Just Joke

— …ку? Сэнку? Эй, чувак, ты не заболел? Сэнку моргнул. Кажется, он немного завис, да? Очень сложно было сосредоточить внимание хоть на чём-то, что не было бы мыслями о тонких стонах Гена и собственном последующим после них акте позорного грехопадения. — Я нормально. Хром не выглядел убеждённым. — Ты сегодня какой-то странный. Ещё бы, блядь, ему не быть странным. — Просто заебался, — он вздохнул, потирая лицо руками. — Замотался, еле на лекцию успел. — Ну, так, может, домой поедешь? — осторожно предложил Хром. — Девять вечера уже, в конце-то концов… Домой? После увиденного? Нет, спасибо. Лучше Сэнку ещё немного на работе посидит. Чтобы наверняка. — Мне ещё к завтрашнему дню подготовиться надо, — он пожал плечами. — Ты езжай. Ща я кофейку бахну, и норм. — Точно? — Точно. Сэнку правда был в порядке. Ну, если учесть, что порядок был понятием довольно относительным. Ему совсем не улыбалось вернуться домой и увидеть, как этот чёртов мужик — Хьёга — сидит на его диване, или пьёт кофе на его кухне вместе с парнем, который нравится ему, и… Бля. Сэнку не мог отрицать, что Гену там, в этих чужих объятиях, было хорошо — он транслировал это самым очевидным образом и всем своим существом. Его любовнику тоже было хорошо. Всем, блядь, в тот момент было хорошо, кроме Сэнку, которого нелёгкая занесла не в то время и не в то место. И да, как и сказал Ген, Сэнку действительно не знал этого Хьёгу, но тот всё равно казался ему каким-то чертовски подозрительным. И раздражающим. И вообще мутным. И видеть, как Ген счастлив в его руках, было, ну… выше сил Сэнку — это мягко говоря. И потому Сэнку принял единственное верное решение в этой пренеприятнейшей ситуации — хотя бы ближайшие несколько дней возвращаться домой слишком поздно и уходить слишком рано, чтобы ни в коем случае не пересечься со своим соседом, в попытке вернуть привычное русло двухмесячной давности, в ту жизнь, где ещё не было глупой, но такой, блядь, любимой традиции что-то смотреть и нежно гладить трогательную косточку на хрупкой лодыжке. От этой мысли под ложечкой тоскливо потянуло, и Сэнку тяжело вздохнул. Надо налить себе ещё кофе — вечер обещал быть долгим. Очень долгим. ••• Сэнку гордился многими своими умениями, но лучше всего у него получалось то, чем гордиться не стоило бы — портить отношения с людьми, хамить и избегать. Именно избеганием он занимался следующие три дня вплоть до субботы. Сэнку, вообще, уже даже отвык работать по субботам, но в этот воистину опасный день недели был слишком высокий риск застать Гена дома, и потому с утра пораньше он позорно слинял в лабораторию. Благо, работы было много. Так много, что ему даже действительно удавалось отключить мозг и выбросить из головы целую тонну неуместных мыслей… правда, с трудом. И всего пару раз. Тем не менее, вопреки желаниям Сэнку, солнце всё равно село. Утешало одно — вечер субботы всегда был довольно-таки безопасной зоной, потому что Ген обычно уезжал на свои выступления. Сэнку выдохнул и, расслабив галстук, отправился домой, по дороге прикупив себе пива и пару раменов быстрого приготовления — даже если дома и была какая-то еда, которую готовил Ген, Сэнку не был готов её есть. Крупными хлопьями падал снег, медленно и безапелляционно посыпая улицы вечернего города пушистой мукой. Это было красиво, Сэнку любил зиму какой-то детской наивной любовью. Иллюминация уже вовсю напоминала о приближающемся Рождестве, воздух пах морозом, жареными каштанами и горячим пряным вином, и сейчас бы гулять по этим улицам с кем-то, кто заливисто и колокольчато смеётся, греть своим дыханием вечно замёрзшие пальцы и обниматься в закоулках, вот только… Эту возможность Сэнку давно упустил. Если она вообще у него была… Неприятная мысль. Сэнку ожидал вернуться в пустую и тёмную квартиру, но когда открыл дверь, оказалось, что всё пространство залито отражённым от снега сиянием фонарей, и этого мягкого света было достаточно, чтобы не зажигать лампу. Было что-то в повисшей дома атмосфере странно-интимное, приятное, что Сэнку просто стянул обувь и с удовольствием потянулся. Может быть, не всё так плохо, как он себе придумал? Ну, подумаешь, сосед встречается с другим парнем. Какая разница, с кем, если всё равно не с ним, верно? Да и вообще, с каких пор ему нужны были какие-то там отношения? У него, вон, куча непроверенных рефератов от студентов и ещё большая куча ненаписанных научных отчётов… Вдруг тишину квартиры пронзил едва слышимый всхлип, и Сэнку моментально напрягся. Ген дома? Сэнку очень надеялся, что дома тот хотя бы один. Всхлип повторился, теперь уже погромче. И, чёрт возьми, как бы больно ни было Сэнку слушать его тонкие вздохи удовольствия, слышать, как Ген печально всхлипывает, было ещё больнее. — Ген? Ты тут? — он осторожно постучал в дверь соседской спальни, но в ответ раздалось только сдавленное рыдание. — Я войду? — ещё один всхлип. — Я вхожу. Картина, которую увидел Сэнку, была комичной и трагической одновременно. Ген сидел на подоконнике, поджав острые, почти мальчишечьи коленки, в огромных наушниках на голове и со слезами на покрасневших щеках, и большой ложкой поедал мороженое прямо из лотка. Ну, что за кинематографичная сцена страданий из дешёвого ромкома! Кошачьи глаза припухли, длинные ресницы слиплись от влаги и соли, кончик симпатичного носа стал ярко-розовым, словно с мороза, и весь Ген казался таким хрупким, таким крошечным, закутавшись в огромную фиолетовую толстовку, что Сэнку ощутил острое, едва сдерживаемое желание поскорее его обнять и утешить. — Ген? — Сэнку сделал шаг ближе, но Ген смотрел куда-то вдаль за линию горизонта, и совсем его не замечал. — Ты чего? Что случилось? — он мягко дотронулся до дрожащего плеча, и Ген вскрикнул, роняя ложку, ошалело глядя на Сэнку. Он осторожно снял