Just Joke

— Ты голодный, Сэнку-чан? — с мягкой, раздражающе-заботливой улыбкой спросил Ген, заглядывая в холодильник в поисках съестных припасов. Сэнку это просто ненавидел. Ненавидел то, каким чертовски расслабленным, счастливым и удовлетворённым казался его сосед после каждой ночи, проведённой в чьих-то (кого угодно, кто не был Сэнку) объятиях. Сэнку никогда не заботился о том, сколько партнёров было у того или иного человека, он всегда считал это абсолютно личным делом, чем-то, что его совершенно точно не касалось и чего совершенно не нужно было стыдиться. Сэнку искренне считал, что даже бездумные одноразовые связи — это всего лишь обыденный устойчивый элемент взрослой жизни, особенно, когда ты вечно занятой и совершенно не романтичный человек. Ну, то есть, если ты кто-то типа Сэнку. Но почему-то осознание того, что случайные связи — это устойчивый элемент жизни Гена, резало Сэнку гораздо сильнее, чем он готов был хотя бы мысленно и сам себе признаться. Ген не был таким, как Сэнку. Он был романтичным, заботливым, забавным, он умел ухаживать, он был обходительным и милым — его нужно было любить, оберегать, заботиться о нём, он… Он не должен был скакать из постели в постель. Это было неправильно. А самым неправильным казалось то, что Сэнку, блядь, знал, знал о том, что Ген был бы прекрасным партнёром, и что он хотел бы отношений, в отличие от того же Сэнку, что он мечтал о любви, но был невыносимо одинок, и потому заполнял зияющие дыры в своей душе так, как мог. А Сэнку, в добавок ко всему, эти его душевные дыры с жестоким садизмом ковырял — невольно, но это его не оправдывало. …и это тоже причиняло гораздо больше боли, чем он готов был признать. Вчера Ген не поехал домой после своего последнего выступления в баре, нет, он сказал, что хочет танцевать до утра, что Сэнку не стоит его дожидаться, и пусть он возвращается в квартиру без него. Впрочем, Сэнку и так не смог бы ни секундой дольше наблюдать, как Ген лихо танцует с тем мужиком, как его большие руки сжимают тонкую талию Гена, как этот ублюдский незнакомец что-то томно шепчет на ухо его соседу, как этот шёпот зажигает какой-то дикий огонь в глубоких сизых омутах кошачьих глаз… От этого зрелища Сэнку ощущал себя разбитым. И преданным. Казалось бы, ну, какого хрена? Какого, блядь, хрена?! Откуда тут этот мерзкий флёр предательства? Ген не был ему ничего должен, между ними вообще ничего не было, но… Почему-то его связи с женщинами Сэнку удавалось игнорировать довольно спокойно. Но видеть Гена в объятиях мужчины оказалось уже слишком. На грани предательства. На тонкой ниточке от преступления. У Сэнку вообще было стойкое ощущение, что объятия Гена с чужими мужиками как минимум нарушали пару пунктов японского законодательства, а как максимум — противоречили нескольким статьям Женевских конвенций. И потому сегодня, когда Ген вернулся домой ранним утром, довольный и мягкий, с растрёпанными волосами и аккуратно перекинутым через руку пиджаком, неторопливо скидывая обувь и имея чёртову наглость насвистывать себе под нос какую-то дурацкую весёлую песенку, настроение Сэнку испортилось окончательно. Сэнку ощущал себя каким-то мультяшным персонажем, над головой которого нависла туча, он злился на себя за это ощущение и остервенело психовал от собственной злости… И потому со всей пылкой страстью возненавидел этот невинный, дружелюбный, совершенно добрососедский вопрос Гена о завтраке. Сэнку хотел бы снова испытывать это чувство к самому Гену, ко всем его действиям, к его кокетливой натуре, к его явной одержимости женским одобрением — а теперь, как выяснилось, блядь, ещё и мужским, — но Сэнку больше не мог его ненавидеть. Не мог заставить себя злиться на него, не мог заставить себя раздражаться. И потому злился на себя. И раздражался на Вселенную — за то, что та каким-то злобным, несчастно-ироничным образом заставила его невзаимно и совершенно по-идиотски втюриться в самого невыносимого и незаинтересованного в нём человека на свете. Вернувшись домой, Сэнку не смог уснуть. Перед глазами мелькали картинки всего того, что тот высокий мускулистый мужик мог сделать с Геном — с гибким, хрупким, изящным до мозга костей Геном, — и потому всю ночь тупо пялился в телевизор, листая документалки и журналистские расследования. Когда около семи утра входная дверь раскрылась, психованный, разгневанный и измученный бессонницей, Сэнку спрыгнул с дивана и направился на кухню вслед за соседом. Сэнку смотрел налитыми кровью глазами, как Ген перемещался от холодильника к плите, лёгкий, как воздух, изящный, как шёлк, как он взбивал яйца, нарезал хлеб… Ген выглядел так, будто танцевал, он казался каким-то мифологическим существом, он тихонько мурлыкал себе под нос какую-то мелодию и деликатно улыбался Сэнку, явно замечая его воспалённое состояние и столь же явно никак не связывая его с собой. Сэнку так сильно сжал столешницу, что та затрещала, он даже на мгновение испугался, что дерево расколется под его пальцами, и- — Сэнку-чан, ты чего молчишь? Будешь завтракать, или