***
Проспавшая мертвым сном до самого утра Бабариха, наконец была разбужена воеводой и допрошена. Важные сведения, которые ей поручил передать Берик, она с испугу позабыла. Однако сделала вид, что не хочет делиться секретной информацией со всякими разными, а расскажет всё только лично царю-батюшке. "'Чего ему рассказывать? Супостат, как он есть! — подумала Бабариха, вглядываясь в красную рожу в белом тулупе. Как не выспрашивал причину прилёта, нынешний воевода Царской Деревни Джейме Белотулупный, так ничего и не добился от упрямой бабы.***
Сандор нынче вовсе не узнавал Кощеево царство. Обычно на единственной дороге, ведущей ко дворцу Бессмертного, его встречали Кощеевы верные слуги, вырастая, словно грибы после дождя, прямо из коряг и пней. Этим чертям вовсе не нужны были никакие укрытия от жары или непогоды. В крайний визит к Кощеюшке один из провожатых по простоте душевной или от скуки разоткровенничался с ним. — Нам, местным жителям, радость великая привалила. Солнце теперь и к нам заглядывает, — гордо доложил он, расплывшись в довольной улыбке от уха до уха. Заметив удивление Сандора, служивый немного добавил деталей: — Случилось это счастье в тот час, как Кощей отправил восвояси Василису Прекрасную. Она почему-то решила, что он мордой для неё не вышел. — проворчал он и помолчав высказал своё мнение, — Хоть и зовут её Прекрасной, да видно, дура она редкостная, раз от такого счастья отказалась! Кощеюшка, по мнению всех Вестеросцев был отпетым супостатом, так как воровал всех невест на выданье. Лишь только родня сговорится да сосватается, а этот поганец тут как тут. Невесту выкрал и шасть. Потом ищи их свищи. Но, однажды, нашла коса на камень. Нарвался Кощей на дальнюю родственницу царя батюшки — богатыршу Ядрёну Матрёну и её подругу Тартскую девицу Брианну. Произошла их знаменательная встреча на пиру, устроенного царём Робертом по-поводу его удачной охоты на кабана — злостного переносчика африканской чумы. Кабан, вероятно серьёзно приболел и повадился в королевских лесах драть вековые дубы... Вокруг которых Роберт любил водить хороводы с девицам. Летописец Нестор, как всегда бывший по-близости и на чеку так описал их встречу: "Две подруги культурно сидели, разговаривая, но употребив за разговором жбан медовухи заскучали. Вдруг заметили Кощея, скромно сидевшего в сторонке. Переглянувшись, молвили: «Вот он где, конь педальный!» — и направились к Кощею". Дальше без летописца. Девицы уселись по обе стороны старого сердцееда и, приперев его с двух сторон могучими плечами, не стесняясь в выражениях и эпитетах, высказали ему свою точку зрения о Кощеевом моральном облике: — Ну ты, старый козёл, совсем уже распоясался, — начала Бриенна, накручивая его парадную рубаху на кулак. — На малолеток потянуло! — В первый и последний раз предупреждаем. Прекращай свои штучки-дрючки! — угрожающе прорычала Ядрёна Матрёна, хватая его за ухо. — Ишь ты, что отмочил, старый черт. Мою любимую троюродную сестру Васёну со двора уволок средь бела дня! — Завязывай озоровать и девиц бесчестить, старая скотина! — напирала плечом блондинка с Тарта, наматывая трещавшую рубаху на кулак. — В противном случае разнесём твоё царство к едрене фене! — многообещающе улыбнулась Матрёна и с хрустом вывернула кощеево ухо на 180 градусов. Заметив возню на дальней лавке, вскоре туда прискакал царь батюшка со своими нравоучениями. Ну, что тут оставалось делать? Пришлось Кощею срочно завязывать с похищениями молоденьких красавиц и Василису Прекрасную отпустить на все четыре стороны. Нынче Сандора никто не встречал. Все как будто вымерли или дрыхли. «Что тут за бардак твориться? — озадаченно оглядывался он по сторонам. — Уж не укололся ли Кощей о веретено, да не заснул сладким сном со всеми своими обывателями и прихлебателями». Приметив возле обочины покосившуюся избушку, Сандор зашёл внутрь. За дубовым столом сидели две