с него наушники, в которых грохотала музыка. — Прости, я не хотел тебя напугать… что ты- В этот момент Ген крепко обхватил Сэнку за пояс, уткнувшись лицом ему в грудь, отчаянно сжимая своими хрупкими пальцами ткань свитера, и разразился такими горькими рыданиями, что бестолковое, истерзанное слишком сложными и сильными чувствами сердце Сэнку едва не оборвалось от горя и не улетело в пропасть. — Сэнку-чаан… — едва разборчиво всхлипнул Ген, — мне так плохо, Сэнку-чан, так плохо… — он бормотал что-то бессвязное, захлёбываясь и икая, в каком-то остервенелом, болезненном порыве. Сэнку готов был убивать любого, кто был в этом замешан, но он даже не знал, куда девать руки. Помявшись так с полминуты, он осторожно, словно боясь спугнуть, обнял Гена в ответ, ощущая, как под ладонями дрожат его тонкая спина и хрупкие плечи. Он мягко погладил между острых лопаток, что торчали наивными крыльями даже сквозь плотную ткань толстовки. — Кто тебя обидел, скажи? Кому подсыпать в кофе цианиду? У меня, кстати, есть канистра плавиковой кислоты… Ген хрипло рассмеялся, ещё сильнее зарывшись лицом в его свитер. — Спасибо… — Если ты думаешь, что это шутки, то канистра прямо тут, в соседней комнате, — усмехнулся Сэнку, удовлетворённо отмечая, что Ген дышит уже не так рвано и поверхностно, как пять минут назад. — Я не смею в тебе сомневаться, мой неравнодушный к разрушениям друг, — он тихо хихикнул, отлепляясь от Сэнку, и неловко заглядывая прямо ему в глаза. Каким-то образом эти сизые омуты, покрасневшие после пролитых слёз и сияющие в лунном свете далёкими галактиками, казались ещё прекраснее. Сэнку не сдержался и аккуратно утёр большим пальцем влажную дорожку с разгорячившейся щеки, и Ген, мягко вздохнув, приластился в его ладонь, словно большой кот. — Спасибо, Сэнку-чан. Ты пришёл, и мне сразу стало легче. Как у тебя это получается? — он улыбнулся самыми уголками губ, всё ещё немного печально, но всё равно лучисто и трогательно, такой милый, что у Сэнку чуть коленки не подкосились. — Просто когда грустно, не стоит быть одному, — Сэнку улыбнулся ему в ответ. Ген потускнел. — Это самое сложное, знаешь… ну, я почти всегда один. Блядь. Ну, Сэнку, конечно, выбрал лучшие слова, чтобы утешить хронически одинокого человека, которого он сам же тщательнейшим образом избегал последние трое суток. Молодец, Ишигами, отличные социальные навыки, просто потрясающие. Сэнку вздохнул и попытался срочно исправить ситуацию. — Я тут прикупил лучшей утешительной еды в мире, — он мягко тыкнул Гена в кончик его вздёрнутого носа, — может, поужинаем, и ты мне всё расскажешь? — Да нечего рассказывать, Сэнку-чан, — Ген горько усмехнулся, качая головой, утирая лицо тыльной стороной ладони. — Я просто в очередной раз убедился, что я — наивный влюбчивый идиот, которому лучше даже не пытаться что-то построить, вот и всё. Сэнку нахмурился. — Это не так. — Конечно, так, — он пожал плечами в каком-то безысходном отчаянии, — за последние несколько месяцев это уже второй эпизод, когда ты заходишь ко мне в комнату и застаёшь вот такого, в слезах и соплях от разбитого сердца. Это уже даже не смешно. — От разбитого сердца?.. А как же?.. Ген сердито фыркнул. — Никак, блядь. Ты был прав, Сэнку, тот парень оказался мудаком, а я всего лишь глупый, наивный… — нежные розовые губы задрожали, и Ген снова всхлипнул в приступе свежих слёз. Сэнку притянул его обратно в свои объятия. — Ну, ну, Ген, ты чего… — …я такой дурак, Сэнку-чан, такой дурак… — Нет, нет, — Сэнку сжал его ещё крепче, нежно и мягко укутывая своими руками, словно баюкая, умирая изнутри от того, как больно, как невыносимо было видеть его яркого, энергичного, несущего праздник и свет Гена вот таким — скомканным и уязвимым. Это было неправильно. Это было несправедливо. — Что бы ни произошло, он просто ничтожество, ясно? Если он обидел тебя, он просто… урод. Я не знаю, что случилось, но уверен, что это точно не по твоей вине, Ген, потому что ты… слишком хороший для него. Ген шмыгнул носом, качая головой. — Это не отменяет того, что я идиот… — Отменяет. — Я был глуп. — Ты просто верил в то, что всё будет хорошо. — И это было глупо, ясно? — голос Гена сорвался окончательно в сдавленном рыдании. — Ты был прав, Сэнку-чан, окей? По всем фронтам! — Его нежные щёки пылали, губы дрожали, и Сэнку поймал себя на том, что хотел бы проехать по этому Хьёге катком, чтобы переломать каждую кость в его ублюдском теле, а потом проехаться по нему ещё трижды, собрать всё, что осталось, засунуть в центрифугу и расщепить на блядские атомы. — Ген, я… — Сэнку начал осторожно и растерянно, сам до конца не понимая, что хочет сказать и какую мысль донести. — …я не знаю, как строятся хорошие отношения. У меня их никогда не было. Иногда мне кажется, что Луна до сих пор ждёт удачный момент, чтобы сдать меня на опыты в свою медицинскую лабораторию, но… Я знаю, как строятся плохие, потому что я в этом эксперт, понимаешь? Я мудак, Ген, и, как говорится, мудак мудака… И просто поверь мне, я заявляю тебе, как эксперт, ты… ты не можешь быть виноват в том, что ты добрый, заботливый и доверяешь людям… — Сэнку обнял его ещё крепче, вжимаясь носом в сладко пахнущую чёрно-белую макушку, готовый уничтожить мир, лишь бы этот невыносимый, этот чудесный человек был счастлив. — Ты можешь быть виноват в том, что всё превращаешь в хаос, или в том, что заставляешь людей танцевать в муке, или в том, что шантажом и манипуляциями затаскиваешь соседей делать маникюр… — Сэнку старался говорить как можно мягче, вкладывая в голос всю нежность, на которую был способен, и, кажется, это работало, потому что Ген тихонечко фыркнул где-то там, в его уже мокром на груди свитере, и хрупкие плечи слегка расслабились, — …но не в том, что ты прекрасный партнёр. А я уверен, что