мне готовить только на себя? — Мне не нужна твоя еда, — фыркнул Сэнку, и его тон был, пожалуй, слишком уж резким и холодным, но, блядь. Он был слишком напряжён от бушующих внутри эмоций, которым он вряд ли смог бы дать название, чтобы контролировать звучание своего голоса. Его ответ явно застал Гена врасплох: он замер с венчиком в руках, слегка склонив голову в сторону, длинная прядь белых шелковистых волос упала ему на лицо, и у Сэнку снова зачесались кончики пальцев в остром желании заправить эту глупую чёлку за ухо нежным ласкающим жестом… Но в ту же секунду Сэнку заметил свежую, налитую кровью тёмно-красную отметину на хрупкой ключице, едва заметную под накрахмаленным воротником концертной рубашки, и желудок сильно скрутило завистливой тошнотой. — Ты, должно быть, плохо спал, да? — спустя примерно минуту Ген, кажется, нашёл внутреннее объяснение его тупому поведению и позволил осторожной мягкой улыбке снова скользнуть по своим губам. — Я уверен, что хороший завтрак сможет поднять тебе настроение! — Его голос был лёгким, дразнящим и исполненным дружелюбности, и это только лишь сильнее разожгло пылающий гнев у Сэнку под рёбрами. — Пожалуйста, раздели со мной трапезу, а, Сэнку-чан? Сегодня в меню французские тосты! — Ген весело ему подмигнул, принялся дальше невозмутимо насвистывать незатейливую мелодию, и Сэнку сдался. Нет, злиться на Гена он совершенно точно не мог. Больше не мог. Однако эта чёртова сцена на танцполе всё ещё отчаянно не давала ему покоя, всё ещё свербила прямо под кожей пчелиным роем неудобных вопросов. Сэнку знал, что его не отпустит, пока он не убедится, пока не узнает наверняка, пока не перепишет в своей голове картотеку с точной классификацией всей актуальной информации о своём соседе, но, чёрт, не мог же он просто спросить? Он выдохнул, открыл рот и снова его закрыл. Бля. Наверное, он мялся бы так до следующего года, но Ген бросил на него косой испытывающий взгляд, явно почувствовав со стороны Сэнку странное внимание к своей персоне. — Если ты хочешь что-то у меня узнать, Сэнку-чан, то ты можешь просто взять и спросить. — Ты… — осторожно начал Сэнку, буквально в прямом эфире ощущая, как сам себе копает яму, — Эээ… тебе нравятся женщины? Ген повернулся к нему, нахмурив брови с выражением крайнего недоумения. — Вода мокрая? Небо голубое? Сэнку отупело моргнул, стремительно теряя нить разговора. — Эээ… да? Ген улыбнулся ему, словно взрослый — назойливому ребенку, немного фальшиво и совершенно точно снисходительно. — Следующий вопрос твоей утренней викторины «сколько будет дважды два»? У Сэнку дёрнулся глаз. — Что ты- — Правильный ответ — четыре. — Я знаю! Ген тихонько фыркнул и вернулся к приготовлению завтрака. — Тогда не задавай мне вопросы, на которые ты и так знаешь ответ, Сэнку-чан. Чёрт, его тактика явно не сработала. Уши Сэнку смущённо покраснели. Было глупо начинать подобный разговор с такого неуклюжего вопроса, он это знал, но ещё глупее было бы просто стоять и пялиться, верно? Поэтому Сэнку решил разыграть свою карту невозмутимости и продолжить следовать этой не самой выигрышной стратегии. — Эээ… мне они тоже нравятся. Бля, нет, кажется, Сэнку только лишь закопал себя ещё глубже. Ну почему, объясните, он оставался таким дебилом, даже будучи дважды доктором наук?! — Что? — Ген мельком оглянулся на него, непонимающе хлопнув своими раздражающе-симпатичными ресницами, ловко нарезая фрукты на мелкие кусочки. — …я имею в виду женщин. Они мне тоже нравятся. Как и тебе. Чёрт возьми, Ишигами, заткнись, во имя сохранения остатков самоуважения, просто завали свой рот, ты нихрена себя не спасаешь… Ген остановился, запрокинул голову к потолку, словно размышляя над словами Сэнку, пожал плечами и принялся вымачивать куски хлеба в яично-молочной смеси. — Ну, допустим. И что? Сэнку поперхнулся. — Допустим?! — Ген снова пожал плечами, совершенно невозмутимый. Отсутствие какой-либо реакции вызвало у Сэнку ещё большее замешательство. — Какого чёрта, ты что, в этом сомневаешься?! Ген сполоснул нож, схватил кухонное полотенце и принялся сосредоточенно вытирать руки. — Сэнку-чан, честно говоря, это очень странный диалог для семи утра. Но раз уж тебя вдруг так распёрло на разговоры о сексуальной идентичности, то, ну… нет, я не то чтобы сомневаюсь, просто… ты себя видел? Сказать, что Сэнку охуел, это ничего не сказать. — Видел ли я себя? Без какого-либо энтузиазма Ген неопределённо взмахнул рукой, окидывая Сэнку взглядом. — Сложно сказать, что тебе нравятся женщины, — Ген повернулся к нему, прислонившись бедром к кухонной стойке, перекинул через плечо полотенце и как-то очень устало скрестил руки на груди. — Ну, или мужчины. Честно говоря, ты выглядишь так, будто тебе никто не нравится, понимаешь? И почему мы вообще об этом говорим? Сэнку едва не вспотел под этими проницательными глазами. Возможно, этот разговор и правда был абсолютно безнадёжным делом, но… — Просто… — он нервно потёр затылок, — …ну, это просто интересный разговор? — Ну, я в этом не уверен, — Ген как-то