Just Joke

— Это старость, братан! Сэнку с мученическим кряхтеньем швырнул в него пустым стаканчиком из-под кофе. — Отъебись! Ты, вообще-то, старше меня! Рюсуй расхохотался. — Возраст — это всего лишь цифра! Я молод душой и телом, а вот ты, хоть и моложе, уже старая развалина! — Рюсуй, боль в спине — это очень не смешно, — назидательно покачал пальцем Хром. Возможно, Сэнку даже засчитал бы это за поддержку, если бы пять минут назад этот предатель не ржал над ним вместе с Рюсуем, когда Сэнку согнулся, чтобы достать с нижней полки стеллажа ящик с документами по прошлогодним исследованиям, а разогнуться так и не смог. Этот ад, на самом деле, длился уже третий день. И не то чтобы Сэнку никогда не испытывал боли. Очевидно, бывало всякое. Сэнку знал, что такое боль, не понаслышке. Он знал боль ожогов, химических и термических, он знал боль от ударов током, он знал, каково ронять на мизинец огромный камень… Он знал боль паники, клаустрофобии, боли в шее и плечах, которые постоянно напрягались от положения сидя за компьютером или склонившись над микроскопом. Сэнку вообще никогда не удавалось полностью избавиться от той лёгкой сутулости, что вошла в его привычку ещё в детстве, когда он только увлёкся наукой, и его позвоночник планомерно стал всё чаще и чаще подвергаться не предусмотренным эволюцией положениям. Он не знал, как это исправить, поэтому ему пришлось действовать от обратного. Ну, добавьте худощавому ботанику угрюмый вид и лабораторный халат, и, возможно, он сможет создать дерзкий образ безумного нахального учёного. Это буквально история его взросления. Но ещё в двадцать боль беспокоила его далеко не так часто. Возможно, в словах Рюсуя крылась истина. Сначала у Сэнку болела только шея. Сильно, регулярно, вызывая ещё и головную боль, заставляя хмуриться ещё сильнее, но только шея. Последнее время Сэнку даже научился с ней справляться — не без помощи Гена. Правда, Ген об этом не знал, но те упражнения для самомассажа, которые он подсказал Кимико, и правда выручали Сэнку не раз и не два. Но затем добавилась ещё и боль между лопаток — пламенный привет от сколиоза, который был неизбежен, и с которым Сэнку не умел бороться. Хром утверждал, что ему нужно пройти курс медицинского массажа, но, чёрт возьми, это требовало от Сэнку слишком много трудозатрат. Ударная доза ибупрофена отлично справлялась, когда всё становилось совсем уж печальным, и этого Сэнку было вполне достаточно. Теперь же к потрясающему набору из боли и боли добавилась ещё и ноющая поясница. Сэнку, конечно, и без того слыл последним неудачником, но, чёрт возьми, не до такой же степени! Он страдальчески застонал и уткнулся лбом в стол. — Я заебался так жить. — Чувак, езжай домой, — кажется, уже в третий раз за день повторил Хром. — Сегодня не обязательно здесь торчать, отчёт ты можешь написать и из дома. — Ага, грелочку под поясницу, и на ортопедический матрасик с ноутбуком, — Рюсуй не прекращал свою стратегию раздражения. Придурок, блядь. — Я не могу поехать домой, — с досадой вздохнул Сэнку. — Ген сегодня уедет на свою репетицию только вечером. И, да, чёрт возьми, это была проблема. Потому что смотреть на Гена было сложно. И больно. И вызывало невероятную тоску, приправленную щедрой горстью возбуждения. Сэнку не был готов переживать весь этот спектр эмоций в таком состоянии, потому что с каждой секундой в обществе своего соседа ему становилось всё хуже. И хуже. И, сука, хуже. — У вас с ним, разве, не закончилась та вражда? — Хром звучал обеспокоенно, и Сэнку даже почувствовал стыд за то, что его близкий друг всё ещё считал, будто Сэнку до сих пор страдает из-за Гена. Нет, ну, технически, это было так, и Сэнку всё ещё страдал, но вот только причины сменились на диаметрально противоположные. Сэнку страдал, но не от раздражения на тонкой грани от плюющей ядом ненависти, а от своей глупой, ненужной, бестолковой и совершенно невзаимной влюблённости. Он мечтал бы выкрутить тумблер чувств обратно, он страстно желал вырубить к чертям весь свой эмоциональный механизм, но, увы, это требовало серьёзного хирургического вмешательства в его мозг, а этот орган Сэнку ещё был нужен. И если бы можно было вырвать своё бесполезно-ноющее сердце без вреда для здоровья, он бы с удовольствием это сделал, но, опять-таки… Блядь. — Нет, вражда у нас закончилась давно. — В чём тогда проблема? Ну, как бы это объяснить? В том, что в субботу пьяный Ген пытался его поцеловать, и Сэнку до сих пор преследовало то фантомное ощущение его горячего дыхания на своей коже? Или в том, что на утро Ген подчистую всё забыл? А, может, в том, что уже в понедельник он снова вернулся домой с засосами на шее и размазанной по воротнику рубашки помадой? Или всё-таки в том, что во вторник к засосам добавились ещё и укусы на бёдрах с характерным прихрамыванием?! Какого хрена Ген был такой шлюхой?! И, блядь, если уж он трахался напропалую при любом удобном случае, то на кой чёрт позволял своим бесконечным любовникам обоего пола оставлять на себе следы?! Впрочем, будь у Сэнку возможность прикасаться к нему вот так, ласкающе, трепетно, страстно, будь у него шанс покрыть поцелуями эту восхитительно-изящную шею, эти идеально-длинные ноги, он бы тоже не преминул оставить на них свои отметки. Даже если бы такая возможность у него была всего один раз. Особенно, если бы это было только один раз. В общем, ехать домой, когда там точно был Ген, и видеть на нём все эти налитые кровью следы актов плотской любви, ну… Сэнку не был уверен, что это было бы менее больно, чем сидеть на работе с больной спиной. Вчера он, увидев, как Ген болезненно морщится, когда садится, разозлился так, что голова стала раскалываться с удвоенной силой. Он уж было хотел возмутиться, поругаться с ним, мол, ему не должно быть от секса так больно, и какого чёрта он вообще позволяет им всем так с собой обращаться, какого хрена он вообще так себя ведёт, ебучий психолог, блядь, разве он не понимает, что это — очень, очень нездоровые механизмы преодоления эмоциональных переживаний, но пока Сэнку пух в своём праведном гневе, Ген уже успел всучить ему чай и устало свернуться рядышком на диване. Он поделился, как сильно волнуется перед премьерой шоу, и Сэнку, лишь немного поворчав, не стал тревожить его ещё сильнее. А потом Ген и вовсе пригласил его на свой концерт, протягивая билет, сказал, что будет очень рад его поддержке, и как Сэнку мог продолжать на него злиться? Вот именно, что никак. Поэтому он продолжал страдать. Хром смотрел на него тревожно нахмурившись, и Сэнку понял, что от него всё ещё ждут ответ. Он вздохнул. — Да просто он прицепится со своим «давай кино посмотрим», а работать кто будет? На дворе двадцатое декабря, между прочим! — Конечно, а ты ведь у нас такой безотказный и милый, что совершенно не способен ему сопротивляться? — издевательски-слащаво протянул Нанами, и Сэнку вспыхнул. — Так, блядь, всё, пиздуй обратно в свой кабинет! Рюсуй театрально приложил руку к сердцу. — Но как же я тогда буду наслаждаться твоими надуманными оправданиями? Ты лишаешь меня главной причины, почему я вообще сюда езжу! Сэнку