это так. Сэнку не врал ни в одном своём слове, потому что… Быть таким чувственным, таким честным, таким уязвимым, каким был Ген, — это довольно смело. И, может быть, если бы он сам был немного более зрелым в эмоциональном плане, Сэнку даже смог бы признать, что немного завидует этой его черте. — Ты не мудак, — прохрипел Ген. — О, поверь… — Нет, не надо так о себе говорить, милый мой Сэнку-чан, — Ген всхлипнул, снова отстраняясь и снова утирая слёзы. — Ты бы никогда так не поступил. Потому что… ну, каким бы ты ни был сердитым иногда и чрезмерно прямолинейным, ты честный. В тебе нет места фальши, Сэнку-чан… — Ген ломко улыбнулся и нежно, аккуратно, словно боясь разрушить, заправил ему за ухо выбившуюся прядь. — Ты хороший. Ох, блядь, как же Ген ошибался… От ощущения собственной ничтожности Сэнку затошнило, но уплывать в бушующее море самобичевания пока было рано. Он явно был нужен здесь. — …моё предложение с роскошным ужином и разговорами всё ещё в силе, — он нежно тронул губами его волосы, не в силах себя сдержать. — И с плавиковой кислотой тоже. — Про кислоту я запомнил. И ты ведь про острый рамен в стакане, я же правильно понимаю? — Ген шмыгнул носом, утирая глаза. — Ты чертовски правильно понимаешь, — подмигнул ему Сэнку и аккуратно обхватил пальцами тонкое запястье. — Пошли на кухню. И рассказывай. Ген безропотно слез с подоконника и побрёл за ним. — Если честно, мне… немного неловко, я… — они добрались до кухни, и Ген забрался с ногами на стул, пока Сэнку возился с чайником и специями. — Я знаю, что некоторые парни… чувствуют себя странно, когда слушают об отношениях других мужчин, так что… — Ген. — Что? Сэнку обернулся, едва приподнимая уголки губ в чуть дразнящей ухмылке. — Ты не очень внимательно меня слушал, да? Рассказывай. — Ну… — Ген по-кошачьи положил подбородок себе на колени, обнимая ноги, такой трогательный и неловкий. — Даже не знаю, что тут сказать. Мы переспали, и он везде меня заблокировал. Сэнку выронил ложку. — В смысле?! Ген поджал губы. — Боюсь, что в самом буквальном… — Погоди, но… — Сэнку нахмурился, пытаясь сложить в голове картинку произошедшего. — Ты же говорил, что вы встречаетесь уже две недели? Как это работает? — Да, — тонкие пальцы принялись нервно чертить по столешнице невидимые узоры, — так и было, мы встречались. Просто не спали. Я… он… — Ген замялся, такой смущённый, каким Сэнку его ещё никогда не видел, и перешёл на шёпот. — …я ещё никогда не спал с мужчинами, и зачем-то сказал ему о своей неопытности, и, ну… он сказал, что никуда не спешит, и что… что я нравлюсь ему, и… Сэнку закашлялся. — Чего, блядь?! — Я не настаивал на том, чтобы ждать! — защищался Ген, словно не понимая, что проблема, блядь, была вообще не в этом. — Ты… блядь, я в ахуе, — Сэнку не смог найти цензурных слов для описания собственных эмоций. — Это был твой первый раз?! Который ты подарил ему?! И он?! После этого?! Тебя бросил?! Ген моргнул. — Ну… полагаю, так всё и было. Да. Только он меня не бросал. Просто закинул в чёрный список и заблокировал повсюду… Возможно, даже в тот же самый вечер… — он покачал головой, опуская взгляд. — Я три дня пытался до него дозвониться, достучаться, но… это оказалось бессмысленно. И я чувствую себя очень странно. Будто меня использовали. Я не понимаю, почему он это сделал. — Ген, это пиздец! — Наверное? Извини за подробности, Сэнку-чан, но у нас с ним и правда был классный секс, — о, Сэнку, к сожалению, об этом знал, — мне понравилось, и Хьёга сказал, что ему тоже понравилось, я не понимаю, что пошло не так… что я не так сделал, и… — его нежный голос снова дрогнул, и Сэнку присел перед стулом, обнимая своими руками его холодные хрупкие ладони. — Уверен, ты всё делал так, Ген. Тот хмыкнул. — Ты знаешь, я ведь правда совсем не против случайного секса. — Ага, я успел заметить. — Ну, не ворчи, — Ген фыркнул, мягко шлёпнув Сэнку по макушке. — Я к тому, что… если он просто хотел меня трахнуть, то я ведь был бы не против. Да, с мужчинами я никогда этого раньше не делал, но… мне было интересно, и… — Ген задумчиво провёл по волосам Сэнку, ласково зарываясь своими нежными пальцами в его спутанную копну, — …последнее время у меня появлялись… всякие… мысли… — он мягко выдохнул, почесав Сэнку за ухом, словно большого пса, и, чёрт, это было фантастически приятно, Сэнку наслаждался каждым его невесомым прикосновением, как давно не наслаждался вообще ничем. — И, знаешь, когда Хьёга подошёл ко мне там, в баре, я подумал, что это знак, что это отличный повод проверить, насколько эти мои… фантазии… вообще применимы в реальности, — Ген рвано перевёл дыхание, будто каждое слово давалось ему с трудом. — Я не хотел ничего большего, чем просто заняться сексом. Но он ведь сам начал за мной ухаживать. Целовал так нежно, сказал, что хочет позаботиться обо мне, водил меня на свидания! Конечно, я был этому только рад, Сэнку, я так давно не был на свиданиях! — он всхлипнул. Сэнку мягко погладил большим пальцем его костяшки. — Ген… — Я себя чувствую таким глупым! Чуть-чуть поманить меня пальцем, чуть-чуть приласкать, и всё! Я готов! Но я ведь правда подумал, что… неужели получилось? Неужели нашёлся кто-то, кого я заинтересовал? Кто-то, кому я действительно нравлюсь?