобилось проверить исправность своих систем охлаждения. — Нет. Давай. Первые полчаса были, мягко говоря, неловкими. Места в углу дивана было не то чтобы много, и Ген плотно прижался к Сэнку своим бедром. Он явно не был совсем уж расслаблен, но и не был напряжён, что, безусловно радовало, потому что Ген, казалось, с каждой минутой будто всё сильнее растекался по дивану, не отрывая глаз от телевизора. Через полчаса он едва ли не лежал на плече у Сэнку, периодически пряча лицо в его футболку. Так близко. Так знакомо. Сэнку чувствовал запах его волос, немного умирая от этого изнутри, чувствовал его тёплое дыхание, когда Ген тихонько посмеивался над собственным испуганным скулежом, и вскоре совсем осмелел: темнота комнаты, разбавленная лишь мелькающим светом экрана, иллюзия уединения, потому что все были увлечены фильмом, теплота нежной кожи, что прижималась к нему сквозь футболку — всё это создавало странную интимность, в которую очень хотелось окунуться. Сэнку осторожно, чтобы, в случае чего, это можно было счесть за акт удобства, поднял руку на спинку дивана. Когда Ген никак не отреагировал на это, он опустил её чуть ниже, слегка касаясь пальцами хрупкого тёплого плеча. Когда Ген не дёрнулся и от этого контакта, Сэнку украдкой, старательно делая вид, что это и не он вовсе, а кто-то за него, что это не его воля, а так, что-то вроде синдрома чужой руки, приобнял Гена ладонью. Ген лишь удобнее устроился на его плече, придвигаясь ближе, кладя голову куда-то в изгиб шеи. Страшно было даже дышать — чтобы вдруг не спугнуть волшебство момента, чтобы не рассеять неловким движением это невиданное заклинание, сердце билось то быстро-быстро, то вовсе останавливалось, бросало то в жар, то в холод… — Сэнку-чан, ты в порядке? — видимо, почувствовав его невроз, прошептал Ген, чуть извернув к нему голову. — Ээ… — он прочистил горло, — да. Просто что-то голова закружилась. Видимо, переутомился. Ген окинул его задумчивым взглядом и снова отвернулся. Сэнку усилием воли заставил себя расслабиться и сосредоточиться на фильме. Внезапно оказалось, что там, на экране, кто-то усердно трахался. Узреть эротическую сцену было довольно неожиданным, особенно, в данный момент. Сэнку нахмурился. Вообще, сколько бы ужастиков он ни смотрел, ему никак не удавалось понять, почему кто-то вообще считал, что заниматься сексом в старом заброшенном доме — это разумная мысль. Или в лесу. Или на берегу ночного озера. Или, как в этом конкретном фильме, на заднем сиденье машины на обочине дороги. Тут ведь рядом грёбаный лес. А там, со всей очевидностью, согласно законам жанра, наверняка есть заброшенный дом, в котором живёт убийца- Сэнку отвлёкся. Обычно эту нелогичность повествования упрощало то, что сексуальные сцены начинались и заканчивались довольно быстро, однако этот фильм оказался гораздо более… откровенным. Куда более откровенным, чем Сэнку был готов в условиях, когда к его плечу прижимался самый привлекательный человек из всех, кого Сэнку знал. Смазливый главный герой скользил по гибкому телу своей спутницы жгучими, небрежными поцелуями, спускаясь к талии, он опрокинул её на кожаные сиденья, поднимая бёдра вверх. Угол камеры поменялся, показывая, как она распахнула губы в удовольствии, когда он в неё вошёл, её пальцы запутались у него в волосах, они застонали в унисон, их тела двигались синхронно, утопая в наслаждении… Плечо Гена под ладонью Сэнку было таким тёплым. Он был прямо тут — живой и дышащий. Прижимая к нему, льнул доверчиво — так, как Сэнку уже и не рассчитывал никогда… Ещё чуть-чуть, и Сэнку уже точно не сможет контролировать свою чёртову биологию. Он не знал, что делать. — Всё хорошо? — прошептал Ген, нахмурив брови. — Да, — быстро заверил его Сэнку. — Просто… бесит, что приходится на это смотреть, когда у меня ещё целая куча работы. Сколько оно уже длится? Часа два? — Полтора. — Пиздец. Полтора часа бессмысленной кровищи… Кажется, он был слишком громким, потому что в него тут же прилетел тапок Кохаку. Рюсуй заржал. — Ладно, чёрт с тобой, пиздуй в свою нору, несчастный трудоголик! Сэнку закатил глаза. — Легко говорить, когда ты не подчиняешься непосредственно Хьюстону… Хром суетливо заскулил какие-то восхищения по поводу того, что Сэнку отдувается за них двоих, Кохаку посоветовала ему заткнуться, Кинро, поправляя очки, напомнил о правилах этикета во время кинопросмотра. Сэнку ретировался из гостиной обратно в спальню. ••• — Хочешь пива? Сэнку поднял взгляд. В дверном проёме стоял Ген и улыбался, держа в руках две небольшие пузатые бутылки со знакомой красной этикеткой. — Это что, вишнёвое? — Нашёл его в закромах Франсуа-чан, — пожал плечами Ген. — Вспомнил, что ты когда-то говорил, что любишь такое. — Ага, любил, когда мне было пятнадцать. Ген улыбнулся. — Ну, в любом случае, я просто подумал, это может стать хорошим предлогом начать разговор, — он вмиг посерьёзнел. — Так ты хочешь? Сэнку чуть было не спросил «вишнёвое пиво или поговорить?», но передумал — если Ген имел в виду второе, то лучше было бы не опускать тупые обесценивающие шутки. Он ощутил, как в груди липким мазутом закипает тревога. Сэнку, конечно, ждал этого разговора, но легче от этого не становилось. Он выдохнул и подошёл к Гену, забирая у него из рук бутылки. Тот прошёл в комнату, осторожно устраиваясь на своей кровати. Сэнку сел напротив. Свинтив крышку, он хлебнул из горлышка прохладного сладковатого напитка, в котором чувствовался привкус хмеля и вишни. — Вкус из прошлой жизни, — прокомментировал он. — Больше не пьёшь такой? — Нет, — покачал головой Сэнку. — Предпочитаю что покрепче, но… слушай, если ты готов поговорить, ты уверен, что хочешь пить? Ген моргнул. Рука с бутылкой пива зависла на полдороги к его лицу. — В каком смысле? — Ну… у тебя же от алкоголя отшибает память, и я… — он замялся, — не хочу, чтобы снова… — Снова? — нахмурился Ген. — Такое уже было? Блядь, блядь, блядь! Явно не лучшее начало, но, чёрт, если Сэнку планировал больше не врать и быть с ним откровенным, пожалуй, не стоило отлынивать от вопросов. — Ну, типа того. Когда мы пили глинтвейн, помнишь? — И… что было? Сэнку нервно облизнул губы. — Да ничего такого, просто… ты тогда… Ген настаивал. — Я что? — Кхм. Ну, тот засос на шее. Ты сделал. Повисла такая тишина, что было слышно, как где-то внизу Кохаку орёт на Гинро за то, что тот стащил её энергетик. Ген медленно выдохнул, чуть удивлённо вскинув брови, но не выглядел ни сердитым, ни растерянным, ни испуганным. Он выглядел… — Так значит, мне это не приснилось. …осознавшим. Что? — Так ты помнил? Ген как-то горько усмехнулся и отставил пиво в сторону. — Кажется, нам и правда пора поговорить. И, кажется, алкоголь мне только помешает, лучше не буду, для общего спокойствия. Сэнку нахмурился. — Я не понимаю- — Я, если честно, тоже, так что давай разбираться вместе, — Ген уселся ровно, расставляя плечи, как-то неловко потирая затылок, будто задумавшись, и сделал какой-то неопределённый жест рукой. — Не знаю, с чего начать. У меня столько вопросов… — он покачал головой. — Давай начнём с самого сложного. Зачем ты позвал меня сюда? Вопрос был настолько неожиданным, что Сэнку испугался. — Ты знаешь, почему. Чтобы ты отдохнул. — Но это твой день рождения. Зачем ты позвал на свой день рождения человека, который всё это время так сильно тебя раздражал? Сэнку, казалось, никогда не слышал бархатистый и звонкий голос Гена таким тихим. — Я позвал тебя сюда, потому что хотел, чтобы ты был здесь, — чёрт, чёрт, чёрт! — И ты никогда меня не раздражал. — Знаешь, Сэнку-чан, всё твоё поведение… транслировало довольно недвусмысленное заявление. Пожалуйста, не оскорбляй мой интеллект. Иногда… иногда, в минуты моей слабости, видимо, когда я вызывал у тебя жалость из всех эмоций, ты был со мной мягким, но всё остальное время? — Ген пожал плечами, поджимая губы. — Саркастичные комментарии, обесценивание, оскорбления… Типа, всё это было приемлемо, совершенно нормально для двух соседей по комнате, и у меня достаточно самоиронии, чтобы не воспринимать твою перманентную злость на свой счёт, но… в какой-то момент я вообще перестал тебя понимать. Сейчас, сопоставляя, я могу представить, что происходило, но тогда? В один день ты обнимаешь меня и поддерживаешь, в другой — мы смеёмся и дурачимся, словно лучшие друзья