снова стукнулся лбом о столешницу. Его повсеместно окружали идиоты. От них не было никакого спасения! В общем, Сэнку стоически решил остаться в лабе и работать. Научные отчёты сами себя не напишут. Сэнку сидел на своём рабочем месте, уткнувшись в монитор, и печатал, несмотря на боль. Так продолжалось ещё примерно час. Боль не утихала, наоборот. Всё это время ему периодически приходилось брать несколько минут паузы, чтобы просто сидеть, откинувшись назад, и глубоко дышать, потому что боль становилась нестерпимо сильной. Это был какой-то кошмар, честно говоря. Со смирением смертника Сэнку мысленно рассуждал, что будет, если в эту минуту слабости в его кабинет зайдёт Ксено. Что он скажет? Обзовёт ленивым отродьем? Это, пожалуй, был лучший вариант развития событий. Но, блядь, его позвоночник ощущался поломанным механизмом шестерёнок с зубцами, которые больше не выстраивались в ряд. Его череп с таким же успехом мог бы быть стеклянным, казалось, он готов был лопнуть и разбиться на мелкие осколки от малейшего движения. Его тошнило. Вокруг было слишком много света, слишком много звука, и Сэнку натурально сходил с ума. Следующего его мученического кряхтения Хром уже не выдержал. — Чувак, твою мать, я прямо сейчас вызываю тебе такси, и ты едешь домой, понятно? Тебе, блядь, нужно нормально отдохнуть и сходить к специалисту! Когда Хром переходил на маты, сопротивляться ему становилось опасным для жизни. Сэнку быстренько просчитал в уме все риски и смиренно кивнул. — Я сам себе вызову такси. — Так-то лучше. ••• В иной день Сэнку отправился бы домой, зная, что там может быть Ген, с большим удовольствием, даже с предвкушением. Он скучал по тому лёгкому, уютному и успокаивающему контакту, который дарил ему этот вечно тактильный и ласковый человек, и даже жаждал его последние дни. Сэнку был уверен, что Ген с большим энтузиазмом помог бы ему с его болью. Он как на яву мог представить, с какой душераздирающей нежностью его проворные тонкие пальцы танцевали бы по коже, размазывая по спине какую-нибудь обезболивающую мазь, как эти прохладные ладони успокаивали бы его тело, как сам факт прикосновений Гена поливал бы его сердце бальзамом, но… Но не теперь. Не сейчас. Сейчас Сэнку казалось, что его разум не выдержит такой благости. Теперь его воспалённое, истерзанное чувствами сердце неистово обжигало то, что сексуальная свобода Гена с его нежными привязанностями, казалось, распространялась на всех, кроме него самого. Да, тот пытался поцеловать его в субботу, но было очевидно, что Сэнку просто подвернулся ему под руку. Ген сказал об этом едва ли не прямо. У Гена явно были проблемы с тем, как почувствовать себя значимым и любимым, и Сэнку не хотел быть одним из целой череды его бесконечных партнёров. Не хотел быть чьим-то заместителем и эмоциональным костылём. У него было самоуважение, знаете ли. Но Ген был таким умным, таким забавным, харизматичным, таким чертовски обаятельным… Ожидать, что он свяжется с кем-то таким скучным и занудным вроде Сэнку, было жестоко и эгоистично. Ген, который и так жил с ним, скрашивая его одинаково-бесцветные будни, который с лёгкостью переносил его ворчание и дурной характер, который радовал его своими добрыми глазами и непристойными шутками… Он заслужил кого-то получше, чем Сэнку. Да, Сэнку правда так считал. Но это не означало, что ему не было больно смотреть на то, как Ген ищет своё счастье с другими. Когда такси ещё только заворачивало к дому, Сэнку уже заметил у подъезда зрелище, от которого его слегка замутило. Ген стоял там с каким-то мужчиной, очень высоким, очень широкоплечим (в голове проскользнула раздражающая мысль, что у Гена явно был типаж, и Сэнку, увы, никак в него не вписывался), поглаживал рукой его очевидный даже под зимним пальто бицепс, и говорил что-то, мило улыбаясь. Казалось, лицо этого мужика пылало от вожделения под блуждающим взглядом Гена, он чуть склонился над ним, нежным движением убирая с его лица длинную белую прядь, словно любуясь выразительными чертами, точно так же, как это мечтал сделать Сэнку. Это выглядело флиртом на грани постели, и в любой момент эти потенциальные сладкие любовники могли зайти в подъезд и отправиться прямо туда, где Сэнку мечтал прилечь и не вставать как минимум до завтра. Внезапно ему стало трудно дышать. Он не мог сказать, почему это зрелище оказалось таким удушающим — возможно, Сэнку так сильно кольнуло разочарованием от того, насколько он не был похож на тех, кто нравился Гену, а возможно, из-за перспективы вновь оказаться безмолвным свидетелем плотских утех своего соседа, но независимо от причины, Сэнку знал, что не сможет стоять в стороне и смотреть, как Ген наслаждается кем-то другим. Не теперь, не снова, не сегодня вечером. Ген взял своего спутника за руку, в его глазах сверкнуло очаровательное похотливое озорство, и ровно в этот момент Сэнку громко и яростно хлопнул дверью такси, заставив того обернуться. — Сэнку-чан? — в голосе Гена передавалось всё то замешательство, что сияло в прекрасных кошачьих глазах. Он взглянул на часы. — Ты уже домой? Рано ты сегодня. Сэнку едва сдерживал пылающую под кожей ярость, когда мужик, которого Ген всё ещё держал за руку, с любопытством его осмотрел. — Это и есть твой сосед? Ген улыбнулся, на удивление совершенно искренне и дружелюбно. — Да, это мой сосед Сэнку! Познакомься, Сэнку-чан, это- — Мне плевать, кто это, — почти прорычал Сэнку, и мужчина недоумённо вскинул брови в ответ на его очевидное хамство, но Сэнку чхать хотел на оскорбление чувств этого конкретного индивида, — но если вы хотели потрахаться, то снимите, блядь, ближайший лав-отель. Сэнку с силой задел плечом этого мужика, проходя мимо, и буквально залетел в подъезд на, казалось, какой-то реактивной тяге из своей сгорающей заживо нервной системы. Он плохо помнил, как добрался до квартиры, хотя в моменте казалось, что лифт едет невероятно медленно. Когда Сэнку захлопнул дверь своей комнаты, будто отгородившись от оглушительной тишины, которую оставил за собой там, внизу, отгородившись от изумлённого, искаженного болезненным непониманием лица Гена, когда тот дёрнулся вслед за ним, единственное, что он слышал, это бурление крови в своих ушах. Он опёрся на комод, тяжело и рвано дыша, отказываясь встретиться в зеркале с собственным забитым и злобным взглядом. Он с трудом мог поверить в то, что сделал — он никогда не был очевидно агрессивным, он совершенно точно не хотел хамить ни Гену, ни тому мужику, он просто… Он просто был в отчаянии. Болезненном, избитом, бессмысленном отчаянии, которое терзало его изнутри. Добавьте к нему безответную влюблённость, глубокое, мучительное чувство вины, которое, казалось, уже вросло в его кости, щедрую горсть стыда, неуместное возбуждение и щепотку физической боли — и, вот, пожалуйста, перед вами не доктор наук и профессор Сэнку Ишигами, а какой-то мелкий отвратительный зверёк. Пиздец, как он вообще докатился до такой жизни? Сэнку тяжело вздохнул, мысленно считая от нуля до десяти. Глаза щипало, в носу чесалось, но вот ещё расплакаться, как какой-то ничтожный кусок идиота, ему