сдавленно усмехнулся, дёрнув плечом. — Ты думаешь, я асексуален? Ген моргнул. Раз. Два. Склонил голову в бок, окинув Сэнку снизу вверх не верящим в происходящее взглядом. — Ну, полагаю, это не так, раз уж ты решил это обсудить? — Полагаю, нет? Ген вздохнул, оглядываясь по сторонам, словно в поисках какой-то скрытой камеры из шоу про дурацкие розыгрыши. Сэнку ощущал себя каким-то клиническим идиотом, но просто так взять и сбежать из кухни, наверное, было бы совсем перебором. Нет, ну, нахрена вот он это затеял… И, что, он и правда похож на человека, которому никто не нравится? Настолько, что даже проницательный менталист всерьёз так считал?... — Сэнку-чан, с тобой всё в порядке? — Эээ… — Сэнку казалось, его сознание вот-вот отключится. — Да…? — Он выдохнул, как-то нервно разводя руками. — Просто… ну, я просто не знал, что тебе нравятся мужчины. Ген поперхнулся воздухом, закашлявшись, и с силой потёр переносицу. — Эээ… Окей. Ладно. У тебя есть с этим какие-то проблемы? — Он подошёл ближе, держа в своих изящных руках две тарелки с завтраком. Одну он протянул Сэнку, но вместо того, чтобы её взять, Сэнку невольно разглядывал следы от острых поцелуев на фарфоровой коже его тонкой шеи. — Нет, — честно ответил он. — Просто почему-то я думал, что тебе нравятся только женщины. — Ах, вот оно что, — Ген тихо рассмеялся, его плечи заметно расслабились. — Что ж, это объясняет твою странную викторину, но вам явно стоит поработать над формулировкой вопросов, господин ведущий! — он хихикнул, всучив, наконец, одну из тарелок Сэнку, и элегантно уселся за обеденный стол. — Ну, обычно мне больше нравятся женщины, но всегда есть исключения, — он бросил на него какой-то сложный взгляд из-под ресниц. — Я ведь даже рассуждал об этом при тебе, что не вижу смысла как-то ограничивать себя в выборе, когда вокруг столько прекрасных лиц. Мы тогда смотрели «Интервью с вампиром», помнишь? Сэнку не помнил, но не признался бы в этом даже под пытками. Каждый раз, когда выяснялось, что в милой болтовне Гена он пропускал мимо ушей что-то важное, ему становилось до жгучей боли стыдно. Поэтому Сэнку ничего не сказал, просто молча сел за стол. Нет, у него не было никаких проблем с предпочтениями своего соседа, просто… Просто мысль о том, что Гену не нравятся мужчины, хоть как-то помогала Сэнку справиться с собственными чувствами, а теперь всё стало ощутимо сложнее. — И, если уж на то пошло, — продолжал ни о чём не подозревающей Ген, — какое твоё дело, с кем я сплю, Сэнку-чан? — в его голосе всколыхнулось едва заметное раздражение, и Сэнку захотелось поморщиться. Ему нечем было это крыть. Не мог же он сказать, что, вообще-то, внутренне полагал, что если бы Гену нравились мужчины, то он бы обратил внимание на него, правда? Поэтому Сэнку снова предпочёл промолчать. Ген был прав: это не его дело. Конечно, Ген может делить свою постель, с кем хочет, у них со всей очевидностью вообще не те отношения, чтобы мнение Сэнку в этих вопросах хоть как-то учитывалось. Просто… Просто вчера на танцполе это выглядело неправильным. Ген казался таким маленьким, таким хрупким в руках того человека. Ген, вообще-то, не был маленьким, он был довольно высоким и статным, даже не смотря на свою субтильность, но рядом с тем незнакомцем он казался просто крошечным. Неправильные зубы того неправильного человека оставили неправильные следы на нежной фарфоровой коже, как будто этот чёртов незнакомец имел на это право, и почему-то Сэнку это тоже казалось ужасно неправильным. — Он ведь тебя ни к чему не принуждал? — Сэнку должен был об этом спросить. — И ты ведь тоже не наделал всяких глупостей, просто чтобы забыть очередную любовь всей жизни или типа того…. — Ой, да пошёл ты! — вскрикнул Ген, краснея от возмущения, казалось, будто в своём гневе он был бы не прочь откусить Сэнку нос. — Я не настолько отчаялся! И вообще, сколько можно меня этим шпынять? Я- — Прости, — выдохнул Сэнку, до самых костей жалея, что вообще затеял этот дурацкий разговор, и осторожно поймал бушующую в воздухе ладонь Гена, мягко погладив длинные прохладные пальцы, — я просто… волнуюсь за тебя. Не хочу, чтобы тебя кто-то обидел. Ген замер на секунду, моргнул и тихонько засмеялся, как-то очень хрупко, почти что ломко. — Ладно… Не волнуйся. Я уже большой мальчик и сам разберусь со всеми, кто меня обижает, ага? Давай просто позавтракаем, и я пойду спать, — он схватил вилку и остервенело отпилил кусочек от своего французского тоста. — Я что-то слишком уставший для таких разговоров. Ты ведь тоже, я смотрю, толком не спал? Может, и тебе стоило бы вздремнуть? Сэнку потёр затылок и, вздохнув, взял вилку. Тосты пахли очень аппетитно. И, да, пожалуй, ему совершенно точно стоило бы вздремнуть… ••• — Ты дал мне слово, Сэнку-чан, — возмущённо кричал Ген с другой стороны двери, — это был вызов, и я выиграл честно! Сэнку практически слышал победную ухмылку на его губах и едва сдерживал смех. Конечно, в конце концов ему придётся выполнить своё обещание, но прятаться от Гена в спальне, пока тот слишком