на свете, но уже в третий — ты рычишь и злишься, и я не знаю, где успел накосячить. Ты сердит, потому что я привёл гостей? Или потому что увидел меня с мужчиной? Или потому что я сказал что-то не то? Или потому что у тебя что-то болит? Или… блядь, это был настоящий квест, каждый чёртов день, — Ген устало потёр глаза. Сэнку сидел, словно опущенный в холодную воду. Было так странно, так печально осознавать, каким непоследовательным и странным он казался Гену, как много ему пришлось прикладывать усилий, чтобы просто с ним ужиться… — И когда я… когда я узнал, что ты, ну… решил разыграть меня вот так… Это было больно. Это будто разом всё объяснило. Будто сказало: этот человек просто мудак, видишь, Ген? Смотри, буквально каждое его действие об этом вопило. Вот он тебя ругал, вот тут оскорблял, а потом он ещё и подглядывал, как ты трахаешься с парнем! А сам осуждал тебя за это! — он эмоционально всплеснул руками. — Ну, не пиздец? Но… Потом ты начал говорить о чувствах, как я тебе дорог и всё такое, начал проявлять заботу, будто бы и правда не хотел меня терять, будто и правда сожалеешь, и мой мозг начал вспоминать множество других моментов, и… я окончательно запутался. Блядь. Каких-то жалких несколько недель назад Сэнку думал, что буквально что угодно будет лучше, чем то, что Ген узнает о его чувствах. Потом он осознал свою ошибку и искал лучшего момента, чтобы признаться. А потом всё настолько полетело к чертям, что его словам никто не поверил. Всё тайное и правда всегда становится явным. Сэнку должен был сказать ему всю правду, даже если это стоило бы ему всего. — Мне жаль, что я был с тобой таким грубым. Правда жаль. Ты не заслуживал этого, но я хочу объясниться. Не оправдаться, нет, но… Объясниться, — он вздохнул, набирая побольше воздуха. — Я мудак, Ген. Я знаю. Тут не будет никаких «но». Я нелюдимый, нетерпимый к чужой неидеальности сыч, который убегал от мира и собственных мыслей в работу и заёбанность. И, ну, я предпочитал злиться на тебя, как на какой-то новый раздражитель, чем на себя, который протух и начал вонять в своём собственном болоте. Ты видел — квартира и правда была полным хаосом, — на этих словах Ген стыдливо усмехнулся, отводя взгляд, — и меня правда это раздражало. Я постоянно запинался и падал, ударялся о твой хлам… Когда твоя очередная пассия испортила мою зубную щетку — это была последняя капля. Тогда я сказал Рюсую, что готов растворить тебя в щёлочи, и он предложил вот эту тупую схему. Ген жалостливо развёл руками. — Я всё понимаю, но почему… Почему ты просто не поговорил со мной? Почему ты терпел, молча злился, и- — Я не знаю! — Сэнку покачал головой. — Это слишком сложная рефлексия для моего мозга, но… наверное, так было удобнее. Мне самому. Всегда есть, на что пожаловаться. Всегда есть, кого обвинить во всех своих бедах. Всегда есть, на кого злиться. Не на себя же, что не понимаю, что делаю со своей жизнью. Не на отца, который из-за своей тупой жертвенности оставил меня одного. Не на Ксено, потому что злиться на него опасно. Злиться на тебя было удобно. Поговорить с тобой означало решить проблему, а это было невыгодно. — О, — задумчиво протянул Ген. — Понимаю. А план Рюсуя не казался решением проблемы, потому что ощущался какой-то игрой, да? — Типа того, да. Это я потом уже осознал, как сильно влип, а поначалу… Ген молча смотрел, как огонь медленно трещит в камине, и блики красиво играли на его утончённом лице. Спустя пару минут он снова взглянул на Сэнку и тихо спросил. — И что ты осознал? — Что ты мне пиздецки нравишься. И это было словно удар под дых. Находиться рядом с тобой порой буквально меня убивало, — глаза внезапно защипали, и Сэнку шмыгнул носом, потирая лоб. — В том смысле, что ты был рядом, но никогда не был достаточно близко… Я старался — я так старался! — не желать большего, чем ты был готов дать, но я был слаб, Ген, — теперь, когда слова сорвались с его губ, Сэнку обнаружил, что уже не может остановиться: бесконечно длинные месяцы подавленных чувств и невысказанных слов лились из него, словно кровь из порванной артерии. — Я смотрел на тебя и мечтал тебя поцеловать. Мечтал прикоснуться к тебе. Блядь, каждый раз, когда ты смеялся, мне приходилось сдерживаться, лишь бы не сделать лишнего, — Сэнку вытер лицо плечом, тщетно пытаясь остановить поток солёной воды из глаз. — Но ты был… ну, вечно кем-то очарован. Приходил со следами чужих поцелуев. Приглашал домой женщин, и я слышал, как жарко ты их любишь, и… Я ужасно завидовал. Бля, Ген, я так завидовал этой твоей Минами. Я знаю, что от ревности невозможно умереть, но, клянусь, я был на грани смерти. Я смирился с этим, правда, я понимал, что не имею права на твоё внимание, но каждую минуту рядом с тобой я словно… сгорал изнутри. — Ген не говорил ни слова, и Сэнку было страшно поднять голову и увидеть жалость на его лице, или, того хуже, отвращение. И это он ещё не дошел до худшего момента. — Я планировал держать это в себе. Я думал — мы друзья, да, я влюблён в него, как последний придурок, но мы всё ещё можем быть друзьями. Но потом я увидел, как ты танцуешь в баре с этим Хьёгой… Бля, честное слово, я думал, что уже познал в жизни боль, но это было какой-то новой гранью. Однако оказалось, это было только начало. Потом ты начал ходить с ним на свидания. Я хотел бы не злиться на это, но я не мог. А потом… а потом я не вовремя вернулся домой и случайно увидел вас вместе. И я… бля, я бы согласился на многое, лишь бы никогда не испытывать той боли. Потому что до этого я мог утешать себя тем, что тебе просто нравятся только женщины. Но теперь было очевидно, что твоё нежелание меня не имело никакого отношения к тому, что я мужчина, но имело прямое отношение к тому, кто я есть. Дело не в том, что ты не хотел мужчину: ты не хотел меня. Молчание Гена было оглушительным. Если бы не звук его тяжёлого дыхания, Сэнку задался бы вопросом, а был ли он здесь вообще, или его воспалённый мозг сумел каким-то образом галлюцинировать его присутствие. Но Сэнку чувствовал на себе его взгляд и ощущал нежный запах лаванды с ромашкой… Набравшись смелости, он поднял глаза и заглянул Гену в лицо. В его глубоком кошачьем взгляде плескалось огромное море эмоций, которые все вместе имели почти что полное отсутствие смысла: гнев, облегчение, горечь, недоверие, жалость, восторг, нужда, горе… Сэнку не мог справиться с этой какофонией. Что-то в груди словно просверливало штопором, вытаскивая пробку из боли и накопленных чувств. — Сэнку-чан… — в голосе Гена было что-то тяжёлое и неузнаваемое. Он поднялся с кровати и зашагал по комнате с почти неистовой энергией. — Ты честно говоришь мне сейчас, что был влюблён в меня всё это время? Что твоё… твоё отвращение к моим партнёрам было вызвано ревностью? — его голос с каждым словом становился всё громче и выше, как вдруг оборвался в шёпот. — И… и что… получается, что тот вечер с массажем… он не стал для тебя твоим худшим кошмаром, воплотившимся в жизнь? — последние его слова были мягкими и тихими. — Мы… оба… такие невероятно, непостижимо глупые. — Я… я не понимаю. — Конечно, ты не понимаешь. В этом-то и дело. — его голос звучал возмущённо. Сэнку внутренне приготовился к неизбежному — к однозначному отказу, с которым он, казалось, даже почти смирился. Почти. Ген покачал головой. — Я… честно говоря, я был ошеломлён тобой буквально с того самого момента, как впервые увидел. Мы тогда ещё только оформляли договор аренды, и я сидел на кухне Укё, немного пьяный, и говорил, мол, вот если бы мне нравились мужчины, я бы на тебя запал. Поначалу было просто, ты был такой букой, что все мои симпатии как рукой сняло, да и работы было столько, что не хватало времени анализировать свои собственные желания и мысли. Но потом… потом мы начали общаться. И ты… ну, ты оказался таким, что мне пришлось испытать все фазы принятия своего очевидного влечения. Но я был уверен, что у меня нет шансов. Ты был такой красивый, умный, забавный, невозможно привлекательный, но совершенно незаинтересованный во мне. И чем больше мы общались, тем сильнее меня крыло, голову вело от твоего присутствия, от твоих случайных касаний, мне казалось, я схожу с ума. И подумал: окей, может дело не в Сэнку, может дело в мужчинах в целом… Пойми меня, план казался надёжным, я выбрал самого мужественного