не хватало для полного, блядь, счастья. Хотелось побыть наедине со своими мыслями и одновременно эти самые мысли заглушить. Хотелось верить, что Ген отмахнётся от этого позорного инцидента очередной лёгкой шуткой или причудливым комментарием, вернёт всё внимание своему избраннику и отлично проведёт время, но… Но то, что спустя секунду дверь его спальни с грохотом распахнулась, со всей очевидностью говорило о другом. — Что это, во имя блядских сисек Бишамонтен, было? — дверь захлопнулась с такой силой, что Сэнку почувствовал вибрацию сквозь половицы под ногами. Казалось, воздух в комнате аж загустел от гнева и разочарования, которое сквозило в голосе Гена. — Я бы не стал никого приводить, если бы знал, что ты будешь дома, Сэнку-чан, такое было-то один раз — всего один раз! — и то, по недоразумению! Но зачем нужно было хамить?! Я знаю, что раздражаю тебя, я вижу, как ты смотришь, когда замечаешь на мне следы, и, да, ты прав, у меня не совсем здоровые механизмы преодоления, Сэнку, и ты можешь презирать меня за это, но не нужно выплескивать своё негодование на тех людей, которые вообще не имеют никакого отношения к тебе! Я устал, мне плохо, и если я хочу морально разлагаться, я буду! А если тебя не устраивает пол моего поклонника, тогда ты можешь взять эту архаичную, невежественную точку зрения и засунуть её в… — гневный мыслительный поток Гена резко оборвался, его негодование в мгновение ока уступило место беспокойству. — Боги, Сэнку-чан, тебя трясёт!.. — чёрт, его и правда трясло. Сэнку сжал руки в кулаки, запоздало пытаясь скрыть свою дрожь. — Посмотри на меня, милый. Ты что, плачешь? Прости, прости, Сэнку-чан, я вспылил, но я не хотел с тобой ругаться… — когда нежная прохладная ладонь осторожно коснулась его плеча, Сэнку крупно вздрогнул. Честно говоря, он не был уверен, что сможет вынести бремя этих ласковых прикосновений, по крайней мере, не прямо сейчас, не тогда, когда Сэнку явно был не тем человеком, к которому Ген хотел прикасаться. В его мягком, серебристо-бархатном голосе не звучало ни капли обиды, даже если она совершенно очевидно читалась по выражению его лица. — Сэнку-чан, ты меня пугаешь. Что случилось? Сэнку медленно выдохнул и глубоко вдохнул, пытаясь хоть как-то унять свою ничтожную истерику. Так низко он ещё не падал, честно говоря, таким никчёмным идиотом он не чувствовал себя ещё никогда. Наконец, он осмелился взглянуть на зеркало. Там, в отражении, Ген смотрел на него с искренним беспокойством, в кошачьих глазах плескалась тревога, и Сэнку явно не заслуживал того, чтобы Ген за него боялся. Ген не заслужил всего того, что Сэнку тут устроил. — Это ты меня прости, Ген. Мне очень жаль. Я не должен был так себя вести. Лицо Гена замерло и через секунду словно стало мягче. Кошачьи глаза засияли каким-то незаслуженным теплом, и он осторожно сделал шаг ближе. — У тебя снова что-то болит, да...? Сэнку рвано кивнул, прикрыв глаза от всполоха рези прямо у основания черепа. — Да. Всё болит. Башка болит пиздецки, и спина болит, я сегодня согнулся, а разогнуться не смог, меня аж домой отправили, потому что я работать не в состоянии. — Бедный мой, — нежные пальцы скользнули по щеке, мягко поглаживая, — поэтому ты злой такой, да? Хотел побыть дома один в тишине, а тут ещё я? — Нет, ну… — Сэнку поджал губы. — Отчасти. Прости, правда. Я знал, что ты дома, это хорошо, просто… я не ожидал гостей. — Понимаю, — выдохнул Ген. — Могу я как-то тебе помочь? Ты выпил какие-нибудь таблетки? — Сэнку снова молча кивнул. Ген чуть развернул его к себе за плечо, внимательно вглядываясь ему в лицо. Спустя примерно минуту он облизнул губы с каким-то очень неловким видом. — Если… если у тебя так сильно болит голова, я могу попробовать сделать тебе массаж. Я хорошо умею. Хочешь? Должно помочь… От одной мысли о том, что эти пальцы снова прикоснутся к нему, у Сэнку запекло где-то в желудке и сладко потянуло под ложечкой. Чёрт, это были плохие, неправильные реакции, ему не нужно было соглашаться… — Да… да, думаю, поможет. …но его глупый язык был быстрее его умных мыслей. — Хорошо. Хорошо, — Ген засуетился, всплеснув руками. — Давай ты переоденешься в удобное, да? А я пока вымою руки. Он вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь, и Сэнку едва ли не рухнул на пол. Ну, вот что он творит, а? Какого хрена? Зачем Ген вернулся за ним домой, зачем предложил свою помощь, зачем он был таким добрым, таким заботливым, таким… таким… Сэнку сам не заметил, как стянул с себя рубашку и брюки, залезая в свободную футболку и домашние спортивные штаны. Он неловко уселся на кровать. Может, отказаться? Не будет ли хуже? Но спина болит… И там, в грудине тоже, блядь, болит, причём эту боль не вылечить массажем! Может- Ген снова заглянул в комнату с большой диванной подушкой в руках. — Садись на неё, а я сяду вот так, на кровать, чтобы было удобнее. Сэнку последовал указаниям, сползая на пол и усаживаясь на подушке, так, чтобы облокотиться на бортик кровати. Ген устроился позади него и засучил рукава. Какое-то печальное, объёмное разочарование, казалось, сквозило в каждом его жесте (хотя Ген явно делал всё возможное, чтобы подавить его в пользу заботы о Сэнку), и чувство вины бурлило в груди отвратительной желчью. Блядь. Сэнку чувствовал себя ужасным человеком. Он ничего не мог с собой поделать. Ген растёр ладони и осторожно прикоснулся к его волосам. Сэнку сразу успокоился от знакомого прикосновения — казалось, его тело ассоциировало касания Гена с чем-то надёжным, с чем-то безопасным, — но, безусловно, он всё ещё чувствовал сильное напряжение, которое не позволяло ему по-настоящему расслабиться. — Ты хотел бы поговорить о том, что происходит последние дни? — мягкий голос Гена едва коснулся повисшей над ними тишины. Сэнку сразу напрягся. Нет, нет, он решительно не хотел это обсуждать. Он сам не до конца осознавал происходящее, он не понимал, насколько хорошо у него получается контролировать свои реакции, по всей видимости, очень плохо, раз Ген замечал его взгляды и, соответственно, делал выводы, скорее всего, неверные… Но, увы, Сэнку знал, что попытка объяснить своё поведение потребует раскрытия всех его постыдных тайных стремлений, которые он так глубоко и тщательно в себе хоронил. — Извини, Ген, но я не хочу говорить. — Правильно, конечно. Разочарование в его голосе прорезало Сэнку насквозь, оставляя рваные раны, как от зазубренного лезвия, но это была небольшая цена, чтобы не разочаровывать его в себе ещё сильнее. Несмотря на явную горечь, пальцы Гена продолжали нежно касаться его волос, мягко лаская кожу головы. В комнате было тихо, если не считать тиканья часов и ритмичного дыхания Гена. Вопреки повисшей между ними напряжённой недосказанности, спустя несколько минут Сэнку почувствовал, как его глаза закрылись, как плечи обмякли, как дыхание выровнялось, и он позволил себе насладиться мягкой лаской. Он чуть не захлебнулся стоном, когда внезапно ловкие пальцы Гена ощутимо сильнее прижались к его вискам, от них исходило тёплое покалывающее ощущение, когда руки скользнули вверх по его голове, и большие пальцы