… — Уверен, таких людей много, Ген… — Я не знаю, Сэнку-чан… И ладно, ну, подумаешь, он красиво развёл меня на потрахаться и свалил в закат, окей, мир не рухнул, но знаешь, что меня просто уничтожает?! Чего я не понимаю? — …что? — Зачем был весь этот спектакль. Нет, ну зачем. Я ведь сразу сказал ему, что не против просто потрахаться и разойтись. Да, конечно, я сказал, что у меня нет такого опыта, потому что, ну… мне было страшно, и мне хотелось, чтобы мой партнёр знал, что связывается с неопытным в таких делах салагой, который знаком только с теорией, но зачем?! Почему нельзя было прямо сказать, что ему нужно? Почему нельзя было попросить, почему нельзя было просто заявить о своих желаниях, зачем нужно было устраивать весь этот фарс, зачем нужно было выдумывать какую-то несуществующую вселенную, в которой ему хотелось со мной отношений, разыгрывать несуществующую личность, которой я нравлюсь, когда можно было просто прийти ко мне и сказать: чел, у тебя зачётная жопа, как насчёт поебаться? Я бы согласился! И не стал бы больше писать, звонить, я не стал бы так унижаться, мы бы просто провели время с пользой, пожали бы друг другу руки и разошлись, но, блядь, нет! Нужно было меня растоптать… Я не понимаю, где я так согрешил, что… что всё вот так… С каждым произносимым словом Сэнку становилось всё холоднее и холоднее. Сердце улетело куда-то в желудок, желудок скрутило тошнотворной тревогой, и, казалось, всё его существо хотело то ли самоуничтожиться, то ли пойти уничтожать этого блядского Хьёгу. Отвратительнее всего было осознавать, что они с ним, блядь, одинаковые. Как там Ген сказал? «Ты бы никогда так не поступил»? Как же, блядь, он ошибался. — Знаешь, не всем… людям… — Сэнку нервно облизнул губы, отчаянно пытаясь подобрать слова, — просто говорить о чём-то прямо. Некоторые люди просто тупые, некоторым жизненно необходимо строить интриги, некоторые сами не понимают, что творят, но все они одинаково хуёвые, так что я ни в коем случае его не оправдываю, — он крепче сжал дрожащие пальцы Гена, сдерживая себя изо всех сил, чтобы не прикоснуться к ним губами, — я просто… не знаю, пытаюсь понять, что могло его сподвигнуть так с тобой поступить. Если бы… если бы у меня был шанс быть с кем-то таким, как ты, я бы… — тут Сэнку прикусил язык, испугавшись, поняв вдруг, что сболтнул лишнего, но Ген, кажется, слишком увлечённо шмыгал носом, утирая глаза, что слышал его слова только как бессвязный поток утешений. Что ж, так было даже лучше. — Бля, Ген, мне очень жаль. — Спасибо, Сэнку-чан. Я рад, что ты пришёл домой… я по тебе скучал, — Ген судорожно вздохнул и поднял на него свои бездонные кошачьи глаза. — Думал, мы проведём утро вместе, но… Ржавый тупой нож чувства вины безжалостно кольнул Сэнку в бочину. Он едва подавил желание поморщиться. — Прости, что я пропал. Много работы… Ген мягко вздохнул, наклоняясь, обнимая его, словно большую подушку. — Я знаю, я знаю, дружочек, не извиняйся. Спасибо, что ты поддерживаешь меня. Как мне так повезло с соседом, м? Как мне тебя отблагодарить? Блядь, Ген, ну почему ты такой понимающий и принимающий?! На фоне него Сэнку почувствовал себя каким-то совершенным, абсолютным куском говна. Это ведь не Гену повезло с соседом, это ему, Сэнку, повезло… Повезло, что Ген каким-то чудом оказался в его жизни. …что направлял на него свою мягкую, окутывающую теплом заботу. …что заставлял его смеяться, что вызвал в Сэнку какое-то глубинное желание жить. Нет, ну какой же он невозможно хороший. — Пошли гулять? — внезапно предложил Сэнку, чуть извернувшись, чтобы заглянуть в глубокие сизые глаза. Ген тихонько хихикнул. — Что? Гулять? — Ага. Там идёт снег и так славно, знаешь? Всё светится… я люблю зиму, — Сэнку встал, и потянул Гена за плечо. — Я шёл домой и думал, как здорово было бы прогуляться с тобой. Уверен, тебе сразу станет лучше. Одевайся! ••• Когда они наконец выбрались на улицу, холодный воздух снова ударил Сэнку прямо в лицо вместе с резким запахом снега — ароматом абсолютной свежести. На дворе стояла почти ночь, но суббота всё равно делала улицы довольно многолюдными. Всё вокруг было ослепительно-белым, городская иллюминация сияла в хрустальных гранях снежинок, превращая мир в нечто настолько яркое, что Ген глупо щурился и моргал, улыбаясь широко-широко. Это было красиво. — Вау, Сэнку-чан… это сказка! — Ага, — хмыкнул Сэнку, довольный, что лицо Гена выглядит счастливым, а не понурым. Ген огляделся по сторонам, заворожённый, взвизгнул от радости и покружился, запрокинув голову вверх. — Сэнку-чан! А скоро ведь Рождество! Пошли на ярмарку! Угостишь меня глинтвейном? — Угощу, конечно, — Сэнку вообще сейчас готов был сделать что угодно, лишь бы Ген продолжал смеяться. А тот уже схватил с куста две горсти снега и подбросил в воздух. Белые хлопья посыпались вниз холодным, щекотливым душем прямо на его глупенькую двухцветную голову. Ген попытался слепить снежок, но белый покров был ещё слишком рассыпчатым, поэтому он просто подбежал к Сэнку и бросил ему в лицо весь этот ворох рыхлого снега, а затем убежал вдаль, заливаясь своим серебристым смехом, лавируя меж кустов и машин. Сэнку расхохотался и бросился за ним в погоню, но в какой-то момент юркий Ген просчитался, поскользнулся, пытаясь завернуть за угол, и с визгом приземлился задницей прямо в сугроб. Он всё ещё смеялся, когда Сэнку нашёл его барахтающимся в снегу, словно гигантского глупого жука, и закидал снегом в отместку. Ген, казалось, не мог найти в себе сил сопротивляться, заливисто хохоча. Такой дурак. Сэнку плюхнулся в снег вслед за ним. Ген улыбался широко и ярко, но кромки его век были всё ещё покрасневшими и припухшими от долгих слёз. — Так здорово, Сэнку-чан… спасибо, что вытащил меня. — Когда грустно, мне всегда помогает вот так проветрить голову, — усмехнулся Сэнку. — Часто тебе бывает грустно? — тихо уточнил Ген, всё так же глядя в небо. — Нет. Обычно у меня нет на это времени, — это была чистая правда. Всякие там чувства обычно совершенно не вписывались в его расписание. Но вот на Гена время находилось всегда. — Твоё предложение о глинтвейне ещё актуально? Сэнку усмехнулся, покряхтел, поднимаясь на ноги, и протянул Гену руку. — Чего-нибудь выпить — это второй обязательный пункт моего надёжного плана борьбы с печалью. Усыпанный снегом с ног до головы, весь закутанный