парня из всех и решил попробовать с ним, и это было… ну, интересно, я никогда не задумывался всерьёз об этой части моей сексуальности, а когда задумался, то гнал от себя мысли типа «а что, если бы ко мне сейчас прикасался Сэнку?», и… Я пытался заглушить свои чувства как только мог. Другими людьми. Избеганием. Работой. Получалось довольно неплохо. Когда я так устаю, что нет сил даже просто стоять на ногах, мне не снятся сны и не думаются сложные мысли… Во всём этом было нечто ирреальное. Сэнку всё время ждал, что Ген скажет, что это шутка, что он говорит всё это, только потому, что это какая-то проверка на вшивость — ну, не может же это быть правдой! Но Ген просто тихо говорил, его лицо, освещённое теплым светом камина, ничего не выражало, губы сдержанно улыбались, и только глаза оставались серьёзным и немного печальными. Он весь казался таким: немного грустным, тихим и даже потухшим, что ли. Но говорил он о чувствах. О материях высоких, казалось, не вполне доступных Сэнку. Они будто поменялись местами: теперь Ген был серьёзным и отсутствующим, а Сэнку шмыгал носом и утирал влажные глаза. И постепенно это начало отдавать абсурдом. — Ген… — тот вскинул на него свой сизый взгляд. — Я не понимаю, ты… ты говоришь, что я тоже тебе нравлюсь, и, наверное, это должно как-то меня радовать, но ты не выглядишь счастливым, и я… в смятении. Ген хмыкнул. — Ну, откровенно говоря, ты тоже не выглядишь счастливым. Всё это сложно, — он потёр руками лицо. — У меня проблемы с доверием, Сэнку-чан. Я… я смотрю на тебя и хочу прикоснуться к тебе. Всё моё тело жаждет контакта. Оно тянется к тебе, как мотылёк на огонь. Но мой разум врубает все сирены и вопит об опасности. Моя глупая голова уверена, что всё это заговор, и что на самом деле ты замышляешь что-то, и… — Расскажи мне о своём шоу. — Что? — Ген непонимающе хлопнул своими длинными ресницами. Сэнку пожал плечами. — Давай просто ляжем в обнимку, и ты расскажешь мне о своём шоу. Как у тебя получилось всё это провернуть. Что было самым сложным, что больше всего понравилось, что ты почувствовал, когда вышел на сцену, а там — полный зал… — Тебе правда интересно говорить обо всём этом? — прямо спросил Ген, хмуря брови. — Вряд ли, когда ты умолял меня поговорить с тобой, ты планировал поболтать о фокусах, и… — Я хочу побыть с тобой, — просто ответил Сэнку. — И мне неважно, что делать и о чём говорить. Главное, чтобы с тобой. Ты говоришь, что ждёшь от меня подвоха — я понимаю, значит, давай делать что-то, что контролируешь ты. Давай говорить о том, в чём ты чувствуешь себя безопасно. Я слишком мало тебя слушал, когда у меня была такая возможность, Ген, и я умею учиться на своих ошибках. Я хочу, чтобы тебе было со мной комфортно, и я правда готов приложить к этому максимум усилий. Ген вздохнул в замешательстве и прижал ладонь ко лбу. — А это сейчас было не слишком?.. — отводя глаза, пробормотал он. — Ты… будто на себя не похож со всеми этими красивыми словами… — Не знаю, — грустно улыбнулся Сэнку. — Я решил, что буду придерживаться работающих схем. С тобой работает только честность, я убедился. И я хочу заслужить твоего прощения. — Сэнку-чан, что происходит? — невольно сдвинул брови Ген. — Мне казалось, мы в целом всё выяснили, и я тебя прощаю, и по-человечески у нас всё нормально. Вопрос только в том, что с нами будет дальше. Или… нет? Что опять не так? Сэнку опустил глаза на свои руки, покрутив почти нетронутую бутылку. Помолчав несколько секунд, он пожал плечами. — Помнишь, я пообещал, что не подведу тебя больше. — Ну да, и что? — голос Гена непонимающе дрогнул. — Проблема в том, что я не знаю, как сдержать своё слово, — с невеселой усмешкой продолжил Сэнку, поднимая на Гена уставший взгляд. — У меня такое странное чувство. Будто я стою на нулевой отметке, и от того, куда я пойду, что скажу или сделаю, зависит то, как всё сложится в будущем. Но я даже не знаю, какое направление будет верным. Куда двигаться, чтобы вновь не ошибиться. Я не хочу больше ошибаться с тобой, это слишком дорого мне обходится. Но я не знаю, как не ошибаться. Я вообще не знаю, что делать, Ген. Кажется, что бы я ни делал, всё становится только хуже, и мне приходится перепроверять каждый шаг… Наступило продолжительное молчание. Сэнку сидел, опустив взгляд на руки, не в силах поднять на Гена глаза. Спустя то ли минуту, то ли вечность, Ген прочистил горло. — Знаешь, что самое нелепое? — Что? — прохрипел Сэнку. — У меня всю дорогу, все эти последние полгода было точно такое же чувство: я точно так же не знал, что делать. Да что там, я и сейчас не знаю, но… Я пришёл сюда с этим дурацким пивом, потому что надеялся решить эту проблему вместе с тобой. Это наши отношения, Сэнку-чан, это… это совместный труд. Может, ты не видишь этого, но я иду тебе навстречу. Медленно, неуверенно, но иду. Но ты, похоже, видишь это как путь, который тебе нужно пройти одному — как будто не существует такого варианта, чтобы делать это вдвоём и поддерживать друг друга. Я понимаю, каково это, но… Сэнку-чан, дорогой мой, неужели ты и впрямь думаешь, что обязан взвалить на свои плечи весь мир, и что никто не встанет рядом, чтобы тебе помочь? Сэнку моргнул. Шмыгнул носом. Облизнул губы. — Но это и правда моя ноша, разве нет? — прошептал он. — Но я прямо тут, разве нет? На плечо легла прохладная ладонь, и это, казалось, стало последней каплей в неустойчивом равновесии его адекватности. Сэнку дёрнулся вперёд, едва ли не кубарем свалившись с постели, прямо на колени, прямо перед Геном, который оторопело смотрел на его шальными немного испуганными глазами. — Мне страшно от мысли, что я тебя потеряю, — прошептал он, вжимаясь лбом чуть выше острых коленных чашечек, обнимая его длинные ноги так, будто это была его последняя опора. — Ты стал моим домом, Ген. Вместе с тобой я будто лишился дома… Нежные пальцы запутались в волосах Сэнку, стаскивая с них резинку, распуская, мягко массируя воспалённую кожу. — Тогда ты понимаешь, что чувствовал я, Сэнку-чан. У меня никогда не было дома. А потом появился ты. И я… и я почувствовал себя уместным. Будто я нашёл свой уголок. Ты тоже стал моим домом, Сэнку-чан, но как только я нашёл опору, её выбило у меня из-под ног, и я снова остался бездомной никому не нужной наивной дворнягой… От этих слов веяло одиночеством. И сейчас — возможно, впервые всерьёз и по-настоящему — Сэнку задумался о том, насколько на самом деле одиноким существом был Ген. Перед глазами во всех красках развернулась картина чужой неприкаянности, и от этого чувства стало почти физически больно. И холодно. Сэнку почти увидел, как Ген — хрупкий, нежный, такой трогательный и глубокий Ген, — мёрзнет там, один, в своей пустоте, и ему так отчаянно захотелось согреть его, что от этого чувства задрожали руки. Он осторожно прижался губами к острой коленке. — Я такой идиот, Ген. Прости меня. Я неловкий и нелепый, но скажи мне, что сделать, чтобы тебе стало легче, и я горы сверну, я- — Тшшш, — Ген изящно стёк на пол, прямо в объятия Сэнку, с мягкой улыбкой утирая с его щёк вновь проступившие слёзы. — Я больше не злюсь на тебя. И даже не обижаюсь. И я тоже не знаю, что делать, у меня впервые такое, когда я просто… просто не смог кого-то вычеркнуть из жизни. Пытался, но не смог. И, кажется, не хотел. — И что мы будем делать, если оба не знаем, что делать? — прохрипел Сэнку. — Можем попробовать сделать то, чего оба явно давно хотели, но не решались. — Например? — он вскинул на Гена быстрый едва ли не испуганный взгляд. — Это. Сэнку, казалось, был удивлён поцелуем почти так же, как и Ген. Ген вдохнул, словно собирался нырнуть со скалы в океан, и прижался губами к губам Сэнку в каком-то отчаянном, безумном порыве, и в эту секунду время как будто остановилось. Весь мир встал на паузу, словно планета замедлила ход и перестала вращаться, застыв в космической пустоте. Это было… нечто трансцендентальное. Губы Гена под его губами были мягкими и тёплыми, а сам Ген — таким открытым и близким, таким уязвимым и крошечным, что обнять его и прижать к себе оказалось так просто, будто Сэнку всю жизнь только это и делал. Поцелуй был странным и внезапным, скорее целомудренным и неловким, чем сводящим с ума, в нём было слишком мало утончённости и слишком много зубов, но он всё равно был просто идеальным. Сам