проложили дорожку по каким-то болезненным точками, надавливая с такой силой, что у Сэнку из глаз почти что посыпались искры. Ему потребовалась вся его выдержка, чтобы не застонать. На краткий миг Сэнку подумал, не была ли эта внезапная жёсткость наказанием за его поведение, не потому ли это было, что он не заслуживал нежности Гена, не для того ли, чтобы причинить ему боль, но спустя секунду это стало так необыкновенно приятно, что было очевидно — Ген это делал, чтобы исцелить, а не причинить вред. Блядь, это было так хорошо. Ровно то, что нужно. Просто идеально. Ген действовал почти рассеянно, задумчиво, словно плавая в своих мыслях где-то совсем не здесь. Когда большие пальцы снова прочертили твёрдые круги за ушами, а тупые кончики ногтей прошлись по корням волос, от удовольствия у Сэнку поджались пальцы на ногах. Щёки вспыхнули стыдом, когда он внезапно почувствовал, как член с интересом дёрнулся, реагируя на касания. Слава энтропии, его спортивные штаны были достаточно свободными, чтобы скрыть унизительную реакцию его тела на платонические прикосновения соседа по комнате. Сэнку ненавидел то, как его организм реагирует на Гена. Сэнку обожал Гена. Он впился ногтями в бёдра, пытаясь погасить то пламя, что стремительно разжигалось под кожей этими греховными пальцами. Сэнку хотел узнать, насколько ловкие у фокусников пальцы? Вот, пожалуйста. Получите, распишитесь. Следующие минуты были самой блаженной пыткой, которую Сэнку когда–либо испытывал — абсурдно умелые руки обхватывали его шею, прижимались к вискам, твёрдо и с адски приятным нажимом скользили по затылку, слегка подёргивая кожу головы… Он не признался бы в этом даже под пытками, но прикосновения Гена давно стали для Сэнку чем-то воистину драгоценным, и получать их в таком количестве прямо сейчас, когда он совершенно ничем не мог эту целительную ласку заслужить, было большим, чем он осмеливался желать. Когда Ген опустил руки, Сэнку почувствовал себя почти пьяным. Ему было хорошо. Кожу покалывало, боль отступила, но, чёрт возьми, его предательское тело жаждало большего. С болезненной ясностью Сэнку осознавал, что его член давил на живот так же сильно и тяжело, как вина — на его совесть. — Если твои плечи хотя бы вполовину так же напряжены, как твоя голова, то понятно, почему тебе так больно. Я мог бы сделать тебе полноценный массаж, уверен, тебе сразу станет легче… — Сэнку в недоумении распахнул глаза и недоверчиво повернулся к Гену. Серьёзно? Ген предлагал ещё больше своих прикосновений? Вот так? Свободно? Бесплатно? Казалось, Ген едва ли не побледнел под его ошалелым пристальным взглядом. Он смущённо опустил глаза на свои пальцы, которые нервно теребили бахрому на рваных джинсах. Кто вообще носит рваные джинсы в конце декабря?.. Маленький дурак. — Ну, я имею в виду… Если бы ты этого хотел. Очевидно. Сэнку выдохнул. Нет. Он ведь умный человек. Он не может. Он не выживет. — Я хочу. Он абсолютный дебил. Ген, казалось, улыбнулся с облегчением, хотя в целом его поведение всё равно оставалось немного неловким. — Я… Кхм. Тебе нужно будет снять футболку и… эм… вообще, лучше даже брюки. Давай я принесу всё, что нужно, а ты пока разденься. Мысли Сэнку метались. Он всё ещё не успел смириться со своей вспышкой гнева там, у подъезда, не говоря уже обо всех остальных своих чувствах, а Ген уже вот так легко прикасался к нему? Уже так заботился о нём?.. Массаж звучал идеально, но эта мысль вызывала глубокое опасение — без свободных штанов, которые могли легко прикрыть его интерес, глупое тело Сэнку наверняка его выдаст. Сэнку нервно сглотнул и посмотрел на дверь — Ген мог вернуться в любой момент, так что быстренько передёрнуть совершенно точно не было вариантом. Он стянул с себя штаны с футболкой, как бы невзначай перекинув одежду через локоть так, чтобы, когда Ген зайдёт в комнату, он не заметил его возмутительную стремительно растущую эрекцию. Драпировка — главная помощница не только художников, но и позорно-возбуждённых учёных. Ген вернулся с полотенцем, салфетками и бутыльком массажного масла. Всё казалось неловким. Сэнку стоял у кровати в одних трусах, рвано и взволнованно дыша, и нервно теребил в руках одежду, как какой-то дебил. Впрочем, почему как. Щёки Гена едва заметно покраснели, и он поспешил прикрыть за собой дверь, отводя взгляд от почти обнажённого тела прямо перед собой. Сэнку готов был сгореть заживо в адском пламени стыда, но он был слабаком, и потому молча стоял, пока Ген раскладывал полотенца поверх простыней. Управившись, он элегантным приглашающим жестом указал Сэнку на кровать. Его разум мгновенно захлестнуло паникой. Сэнку, блядь, понятия не имел, чего от него ожидают. Но Ген, к счастью уловил его бушующую неуверенность. — Ты можешь сесть, если тебе так удобнее, но можешь лечь на живот. Как тебе больше нравится. Сэнку взвесил свои варианты. Казалось, поза сидя была куда менее уязвимой, но, учитывая затруднительное положение в своих трусах, он предпочёл лечь на живот. Так будет проще скрывать любую дальнейшую реакцию тела на ласку Гена, и Сэнку не придётся встречаться взглядом с его греховными кошачьими глазами. Он суетливо улёгся, стараясь действовать быстро, чтобы Ген не заметил недвусмысленную выпуклость в его трусах. — Отлично, — в его голосе всё ещё слышалась какая-то доселе незнакомая напряжённость, и Сэнку отвернулся к стене, будто бы так мог избежать этого странного безумия, которое происходило. В нервном предвкушении он слушал, как Ген наливает немного массажного масла в ладони и ждёт, вероятно, согревая его в руках. — Скажи мне, если я буду слишком грубым. Я никому не делал массаж с тех выходных, когда приходила Минами, хех. — Сэнку изо всех сил постарался подавить этот мерзкий ревнивый комок в животе при мысли о том, что Ген вот так ласкает своих любовниц. И, наверное, любовников. Нет, хрена с два Сэнку будет думать об этом сейчас. Он почувствовал, как кровать прогнулась. Ген мягко присел рядом с ним, а затем тёплые, скользкие, невероятно нежные руки мягко прошлись по напряжённым мышцам его спины. Если Ген и чувствовал какое-то отвращение или неприязнь, прикасаясь к нему вот так, то Сэнку предпочёл оставаться в неведении, то отворачиваясь к стене, то упираясь лбом в подушку. Он решил полностью отдаться этой невероятной сладостной боли, этому волшебному высвобождению, которое даровали ему ловкие пальцы фокусника, ослабляя напряжение, о существовании которого Сэнку едва ли подозревал. С каждым его твёрдым и уверенным действием Сэнку всё сильнее впадал в какое-то блаженное забытье, наслаждаясь широкими, размашистыми поглаживаниями по всей поверхности спины и острым, болезненно-прицельным давлением в самых триггерных точках. Когда Ген размял один особенно упрямый узел, Сэнку не смог удержаться от тихого стона. В ту же секунду благословенные руки отдёрнулись, словно обожжённые, и Сэнку тут же пожалел о своей оплошности. Чёрт, чёрт, нельзя так палиться! — Прости, это было слишком? Сэнку знал, что должен что-то сказать, иначе Ген остановится, а допускать такое было просто немыслимо. — Нет. Всё отлично, — блядство, он