в свой огромный пушистый розовый шарф, Ген выглядел как маленький сердитый зефир. Сэнку не смог удержаться, чтобы не щёлкнуть пальцем ему по носу. Ген снова звонко рассмеялся и побежал вперёд по аллее. — Ура! Бесплатный глинтвейн! Он оказался невероятным легковесом. Уже после первого глинтвейна Ген раскраснелся совсем не от холода, а после второго и вовсе стал хихикать почти бесконтрольно, жалуясь на мороз, но всё равно раз за разом нечаянно стягивая с себя этот свой несчастный зефирный шарф. Ген, казалось, впервые расслабился так сильно, что с него посыпались все маски — видимо, его так укачало на эмоциональных качелях, что его разум ухватился даже за такой незначительный повод, чтобы, наконец, выдохнуть. Он рассказывал про свою работу, про Гарвард и его безжалостную студенческую жизнь, про то, что состоял в театральном клубе и что мечтал поступить в цирковой университет, когда был маленький, но оказалось, что таких нет. Половину из этих историй Сэнку уже знал, но вида, конечно же, не подавал — по сути, их рассказывали Кимико, а не ему. И потому Сэнку внимательно слушал. У него было стойкое ощущение, что он знакомится с Геном заново. Его сосед вообще всегда казался Сэнку словно какой-то шкатулкой с секретами: вот кажется, что все отделения открыты, но если потрясти — внутри стучит, а значит, ещё есть, что поискать. За последние месяцы Сэнку узнал про своего соседа — про своего друга, если уж на то пошло — очень многое, но этого всё равно почему-то казалось недостаточно. Недостаточно для полной откровенности. Но каждый новый разговор с Геном оказывался новым откровением, как бы Сэнку ни пытался это отрицать. Он не мог перестать любоваться тем, как очаровательно Ген морщит нос, когда смеётся, и тем, как грациозно пляшут в воздухе его озябшие узкие пальцы, когда он жестикулирует, как мелькают едва заметные, но такие пленительные ямочки на его щеках, когда Ген улыбается особенно широко и искренне… Он был невозможный. Какой-то совершенно неземной, будто не с этой планеты прилетевший… Сэнку был тотальный пиздец. Он не мог сказать, что никогда никого не любил, это было бы преувеличением, — любил, конечно. Сэнку знал, что такое любовь — пусть не в романтическом, но в общечеловеческом смысле. Он не думал, что это чувство как-то особенно отличается от какой-нибудь привычной дружеской привязанности, подумаешь, в неё чуток подмешали сексуальное влечение, не особо великое дело. Просто ещё никогда не случалось такого, чтобы привычное тёплое дружеское чувство смешалось со страстью по отношению к какому-то конкретному человеку. Обычно страсть была отдельно, а тепло — отдельно. Так что, да, Сэнку ещё никогда не влюблялся, но ему всё основательнее казалось, что то, что он чувствует по отношению к Гену — это даже не влюблённость, это нечто ощутимо большее, захлёстывающее его насквозь, до замирающего дыхания, до покалывания в пальцах, до сокрытия случайной боли… Эта боль вообще уже словно вросла в него, словно стала частью его прошивки, градообразующим предприятием его нервной системы. Ну, что ж… он заслужил. Спустя ещё два глинтвейна, десять жареных каштанов и один трдло, они замёрзли окончательно и побрели домой. По дороге назад Ген снова раздурачился, засыпая его снегом, и в квартиру Сэнку завалился взмокший, как мышь, продрогший до мозга костей, ворчащий, но почему-то совершенно не злой. Злиться на Гена отныне было абсолютно бесполезным занятием. — Иди в душ, глупый, — хихикал Ген на его ворчание, — согревайся! А я пока заварю нам чай, ладно? Это звучало как план. Сэнку надеялся, что душ поможет ему смыть наваждение этого вечера, этот флёр разрывающей нутро нежности, которая окутывала его в присутствии Гена, и потому тёр кожу почти что остервенело. Но это всё равно не помогло. Казалось, будто тем самым Сэнку не смыл с себя эти сложные чувства, а, наоборот, втёр их поглубже в каждую пору. Нет, ну как он умудрился так вляпаться?! В какой вообще момент его жизнь превратилась в подобный фарс? Где он свернул не туда? Ну нормально же всё было, сидел себе, пыхтел в своём собственном мирке, ворчал потихоньку на пыль и хлам… Нет, надо бы раскрыть глаза и увидеть, какой его сосед на самом деле. Тьфу. В гостиной было темно, только блёклый свет от телевизора, который зачем-то работал без звука, заливал всё пространство комнаты. На диване же, растянувшись во всю длину, мирно сопел Ген, уютно подложив руку под голову. Сэнку оглядел его. Ген стянул с себя промокшие ото снега джинсы и толстовку, рядом, на журнальном столике, дымился обещанный чай — видимо, он ждал, когда Сэнку выйдет из душа, да задремал, так и не дождавшись. Сэнку, конечно, уже был свидетелем того, как он спит, но… Сейчас почему-то это зрелище воспринималось уже совсем по-другому. Сейчас это знание казалось слишком драгоценным, слишком важным, чтобы просто взять и проигнорировать. Он знал, что нужно было отвернуться, выпить этот чёртов чай и не быть тем странным чуваком, который наблюдает за спящими людьми, но у него не было сил отвести глаза. Дыхание Гена стало совсем поверхностным, едва заметным: если не знать, что тот спит, можно было подумать, что он впал в алкогольную кому — таким пьяненьким дурачком он казался там, в парке. Лишь эти фантастические кошачьи глаза, что мелко-мелко двигались под веками, выдавали его поверхностную дремоту. Сэнку неосознанно улыбнулся. У спящего Гена было удивительно светлое, нежное лицо, и в минуты бодрствования Сэнку ни разу не удавалось увидеть у него такого расслабленного, мягкого выражения. По жизни Ген то смеялся, то задумчиво хмурил свои изящные брови, его мимика была живой и, казалось, не замирала вообще никогда. Сейчас же можно было полюбоваться на высокий гладкий лоб, с которого упала чёлка, и мягкую линию рта — губы у