уж драматично и настойчиво стучал в его дверь, было уж очень забавно. С того разговора ранним злобным утром они больше не поднимали никаких сомнительных тем, и жизнь быстро вернулась в привычную уютную рутину. Просто Сэнку лишний раз уточнял, какие у Гена планы на день, прежде чем принять решение остаться поработать дома, а Ген, ну… Начал ходить на свидания. Он не говорил об этом прямо, но Сэнку не был идиотом и мог сопоставить то, с какой мягкой улыбкой Ген смотрит в свой телефон, когда печатает сообщения, и то, что он частенько исчезает по вечерам, предварительно принарядившись. Ген стал подводить глаза, надевать полупрозрачные блестящие блузы и элегантные брюки, которые подчеркивали длину его ног и аппетитную выпуклость задницы, он выглядел таким невероятно привлекательным, таким пленительным, что глупое, бессмысленное сердце Сэнку каждый раз замирало, пропускало удар и обрушивалось в желудок трагической кирпичной тяжестью от осознания, что Ген так выглядел не для него. Насколько Сэнку мог понять из крохотных обрывков контекста, Ген встречался с мужчиной. Чтобы не умереть от болевого шока, Сэнку предпочитал об этом не думать. Он вообще замечательно умел игнорировать всякие тревожащие вещи. Свои чувства, например. Сэнку просто сделал выбор в пользу решения наслаждаться тем, что ему дозволено, а именно — непринуждённой дружбой, приятным соседством и согревающей душу традицией вместе смотреть дурацкие фильмы по средам, и документалки — по субботам. Вот, например, сегодня они каким-то образом включили «Шрека» и спустя несколько минут после начала поспорили, что Ген сумеет дословно пересказать все реплики осла. Сэнку не был уверен, почему он вообще сомневался в Гене — наверное, надеялся, что ни один адекватный человек не будет засорять свою память настолько бессмысленной хернёй, но, да, он немного просчитался. Гена можно было считать адекватным человеком только с большой натяжкой. И, ну… вот, теперь Сэнку прятался в своей спальне от пылающего искренней дуростью справедливо заслуженного возмездия. — Я не помню, чтобы давал тебе какие-то обещания, — усмехнулся он, слыша, как Ген теребит ручку двери с другой стороны. — Это было пари, Сэнку-чан! Обещание подразумевалось автоматически! Сэнку фыркнул, закатил глаза и в последний раз взглянул на свои совершенно чистые ногти, только лишь слегка обжёванные и обгрызенные тут и там. — Подразумевалось, Ген? Я никогда ничего не подразумеваю! Если мне что-то надо, я говорю об этом прямо! — Продолжал подтрунивать он. Почему-то от последней произнесенной фразы стало немного тошно. Кому ты пиздишь, Ишигами?… — О, ради всего святого, я не могу в это поверить! — ахнул Ген, и сам, по всей видимости, едва сдерживая смех. — Ты пытаешься улизнуть! Сэнку-чан, ты нелепый, жестокий и негуманный человек! Сэнку пришлось впиться зубами в нижнюю губу, чтобы не расхохотаться. Он выгнул бровь, хотя прекрасно знал, что Ген его не видел. — Я жестокий человек, потому что не позволяю тебе накрасить себе ногти? — Да! — раздражённо стукнул в дверь Ген. — У тебя своеобразные представления о гуманности, но я попробую с этим смириться… Сэнку услышал лёгкое, почти невесомое шарканье шагов, и с детальной ясностью смог визуализировать театральный перформанс своего соседа, что расхаживал взад и вперёд по коридору, взмахивая руками. — Честно говоря, Сэнку-чан, я иногда не понимаю, почему вообще с тобой дружу… Ты бываешь чрезвычайно груб со мной, ты не держишь слово, ты ничего не хочешь со мной делать, а когда делаешь, то это выглядит словно одолжение, ты высмеиваешь мои увлечения и моё безупречное чувство стиля, я просто поражаюсь тому, насколько ты ужасный, ужасный человек… Сэнку не выдержал и расхохотался. Асагири был такой королевой драмы! Чтобы прекратить этот бессмысленный поток болтовни, который по сути своей являлся эдаким изощрённым способом пытки, очень специфическим биологическим оружием, чтобы вытравить Сэнку из комнаты, он сдался. — Ладно, ладно! Но знай, я делаю это только во имя спасения своей репутации хорошего соседа… С глубоким вздохом, полным тоскливой наигранной скорби, Сэнку открыл дверь и увидел сияющее невообразимой хитростью, искрящееся детским весельем симпатичное лицо Гена, и мгновенно задался вопросом, а не стоит ли ему спасаться бегством… Но спустя секунду размышлять о побеге стало уже поздно. Ген схватил его за руку, слишком довольный, чтобы Сэнку мог ему сопротивляться, и потащил в гостиную. Как оказалось, там, в гостиной, демонстрируя удивительную, воистину впечатляющую организованность, Ген уже аккуратно накрыл стареньким серым полотенцем одну из их диванных подушек, и скрупулёзно расставил по цвету все свои лаки для ногтей на кофейном столике. Во-первых, как Гену удавалось со всей серьёзностью относиться к подобной чуши, а во-вторых, когда он вообще успел всё это дело подготовить?! — Присаживайся! — невинно прощебетал он и потянулся к пульту от телевизора. Сэнку уселся со страдальческим кряхтеньем, раскинув конечности по дивану самым неудобным, но