казался себе пьяным. — Продолжай. Ген явно колебался. — Ну… Если ты уверен… Чёрт, да Ген мог бы хоть плоть отрывать от его костей, и Сэнку был бы уверен. Что угодно, только пожалуйста, пожалуйста, не прекращай прикасаться ко мне. — Я уверен. Благословенные пальцы вернулись, теперь касаясь куда более осторожно, чем раньше. Потребовалось некоторое время, чтобы движения Гена вернули былую уверенность. Он с идеальным давлением массировал каждую мышцу, проминал каждую чёртову фасцию на его спине, и Сэнку содрогался от этой сладкой боли, крепко сжимая зубы. И у него вполне получалось не издавать никаких звуков. Это было сложно. Но у него получалось. Сила воли плюс характер, блядь. Однако когда Ген двинулся ниже, впиваясь большими пальцами в основания косых мышц его живота, уже основательно ослабший член снова проявил интерес. Сэнку попробовал немного изменить положение, чтобы было не так неудобно, бессмысленно надеясь, что эта его нихрена не тонкая настройка осталась незамеченной. Он тщательно следил за своим дыханием, чтобы оно не дрожало и не выдавало нарастающего возбуждения, и всё было под контролем до тех пор, пока Ген не достиг его поясницы, касаясь самой кромки трусов. При последнем проходе его большой палец слегка опустился под ткань, у Сэнку перехватило дыхание в лёгком тонком стоне. Он поймал себя на этом промахе всего через мгновение, в панике распахнув глаза. Чёрт. Ген, очевидно, заметил — это было понятно по тому, как он замер, — но он не отдёрнул рук и даже не вздохнул. — Хочешь, чтобы я продолжил? — его голос слегка дрогнул, хриплый и будто сдавленный, и Сэнку было неприятно от собственной беспомощности — он отчаянно не понимал, что это значит. Но что он действительно понимал, так это то, что Ген ни при каких обстоятельствах не продолжит без его разрешения, и поэтому Сэнку кивнул в знак согласия. Нежные руки оторвались от его спины, драгоценная тяжесть его тела исчезла с матраса, и на одно ужасное мгновение Сэнку испугался, что попросил слишком многого. Но затем постель снова примялась, на этот раз гораздо ниже и более заметно, и по симметричным вмятинам по обе стороны от ног Сэнку пришёл к выводу, что Ген стоял над ним на коленях. От этой мысли по коже пробежали мурашки. Блядь. Когда он почувствовал, как смазанная маслом рука обхватила основание его бедра, Сэнку почти забыл, как дышать. Он вёл в основном сидячий образ жизни, и потому, конечно, имело смысл массировать бёдра, это было бы полезно, это разгоняло лимфоток и улучшало кровообращение, тазовая область вообще являлась опорой позвоночного столба, и расслабленность этих мышц сильно влияла на осанку, но, блядь, столь волнующее прикосновение нежных рук Гена к этой горячей, чувствительной коже было последней каплей. Оно разожгло желание Сэнку куда больше, чем он готов был признать. По мере того, как эти юркие пальцы поднимались всё выше и выше по его левому бедру, Сэнку изо всех сил боролся с желанием потереться об это чёртово полотенце под ним, его заброшенный член начал болезненно пульсировать, а когда Ген невесомо коснулся кромки трусов под складкой его ягодиц, стона Сэнку сдержать уже не смог. Однако на этот раз Ген не замер, не остановился от этого звука, продолжая свою работу так, будто ничего не замечал. Сэнку был благодарен ему за его деликатность и позволил себе ещё немного расслабиться. Ген невозмутимо приступил к работе над правой ногой, и к тому времени, когда он снова достиг складки под ягодицей, происходящее казалось Сэнку натурально испытанием его здравомыслия. Он чувствовал себя пьяным, словно под кайфом, словно дрейфующим где-то очень далеко и почти ничего не соображающим. Он уткнулся лбом в предплечья, дыша тяжело и рвано, совершенно очевидно возбуждённый. Любой человек сумел бы понять его абсолютно неадекватное состояние, и Ген, должно быть, тоже давно всё заметил. Ему, наверное, очень хотелось сделать какое-нибудь колкое замечание, опустить какой-нибудь насмешливый комментарий, но он всё ещё милосердно молчал. Член Сэнку буквально истекал по животу, казалось, в его трусах уже накапала настоящая лужа, это была сладчайшая пытка, но он ни о чём не жалел. Такие хрупкие, но такие, чёрт возьми, сильные руки работали в синхронном тандеме, но, закончив, разошлись, и замерли по одной на каждом бедре Сэнку. Большой и указательный пальцы с каждой стороны нежно гладили прямо у самой кромки белья, словно невзначай под неё забираясь, касаясь чувствительной кожи под складкой ягодиц, и это было совершенно не похоже на предыдущий массаж — это было нежное, мягкое, почти благоговейное прикосновение. Ген молчал, словно ожидая… Возражения? Разрешения? Сэнку не был уверен и не знал, как донести до Гена, что да, он, чёрт возьми, хочет всего, что Ген готов был ему дать, что- — Мне продолжать? — голос Гена был низким и хриплым, видимо, от долгого молчания, но расплавленный мозг Сэнку не сразу понял, чего от него хотят, поэтому он тупо мотнул головой. Ген, видимо, не расшифровал его посыл, и решил объясниться. — Часто боль в спине вызвана компрессией седалищного нерва, локализуется она в районе поясницы, — он нежно провёл там рукой, так, что Сэнку захотелось выгнуться навстречу его прикосновению, — и проявляется даже при небольшом наклоне туловища, но чтобы… кхм! — Ген с трудом выдохнул, — …чтобы расслабить этот нерв, очень важно промять ягодицы, и… — Давай. — …боюсь, мне нужно приспустить с тебя бельё. Сэнку снова кивнул, и матрац снова сдвинулся. Спустя ещё секунду он почувствовал, как приятная тяжесть опустилась на его ноги, когда Ген позволил себе на него сесть. Ловкие пальцы скользнули под резинку его трусов, потянули и мгновенно оставили Сэнку так, что он почувствовал себя более обнажённым, чем если бы Ген раздел его окончательно. По всему телу пробежала мелкая дрожь, и мягкая ладонь тут же легла ему на поясницу, успокаивая и заземляя, как успокаивают тревожную лошадь. Наверное, это должно было быть унизительно, но столь нежное действие наполнило грудь Сэнку таким тёплым утешением, которое он очень редко испытывал. Сэнку не был уверен, что не совершает ошибку, но не собирался что-то с этим делать. Он услышал щелчок пробки. Ген налил на руки ещё немного масла, согревая его в ладонях. Эти мгновения без его прикосновений вызвали под кожей Сэнку бурление пьянящего предвкушения, но он не смел пошевелиться, не смел даже дышать глубже дозволенного, на случай, если это каким-то образом разрушит то неведомое заклинание, что позволило ему пережить этот блаженный опыт. Когда сильные пальцы впились в мышцы его ягодиц, Сэнку с силой прикусил предплечье, чтобы не застонать вслух. Боль от укуса должна была стать хоть каком-то буфером, который мог бы притупить эти странные, невозможно-приятные интимные ощущения, Сэнку отчаянно пытался напомнить себе, что помощь Гена была актом служения совершенно иного рода, что он помогал ему расслабиться и избавиться от боли, но, блядь, его тело не хотело слушаться. Оно со всей очевидность решило этими действиями его соседа удовлетворить совершенно иную потребность, в которой Сэнку едва мог