факт того, что это происходило, впрыснул веселящий газ прямо Сэнку в лёгкие. Обхватив хрупкие плечи Гена, нежно касаясь пальцами длинной шеи, Сэнку целовал его со всей своей нежностью и трепетом, чувствуя, как мягкие губы раскрываются навстречу, подхватывая его движения, а прохладные руки несмело обнимают за пояс и поглаживают спину. — Это было внезапно, — с улыбкой прошептал Ген, когда Сэнку на секунду отпустил его, чтобы перевести дыхание. — Но ты первый меня поцеловал, — усмехнулся Сэнку, трепетно убирая за маленькое розовое ухо длинную белую прядь чёлки. — Я просто не смог упустить момент. И то, что я не понимаю, чем заслужил этот поцелуй, даже немного пугает. — Не надо ничего заслуживать, — пробормотал Ген, прижимаясь лбом к его лбу. — Чёрт возьми, Сэнку-чан, пожалуйста, перестань осторожничать. Это делает всё неловким. Я уже тут. Я пришёл. И… пусть я не могу тебе ничего обещать, Сэнку, правда не могу, но… Мы можем просто попробовать. Вдруг, получится? Можем просто делать то, чего хотим оба. И ты, и я. И тогда, даже если наваляем ошибок, то уже вместе. — И чего ты хочешь прямо сейчас? — тихо спросил Сэнку, глядя прямо в его сияющие глаза. — Целоваться, — честно ответил Ген. — Отличная идея, — прошептал Сэнку и сам потянулся к его губам. Синий океан на фоне грозового неба. Таким был оттенок невозможных глаз Гена, прежде чем тот закрыл их и наклонился навстречу Сэнку. Их второй поцелуй был куда осторожнее, куда внимательнее, чем первый, чем Сэнку вообще мог себе представить. Губы Гена были податливыми, они быстро нашли лёгкий, приятный, идеальный ритм — и это не должно было удивлять Сэнку, потому что ненавязчивое чувство соответствия, странной подходящести друг другу — оно сквозило во всём, что они делали вместе. Едва касаясь, он скользнул ладонями по плечам Гена, по его шее, груди, везде, куда только мог дотянуться. У основания затылка трогательно вились нежные детские локоны, и Сэнку, нащупав их пальцами, осторожно погладил. Ген тихонько рассмеялся, такой раскрасневшийся, такой пленительный, и, разорвав поцелуй, вновь мягко прижался лбом ко лбу Сэнку. Сердце сжалось с такой силой, что у Сэнку влажно зачесался нос. Он слишком сильно его любил. Честно говоря, Сэнку в целом не очень понимал, что сейчас происходило в этой комнате — внезапное благословение судьбы в день его рождения, странный влажный сон, который точно закончится поллюцией, не получше, чем у Гинро, или он таки проломил себе башку на склоне, и всё происходящее — лишь агонистическая галлюцинация его умирающего мозга, но что бы ни — он не собирался от этого отказываться. Нежные и мягкие губы обхватывали и мяли его рот, прижимаясь плотно и вкусно, с точно рассчитанной страстью, не принуждая, а будто наслаждаясь — движением, упругостью, мягкостью, трением — так, что у самого Сэнку тут же повело голову, а низ живота опалило жаром, когда кровь резко устремилась в пах. Он застыл, сражаясь с собственным телом, которое от близости Гена стремительно впадало в какой-то идиотский, блаженный экстаз, растекалось по поверхности укрытого ковром пола и слало к чёрту рассудок. Казалось, все нервные клетки внутри заполыхали разом, бурно реагируя на прикосновения волнами упоительного тепла. Слишком приятно. Слишком горячо. Сердце взбудоражено затрепыхалось в груди, а мозг опустел и поплыл, как от ударной дозы высокоградусного алкоголя. Слишком хорошо! Безумно… Постепенно их поцелуи стали смелыми и блуждающими. Медленными и продолжительными, медово-сладкими, глубокими и лёгкими. Где-то между тем, как Сэнку окончательно перестал сдерживать блаженные полустоны и тем, как его сладко куснули прямо куда-то в челюсть, Ген заполз к нему на колени. Руки Сэнку сами по себе, без участия его мозга, обхватили тонкую талию, чуть задрали фланелевую рубашку и дрожащими пальцами прикоснулись к тёплой нежной коже. Это касание прошило всё тело мощным электрическим разрядом, причём, казалось, не только Сэнку, потому что Ген тоже крупно вздрогнул и дёрнулся, прижимаясь ближе с низким рваным стоном. И, чёрт возьми, как же Сэнку всего этого хотел. Целовать, обнимать, ласкать, вызывать ещё больше таких вот рваных стонов и тонких всхлипов, но… Он хотел сделать всё правильно, хотел быть уверенным в уместности своих желаний и, больше всего на свете, он хотел дать Гену выбор, которого тот заслуживал. Вот только у Гена прямо в данный момент появлялся яркий синяк на шее, и из-за этого Сэнку было немного трудно мыслить связно. «Я же хотел не торопиться», — пронеслось у него в голове, в то время как руки вплетались в шелковистые двухцветные волосы, пригибая ниже его голову, прижимая к себе ещё ближе, чтобы сделать поцелуй ещё глубже, ещё слаще. «Я же хотел…» «Чего же я, блядь, хотел-то?..» Спустя секунду это стало совсем неважно, когда Ген, будто совсем уже пьяный, притиснулся к нему, надавливая бёдрами на давно распирающий ширинку член, и Сэнку сдавленно застонал прямо в его умный, хитрый, умелый рот, ощущая, как всё в низу живота плавится похотью и пульсирует удовольствием от коротких ритмичных движений. Они торопятся. Они торопятся. Слишком быстро. Слишком неясно. Слишком туманно… Оторвавшись от таких сладких, таких желанных, таких, блядь, необходимых губ, Сэнку запрокинул голову и распахнул рот, чтобы глотнуть воздуха, которого отчаянно не хватало, так, что голова кружилась. Ему казалось, что лёгкие вместо кислорода гоняют туда и обратно какой-то густой похотливый кисель. Надо привести мысли в порядок, надо хотя бы немного прийти в себя, надо— — Чёр-р-рт, Сэнку-чан… — жарко выдохнул Ген, целуя его линию челюсти, горло, уши, лихорадочно блуждая губами по шее, прикусывая кожу остро и сладко. Обхватив ладонью затылок, он притянул назад его голову, возвращая в прежнее положение, и снова жадно накрыл его губы своими, утягивая обратно в сумасшедший поцелуй, от которого плавилось всё тело. Сэнку ещё никогда не целовался так — чтобы до ослабевших коленей, поехавшей крыши и пожара в паху. Он цеплялся руками за плечи Гена, ощущая, что ему становится мало — хотелось больше, сильнее, ближе!.. Хотелось раздеть его, раздеть себя, ощущать его каждым атомом, внутри и снаружи, Сэнку уже дошёл до той стадии возбуждения, когда одежда казалась панцирным доспехом, который только лишь мешал, не позволяя почувствовать всей кожей того, кто в нем этот пожар разжёг, но, блядь… — Подожди, Ген. Подожди, — лихорадочно прошептал он, прикладывая все усилия, чтобы не вернуться в поцелуй, чтобы сдержать себя, чтобы Ген его вообще услышал. — Ген, — повторил он, и Ген издал вопросительный звук, всё ещё выцеловывая отметины у него на горле. — Ген, послушай меня. — Что такое? — пьяно мурлыкнул он, целуя Сэнку в челюсть. Сила воли Сэнку никогда не была сильнее, чем в этот чёртов момент времени. — Нам не… нам не нужно… продолжать прямо сейчас… — Ген застыл и медленно отстранился, глядя на него остекленевшими, но всё-таки серьёзными глазами. Сэнку сглотнул. — Возможно, никогда не нужно… Ген моргнул, будто прогоняя марево собственного возбуждения. — Ты не хочешь? Сэнку пиздецки хотел. — Хочу, — признался он, — но… — Но? — Ген нахмурился, отстраняясь ещё сильнее. Сэнку словно забыл все слова и просто молча жалобно на него смотрел в надежде, что тот овладел искусством чтения и расшифровки пьяных от похоти лихорадочных мыслей. Но, пусть Ген порой казался настоящим волшебником, никакой магией всё-таки не владел. — Сэнку-чан, объясни мне, что не так… — когда Сэнку снова не смог ответить, Ген отпустил его плечи, с таким видом, будто его окатили холодной водой, пристыженный и ломкий, дёрнулся, чтобы слезть с его коленей, и только тогда Сэнку опомнился. Он схватил его за руку, удерживая на месте. — Нет-нет, я не это имел в виду. Я… я просто… — он сглотнул, — возможно, это очень эгоистично, но я не хочу быть твоей очередной одноразовой связью. Нет, не так, — Сэнку потёр лицо, пытаясь подобрать адекватные слова. — Я хочу знать заранее, если это — одноразовая связь. Если ты просто… я не знаю, если ты чувствуешь себя одиноким, и я просто хороший вариант заткнуть дыру в душе, или если ты хочешь просто попробовать, но не хочешь со мной ничего больше. Я могу, я хочу дать тебе всё, но… мне нужно знать, к чему быть готовым. Ген задумчиво склонил голову в бок и как-то горько