одновременно самым удобным образом, и переложил эту конструкцию подушка-полотенце на другую сторону. Услышав звуки его возни, Ген чуть обернулся, хихикнул и вернулся к своей задаче — включить музыку. Сэнку обратил внимание, что плей-лист в Spotify, который включил Ген, назывался «То, что может понравиться Сэнку-чану», и его сердце совершено по-идиотски затрепетало, будто крылья колибри. Успокойся, сердце. Это всё равно не значило ничего, кроме того, что Ген был милым и внимательным. Как только комнату наполнили звуки «Рокетмэна» Элтона Джона, Ген крутанулся, словно в вальсе, деликатно спустил одну ногу Сэнку с дивана и уселся рядом с ним. Положив подушку на колени, он перевёл взгляд с Сэнку на целый ассортимент своих лаков. — Какой ты хочешь цвет? Сэнку невозмутимо пожал плечами. — Мне всё равно, — что в его сознании переводилось как «я доверяю твоему вкусу, Ген». — Прекрасно, — чирикнул Ген, хватая со стола розовый и нежно-голубой бутыльки. Сэнку закатил глаза. Ген лукаво улыбнулся самыми уголками губ. — Клади руки вот сюда. Выхода не было, дабы сохранить остатки своей чести, пришлось смиренно подчиниться. Пожалуй, с самой мягкой деликатностью, с какой кто-либо когда-либо обращался с Сэнку, Ген осторожно взял в руки его ладони, массируя каждую подушечку, разминая каждый палец нежными круговыми движениями. Сэнку изо всех своих сил делал вид, что его совершенно не трогает это мягкое внимание, что он не замечает этой хрупкой непривычности того, что с ним обращаются как с человеком, заслуживающим нежности, но его рвущееся наружу сердце было очень сложно обмануть. Ген открыл розовый лак и взял левую руку Сэнку, глядя на него с коварной улыбкой. — Какие-нибудь последние слова, прежде чем я начну? Сэнку усмехнулся. — Не драматизируй. Ген тихонько рассмеялся и приступил к работе. Сэнку же зачарованно наблюдал за выражением его лица, за тем, как выбивались более короткие нежные прядки из зачесанной в сторону белой чёлки, как чуть хмурились в сосредоточенности его изящные брови и как щурились кошачьи глаза в непреклонной концентрации… Самый кончик носа симпатично порозовел, длинные ресницы слегка дрожали, отбрасывая на скулы красивые тени, и Сэнку почти умирал изнутри. Какой же он красивый, это просто невозможно вынести без вреда для здоровья сердечно-сосудистой системы. Сэнку пытался не замечать мягкое просачивающееся под самую кожу тепло от прикосновения нежных рук Гена, тонкую ловкость его длинных пальцев, лёгкие мозоли на самых их кончиках от игры на музыкальных инструментах и мелкой работы со всяким реквизитом, он пытался не обращать внимания на юркий розовый язык, облизнувший его пухлые, такие манящие губы и на то, каким правильным казалось видеть свою руку в его руке, но все его попытки были обречены на провал. Абсолютно безуспешно. Ишигами Сэнку был потерян для общества. Сэнку выдохнул, потряс головой, пытаясь сморгнуть наваждение и полчища неуместных мыслей, откинулся на диван и оглядел их квартиру. Честно говоря, объективно, она снова была похожа на какую-то плохо прикрытую свалку, но почему-то теперь он не нашёл в себе сил ни злиться, ни указывать на необходимость уборки. Ген не поднял головы, но каким-то образом сумел прочитать горестные мысли Сэнку. — Послушай, Сэнку-чан, — тихо выдохнул он, — я знаю, что гостиная выглядит немного… эээ… неряшливо, но обещаю, что на следующей неделе займусь уборкой. Сэнку вздохнул. — Ты не обязан. Мы живём здесь вместе. Это и моя задача тоже. Пиздец, давно он стал таким осознанным? Ген смущённо пожал плечами. — Да, но это мой хлам, в основном, я совершенно не умею поддерживать чистоту. Мне кажется, если бы не я, ты жил бы в абсолютно стерильной квартире… Он не был не прав, но Сэнку больше не хотелось его ни в чём обвинять. В какой-то степени Сэнку даже готов был принять, что со всем этим хламом квартира выглядела более уютной. Ну, ладно, может быть, не со всем хламом, но когда его было раза в два меньше… — …ну, и, к тому же, на следующей неделе у меня будут гости, — чуть более робко добавил Ген. — Если ты не против, конечно… Сэнку выгнул бровь. — Гости? — Ну, я… встречаюсь кое с кем… — на его лице появилось какое-то неясное выражение вины, какое-то странное смущение, но Ген быстро сморгнул его, сосредоточившись на выкраске больших пальцев Сэнку. — …и хотел бы пригласить его к себе… О… о, ну, конечно. Сэнку не был уверен, что вообще хочет продолжать этот разговор, но вряд ли у него был выбор. — Не припомню, чтобы ты когда-то смущался, что водишь домой своих любовников. Ген неуверенно поджал губы. — Ну, мне показалось, что в последний раз ты не был восторге, когда я привёл Минами. И, ну, сейчас я… — он прочистил горло, явно пытаясь казаться чуть более уверенным, — …сейчас я встречаюсь с мужчиной, и судя по твоей реакции, от этого ты тоже был не в восторге. Сэнку тяжело вздохнул. Он, конечно, не был в восторге, но совсем, совсем не по тем причинам, о которых думал Ген… Сэнку не хотел его расстраивать и уж точно не хотел как-то мешать его