признаться самому себе. Умные, умелые ладони мяли его зад с таким идеальным давлением и совершенным ритмом, что Сэнку чувствовал себя инструментом в руках музыканта, и будь он проклят, если это не было самым приятным, что Сэнку испытывал в жизни. Ген с силой провёл ладонями вниз, и большие пальцы едва скользнули по расселине его задницы. Кажется, Сэнку снова совершенно забыл, как дышать, потому что он поперхнулся воздухом в каком-то рваном полустоне. Ген, должно быть, услышал его томное придыхание, или, может, почувствовал крупную дрожь, пронзившую всё тело Сэнку, и замер. Спустя мгновение он мягко положил руки на задницу Сэнку, чуть сминая, едва-едва погрузив большие пальцы в щель. Сэнку, казалось, натурально застыл, окаменел, покрылся, блядь, минеральной коркой, неподвижный как смерть, когда Ген осторожно, почти рассеянно провёл большим пальцем по чувствительной складке, а потом чуть раздвинул мясистую плоть, будто заворожённо, будто сам не понимая, что делает. Сэнку подавил отчаянный стон, ему казалось, что на коже отражалось влажное тепло его тяжелого дыхания, казалось, будто в его жизни не происходило ничего более волнующего, ничего более захватывающего. Указательный палец скользнул вниз и нерешительно, но с явным намерением провёл по расселине, и Сэнку ничего не мог поделать, чтобы сдержать низкий стон, сорвавшийся с его губ, и не дать бёдрам податься назад, навстречу столь желанному прикосновению, шальной и опьянённый. — Ты хочешь, чтобы я продолжил? — вроде бы, Ген спрашивал ровно то же, что и раньше, но Сэнку мог поклясться, что его тон заметно изменился — стал ниже, бархатистее, с явным томным придыханием. От этого голоса, пробирающего до костей, такого соблазнительно, что тело обдало удушающим и жарким вожделением, Сэнку крупно вздрогнул. Чёрт, что значило это продолжение? Что именно имел в виду Ген? Что бы ни — Сэнку был более, чем за, но он был уверен, что его воспалённое возбуждением и невзаимными чувствами сознание каким–то образом улавливало в его словах подтекст, которого там не было, потому что судьба не могла быть к Сэнку такой доброй (или такой жестокой), чтобы потакать этим низменным, совершено порочным желаниям, что неделями горели у него под кожей при одной мысли о Гене. Сэнку был уверен, что всё это — какой-то сбой в матрице, ошибка мироздания, неразгаданная загадка математики, но он знал, что если остановится сейчас, если попросит его остановиться, то будет сожалеть об этом до конца своих дней. Там, в гостиной, после глинтвейна на рождественской ярмарке, у него хватило моральных сил прекратить нахлынувшее безумие, но сейчас Ген был совершенно трезвым, он не рыдал от разбитого сердца и не пытался об него утешиться, и Сэнку не смог найти ни одной причины отказать себе в удовольствии. Он снова кивнул, надеясь, что Ген заметит этот жест, не в силах разомкнуть губ. — Нет, Сэнку. Я так не могу… Блядь. Ты должен сказать. Скажи мне. Словами. По этому вибрирующему напряжению в голосе Гена можно было понять, что Сэнку требует от него слишком многого. Сэнку понимал, что, что бы он ни сказал, в его ответе будет читаться глубокое похотливое отчаяние, но ему было плевать. Что бы Ген ни предлагал, ему это было нужно, чего бы это ни стоило. — Пожалуйста. Ген издал какой-то рваный полустон-полувздох, этот звук эхом разнёсся в тишине комнаты, дуновение его дыхания коснулось взмокшей кожи Сэнку, заставляя его страдать от степени своего отчаяния. При первом же прикосновении пальца к сжатому колечку мышц мир вокруг исчез. Давление ощущалось чужеродным и странным, и даже со скользким массажным маслом оно ощутимо жгло. Но это был хороший ожог, приятный, как обеззараживающая мазь на открытую ранку, где-то на грани сводящего с ума мазохистического удовольствия. Ген отстранился, чтобы снова погрузиться в него секундой позже, чуть глубже. Сэнку медленно выдохнул, когда хрупкий палец снова вошёл в него, и вдруг обнаружил, что это жжение ослабло, отступая, уступая место нежному теплу, что расцветало где-то внизу живота. Это было чертовски приятно. В следующий раз Ген чуть подразнил его вход, рисуя игривые круги, и Сэнку обнаружил, что его тело жаждет, чтобы его снова наполнили — жаждет большего. Его вздох был вздохом облегчения, когда спустя мгновение Ген исполнил его желание, скользнув внутрь до самого сустава. Совершенно неосознанно, будто бесконтрольно, бёдра Сэнку подались навстречу пальцу, страстно желая ещё. Секунды растягивались в минуты, пока Ген входил в него и выходил с ритмом и ловкостью истинного волшебника. Когда Сэнку приспособился к одному пальцу, Ген, не теряя времени, добавил второй, продолжая дразнить ободок и нежно поглаживая промежность. Сэнку разрывался между желанием сильнее насадиться на пальцы и потребностью толкнуться в матрас, чтобы облегчить напряжённую пульсацию в члене, это казалось сводящей с ума пыткой, то ли благословением, то ли проклятием, но как раз в тот момент, когда Сэнку всерьёз подумал, что может умереть, Ген скрутил в нем пальцы, нажимая внутри на что-то, отчего под кожей вспыхнули звёзды. Из Сэнку вырвался резкий пронзительный звук, на который он даже не подозревал, что вообще способен, и бёдра снова качнулись назад в бессознательной погоне за неземными, неописуемыми ощущениями. Сэнку подумал, что если бы в этот момент его член был способен пожертвовать хотя бы немного крови, то щёки бы точно ярко вспыхнули от унижения — чёрт возьми, да Сэнку ведь извивался под ним, словно дешёвая шлюха. Что Ген вообще о нём после этого будет думать? Плевать. Время для стыда наступит позже: сейчас во всей вселенной был только Ген и та магия, которую он творил своими руками. Он снова согнул пальцы, одновременно надавливая на чувствительную плоть под мошонкой, и Сэнку ощутил прилив едва ли не предобморочного удовольствия. Ген чуть изменил положение, сидя на его ногах, и… что? Что?.. Сэнку почувствовал безошибочно узнаваемую твёрдость, что прижималась к задней части его бедра. Осознание этого факта едва не свело его с ума: Ген был твёрд. Сэнку подавил наивную надежду, что Ген мог быть возбуждён из-за него: он, вероятно, думал о том парне, которого отпугнул Сэнку. То, что Ген сейчас для него делал, он, очевидно, делал из жалости, в типичном для него желании помочь. Нет, конечно, Ген не хотел Сэнку, но на краткий миг Сэнку позволил себе помечтать. Он представил, как тонкие, артистичные и ловкие пальцы фокусника заменяются горячей головкой его члена. Представил, как Ген стонет, погружаясь в его тугой девственный зад. Представил, как эти благословенные пальцы зарываются в его волосы, цепко, властно, хватая и оттягивая, пока Ген трахает его вот так. Сэнку представил себе его на пике наслаждения — он, чёрт возьми, знал, как Ген выглядит в этот момент, — представил, как он выходит из него и с тонким стоном изливается прямо на смазанную маслом спину, и, чёрт возьми, эта мысль была его последней каплей. Мысль о том, чтобы почувствовать на своей коже горячий след удовольствия Гена — знак того, что на один краткий миг Сэнку был для него полезен… Это, в сочетании с изгибом таких