усмехнулся. — Интересное у тебя представление обо мне, если первое, о чём ты думаешь в этот момент — не затыкаю ли я тобой душевные дыры. — Бля, Ген, нет, я… — Сэнку-чан, — выдохнул он, — глупо отрицать обоснованность таких мыслей. Я понимаю тебя. Я немного возмущён, конечно, но я понимаю. И я… не знаю, что тебе сказать. Мне и правда одиноко, и я правда хочу хотя бы просто попробовать, потому что я устал облизываться на твои руки, и я не уверен, получится ли у нас что-то большее. Единственное, что я точно знаю — я хочу тебя. Давно. Сильно. И прямо сейчас. Но если ты говоришь «нет»- — Да, — Сэнку никогда не был хорошим и правильным человеком. Он никогда не был моралистом. Прямо сейчас на его коленях сидел самый сексуальный человек в галактике, и Сэнку был слишком слаб перед ним. — Я говорю «да». — Отлично, — Ген с силой прикусил его нижнюю губу, тут же зализывая саднящую кожу, — тогда обсудим все моральные неустойки потом, ладно? Прямо сейчас я хочу, чтобы ты меня раздел. Сэнку упоминал, что он был слаб перед этим кошачьим взглядом? Так вот, поправка, он был не просто слаб, он был совершенно безвольным ничтожеством. Ген длинно лизнул его шею, и Сэнку почти готов был сдаться в рабство. Позже он даже не мог вспомнить в деталях, как всё было. Они снова целовались — долго, сладко и горячо. Удовольствие от слаженного, возбуждающего скольжения губ, трения языков и лёгких укусов размягчало мозги, погружало в блаженную эйфорию, превращая всё тело в электрический проводник, по которому текло чистое, бесконтрольное желание. Одной ладонью Сэнку запутался в мягких чёрно-белых волосах, как в тёплом шелковистом пухе, второй рукой остервенело и безуспешно пытаясь расстегнуть его рубашку. — Чёрт, — выдохнул он, когда почувствовал, как налитый член Гена прижался к его животу, твёрдая горячая плоть сквозь мягкую ткань его рубашки. На них, блядь, было слишком много одежды. Он снова дёрнул пуговицы в надежде просто их оторвать, но- — С’нку-ч’н, — прошептал Ген прямо ему в рот, улыбаясь, и, кажется, сказал что-то ещё, чего Сэнку не совсем уловил. — Что? — Я сказал, — фыркнул Ген с весёлой улыбкой на губах и рубашкой, обёрнутой вокруг шеи, — что если ты хочешь меня раздеть, тебе придётся на минутку перестать меня целовать. Сэнку тихо застонал, смущённый своим рвением, и спрятал лицо в изгибе длинной бледной шеи. — Извини. Я почти не соображаю, рядом с тобой мой мозг отказывается работать. Его смех был похож на перелив серебристых колокольчиков. Ген извернулся, одним рывком сбросив с себя чёртову ткань, и ловким движением проделал то же самое и с Сэнку. Они сидели на полу друг напротив друга, обнажённые по пояс, растрёпанные и зацелованные, странно счастливые, и это был, кажется, лучший момент в жизни Сэнку за последний год. — Ты такой красивый, — прошептал Ген, невесомо проводя длинными пальцами по линии его грудины. В сизом взгляде было что-то вроде благоговения, и это заставило Сэнку вздрогнуть. — Ты уже видел меня голым, помнишь? — Но никогда так. С этим было сложно не согласиться. Сэнку перевёл сбитое дыхание, и тоже потянулся к Гену, почти неосознанно, с почти смертельной необходимостью, будто сама мысль о том, чтобы не прикасаться к нему, могла бы его убить. Сэнку не был уверен, что этого не произойдёт. Его кожа была нежной и прохладной, но тут же теплела от его прикосновений. С каким-то особенным трепетом Сэнку почувствовал биение его сердца под ладонью, и по венам разлилась неконтролируемая нежность. Он мягко толкнул его вниз, укладывая на мягкий пушистый ковёр между двумя односпальными кроватями гостевой комнаты. Перебираться куда-то отняло бы у них драгоценные секунды контакта. На этот раз Ген целовал его ещё слаще. Не отстранённый, не покорённый, нет — в нём чувствовалась лёгкость, новизна и медленное ощущение не кислорода, вдыхаемого в лёгкие, а любви, как будто каждым движением своего умного языка Ген давал Сэнку что-то, от чего его жизнь уже никогда не будет прежней. Это была ошеломляющая мысль. Его руки неторопливо скользнули вниз по телу Гена, кончики пальцев дразняще коснулись пояса его штанов. Ген под его руками мелко дрожал, распалённый и будто хмельной, и Сэнку усмехнулся прямо в его губы, когда тот не так уж незаметно дёрнул бёдрами вверх, в погоне за таким необходимым трением. Ген вцепился в брюки Сэнку, остервенело потащив их вниз. — Сними, сними, сними… Отталкиваясь пятками от пола, Сэнку вскочил, лихорадочными пальцами расстёгивая штаны, пока Ген, извиваясь, стягивал пижамные брюки с себя самого и, видимо, ощутив голой кожей пусть пушистый, но всё-таки жесткий ковёр, спиной залез на кровать, глядя на Сэнку влажным терпким взглядом. Сэнку неловко взобрался на постель вслед за Геном и повалился на него всем телом, сразу запуская руку ему в трусы. — Боги, неужели я дождался, когда ты проявишь инициативу, — смешливо и задыхаясь пробормотал Ген, длинно толкаясь бёдрами в его кулак. — Ага, скажи ещё, что мечтал об этом, — усмехнулся Сэнку и прижался губами к его длинной, беззащитно подставленной шее, с собственническим удовольствием оставляя на ней яркие засосы. Ген же прикрыл глаза, запрокинув голову, явно наслаждаясь этой немного неловкой и грубоватой лаской. — Откровенно говоря… — с улыбкой мурлыкнул он, мягко подаваясь бёдрами навстречу руке Сэнку, — сценарий, где после субботнего просмотра кино ты заваливаешь меня прямо на диване, был моей любимой эротической фантазией начиная примерно с ноября, Сэнку-чан… От неожиданности Сэнку едва ли не поперхнулся. Он приподнял голову, недоверчиво глядя на Гена. — Хочешь сказать, всё это время ты спал и видел, что я залезу к тебе в штаны? — Ну, пожалуй, чуть более утончённо, но, в целом, суть примерно такая, да, — усмехнулся Ген. Повисшая после этих слов пауза могла смело называться театральной. Сэнку молча и с каменным выражением лица взирал на Гена, медленно осознавая весь абсурд сложившейся вокруг картины мира. Ген с глубокой иронией вскинул брови, явно забавляясь такой реакцией Сэнку, с любопытством наблюдая за сменой эмоций в его глазах. — Ты чего, Сэнку-чан? Думал, что я шутки шутил, когда сказал, что засматривался на тебя? — Ну… да? Ген рассмеялся — звонко и весело. — Будь это так, всё было бы намного, намного проще. Но ты и правда оказался настоящей угрозой для моей гетеросексуальности, Сэнку-чан… Сэнку сжал пальцами переносицу, резко выдыхая из груди весь воздух. Это что же получается? Всё то время, что он мысленно раскладывал Гена по всем поверхностям, насилуя свой мозг отрицаниями и сомнениями, ненавидя себя за каждый всполох желания, сомневаясь в себе, — и в нём! — он мог просто прийти к нему и… Без всяких вопросов подойти и… Вот просто взять и… — Да, блядь! Какого ж хрена! — взорвался он наконец. — Что именно? — насмешливо переспросил Ген, театрально выгибая брови. — Почему ты не сказал мне раньше?! — хватаясь за голову, выпалил Сэнку. — Что ты мне нравишься? — Да, твою мать! — Ну, по некоторым объективным причинам я был не уверен, что эта идея встретит поддержку, — хохотнул Ген, перебегая по его лицу тёплым взглядом, в котором нежность смешалась с очевидным весельем. — Я пытался с тобой флиртовать, но ты или сидел с невозмутимым лицом, или так остро и зло реагировал на мои подкаты, что буквально казалось, что мне, ну, мягко говоря совсем-совсем ничего не светит, и предложи я нечто подобное, ты меня живьем сожрёшь! — О, чёрт… — простонал Сэнку, утыкаясь лбом в хрупкое прохладное плечо. Он чувствовал себя идиотом, полным идиотом, и чем дальше, тем больше, потому Ген продолжал тихонько говорить, потираясь своей нежной щекой о его макушку. — Просто… ты сначала щетинился на меня, как сердитый ёж, потом гладил, потом рычал, потом, вроде как, лёд тронулся, и ты стал мягким, смотрел тепло, но потом снова рычал, а когда ты выдал что-то типа «я думал, тебе нравятся женщины, мне вот тоже нравятся женщины», я сдался окончательно и перестал даже пытаться. Ты просто сломал мне мозг, Сэнку-чан, я совершенно не мог тебя читать, я рядом с тобой чувствовал себя таким идиотом, думал: хреновый же из тебя Менталист, Асагири!.. — Всё, хватит, мне и так тошно, — выдавил Сэнку, которому к этому моменту уже хотелось срочно и крепко пробить что-нибудь лбом. Ген послушно умолк, и только его ладонь, запутавшись в