старушки и два дедка лет по сто. Были они очень грустные. И в красных галстуках. — А вы что за герои? И где Кощей? — спросил Сандор, дивясь таким переменам. — Романтизму нет, — невпопад ответил ему лысый востроносый дед. — Здорово, Пёс! Чего не узнаёшь?! — спросил он и ехидно подмигнул. Сандор удивлённо раскрыл рот, затем, вернув челюсть на место, пригляделся к дедку. По запаху и голосу он с трудом узнал в нём изрядно постаревшего поварёнка Васятку, специалиста по яйцам всмятку, которые так уважал Кощеюшка. Яички к Кощееву двору без устали и по сходной цене поставляла известная всем несушка Курочка Ряба. Сандор никогда не верил бреду, что распространяла Баба Яга о том, что, дескать: «… смерть Кощеева в игле, а игла в яйце». Находились простаки, верящие бабьим сказкам. Для мстительных женихов, страсть как хотевших покарать обидчика и найти смерть Кощееву, по всему царству были разбросаны яйца из лавки Приколов. Разумеется, без иголок и прочих колющих и травмоопасных предметов. Так, просто поржать. Сандор уже и сам со счёту сбился, сколько яиц-обманок он передавил в нетрезвом виде, наведываясь в гости к старому другу. — Где Кощей? — вновь задал вопрос Сандор, так и не дождавшись внятного ответа. — Известно где. Над златом чахнет… — сказал дедок, бывший всего лишь пару лет назад весьма шустрым пацаном, и указал пальцем в тёмный угол избушки.***
В деревне Большие Бодуны хандрила Мелисандра. При помощи огуречного рассола она пыталась вспомнить вчерашний день, но вспоминалась только её непутёвая жизнь. "Ну, как так? От простой рабыни до жрицы Рглора дошла!" — вязкую тишину избы время от времени прорезали горькие всхлипы, затем следовал зубовный скрежет и удар головы по столу. Жить девица желала дорого-богато. Но, более всего мечтала оставаться вечно молодой. Поэтому и в Асшай ездила учиться — думала, что там откроется тайна Вечной молодости. Тайну не раскрыла, но нужными связями обзавелась. И вот в один счастливый день после общения с синегубым колдуном из Дома Бессмертных, она уверовала, что обладает бесценным даром бессмертия. Побывала Мэл во всех Вольных городах, а заодно поучаствовала в нескольких государственных переделках. Затем решила отдохнуть и отправилась в Вестероссию на местный праздник Масленицу. В конце недельного поедания блинов, она набрала четыре килограмма живого веса и собственноручно сожгла чучело Масленицы, под всеобщее улюлюканье. "Какая связь между блинами и чучелом? Непонятно... — вконец запуталась в местных обрядах Мелисандра. — Ну да ладно! Хорошо горит..." Затем был день Ивана Купалы. Люди целый день обливали водой друг друга, а вечером вместо купания прыгали через костёр. "Блин, а мне тут нравиться. Хорошо народ отдыхает, с огоньком! " — подумала Мэл, заходя на очередной прыжок. В народе Мелисандру прозвали Золушкой, потому как её подол всегда был в золе. Потом она прибилась к Станнису Синдбаду-мореходу и чуть было замуж за него не выскочила, но однажды увлеклась и спалила Синдбадовскую дочку. Пришлось спасаться бегством от Давоса-Чиполлино, любившего крошку более, чем родитель. Незнамо сколько времени скиталась Мэл по Вестероссии, но однажды привела её судьба в деревню Большие Бодуны на местный праздник. Именно здесь, как-то по утру, Мэл испугалась за своё бессмертие, обнаружив, что потеряла ожерелье с рубином — подарок колдуна. «Допрыгалась старая!» — ворчала Мелисандра, лихорадочно пытаясь вспомнить события вчерашнего вечера и кто из бессмертных живёт поблизости. Подробности вчерашнего гулянья она забыла начисто, даже живительный огуречный рассол не помог. Но зато припомнила Кощея Бессмертного — дальнего родственника синегубого колдуна, и царство его, богатое златом и серебром. «Хватит уже дурью маяться. Не девочка, чай. Пора дела делать. Тут поле непаханое для создания сект и культов разных огнепоклонников. Да и сам огненный Горыныч у Кощея в дружках… — голова