блаженных, таких греховных пальцев внутри него, заставило Сэнку с размаху катапультироваться в абсолютный экстаз. Хриплый отчаянный вскрик эхом разнёсся в тишине спальни, пока его нетронутый член пульсировал горячими струями прямо на чёртово полотенце под животом, а ловкие пальцы Гена доводили его до самого интенсивного оргазма за всю его грёбаную жизнь, то ли вечность, то ли мгновение, до тех пор, пока Сэнку окончательно не выдохся — и телом, и душой. ••• Всё тело Сэнку обмякло, кожу покалывало звенящим удовольствием. Тяжёлое дыхание Гена разносилось по его взмокшей спине приятными мурашками. Пальцы всё ещё были внутри, ощущение драгоценной тяжести Гена на ногах успокаивало и заземляло, а давление его очевидной эрекции прямо в заднюю часть бедра казалось сладостным обещанием большего. Но этого большего, казалось, никогда не случится. Спустя мгновение реальность обрушилась на них многотонной бетонной плитой. Перемена в настроении Гена была ощутима сразу — хоть в воздухе всё ещё висел тяжелый привкус неосуществлённого желания, он быстро сменился паникой и кислым чувством сожаления. Ген резко вынул пальцы, оставив Сэнку опустошённым и обездоленным. — Я просто… Я должен… — Ген чуть не свалился с кровати, пытаясь убежать от Сэнку. Его внезапное отсутствие ощутилось так, будто кто-то содрал кожу с его спины. Сэнку захотелось плакать от боли — не физической, нет, его тело казалось максимально довольным произошедшим, но не его сердце. Ген прочистил горло, глядя куда-то в сторону. — Ты, должно быть, совершенно вымотался, Сэнку-чан, ты столько работаешь, — в его тоне сквозила совершенно искусственная, приторно-фальшивая легкомысленность, — думаю, тебе стоит поспать, отдохнуть, и тогда боль совсем пройдёт, ага? — он засуетился, торопливо вытирая пальцы о салфетки. — Ген… — Сэнку не знал, что бы он сказал, если бы Ген не заговорил первым. Он не понимал, какую комбинацию слов произнести, чтобы удержать его рядом, чтобы он остался, успокоился, но… Но слова не имели смысла — у Сэнку не было даже шанса. — Нет, нет, нет, я должен дать тебе немного отдохнуть. О, чёрт, уже пять часов! Через час у меня репетиция! — Ген, послушай!.. — но он не слушал. — …я тебе говорил, да, что первый концерт будет двадцать пятого числа? Я ведь дал тебе пригласительные билеты? Вроде бы дал. Боги, я так волнуюсь, ещё столько всего нужно успеть, работы просто невпроворот… — он говорил почти бессвязно, и это была не его обычная болтовня. Так он говорил, когда нервничал или был напуган. В последний раз, когда Сэнку слышал от него подобную болтовню, Ген звонил ему, возвращаясь из ночного похода в магазин, потому что подумал, что его преследует бандит. Сэнку не услышал его прощания (если оно вообще было), только эхо хлопнувшей двери и внезапно воцарившуюся в комнате тишину, когда Сэнку вдруг остался наедине со своим одиночеством. Он лежал неподвижно, пока собственная сперма на животе не остыла и не прилипла к тонким волоскам. Если бы не слабая боль в спине, он мог бы почти поверить, что всё произошедшее было всего лишь сладкой галлюцинацией, влажной фантазией, вызванной его воспалённым разумом. Он чувствовал себя пустым и разбитым. Сэнку заставил себя встать, выбросить испачканные полотенца и отправиться в душ. Всё это было… странно. Им нужно поговорить. Как только Ген вернётся, им совершенно точно нужно будет поговорить. Он не знал, что принесёт ему этот разговор — отшутится ли Ген или посмотрит на него с плохо скрываемым отвращением, — но то, что Сэнку больше не может молчать о своих чувствах, уже нельзя было игнорировать. ••• Следующие несколько дней были каким-то безумием, какой-то, блядь, квинтэссенцией игнорирования. Ген натурально его избегал. Это было больно. Больнее, чем Сэнку предполагал. Больнее, чем он был к тому готов. Сэнку искренне рассчитывал, что на следующий день после своей позорной слабости извинится перед Геном, поблагодарит за его чуткость и понимание, и, да, положив руку на сердце, признается в том, что влюблён. Бессмысленно и бестолково. Он не рассчитывал на взаимность, но Ген был достаточно деликатным и принимающим, чтобы понять то, что происходило с Сэнку всё это время. Они вполне были способны наладить свой быт так, чтобы вообще не пересекаться, если Ген того захочет, но Сэнку всё-таки верил, что им удастся сохранить свою дружбу. Но где-то на самом краешке сознания теплилась крошечная, едва измеримая, едва осязаемая надежда, что Ген даст им шанс. О, если бы… если бы это случилось, Сэнку сделал бы всё, чтобы его милый, очаровательный и трепетный Ген был счастлив. Он бы… Впрочем, эта надежда иссякала с каждым часом. Наступила суббота, они оба были дома, и, вот, за окном уже час дня, но Ген до сих пор так и не вышел из спальни. Сэнку слышал признаки его присутствия в квартире — звук работающей кофемашины, шум воды в душе, но стоило ему только высунуться в гостиную, всё замирало. Ну… если Ген был намерен его избегать, Сэнку даст ему эту возможность. Сэнку заперся в своей домашней лаборатории в отчаянной попытке отвлечься, и сам не заметил, как наступил вечер. Он внимательно выискивал ошибку в расчётах одного из своих студентов, когда раздался внезапный звонок в дверь. Сэнку поднял глаза, моргнул, и вернулся обратно к формулам — он никого не ждал. Может, Ген заказал доставку? Звонок повторился. Послышалась возня, дверь открылась, и внимание Сэнку окончательно переключилось обратно в работу. Краем сознания он различал голоса: чуть более звонкий Гена, более низкий — его гостя, но разговор осознавался им не более, чем белым шумом. До того момента, как Ген не повысил голос. — Выметайся отсюда! Сэнку навострился. Гость оказался нежданным? Невольно Сэнку прислушался к разговору. — Ты не брал трубки, вот я и приехал… — Наверное, это говорит о том, что я не хочу тебя слышать? — Ген, да какого хрена, всё же было круто! Это не я тебя заблочил, это моя девушка! — Так у тебя ещё и девушка?! Да пошёл ты к чёрту! Не трогай меня, блядь! Отвали! Убери руки! В ту же секунду Сэнку рванул в прихожую — это явно звучало как-то, чему Ген не был рад. Как он и предполагал, там, в прихожей, Сэнку увидел того самого высокого мускулистого мужика из бара — Хьёгу, как учтиво напомнил ему мозг. Этот Хьёга нависал над Геном, прижимая его к стене, схватив за воротник домашней толстовки, и выглядел нисколько не дружелюбно. Ген казался злым и испуганным, таким беспомощным, что в груди у Сэнку моментально вскипела первобытная ярость. — Отпусти его, — прорычал он. Хьёга даже не повернул к нему голову. — Съебись. — Отпусти его и выметайся из моей квартиры, урод. Кажется, хамство сработало, потому что Сэнку, наконец, удостоился его взгляда. — О, это ты? Маленький извращенец? Ген вырвался из его хватки, делая большой шаг назад, в сторону Сэнку. — Хьёга, убирайся! Я не хочу тебя видеть, и между нами всё кончено. Тот двинулся к Гену, выглядя совершенно угрожающим, почти невменяемым, и Сэнку едва ли не бессознательно встал перед Геном, прикрывая его плечом. Ген тут же скользнул за его спину, вцепляясь в Сэнку так, словно в отчаянно искал