жизни. — Ген, всё в порядке. Правда. Извини, если дал тебе повод думать, что я как-то осуждаю тебя или типа того. Мягкая улыбка вернулась на нежные розовые губы, и на душе у Сэнку чуть посветлело. — Спасибо, Сэнку-чан. Я рад. — Ерунда. И, ты сказал «встречаюсь»? Я не ослышался? — Ага, — Ген очаровательно покраснел. — Официально уже две недели, представляешь? Я так давно ни с кем не встречался… это так захватывающе! Сэнку мысленно поискал двухнедельную отметку в своей внутренней временной шкале. Что там было? О, чёрт, кажется… — Блин, это что, тот странный парень из бара? — Да, и он не странный и всё ещё ни к чему меня не принуждает, если ты об этом, — Ген закатил глаза и отставил в сторону розовый лак, взявшись за голубой. — Он показался мне мудаком! — Ты его даже не знаешь! Сэнку с силой сжал челюсти. — А ты знаешь? Вы знакомы две недели! — Ген раздражённо фыркнул. — Хотя о чём это я, его ты хотя бы видел вживую! — Ты… ух. Сэнку, ты самый невозможный человек, которого я когда-либо встречал, — Ген взял его ладони в свои руки, тихонько дуя на влажную краску. — Если ты ещё раз что-то скажешь о Кимико, клянусь, я швырну в тебя тапком. — Я просто о тебе беспокоюсь! — Спасибо, но можно я сам разберусь?! Сэнку медленно выдохнул, прикрывая глаза. Последнее, чего ему хотелось — это ругаться с Геном. — Извини. Просто ты… такой… мне хочется тебя оберегать. — Он сам не понял, как эти слова сорвались с его губ. Не то чтобы Сэнку о них жалел, но это было не то, о чём он готов был говорить. Ген замер. — Оберегать…? — Ну… да? — Сэнку пожал плечами, лихорадочно пытаясь найти способ прикрыть внезапно вырвавшуюся наружу уязвимость. — Мы ведь друзья. И если тебя украдут или поранят, кто будет готовить мне французские тосты на завтрак? — О, ну, конечно, — Ген весело фыркнул, качая головой, окунул кисточку в синий лак и быстро раскрасил два средних пальца Сэнку. Это был довольно забавный выбор акцентного ногтя, учитывая, как часто Сэнку его использовал. — Чего я ждал от лучшего друга господина Нанами? Бескорыстия? — Между прочим, все самые благородные человеческие порывы по сути своей глубоко эгоистичны! — защищался Сэнку. Ген рассмеялся своим красивым серебристым смехом, и Сэнку поймал себя на мысли, что искренне наслаждается его переливчатым звучанием. Он задался вопросом, сможет ли Ген включить этот звук в свой плей-лист Spotify — потому что, кажется, он нравился Сэнку куда больше любой музыки в этом списке. Следующую неделю голубые ногти на средних пальцах идеально резонировали со всеми посвящёнными Рюсую жестами, которые тот заслужил за насмешки над его маникюром. ••• Сэнку, вообще-то, не был рассеянным, но с этой его новоприобретённой привычкой периодически работать из дома рано или поздно должен был случиться какой-то конфуз. Случился он скорее рано, чем поздно. У Сэнку был напряжённый день, из тех, когда сначала нужно было ехать в лабораторию, потом на кафедру, потом в другую лабораторию и параллельно ещё заглянуть в пару мест — конец календарного года всегда был безумным временем, в которое он мало спал, много работал и немного терял концентрацию. Вот, например, вчера он добил из дома отчёт, а сегодня обнаружил, что забыл кинуть его в облако. С ноутбуком он почему-то решил не таскаться, и теперь оказался совсем неготовым к совещанию. Браво, Ишигами. Так держать. Приложив титанические усилия, Сэнку умудрился вписать в своё расписание пункт «забежать домой за ноутбуком». Не разуваясь, он залетел в квартиру, максимально осторожно, чтобы не запачкать пол, и… …замер. Из слегка приоткрытой двери в комнату его соседа вырвался рваный тонкий стон, и, то ли к ужасу, то ли к счастью Сэнку, он, наконец, узнал, как Ген звучит в минуту наслаждения. Потрясающе звучит, так, что у Сэнку аж коленки подкосились. Сразу следом за этим невероятно сексуальным стоном послышался какой-то низкий рык, который моментально заставил Сэнку насторожиться, потому что — о? — это определённо не звучало знакомо. Наверное, тот самый парень из бара, да?… Сэнку не следовало заглядывать в эту узкую щёлочку, открывающую интимный вид на комнату. Совершенно точно не следовало. Он вообще торопился на работу, какое уж тут подглядывание?! Ему не нужно было этого делать, но он, конечно же, это сделал. Сэнку не то чтобы был склонен к мазохизму, но всё равно осторожно заглянул в соседнюю комнату, хотя развернувшееся там зрелище причинило ему куда больше боли, чем он готов был признать. Сэнку со всей очевидностью увидел, как тот самый высокий мускулистый мужчина из бара — совершенно постыдно обнажённый — своими сильными руками прижимает его соседа к стене. Ген обхватил его ногами, низко опустив голову, и тихо постанывал с каждым поступательным движением мощных бёдер, которые натурально вколачивали его хрупкое, кажущимся таким нежным и крохотным тело в стену. Спина его любовника блестела от пота, на ней перекатывались упругие мышцы, и, наверное, он был красив, и если постараться, можно было понять, на что повёлся Ген, но Сэнку не мог оторвать взгляда