пошла кругом у ведьмы от заманчивых перспектив. — Для начала во дворец, а там посмотрим». Надев свой парадный красный сарафан, отороченный асшайским тушканом, интриганка уже вскоре без помех входила в чертоги Бессмертного. «Ого, да у них тут всё по-простому. Тем лучше!» — обрадовалась ведьма, войдя в просторный зал для приёма делегаций и прочих ходоков. Кощей сидел на низенькой деревянной скамейке рядом с троном. Он явно скучал в отсутствии очередной украденной невесты. Перед ним на узорчатой подставке стояло огромное диковинное зеркальное блюдо, дающее панорамный обзор всех Семи Королевств. — Кощей своё слово держит, — приговаривал он, то и дело вздыхая и шипя. Мэл тоже заглянула в волшебное стекло, интимно положа руку на плечо хозяина. Из тарелки на них смотрел довольный Роберт Бородатый, обнимающий Лианну, бывшую Белоснежку. — Да уж! — воскликнула восхищённо Мелисандра. — Всё могут короли… Ему чужих невест воровать можно. Вон, даже у самого Соловья невесту свистнул! Кощей с интересом посмотрел на приблудившуюся визитёршу. Он давно уже скучал, с тех самых пор, как пообещал царю Роберту не хватать чужих невест со свадебных пиров и даже с брачного ложа, а приглядеться к вдовам да разведенкам. «Однако не юнец уже. Остепениться тебе уже пора». — воспитывал его царь батюшка на том злополучном пиру. Роберт не знал, а Кощей не стал признаваться, что по бессмертным меркам он был ещё совсем зелёный юнец. Поэтому в душе не имел, как подступиться к опытным женщинам. Ведь это был уже совсем другой уровень. Гостья неожиданно ловко, словно балаганный факир, выдернула из глубин тушканьего меха пачку портретов девиц, бывших одна краше другой, и протянула Кощею. — Не вздыхай, милок! Будет и в твоём царстве праздник. Выбирай, Кощей, любую, кто тебе более по нраву, а то и всех разом. Всех в гости приглашу! — назойливо верещала она на ухо. — Это же мои наилучшие подруги! — уверяла она явно заинтересовавшегося Бессмертного. — Врёшь ты всё, голубушка! — сомневался Кощей, разглядывая портреты. — Эти красотки, поди, твои ровесницы. — Чтоб у меня язык отсох и очи повылазили! Зуб даю, что не вру! — побожилась ведьма, щёлкнув ногтями по зубу. — Ну ладно, поверю тебе. А взамен чего хочешь? — подозрительно прищурился Кощей. — Я, батюшка, с детства мечтала твою волшебную иглу увидеть и на Змее Горыныче полетать. А более ничего мне не надобно, — молвила Мелисандра, хлопая честными глазами, изображая простушку. На том они и поладили. Кощей был малый не промах, и свою иглу он не показывал никому, даже Василисе Прекрасной, в которую влюбился по уши как-то по весне. Природа тогда, казалось, шептала: «Умри, но влюбись». В каком-то из его сундуков завалялись яйца мастера Фаберже, усыпанные каменьями драгоценными. В одном из них хранилась старинная швейная игла. Её-то он и решил дать Мелиссандре во временное пользование — пусть потешится. Показав иглу, он пояснил, что она не только жизнь продлевает, но к чему не прикоснется, всё в злато обращает. — Так мои богатства и множились, — пояснил бессмертный хрыч и, отвернувшись, добавил: — В моих умелых руках. Мелисандра в его присутствии скоренько настрочила письма всем своим подругам, приглашая посетить царство Кощеево с целью приятно провести время в обществе гостеприимного хозяина и возможной перспективой стать хозяйкой его дома и царства. Письма были срочно отправлены с гонцами во все стороны. — Ну всё. Дело сделано. Теперича ждать будем, — весело подмигнула Мэл Кощею. — Иглу давай! Завладев драгоценной вещицей, Мэл первым делом воткнула её в притолоку над дверью, где жила. Так её ещё родная бабка научила, чтобы никакой лиходей не проник в комнату, где спит сладким сном девица. А желающих было много. Первым попытал счастья Кощеев повар, заявившись ночью под дверь светлицы. Марьюшка все глаза проглядела, высматривая любимого в окошко, не одну пару лаптей стоптала, бегая