защиты. — Ты его слышал, ублюдок. Выметайся, или я вызову полицию. — Как мило, — ощерился Хьёга. — Ген, а ты в курсе, что живёшь с извращенцем? — Что?.. — Заткнись, — рявкнул Сэнку. Но Хьёга, явно довольный смятением Гена, растёкся в абсолютно издевательской ухмылке. — О, ты не в курсе, милый? Не знаешь, как он за нами подглядывал? За тем, как сладко я тебя трахаю? — Что ты несёшь?! — возмутился Ген. — Это просто бред! — Увы, дорогой, но у этого мелкого извращенца аж слюни текли, когда он пялился на то, как ты извивался на моём члене, а ты так звонко стонал и хныкал, что и не слышал, да? — Заткнись, блядь! — взревел Сэнку, метнувшись вперёд, одновременно замахиваясь на него кулаком- То, что было дальше, он помнил плохо. В следующий момент Сэнку почувствовал едва выносимую боль в области лица, осознал, что не чувствует пола под ногами, а потом врезался спиной в стену, со всей силы стукнувшись о неё головой. Перед глазами потемнело. Кажется, Ген кричал? Мир поплыл и отключился, словно поломанный телевизор. Было больно. И темно. — …ку? Сэнку? Сэнку-чан? — тревожный голос прирезал его сознание, и Сэнку открыл глаза. Башка трещала просто нещадно, дышать было тяжело. Он закашлялся. Ген держал его за лицо и, кажется, плакал. — Слава богам! Посмотри на меня! — …что- — Кажется, тебе разбили нос, — Ген внимательно вглядывался в его глаза, — и, кажется, у тебя сотрясение. Сэнку поморщился, утирая с лица кровищу. Во рту был этот отвратительный железный привкус, и ему ужасно захотелось умыться. — Где этот урод? — Свалил, когда я позвонил в полицию. Я… я не стал их вызвать, сразу бросился к тебе. Нужно?.. — Нет, нет, наверное, не нужно. Как ты? Ген горько усмехнулся. — Я цел. А тебя надо везти в больницу. — Не надо- — Конечно, надо! Тебе, блядь, сломали нос и впечатали башкой в стену! — его голос дрожал, так же, как пальцы, он казался злым и несчастным, и Сэнку понял, что с ним сейчас лучше не спорить. — У тебя есть свой врач, или везти тебя в ближайшую больницу? Шатаясь, Сэнку сумел подняться и найти телефон. Больница, в которую он имел право обращаться бесплатно как работник университета, находилась у чёрта на куличках, и, если ему вдруг срочно была необходима медицинская помощь (а, учитывая частоту взрывов в его лаборатории, эта необходимость возникала с завидной регулярностью) Сэнку предпочитал пользоваться связями. Благо, был у него один знакомый врач частной практики, готовый принять его в промежуток между записями… — Алло, Луна? У тебя случайно нет пяти минут, чтобы вправить мне нос? Пять минут у Луны нашлось, но она потратила их на бесконечный поток насмешек над незадачливостью Сэнку. Впрочем, отсмеявшись, она заявила, что ждёт лицезреть его помятую рожу через двадцать минут. В какой момент жизнь Сэнку превратилась в какую-то дешёвую дораму с плохо прописанный драмой и отвратительными боёвками? Позорище сплошное. В такси они ехали молча. Ген казался нервным, расстроенным, злым и каким-то очень неловким. Ну, Сэнку прекрасно мог его понять — не таким он представлял их первый разговор после эпизода с массажем, определённо не таким. Спустя какое-то неосознаваемое Сэнку время Ген вздохнул и осторожно взглянул на него. — Спасибо, что защитил меня. Сэнку сглотнул. Он постарался улыбнуться ему так мягко, как только мог. — Не за что. Этот ублюдок не достоин даже просто к тебе прикасаться. Ген хмыкнул. — Угу. Ты слышал? У него всё это время была девушка. Это она меня везде заблокировала, он, якобы, даже об этом не знал… Я не уверен, как вообще на это реагировать. — Пошёл он. — Ага, — Ген снова замолчал. Через пару неуверенных секунд он облизнул губы и прочистил горло. — То, что Хьёга сказал… — осторожно начал он, — …это правда? Сэнку замер. Где-то в желудке забилась паника. Он мог бы всё отрицать. Сэнку был уверен, что, скажи он, что это всё это клевета и его подставили, Ген поверит ему и не будет задавать вопросов, но… Но он не хотел больше ему врать. Поэтому медленно выдохнул. — Да. Правда. Ген кивнул и отвернулся. — Понятно. — Ген, я могу всё объяснить, это- — Пожалуйста, давай не сейчас, — с плохо скрываемой болью в голосе Ген мотнул головой, прикрывая глаза и поджимая губы в тонкую бледную полоску. — Слишком… много всего произошло. ••• — Ну, жить ты, конечно, будешь, — Луна отпустила его голову и усмехнулась, усаживаясь обратно за свой стол, — но такими темпами, жизнь твоя будет очень недолгой, — она хохотнула, довольная шуткой. Сэнку закатил глаза, прижимая к носу пакет с холодным медицинским гелем, который ему вручили. — Очень смешно. — Ты себе даже не представляешь, насколько, — она игриво повела плечом, выписывая ему рецепт. — Ты последнее время не перестаёшь меня веселить! Итак, прикладывай к носу холодный компресс на 15 минут каждые полчаса, чтобы уменьшить отёк, ну, как минимум, в течение 6 часов. Держи голову выше области сердца. Возможно, первые пару дней лучше спать не лёжа, а полусидя. Так, что ещё? — она деловито побарабанила наманикюренными пальцами по столешнице, задумавшись. — Шарахнули тебя знатно, лёгкий сотряс ты, скорее всего, заработал, но я же знаю, что на обследование тебя даже палками не загонишь, так что выписываю тебе ноотропы. Через несколько дней, как отёк с носа сойдёт, начинай принимать по инструкции. И не смей бросать! Ясно? — Ясно, — пробубнил Сэнку. — Всё? Я могу идти? Луна кивнула. — Ага. Подожди, сейчас приедет Кохаку, отвезёт тебя домой. В этот момент Сэнку словно окатило ледяной водой. — В смысле?! Зачем приедет Кохаку? — В смысле зачем? Чтобы ты не убился по дороге в твоём состоянии- — Не смей звонить Кохаку! — кажется, он кричал. Где-то под рёбрами закипала паника. — Да в чём проблема? — рявкнула Луна. — Она твой экстренный номер! Как только ты позвонил, что приедешь, я попросила Шарлотту сообщить ей, чтобы- — Нет, нет, нет, — Сэнку замотал головой в абсолютном ужасе, — её не должно быть здесь! — Сэнку, ты… — Луна моргнула. — Оу. Ты приехал с Геном, верно? — её лицо озарилось пониманием, и на губах расползлась недобрая ухмылка. — Упс! Сэнку страдальчески застонал, злобно зыркнул на неё и рванул из кабинета. Нужно было срочно ехать домой. Срочно вызывать такси и валить домой, пока Кохаку не приехала. Как можно скорее валить отсюда, пока Ген не увидел Кохаку и… Сэнку вывалился в коридор, уже набирая адрес в приложении такси. — Ген, поехали… — он поднял глаза и застыл. — …домой… Ген, бледный, замерший и казавшийся разбитым на миллион осколков, молча глядел прямо на него. Его губы были сжаты в тончайшую полоску, так сильно, что в них совсем не было цвета, в сизых глазах плескалось такое горе, что от этого зрелища у Сэнку скрутило желудок, а напротив Гена, на небольшом кожаном диванчике зоны ожидания, закинув ногу на ногу, сидела Кохаку. Забавная и вечно занятая кузина Сэнку, которую он видел редко, но которая любила его и заботилась о нём так сильно, что сорвалась в больницу по первому звонку. И которой совершенно точно не должно было здесь быть. Кохаку неловко пожала плечами, глядя на Сэнку. Ген перевёл воспалённый взгляд с него на Кохаку. Сэнку выдохнул. — Блядь.