от молочной кожи на ногах Асагири, от того, как трогательно он поджимает маленькие пальчики, вжимаясь розовыми пятками в чужую поясницу, как узкие ладони с хрупкими пальцами впиваются в чужие плечи… Сэнку не мог поверить в то, что оказался в подобной ситуации. Он замер, совершенно остолбенел, не в силах перестать на это смотреть. Натурально таращиться. Пялиться. Взгрызаться глазами в то, как какой-то мужик трахает парня, который ему, блядь, нравился. Сэнку медленно выдохнул, сглотнул, и, казалось, почти нашёл в себе силы пойти дальше, как Ген томно ахнул с очередным толчком и выдохнул совершенно вожделенное: — Хьёга! Ах-х… Этот самый Хьёга приглушённо зарычал, и вопреки любому здравому смыслу Сэнку посмотрел туда снова. Ген с очередным томным вздохом откинул голову назад, его любовник длинно лизнул изящную бледную шею и поймал его губы, перехватив тонкий стон поцелуем — поцелуем! — и Сэнку заметил, как движения его бёдер стали мощнее, резче, глубже, заметил, что хватка Гена на его плечах стала почти отчаянной, и то, как большие руки всё более жадно ощупывали нежную фарфоровую кожу… Блядь. Сэнку нервно сглотнул. Он мог представить себе Гена с женщинами — всегда галантный кавалер и дамский угодник, безнадёжный романтик, внимательный любовник, но… Но видеть Гена с мужчиной… Таким… …податливым? …нежным? …мягким? …и не с ним? Что-то внутри так больно, так тоскливо сжалось, Сэнку ощутил удушающий приступ тошнотворной безнадёги, блядь, диафрагму скрутило, словно пододеяльник в барабане стиральной машинки, но он всё равно смотрел, не в силах прекратить. Как этот блядский Хьёга смог заполучить Гена? Что он ему такого сказал? Что в нём такого есть? Что- — Хьёга! — Сэнку услышал отчаянный хриплый крик, увидел, как Ген откинул голову, зажмурившись, кусая припухшие, такие манящие губы, и звонко застонал. — Я… я сейчас… я-! Мужчина тут же успокоил его страстным поцелуем в шею, засунув Гену два пальца в рот, которые тот любезно пососал, розовый язык, который сводил Сэнку с ума всё это время, юрко облизнул фаланги, словно это был самый вкусный, самый долгожданный леденец, и Сэнку ощутил невероятный приступ зелёной, отвратительной, липкой зависти. Насколько адекватно вообще завидовать чужим пальцам?! Всё с тобой в порядке, Ишигами? Но Ишигами не был в состоянии отвечать даже на собственные вопросы. Он зачарованно смотрел, как Ген крупно задрожал, и его нежный голос хрипло надломился, он видел, буквально в прямом эфире наблюдал, как из чарующих кошачьих глаз брызнули слёзы абсолютного удовольствия, а длинные ноги, такие красивые, идеальные, словно высеченное из мрамора произведение искусства, крепче сжались вокруг чужих бёдер с очередным особенно глубоким толчком. Сэнку тяжело сглотнул. Он не был каким-то извращенцем, он не трахался напропалую направо и налево, в отличие от своего соседа, но он был взрослым половозрелым мужчиной, в конце концов, он был человеком — и даже он мог признать, что эта сцена перед ним была очень, очень возбуждающей. Просто… просто сейчас было в Гене что-то покорное, что-то прирученное, — что-то такое, о чём Сэнку знал, что у него никогда больше не будет шанса это увидеть. Он неосознанно подался вперёд, тяжело и прерывисто дыша, абсолютно загипнотизированный этим зрелищем. Он чувствовал, как его ладони вспотели, как сердце колотилось лихорадочно и гулко, с яростной, бессильной болью и стремительно растущей эрекцией в штанах. Он сделал шаг, пытаясь увидеть больше, и ощутил, как стремительно седеет, когда случайно толкнул слегка приоткрытую дверь. Раздался очень громкий, очень длинный и очень неприятный «скрип». Сэнку едва не провалился под землю, чуть не выпрыгнул из собственной кожи, когда этот мощный мужик — Хьёга, как любезно подсказал ему мозг — немедленно бросил острый взгляд в его сторону. Сэнку был замечен мгновенно, фактически моментально, инстинкты у этого парня явно были острее, чем бритва, и всё, что они могли делать, это тупо пялиться друг на друга. Ген же, казалось, вообще ничего не заметил, захлёбываясь стонами удовольствия от того, как с ним обращались, но Сэнку, если честно, нихрена не был уверен, сделало ли это ситуацию лучше или хуже. Он наблюдал, как Ген обхватил своими длинными хрупкими пальцами лицо Хьёги, точно как обхватывал лицо Сэнку, когда тот расшиб себе лоб, как он упоённо целовал его челюсть и шею, с таким блаженным выражением лица, что у Сэнку свербило под ложечкой, в то время как Хьёга ни на секунду не отрывал взгляда от Сэнку, неустанно двигая бёдрами. Словно желая поиграть с ним, как кошка играет с мышью перед тем, как её убить, этот блядский Хьёга хитро улыбнулся, поднёс палец к губам и подмигнул. Сэнку густо, отвратительно постыдно покраснел. Какой же пиздец. Как низко ты пал, Ишигами. Хьёга же снова обратил всё своё внимание на Гена, когда тот отчаянно простонал его имя, умоляя о поцелуе, и без колебаний дал ему именно то, чего Ген хотел, впиваясь в эти нежные розовые губы со всей страстью, кусая их и облизывая так, как Сэнку не смел и