волосах, продолжала успокаивающе поглаживать затылок. Сэнку вдыхал его запах, наслаждаясь теплом нежной кожи, и думал, что жизнь похожа на театр абсурда. Ген мягко поцеловал его в висок. — Насколько я понял, ты хотел быть со мной всё это время, но был уверен, что не нравишься мне, так? — негромко спросил он после долгой паузы, и Сэнку нашёл в себе силы лишь на то, чтобы коротко дёрнуть в ответ подбородком. — Похоже, у нас обоих проблемы с тем, чтобы доносить друг до друга свои желания, — тихо резюмировал Ген. Сэнку покачал головой, переведя дыхание, — Нет уж, больше я не собираюсь так лажать. — И что ты сделаешь? — Буду говорить с тобой, — уверенно и твёрдо заявил он. — Словами. Через рот. Так, как надо было с самого начала. Ген мягко усмехнулся, прижимаясь лбом к его лбу. — Это даже тянет на план, — прошептал он и снова потянулся за поцелуем. Сэнку включился сразу, встречая его губы с небывалым энтузиазмом. Его просто разрывало на части от осознания того, сколько времени они потратили зря и что в каждой из их проблем был виноват он сам. И что несмотря на всё это, на весь этот пиздец, прямо сейчас Ген был здесь, под его руками, под его губами, вздыхал нежно, стонал тонко, улыбался лучисто… Уму непостижимо, сколько в этом человеке было принятия, сколько добра и света вмещало в себя его огромное сердце. Сэнку обязательно расскажет ему, как сильно он им восхищается — но не прямо сейчас. Прямо сейчас он навалился на Гена сверху, вжимаясь в него всем телом, целуя его жадно и почти отчаянно в остром желании наверстать упущенное. Стянув, наконец, с него бельё, Сэнку даже не думал о том, куда деть руки и ноги — они переплелись сами, будто их тела вдруг стали идеально совпадающими фрагментами целого, которое, словно стороны магнита, сцепилось друг с другом, объятое одним на двоих желанием — ярким и чистым. Знакомый тёплый запах кожи Гена, её шелковистая упругость и жар, то подлинное, явное наслаждение, с которым он отвечал на поцелуи, творили с мозгом Сэнку что-то немыслимое. Было не просто хорошо, а невыносимо хорошо — лежать вот так, вплавившись друг в друга, тереться всем телом, забывшись в опьяняющем удовольствии. Хотелось стиснуть веки и окунуться в него с головой, но еще больше хотелось видеть его прекрасное лицо, смотреть в его подёрнутые влажной дымкой желания невероятные кошачьи глаза, в которых мерцал тёплый свет, так подозрительно похожий на счастье… Прохладная ладонь отпустила его волосы, пробираясь ниже и ниже, и, наконец, залезла под резинку его трусов. Спустя секунду белья на Сэнку уже не было. Как Ген это сделал, его контуженный похотью мозг так и не сообразил. — Посмотри на себя, — прошептал Ген, глядя на Сэнку тяжёлым, терпким взглядом. Он невесомо провёл пальцами по его бедру в опасной близости от члена. Это почти невинное движение заставило Сэнку захлебнуться нетерпеливым стоном. — Такой красивый… От этих слов у Сэнку запылали уши. — Не тебе такое говорить, — он поймал его ладонь, нежно целуя в самую серединку. — Поверь, ты самое прекрасное создание, к которому я прикасался, — прошептал Сэнку со всей искренностью, на которую был способен. Ген лежал перед ним, и от него невозможно было отвести глаз. Его широкие плечи и узкая талия, чёткие сухие мышцы рук, плоский живот, слегка дрожащий от волнения, крошечные розовые соски, шелковистые пряди пушистых волос, разметавшиеся по постели, аппетитный налитый кровью член, мягкий румянец на нежных щеках — каждая его черта была чарующей. То, как он выглядел распростертым под Сэнку, горячим, твёрдым и опьянённым похотью, — было зрелищем, которое Сэнку трепетно спрятал в самых укромных чертогах своей памяти. Он невесомо провёл большим пальцем по линии его губ. — Чего ты хочешь? — Ген озорно втянул палец в рот, обводя языком кромку ногтя. — Ген, — выдохнул Сэнку почти в отчаянии. — Скажи мне, чего ты хочешь? — Что угодно, — мурлыкнул Ген. — Всё, чего хочешь ты. Что-то тоскливое, глубоко печальное дёрнулось у Сэнку под рёбрами. — Ген, — тихо повторил он, отводя руку назад и слезая с его коленей, осторожно укладываясь на другую сторону кровати рядом с ним. — Мы не будем делать это так. Больше не будем. Я не хочу заставлять тебя бездумно потакать моим желаниям. Я обещал тебе… Казалось, Ген осознал, что имел в виду Сэнку, и румянец на его щеках стал тёмно-красным. — Но это правда, — прошептал он, глядя куда-то за плечо Сэнку. — Чего бы ты ни хотел, я тоже хочу. И так ведь было почти всё время, правда? Они смотрели те фильмы, которые хотел Сэнку, говорили на темы, которые были интересны Сэнку, а если он и соглашался на что-то, что предлагал Ген, это подавалось под соусом великого одолжения… Так не должно было больше быть. — Я люблю тебя, — Сэнку нежно обнял ладонью его лицо, его голос был мягким, а взгляд — тёплым. Ген вздрогнул под ним и замер, будто испуганный, но Сэнку всё равно продолжил. — Я знаю, что ты не веришь, можешь не верить, но я люблю тебя, и я не буду делать ничего, пока ты не скажешь мне, чего хочешь ты. Ген смотрел в его глаза, и это была самая хрупкая вещь, которую Сэнку видел. Слишком уязвимая. Слишком трогательная, чтобы в носу снова не защипало. — Я знаю. Сэнку наклонился, сокращая расстояние между их губами, и Ген тут же ответил на поцелуй. — Тогда скажи мне, — прохрипел он, — чего ты хочешь? Кошачьи глаза потемнели, знойные и хмельные, и Ген облизнул пересохшие губы. — Хочу, чтобы ты меня трахнул. От этих слов всё тело обдало жарким, душным вожделением, и Сэнку нежно провёл носом по линии его шеи, скользя ладонью вниз по его груди, поглаживая и сжимая тут и там, всё ниже и ниже, пока не нашёл твёрдую влажную плоть его члена. — Будет сделано, — прошептал он, плотно его обхватывая, прикасаясь так, как точно знал, что будет хорошо. Ген напрягся всем телом, жмурясь и запрокидывая голову, задерживая дыхание и испуская протяжный тонкий стон, такой, от которого собственный член Сэнку дёрнулся и заныл. — Чёрт, чёрт, дорогой, — задыхался Ген, щекоча носом висок Сэнку. — Тебе стоит… ах … помедленнее, пожалуйста, полегче, иначе всё закончится слишком быстро… я слишком долго тебя хочу… От возбуждения у Сэнку побелело в глазах. — Бля, Ген… — простонал он, прижимаясь лбом к изгибу его плеча. — У меня нет с собой… я не думал… Ген тихонько рассмеялся. — Это дом Рю, так что в тумбочке точно есть презервативы. Скорее всего, даже смазка. Но для этого тебе точно нужно сейчас от меня оторваться… Сэнку нехотя отлепился от него, ему даже почти удалось сползти с кровати, но он совершил ошибку, обернувшись на Гена, и замер, как вкопанный. В голове снова забилась мысль, что всё происходящее уму непостижимо — Ген Асагири лежал в его кровати, голый, тёплый и счастливый, в его глазах плескался знойный хмельной взгляд, а тонкий палец уже тянулся к месту, которое срочно нужно было растянуть и подготовить… Этого было слишком много, чтобы сохранять адекватность. Слишком много, чтобы тянуть время. Сэнку яростно распахнул тумбочку, будто она была лично виновата в том, что ему приходится ходить по комнате вместо того, чтоб прижиматься к любимому телу, схватил оттуда тюбик смазки и презерватив, мысленно отбив Рюсую пять за предусмотрительность, и быстрыми шагами вернулся к кровати. Он впился в губы Гена с размаху, всеми зубами и языком, слишком грязно, чтобы это было романтично, но ровно так, как это должно было быть. Чёрт возьми, что-то неуловимое в Гене буквально поджигало каждый нерв в его теле, создавая ощущение, будто его рассекают тысячи молний, потому что в каждый момент, когда Сэнку его не целовал, что-то в его голове истерично вопило «мы теряем время!», а допускать такое было совершенно немыслимо. Он щедро сдобрил смазкой свои пальцы (и кровать, кстати, тоже, потому что в этот момент Ген закусывал его нижнюю губу, а простой учёный в этой жизни может контролировать не так уж и много) и осторожно опустил руку меж упругих розовых полукружий его ягодиц. Ген заскулил ему в рот, и эти маленькие приглушенные звуки его удовольствия отключили все оставшиеся адекватные процессы в мозгу у Сэнку — там остались только ощущения, только ритм его нежного голоса, наполняющий комнату, только- Он осторожно ввёл палец. — Бля, ты такой тугой, — выдохнул Сэнку, любуясь тем, как Ген сжимается вокруг него. — Всё хорошо? Тебе приятно? Ген