Гена были пухловатыми, притягательными, сложенными в крошечную мирную улыбку… Сейчас, при виде этих по-детски округлых, розоватых и мягких губ в груди у Сэнку вскипала доселе невиданная нежность, щемящая, удушающая, норовящая вот-вот перелиться через край. Несколько длинных белых прядей упали ему на щёку, и острые волоски защекотали кончик вздёрнутого носа, заставляя Гена поморщиться. Сэнку не сдержал тихого смешка: во сне Ген даже морщился как-то по-другому, совсем невинно, будто маленький мальчик, которого обделили, лишив сладкой булочки с бобами. Чуть наклонившись, Сэнку осторожно убрал непослушную прядку: кожа за ухом была тёплая и такая нежная, что поневоле представилось, как сладко было бы коснуться её губами. Это были опасные мысли, и Сэнку отдёрнул руку. Нужно было идти спать. Сэнку двинулся было в свою спальню, но был поражён тихим мурлыкающим «Мнн?». Он обернулся, и с размаху, с разбегу, словно с обрыва — в ледяное море, встретился взглядом с теперь уже открытыми сизыми лужами чарующих кошачьих глаз. Даже в темноте, даже в полусонном состоянии, они сияли слишком ярким блеском, чтобы сердце Сэнку смогло вынести это зрелище без последствий. У него перехватило дыхание от того влажного, терпкого флёра, с которым на него смотрел Ген, он поднёс руку к лицу, неосознанно пытаясь стереть смущённый розовый оттенок со своих щёк. Ген был таким милым, таким пленительным в этот момент сонной неги… Блядь. Ему определенно нужно было идти спать. — Сэнку-чан?.. я уснул, да? — Ген устало хихикнул. — Так глупо… хех! Ему нужно было уходить… Ген медленно поднял руку, безмолвно подзывая, не двинувшись больше нужного со своего расслабленного положения, его затуманенный взгляд пытался сфокусироваться на Сэнку. — Иди ко мне, дружочек? …Но, впрочем, не мешало бы остаться. Сэнку на мгновение прикрыл глаза, пытаясь унять бешеное сердцебиение, и осторожно подошёл к нему, распростёртому на диване. Ген, казалось, заворожённо следил за каждым его шагом. Сэнку остановился перед диваном, близко, но вне досягаемости протянутой хрупкой ладони, и смешливо приподнял бровь, когда пальцы призывно шевельнулись. — Руку! — потребовал Ген, и Сэнку сделал, как было сказано, наблюдая за ним, притаив дыхание в забавляющемся ожидании. Ген сосредоточенно приложил свою ладонь к его ладони, так, чтобы они совпали полностью, каждый палец параллельно другому. После недолгого молчания он надулся. — Твои больше, чем мои. Ну, вот, а я ведь выше… — Ген совершенно по-детски обиженно выпятил нижнюю губу, и Сэнку прыснул со смеху. Чёрт возьми, кажется, этот парень всё ещё был сильно пьян. Наверное, зайдя в тепло после мороза, его расплющило окончательно, и теперь Ген был совсем уж безбожно хмельной. Такой глупый, пресвятая энтропия. Такой милый. Та же бледная хрупкая рука внезапно схватила Сэнку за запястье, слегка напугав его неожиданным касанием, вырвавшим его из странных мыслей. — Садись же! — капризно потребовал Ген. Вот только ножкой не хватало топнуть. Сэнку вздохнул, но решил, что если он немного попотакает своему соседу, ничего страшного не случится. Он повернулся и завалился на пол, прислонившись спиной к дивану, туда, где рядом покоилась голова Гена. Тот издал какой-то слишком уж трогательный расстроенный скулёж. — На диван… Сэнку-чан, ну, ты чего… садись ко мне! — Не могу этого сделать, — улыбнулся Сэнку, бросив красноречивый взгляд на его растянутое по всему свободного пространству тело, внутренне умирая от желания прикусить эту по-детски надутую нижнюю губу. — Твои абсурдно-длинные ноги не оставили мне места! Ген задумчиво нахмурился, подвинулся так, что теперь свисал с дивана вниз головой, и шелковистая бахрома его длинной чёлки качнулась, полностью обнажая прекрасное, румяное от алкоголя и дремоты лицо. — Тогда я просто… спущусь к тебе, — икнул он, вероятно, пытаясь сделать сальто назад с изяществом, которое у него обычно было, но, видимо, не в таком картофельном состоянии, как сейчас. Он соскользнул слишком далеко, но Сэнку успел инстинктивно поймать своего непутёвого соседа до того, как его глупенькая двуцветная голова успела коснуться земли. — Не делай так, идиот, ты ж себе шею свернёшь! Ген хмуро посмотрел на него, когда его тушку затащили обратно на диван, невнятно пробормотав: — Я, вообще-то, гибкий… — Сейчас ты больше похож на забродившую картошку, — мягко усмехнулся Сэнку, — так что давай-ка без экспериментов, ладно? — Лааадно, — протянул Ген, расплывшись в улыбке, глядя на Сэнку таким ласковым взглядом, что это было почти больно. — Сэнку-чан… — длинные ресницы дрогнули, когда Ген будто смущённо опустил глаза, теребя свою длинную светлую прядь между большим и указательным пальцами, — как ты думаешь, я красивый? Сэнку, блядь, чуть не поперхнулся и не погиб самой позорной смертью прямо здесь и сейчас, этот вопрос явно не был тем, в чём он нуждался и с чем мог бы справиться. — Почему ты меня об этом спрашиваешь? — прохрипел он. Ген тихонько и драматично-страдальчески застонал, повернувшись на спину и задумчиво глядя в потолок. — Ну… Потому что кое-кто сказал, что я красивый и ему нравлюсь, а потом исчез, и я не знаю, что с этим делать… Теперь я не чувствую себя таким уж красивым. Это… грустно. Было очень легко догадаться, кто был этим самым «кое-кем», но немного захмелевший мозг Сэнку всё равно решил уточнить. — Ты про Хьёгу? Щёки Гена вспыхнули ярко-красным, почти неоновым в лунном свете комнаты, и он так глупо, так застенчиво улыбнулся, что Сэнку не смог сдержать ответной улыбки. Ген зарылся лицом в ладони и, стоп, он что, хихикал? — Может быть, да… — пропел он, вытянув вверх одну свою бесконечную ногу, заманчиво размахивая узкой трогательной ступнёй. Глаз Сэнку дёрнулся. — Ну, мы уже выяснили, что Хьёга был мудаком, и, к счастью, его