мечтать. Сэнку бросился оттуда вон, залетая в свою комнату, и рухнул в рабочее кресло, рвано дыша, пытаясь хотя бы немного прийти в себя, хотя бы чуть-чуть вернуть самообладание, но, блядь, в его голове было слишком жарко, а в штанах слишком тесно. Дерьмо. Дерьмо. Мысленный образ этого греховно-блаженного лица Гена не исчезал из-под его век, как бы Сэнку ни пытался его сморгнуть. Блядь! Член пульсировал так гулко, почти болезненно, что было очевидно — это не то, что он мог бы исправить с помощью холодного душа, даже если бы у него было на это время. Времени, будь оно проклято, не было. Сэнку мученически застонал, потерев ладонями пылающее лицо, принялся остервенело стягивать с себя брюки, и, рвано выдохнув, трижды выругавшись сквозь зубы, крепко обхватил свой пылающий член. Будь проклято это утро, в которое он забыл скинуть отчёт в ебучее облако. Перед глазами замелькали образы румяных от вожделения фарфоровых щёк, этой молочной кожи на длинных ногах, в которые так собственнически, так жестоко впивались чужие пальцы — а воспалённое сознание Сэнку вполне могло себе представить, что это были его пальцы… Он провёл дрожащей рукой по члену, задыхаясь от свежайших воспоминаний об этих умоляющих стонах, о том, как Ген яростно, отчаянно сжимал его ногами, чтобы держаться крепче… Блядь! То, каким Ген был чувствительным и мягким, каким он был осторожным и любящим в каждом этом полупьяном блаженном поцелуе, заставило Сэнку двигать рукой быстрее, сильнее, задыхаясь от собственной никчёмности, сгорая заживо от низкой, отвратительной зависти. Член сочился, пульсировал почти обжигающим жаром, когда Сэнку представил, как вплетается пальцами в шелковистые чёрно-белые волосы, чуть взмокшие от акта их плотской любви, как нежные прохладные ладони сжимают его плечи, как гладят его щёки, как эти сизые бездонные глаза, так сильно похожие то ли на лисьи, то ли на кошачьи, смотрят на него, на Сэнку, с матовым блеском животного вожделения, как эти сладкие розовые губы, уже припухшие от поцелуев, шепчут его, Сэнку, имя… Он яростно двигал рукой и представлял, как он будет прикасаться к Гену, целовать его, обнимать — точно так же, как Хьёга его целовал, когда Ген умолял и хныкал… Нет, не так же. Затуманенный разум Сэнку убедил его, что он сможет лучше. Он будет лучше прикасаться к Гену. Лучше гладить его, лучше ласкать его, лучше обнимать… И целовать Гена Сэнку будет лучше. И держать Гена — крепче. И любить Гена больше. Его сердце колотилось, разум был погружен в глубокую синеву этих бездонных глаз, которые никак не могли уйти из его мыслей, тело нагревалось в покалывающем огне, которого Сэнку никогда раньше не чувствовал. Прямо перед ним, прямо тут, под закрытыми веками, были нежные губы Гена, шея Гена, его обнажённое тело во всей своей гибкой, изящной, фарфорово-трогательной красе… Как бы выглядел Ген под ним? Как бы он звучал, если бы его руки ощупывали его чувствительное, звенящее наслаждением тело? Будут ли эти пленительные сизые глаза смотреть на него с той же любовью, с которой они смотрели на этого дурацкого Хьёгу? Или Ген даст ему ещё больше? Сможет ли Сэнку заполучить ещё больше тонких рваных стонов, сможет ли чаще слышать своё имя этим запыхавшимся хриплым шёпотом? Будут ли его молить о поцелуях и ласках чаще? Будет ли больше щемящей и нежной страсти в каждом его пламенном поцелуе, в каждом его сорванном стоне? Сэнку отчаянно дрочил свой член, закусывая губы, испытывая такой коктейль из эмоций, который даже не думал, что способен испытать. Он думал о нежных пальцах, что массировали его ладони и гладили его лицо, об абсурдно длинных ногах, закинутых ему на колени, о глупых танцах на кухне в облаке мучной пыли, о каждом мягком прикосновении, о каждом тёплом заботливом взгляде… И, конечно же, о запахе — запахе самого Гена, а не того дурацкого одеколона, которым он пользовался и который якобы нравился женщинам, о том тонком аромате, которым пахли его волосы, его кожа в те дни, когда Ген никуда не спешил, запах настолько дразнящий и поглощающий, что одна только мысль о нём заставила Сэнку дико зарычать. Он даже не осознавал, что кто-то может так хорошо пахнуть, но Ген, блядь… С последним рваным толчком Сэнку напрягся, изливаясь прямо себе в ладонь, переводя дыхание, положив голову на тыльную сторону предплечья. Он поднял свою испачканную телесными жидкостями руку и с глубоким отвращением к самому себе на неё посмотрел. Как же низко ты пал, Ишигами, как же низко ты пал… Вытерев ладонь о первую попавшуюся футболку, он снова запихнул себя в брюки, схватил свой чёртов ноутбук и осторожно выглянул за дверь. Судя по всему, Ген уже был в душе — причём, с этим своим парнем. Которого зовут Хьёга — любезно напомнил Сэнку его мозг. Пошли на хуй оба — и мозг, и Хьёга. Сэнку ретировался из квартиры быстро и незаметно. То, что эта самая квартира была начищена до блеска, Сэнку осознал уже после того, как выскользнул оттуда с гулко колотящимся под рёбрами самоуничижением. На собственную лекцию он опоздал всего на семь минут.