лихорадочно закивал. Очаровательный румянец залил всё его лицо и горло, волосы так красиво растрепались по подушке, он посмотрел на Сэнку полуприкрытыми хмельными глазами. — Д-да. Сэнку осторожно добавил второй палец, мягко целуя его колено. — А сейчас? — Ага… не аккуратничай так сильно, Сэнку-чан, — выдохнул Ген, резче насаживаясь на пальцы. — Я слишком тебя хочу. Сэнку застонал и потянулся ниже, чтобы снова поцеловать Гена, на этот раз нежнее. Он принялся осыпать лёгкими скользящими поцелуями его губы, точёную линию челюсти, щёки, нос, не забывая при этом длинными и тщательными движениями работать пальцами. — Ещё, — заскулил Ген сквозь губы. — Пожалуйста, ещё… И Сэнку дал ему ещё. Три пальца уже были внутри, точёная грудь лихорадочно вздымалась, тихие тонкие стоны непроизвольно срывались с губ, нежное нутро маняще пульсировало, член сочился прямо на живот, ярко-красный и опухший, взгляд был таким шальным, таким пьяным, Гена так очевидно вело, что… — Хочешь кончить? Ген замотал головой. — Ещё нет. Сэнку хмыкнул, продолжая его ласкать, стараясь избежать попадания по самой чувственной точке, поглаживая и растягивая. И, чёрт возьми, Ген прекрасно справлялся, податливый и мягкий, словно созданный для этого: брать, брать и брать, голодный и отчаянный, такой искренний и открытый в своём удовольствии, что Сэнку, глядя на него такого, целуя его, вдыхая его запах, со всей очевидностью боялся, что тоже долго не протянет, если не сдвинется с этой точки таймлайна. — Готов? — Ага, — Ген смотрел хитро и заговорщицки, совершенно вульгарно, но абсолютно с-ума-сводяще раздвинул ноги. — Трахни меня, наконец. Сэнку сглотнул, вслепую пытаясь нащупать затерянный в простынях тюбик смазки, и застонал от разочарования, когда не смог найти. Ген тихо рассмеялся, запрокинув голову, но тоже присоединился к нему в поисках. Это была картина, достойная кисти художника — голые и возбуждённые, они бросали подушки на пол и стряхивали одеяла, умирая от смеха и невообразимой потребности, пока в этих настойчивых метаниях несчастный пузырёк не мелькнул в простынях, но в ту же секунду… …его случайно швырнули в камин. Пламя жадно его поглотило ярким всполохом огня. Блядство! Ген сложился от смеха буквально пополам. — Конечно, — едва сумел выговорить он, хватаясь за рёбра, задыхаясь хохотом, — конечно, это случилось с нами. Только мы с тобой два настолько отчаянных неудачника… Сэнку пристально посмотрел на огонь, ругнувшись сквозь зубы. Пальцы дрожали от едва выносимого возбуждения, всю грудь разрывало целым ворохом сложных эмоций, хотелось кричать от злости и смеяться в истерике, но не было времени — Ген снова забрался в его постель и лежал там голый, тёплый и счастливый, освещая всю комнату своей ослепительной улыбкой, хохоча и размазывая по лицу слёзы, и, вот, каким-то образом настроение больше совсем не было испорчено. Момента лучше просто не могло и быть. — У нас… у нас есть, — Ген отсмеялся и выдал одну гениальную мысль, — вторая тумбочка! Сэнку кивнул ему с несоизмеримой нежностью и отправился рыться во второй тумбочке. Там, слава энтропии и развратной натуре Рюсуя, и правда лежал ещё один точно такой же флакон. Сэнку схватил его и бросил во всё ещё хохочущего Асагири. — Как грубо! — сквозь смех воскликнул тот. — Плохой, плохой Сэнку-чан! — Худший, — с ухмылкой согласился Сэнку и в ту же секунду втянул Гена в жаркий поцелуй, ощущая его улыбку на своих губах. Ген обнял его своими бесконечными ногами, и Сэнку почувствовал себя самым счастливым человеком на этой грёбаной планете. Наконец, наконец он натянул на себя резинку, щедро поливая сверху этим четырежды проклятым лубрикантом. — Как ты меня хочешь? Ген подался вперёд, одним ловким движением опрокинув Сэнку на спину и седлая его колени. — Хочу на тебе прокатиться. — Ебать. Ген дразняще улыбнулся, любовно поглаживая его член. — В этом и кроется суть процесса, ага. — Паршивец, — рассмеялся Сэнку и легонько шлёпнул его по заднице. Ген подмигнул ему, приподнялся на коленях, пристраиваясь, и медленно, мучительно медленно опустился на член. Это… это было воистину зрелище — нет, всё в Гене — зрелище, — но вот это Сэнку хотел бы запомнить навсегда: румянец на его груди, то, как напрягались его бёдра, сжимался живот, лицо искажалось в выражении глубокого, первобытного удовольствия, когда Сэнку вошёл в него до конца… — Ах, ай, а-а-х, — всхлипнул Ген, переполненный членом, крупно дрожащий на нём и вокруг него, такой, что Сэнку едва сумел выдержать очередной приступ нежности. Находиться внутри него было… неописуемо. Это казалось таким правильным, как не казалось ничто и никогда, как будто они принадлежали друг другу, как будто всё остальное во всей галактике вообще не имело значения по сравнению с тонкими стонами Гена, когда Сэнку наполнил его ещё больше, проникая ещё глубже. Спустя то ли минуту, то ли вечность, видимо, привыкнув к острой растяжке, Ген вновь приподнялся на коленях и начал двигаться, и Сэнку не мог делать ничего, кроме как держать его упругие бёдра и изо всех сил и стараться не толкаться навстречу, чтобы ни в коем случае не сделать больно. Каждый раз, когда Ген поднимался и падал обратно, задавая медленный, мучительный и умопомрачительно сладкий ритм, разум Сэнку улетал куда-то в стратосферу, не оставляя в голове ни единой связной мысли. — Бля, — только и сумел выстонать он. Все остальные слова вылетели из его головы ещё в тот момент, когда Ген впервые к нему прикоснулся. Ген хищно ухмыльнулся и ускорил темп, его член аппетитно подпрыгивал на животе, приковывая взгляд, так, что у Сэнку началась активная выработка слюноотделения. — Мне так хорошо, Сэнку-чан, так хорошо… Чёрт возьми, это было последней каплей. Сэнку почти заскулил, впиваясь кончиками пальцев в мягкую кожу его упругого зада, и, упираясь пятками в постель, вскинул бёдра навстречу Гену. Тот задохнулся, захлебнувшись звонким стоном, двигаясь быстрее и неряшливее, упираясь ладонями в грудь Сэнку, чтобы дать себе больший рычаг. Это было глубоко. Жарко. Мощно. Кажется, Сэнку почти рычал, он не знал, куда ему смотреть — на это прекрасное лицо, искажённое наслаждением, на то место, где его собственный член исчезал в тёплых объятиях этого гибкого тела, наполняя его, на этот ярко-розовый влажный член, который так хотелось лизнуть… Не сумев сделать выбор, Сэнку схватил Гена за шею, притягивая к себе, и, собрав все силы, что оставались в теле, перекатился, не вынимая члена, и перевернул Гена на спину, впиваясь зубами в длинную бледную шею, вонзаясь в него что есть мочи, принимаясь трахать уже всерьёз. — Ах! Сэнку-чан… — выдохнул Ген, и от звука своего имени, сказанного вот так, что-то под рёбрами расплавилось и потекло по венам. Ген произносил его имя уже сотни раз, произносил по-разному, ласково, мягко, смешливо, зло, разочарованно, пьяно и даже влюблённо, но сейчас это звучало правильно, будто Ген заявлял права на него, будто его имя — это единственное слово, которое он мог сказать, будто он хотел сохранить его, забрать себе, и сердце Сэнку забилось сильнее, затрепетало в груди лихорадочной трелью от осознания, что он легко бы отказался от собственного имени, если бы Ген его об этом попросил… Ген кончил первым. В какой-то момент движения его бёдер стали резкими и хаотичными, руки на плечах Сэнку, напряглись, пальцы впились в кожу, Ген выгнулся под ним фантастически красивой дугой, разорвав поцелуй и запрокинув голову. Трепещущие тёмные ресницы плотно сжались, прекрасное лицо отражало абсолютный экстаз, а с раскрывшихся губ сорвался тонкий серебристый звук, настолько чувственный и беззащитный, что это сводило с ума. Сэнку буквально всей кожей ощутил сотрясающую тело Гена ритмичную дрожь, и на живот тут же плеснуло горячим. Сэнку замер глубоко внутри него, с жадностью впитывая эти секунды, где каждое мгновение, каждая нота, каждое движение, ритм, звук — составляли симфонию блаженства его дорогого человека, и в ту же секунду его накрыло следом: горячая, неотвратимая волна мягко ударила в пах, расширилась, словно сверхновая, и унесла за собой, погружая разум и тело в ослепительную нирвану. Он рухнул на Гена, уткнувшись носом в изгиб его шеи, трогая губами влажную горячую кожу, и если бы он умер в этот момент, он бы точно ни о чём уже в этой жизни не жалел. Ген