здесь нет, — проворчал он, довольный, когда хихиканье позади него возобновилось с новой серебристой силой, а потом мирно затихло. После мгновения тишины послышался шорох ткани, а сразу следом — лёгкое дыхание, когда его шеи за ухом невесомо коснулись прохладные пальцы. Сэнку вздрогнул от внезапного прикосновения и тут же замер, его кожу покалывало от нежного прикосновения к мочке. — …Но ты здесь, — медленно выдохнул Ген, прослеживая пальцем кромку его уха. Бешено бьющееся сердце было не тем, к чему Сэнку был готов, как и тошнотворный комок тревоги в животе. Он ощущал, что каждое это прохладное прикосновение разжигало под кожей пожар, что каждый отголосок мягкого дыхания, который он чувствовал, заставлял голову кружиться… — Всегда думал, что твои волосы очень красивые, — тихо признался Ген, зарываясь ладонью в пряди у самого основания шеи, посылая безумный табун самых отчаянных мурашек вниз по позвоночнику Сэнку, от затылка прямо в пах. Ситуация начинала всё отчаянее пахнуть пиздецом. — Удивлялся, почему такой страшный парень носит такую забавную причёску… Сэнку сглотнул. — Ты думаешь, я страшный? Послышалось задумчивое мычание, и прохладные пальцы зарылись в его волосы чуть глубже. — Ну… может быть, немного устрашающий, знаешь? В смысле, ты так смотрел на меня… мне казалось, что ты меня ненавидишь. Честно говоря, я тебя даже немного боялся, — Ген тихонько хихикнул, словно забавляясь с собственной тогдашней глупости. Под диафрагмой потянуло длинным болезненным спазмом. Ген думал, что Сэнку его ненавидит? Так сильно, что даже немного его боялся? Было довольно больно это осознавать, но ещё больнее — признавать, что, к сожалению, когда-то это было очень близко к правде. — Ты всё ещё так думаешь? — Больше нет. Прежде чем Сэнку успел спросить хоть что-нибудь ещё, мягкий укус за ухо заставил его подпрыгнуть. Он резко обернулся, ошалело глядя в любопытные и тёмные кошачьи глаза. — Что… — попытался спросить он, замерев, когда прохладные ладони нежно, но крепко обхватили его пылающие щёки, удерживая голову на месте. Их взгляды не отрывались друг от друга, в огромных лужах бездонных зрачков было что-то, чего Сэнку не мог распознать, что-то мрачное, что-то бесовское и клокочущее, незнакомое, но у него не было времени искать и анализировать, когда Ген потянулся к нему навстречу. Он подвинулся вперёд с дивана, цепко удерживая Сэнку на месте и полностью сосредоточившись на нём, не моргая и не отводя взгляд, наклоняясь к нему всё ближе. И ближе. И, сука, ближе. Они были слишком близко, эти сизые глаза, которые всегда смотрели на него с каким-то дразнящим и игривым бессмысленным блеском, а теперь сияли, словно залитый лунным светом океан, они были слишком близко. Сэнку должен был- Ему нужно было- — Подожди! — Он отскочил назад почти что в панике, заставив Гена дёрнуться вперёд и приземлиться лицом на пол с болезненным «умф». Грудь Сэнку рвано и тяжело вздымалась, он ощущал, как на шее и лбу выступили капельки пота, и он крупно вздрогнул, когда Ген тихонько застонал, пошевелившись, чтобы спустить свои бессмысленно-длинные ноги с дивана вместе с остальным телом. — Сэнку-чан, чёрт возьми, ты чего делаешь… зачем? Больно же… — невнятно пробормотал он, поднимаясь на колени и потирая рукой свой красный лоб, глядя на Сэнку в каком-то обиженном недоумении, словно щенок, битый тапком. В любой другой ситуации Сэнку точно бы ответил ему что-то, или что-то спросил, или посмеялся бы над столь нелепым зрелищем, но сейчас его разум был слишком затуманен, чтобы даже пошевелиться, не то, чтобы выдавать какие-то там осмысленные реакции. Ген снова посмотрел на него, слегка надув губы, и начал ползти. Когда одна его тонкая рука взметнулась к его лицу, Сэнку моргнул. Со второй рукой он сглотнул. Когда они оказались почти нос к носу, всё тело Сэнку крупно содрогнулось. Ему нужно было уйти. …но Ген так хорошо пах… Нет, нет, это безумие! Какого чёрта происходит?! Сэнку попытался отползти, но чуть поскользнулся на взмокшей в приступе паники ладони и упал спиной на покрытый ковром пол. Он отупело уставился в потолок, пытаясь отдышаться, но примерно через пять секунд обзор перекрыла любопытная двухцветная голова, Ген склонился над ним, опираясь руками по обе стороны от его лица. Его нежные фарфоровые щёки пьяно покраснели, он слегка наклонил голову в бок, глядя на Сэнку сверху вниз. — Что ты делаешь, глупый? — он, казалось, искренне не понимал, в чём проблема, невинно хлопая ресницами, невозмутимо усаживаясь Сэнку на бёдра. — Я же сказал, что больше тебя не боюсь! «Но теперь я тебя боюсь!» Сэнку хотел бы это сказать, но не мог, затаив дыхание, когда длинный хрупкий палец медленно провёл вниз по его шее к груди, касаясь там, где была обнажена кожа. Нерешительно, но с ужасающе любопытным блеском в глазах, Ген наклонился, чтобы снова мягко куснуть его за ухо. Глупо было бы отрицать, что ощущение было чертовски приятным, особенно когда высунулся тёплый упругий язык, чтобы провести по мочке вверх, по самому краю раковины, усиливая сладко-тревожный спазм внизу живота. Почему Сэнку не мог просто встать и убежать? Почему он буквально примёрз к полу? Это было неправильно. Это было на него не похоже, это был редчайший момент абсолютной потери контроля, но Сэнку ничего не мог с собой поделать, его тело умоляло уступить. Он отчаянно хотел податься навстречу этому ласковому прикосновению, он хотел вытянуть шею и вздохнуть, когда эти греховные губы поцеловали его где-то под подбородком, но вместе с тем что-то в нём кричало не делать этого. Ген был пьян. Гена только что бросил парень. Он не в себе. Он не в себе. Он— Ааахх… Сэнку не смог сдержать стона. Ген издал лёгкое довольное «Ммм», когда припал ртом к его шее, длинно облизывая кожу, прежде чем резко