осторожно запустил пальцы в его волосы, мягко массируя кожу. — Это, — выдохнул он, запыхавшись, — было… Сэнку с любопытством приподнял голову. — Ммм? — Это было… — Неужели я сумел лишить тебя дара речи? Всё, что было нужно, чтобы ты перестал болтать, — это просто потрахаться? — Какая же ты жопа, — тихонько рассмеялся Ген, слегка хлопнув его по макушке. — Я просто ищу слово получше, чем «всё», но не могу найти. — …Всё? — Да, — Ген облизнул пересохшие губы, отводя волосы Сэнку назад, ото лба, и потянулся вперёд, чтобы туда и поцеловать. — Это… то, что ты… то, что мы сделали, было… всем. Сердце Сэнку словно подпрыгнуло в груди. — …это ведь хорошо? — Ну, определённо, неплохо, — дразняще протянул Ген, и настала очередь Сэнку тихонько смеяться. — Надо бы помыться, — спустя минуту негромко добавил Ген. Сэнку тихо вздохнул, возвращаясь из своего уютного посторгазмического мирка в реальность, где они оба были взмокшими и перемазанными в сперме. — Могу принести полотенце, — ответил он. — Или ты хочешь в душ? Ген поднял на него глаза, в которых Сэнку сумел увидеть отражение своего собственного желания сохранить этот зыбкий приятный мираж, в котором они оказались, в котором было так хорошо и безопасно оставаться вдвоём, не пытаясь разобраться, что же делать дальше, кто они друг другу и куда им теперь жить. — Полотенце, — согласился Ген. — Не хочу никуда идти. Сэнку быстро соскрёб себя с постели и направился в ванную. Наскоро ополоснулся сам и, прихватив с собой смоченное тёплой водой чистое полотенце, вернулся обратно. Сделав вид, будто не заметил протянутой в его сторону руки, сам вытер Гену живот, бока и грудь, игнорируя скользнувшую по тонким губам понимающую усмешку, как будто тот и правда понимал тянущую в груди потребность Сэнку продлить образовавшуюся между ними в этот вечер хрупкую связь как можно дольше. Закончив акт заботы, он нерешительно взглянул Гену в лицо. Тот смотрел на него с улыбкой, и в ней отражалось то же тепло, которое он видел прежде. Возможно… — просто возможно! — у Сэнку всё-таки был шанс на что-то более чем одноразовое?.. Он повернулся было, чтобы отнести полотенце обратно в ванную- — Ты же вернёшься? — раздался негромкий и робкий голос. — Хочу, чтобы ты лёг рядом со мной. Хотя бы ненадолго. Сэнку невольно сжал рукой махровую ткань. Вроде бы, Ген не отшатывался от него, как от чумного. Неужели им так и придётся обмениваться этими неловкими «хочу», чтобы хоть немного понимать друг друга? Или однажды это всё-таки начнет происходить само собой? Бросив несчастное полотенце на пол, он забрался обратно на кровать. Ещё некоторое время они возились, пытаясь отыскать удобную для обоих позу, но в конце концов устроились: Ген положил голову ему на грудь, обнимая за пояс и плечи, Сэнку накрыл его сверху одеялом и обвил руками, прижимая к себе, нежно поглаживая по спине. Ген удовлетворённо вздохнул и затих, будто получил всё, что ему было нужно, а Сэнку лежал, слушал его тихое дыхание и невидяще смотрел в окрашенный оранжевым светом камина сумрачный потолок. — Я тоже должен извиниться перед тобой, — вдруг тихо сказал Ген, нарушив умиротворённую тишину. — Не надо, — негромко ответил Сэнку. — Всё же хорошо. — Но я хочу… Помедлив, Сэнку осторожно согласился.— Ну ладно. Что ты хотел сказать? Ген уткнулся носом ему в шею, вдыхая глубоко и рвано, и, видимо, сделав над собой усилие, признался. — Знаешь, я ведь тоже никогда не пытался что-то изменить между нами. Просто решил, что ничего не выйдет. Принял это решение за нас обоих, и даже не думал о том, чтобы что-то сделать, спросить, предпринять. В сухом остатке из нас двоих старался только ты. А я… не понимал тебя, отталкивал, боялся… — Меня боялся? — Того, что могу потерять вообще всё. Ну, и тебя немного. Сэнку крепче сжал его в объятиях. В душе пылало и сдавливало грудь щемящее невыразимое чувство, которое он не мог ни усмирить, ни притушить в себе, чтобы хотя бы иметь возможность просто дышать. — Я люблю тебя, — хрипло прошептал он в ночную тишину. — Сэнку-чан… — Ты можешь ничего не говорить в ответ, — Сэнку прикрыл глаза, ощущая давно забытый внутренний покой. — Я говорю это, потому что не могу молчать, но я не жду от тебя взаимности и… Ген зарылся глубже в его шею и тихо вздохнул. — Слушай, а как ты понял, где меня искать? — М? — не понял Сэнку. — В смысле? — Ну, ты заявился на порог моего номера в отеле, когда я даже Укё не говорил, куда поеду… Сэнку усмехнулся. — Я обзвонил каждую гостиницу в радиусе пяти километров от твоего концерт-холла. Всё было безуспешно, пока я не вспомнил, что знаю твоё настоящее имя. Вот так и нашёл. — …ты серьёзно? — Ну, да, — он пожал плечами. — А как ещё? Ген поднял на него заворожённый взгляд. — Ты сумасшедший. — Настоящим безумием было бы так по-дурацки тебя потерять, — Сэнку поцеловал его в макушку, прикрывая глаза. Кажется, он всё-таки его не потерял. ••• С утра в постели Гена не было. Ни в одной из постелей, что стояли в комнате. Это было немного неприятно, но не настолько, чтобы опрометчиво расстраиваться — всё-таки, они были большой компанией в большом доме, и Ген мог проснуться раньше, пойти развлекаться… Надо было спуститься вниз. Сэнку торопливо запихал себя в первую попавшуюся одежду. Там, внизу, в самом разгаре был завтрак. Франсуа разносила блинчики, вафли, бекон, за который Кинро с Гинро устроили настоящую маленькую бойню, но, над столом висел довольный гул веселья и смеха, там собрались почти все обитатели дома, но… — А где Ген? — Какой Ген? — повернулась к нему Кохаку. Сэнку моргнул. — Ну… Мой Ген?.. Рюсуй пожал плечами, засовывая в рот целую глазунью целиком. — Так он ведь не приезжал. Цукаса повернулся к Кохаку, задумчиво нахмурив брови. — Что за Ген? О ком речь? — Сэнку, с тобой всё в порядке? — обеспокоено взглянула на него Рури. — У тебя нет жара? Ты какой-то красный… Сэнку нервно засмеялся. — Вы что, сговорились? Вы шутите, да? — О чём мы сговорились? — почесал затылок Хром. — Сколько ты вчера выпил? — Может, он головой на склоне стукнулся? — Да у него на башке такая подушка безопасности, что нормально всё должно быть… — Может, у него кессонная болезнь? — Гинро, ты дебил? — Ну что, мы же в горах, тут давление! — Да, он дебил. Я как брат говорю. Сэнку слушал их, ошалело распахнув глаза, сердце билось в груди гулко и глухо, с такой непомерной тяжестью, что было трудно стоять. Что, блядь, происходит? Это он сошёл с ума? Это мир сошёл с ума? Он уснул и проснулся в какой-то ебучей параллельной реальности? Он умер от кринжа ещё во время ужастика? Он- — Доброе утро, ребята! Ого, как вкусно пахнет, Франсуа-чан! Я точно должен украсть у тебя пару рецептов! Сэнку резко обернулся на знакомый голос. У задней двери стоял Ген — в огромном махровом халате и с полотенцем на голове, румяный, широко улыбающийся и совершенно точно настоящий. Сердце замерло, постояло немного и забилось с новой силой. Сэнку едва не рухнул от облегчения. — Ты здесь! Ген хлопнул своими глупо-длинными ресницами, подходя ближе. — Да я просто в онсэне решил поваляться, пока мы не уехали… — Вы совсем идиоты, да? — Сэнку резко повернулся к столу, за которым толпа его так называемых друзей почти задыхалась в приступе коварного тупого смеха. — Кто ж так делает-то, блядь! — Да ладно, Сэнку, — хохотнул Рюсуй, поиграв бровями. — Это же просто шутка! — Ага, — Кохаку аж хрюкнула, — ты бы себя видел! Повёлся на тупой развод, как влюблённый идиот! — Почему как? — Реально! — Вы слышали эти звуки из их комнаты? — Это был пиздец, мне даже беруши не помогали! — Какие звуки? Ребята? — Гинро, тебе такое лучше не знать… Сэнку страдальчески застонал. Ген рядом с ним усмехнулся, глядя на этот клуб тупых дебилов. — Я даю тебе шанс. — Что? — Сэнку дёрнулся, повернувшись к Гену, не уверенный, что услышал его правильно. Ген улыбнулся, всё ещё не глядя на него, кончик его носа застенчиво порозовел. — Ты просил дать тебе второй шанс. Я обещал подумать. Я подумал. — И ты?.. — Ага. Сэнку говорил, что вчера был лучший момент в его жизни? Он передумал. Вот он. Новый лучший момент самый счастливый. Невероятный. Ген положил ладонь ему на плечо. — Пошли завтракать? Сэнку взял его за руку. — Пойдём. Под кожей билось долгожданное счастье. Сэнку не знал, чем сумел его заслужить, но отныне точно не собирался его упускать.