укусить. Услышав, как Сэнку болезненно зашипел ему в ухо, он нежно прикоснулся губами ко свежей отметине в знак извинения, влажно целуя, ласково, утешающе посасывая воспалённую кожу, от чего у Сэнку окончательно закружилась голова и всё поплыло перед глазами. Блядь, нет, это было… …неправильно. Сэнку хотел этого, очень хотел, он мечтал об этом, но всё должно было быть не так. — Ген… — выпалил он, поднимая дрожащую руку, чтобы запутаться в шелковистых локонах, — отвали. Даже сквозь свой беспросветный хмельной туман Ген понял его слова, очевидно нахмурив брови, но, видимо, предпочёл их проигнорировать, вместо этого ещё раз вызывающе прикусив шею. Сэнку хмыкнул, крепче вцепившись пальцами в чёрно-белые пряди, теперь уже потянув от себя. — Отвали. Зубы ещё глубже впились в мягкую плоть, угрожая пустить кровь, это было уже слишком больно, и всё удовольствие исчезло ровно настолько, чтобы Сэнку, наконец, нашёл в себе силы пошевелиться. Болезненным рывком он оттащил от себя Гена, поднимаясь вперёд и усаживаясь, заставляя того откинуться назад, держа его за волосы. Ген взвизгнул, ошарашено хлопая ресницами, хватая Сэнку за запястье в безмолвной мольбе отпустить. — Что, чёрт возьми, с тобой не так? — Зарычал Сэнку. Ген испуганно зажмурился, отказываясь смотреть на него. С его стороны было нечестно так обращаться с пьяным человеком, особенно с Геном, хрупким, мягким, не сделавшим ему ничего дурного, но от этого его странного, незнакомого, отстранённого взгляда сизых глаз в его крови что-то закипало. Взгляда, который вопил о том, что с Геном было не всё в порядке. Вдруг на этом красивом лице под закрытыми веками набухли слёзы, выплескиваясь, стекая по нежным щекам крупными каплями, и Сэнку отпрянул от него в каком-то первородном ужасе. Ген тихо заплакал, опустив голову и пряча лицо в ладонях, содрогаясь всем телом у него на коленях. — Я не знаю, — всхлипнул он, сворачиваясь калачиком и запуская мелко дрожащие пальцы в волосы, — прости меня, я… Я просто… Было тихо, так тихо, что его прерывистое рваное дыхание казалось чем-то громогласным. Ген не закончил свою мысль, но она было совершенно понятной, и правда заставила Сэнку разозлиться. — Просто ты что, просто запутался? — Сэнку фыркнул, вытаскивая из-под него ноги, чтобы встать. Ген не смотрел на него, казалось, он физически не мог на него посмотреть, и Сэнку угрюмо нахмурился. — Не надо, блядь, меня использовать как какого-то подопытного кролика, ясно? Не сказав больше ни слова, он повернулся, чтобы уйти, оставив Гена совершенно одного в большой комнате, с яростным стуком захлопнув за собой дверь спальни. Сэнку поступал правильно, он продолжал себе это повторять. Ген был пьян, в бреду и одинок — каждое его сладостное действие было всего лишь ещё одним способом заглушить свою внутреннюю боль. Для них обоих будет лучше, если хотя бы один включит голову и поймет, что в подобном состоянии нельзя предаваться такого рода порочным удовольствиям. Даже Сэнку это понимал. Так почему же его тело буквально кричало на него? Почему его сердце умоляло его вернуться? Сэнку знал, что добром всё это не кончится, он знал, что это будет катастрофой для них обоих, но он просто не мог подавить это отвратительное чувство вины за то, что оставил Гена там одного, дрожащего и в слезах. Сэнку горестно фыркнул, прижавшись лбом ко двери. Ну, что за пиздец… Он снова вышел в гостиную, увидев на полу крошечный сгусток из боли и отчаяния, тихонько всхлипывающий в подрагивающие ладони. Как бы то ни было, что бы ни происходило, вот это казалось самым неправильным за сегодняшний вечер. Ген этого не заслужил. Сэнку со вздохом сел рядом и обнял его со спины. — Тебе нужно поспать. — Прости… — Это всё не важно, Ген. Пойдём. Тебе надо отдохнуть. ••• Сэнку не спал всю ночь. Он бесконечно проматывал в голове минуту за минутой, пытаясь найти верное решение, но не находил ничего более правильного. Под грудиной пухла тоска, зелёная и отвратительная, но Сэнку сумел заколотить её подальше под рёбра гнилыми досками своего любимого избегания. Он выполз из комнаты, ощущая себя дешёвой массовкой какого-то зомби-хоррора, и застал Гена на кухне — на удивление бодрого и энергичного. Ген сосредоточенно выпекал блинчики, чуть более бледный, чем обычно, с чуть более припухшими глазами, но всё равно куда живее, чем Сэнку. — Доброе утро, Сэнку-чан! — прощебетал он, широко улыбаясь. — Как спалось? Сэнку замер. Ген казался подозрительно дружелюбным. Неужели он ничего не помнил?.. — Хреново. Меня глушит похмелье. — Да? Вот блин, — вздохнул он, — Выпей аспирин! У меня вот не бывает похмелья. Но я всё равно обычно не пью, хаха, у меня другие побочки от алкоголя! Я совершенно теряю связь с реальностью уже после нескольких бокалов вина, так что одна хорошая вечеринка вполне может заставить меня забыть годы жизни… надеюсь, я вчера ничего не учудил? Помню только, что мы замёрзли, я заварил тебе чай… и всё. Что ж. Он не помнил. Часть Сэнку испытала невероятный приступ облегчения, но часть… Разве это не было несколько жестоко, что только Сэнку должен был помнить эти нежные губы на своей шее, тонкие пальцы на своей коже, влажное томное дыхание и терпкий полушальной взгляд…. …и дрожащее сломленное тело, рыдающее в его руках. Ладно, Ген заслужил не помнить очередной приступ боли. А Сэнку как-нибудь справится. Хотя всё это, признаться, было воистину мучительным. Особенно не помогало то, что Ген, хихикая, как последний идиот, указал на совершенно очевидный засос на шее Сэнку, поиграв бровями и озорно подтолкнув локтем, спрашивая, когда это у Сэнку появилась зазноба, и почему Ген ещё ничего о ней не знает. Сэнку знал, что никакого бога не было, но, блядь, если бы он был, то, глядя на то, во что превратилась его жизнь, бог бы точно знатно повеселился.