за околицу в ожидании ненаглядного супруга, обещавшего приехать на побывку из Дремучего леса. Однако богатырь не появлялся, а только слал берестяные грамоты с оказией. В них он подробно писал про военную тактику, дислокацию и диспозицию, а на словах просил передать, что любит. Крайний раз послание ей доставил бывший скорняк-лиходей, подлеченный Сэмом Смертоносным, но там было и вовсе ничего не разобрать — ни на словах, ни в самом письме. — Скотиной был, скотиной и остался, — причитала Марья Искусница, на глазах у которой Рамси с наслаждением дожевывал кусок бересты. В отместку за сожранное письмецо Марьюшка не отпустила Рамси назад к богатырям в Теремок, прозванный уже в народе Пьяный угол, а заставила его мять шкуры на новый тулуп для царя батюшки. В Теремке жизнь шла своим чередом. Утром похмелье, днём построенье, ну а вечером — проверка качества и безопасности эликсира «Птичка», конфискованного царём Робертом и временно оставленного для исследований под личную ответственность Сэма Смертноносного. Весь запас эликсира был с любовью, тщательнейшим образом продегустирован и опробован крепкими богатырскими организмами. Затем с грустью упакован в ящики для отправки царю Роберту. Время шло, а царь батюшка всё не присылал в Теремок возниц с лошадьми и подводами. «Видать, совсем забыл про нас царь Роберт в своём свадебном путешествии на «Лобстере» — вздыхали служивые. С этим обозом Григор собирался отправиться на побывку к жене, чтобы аккурат ко дню её рождения приехать к ненаглядной своей Марьюшке. Шла неделя за неделей, и Григорий не мог больше выдержать разлуки с любимой женщиной. Наконец, плюнув на всё, ушёл в самоволку, напоследок громко хлопнув воротиной, намедни восстановленного забора. Кощей давно не верил ни в какие-такие волшебные иглы и за пирами да забавами попросту уже забыл, где спрятана настоящая игла, дарующая и жизнь, и смерть. Долго, очень долго жил он на белом свете. «Всем я вроде хорош. Статью, ростом и умом — всем взял!», — разглядывал себя в зеркале Кощей. Зеркало хоть и умело говорить, но благоразумно помалкивало, уцелев лишь чудом после визита царицы Серсеи, которую только Квиберн считал первой красавицей. Внезапно из зеркала на него глянуло совсем чужое лицо с потухшими глазами и седыми волосами, редкими сосульками свисавшие на лоб. Хотя незадолго до кражи Василисы была на его голове модная стрижка. «Скоро у Маши день рождения, а я мало того, что в самоволке, так ещё и без подарка. Охапка лесных цветов — это как-то несерьёзно, — рассуждал Григорий, широко шагая по лесной просеке. — Не эликсир же ей было дарить, в самом деле. Хотя вещь забористая, да и бутыль потом под подсолнечное масло мог сгодиться». Весь в мыслях о жене и оставленном на её плечах хозяйстве, богатырь вышел на живописную полянку, где стучали молотки и летела в разные стороны стружка. Казалось, что вся поляна суетиться и хрюкает. Такую палитру звуков создавали три брата поросенка, опять строившие новый дом после того, как в старый врезалась баба Яга в своей ступе. «Больно хлипкий был домишко», — сказала она потом Сэму Смертоносному, оказавшему ей первую помощь после неудачной стыковки. — В этот раз все будет иначе! — подбадривая братьев, кричал в рупор Буратино, стоя на пне. — Веселее давайте! Раз-два! Навались! Бери больше, кидай дальше! Пока летит — отдыхай! «Тоже мне, руководитель, — скептически подумал Григорий, щёлкнув его по носу в знак приветствия. — Не иначе, как Варис поспособствовал такой стремительной карьере деревянного мальчишки, считавшего его своим учеником. А ведь недавно длинноносый промышлял по помойкам в стране Дураков, собирая цветмет по подворотням». — Смотри, Григорий, дом поросячий, как на дрожжах вырос. Трёхэтажный — это тебе не хухры-мухры! Каждому пятачку по этажу! — радовался Буратино, проверяя носом крепость стен и фундамента. Домик и впрямь высоко поднялся, аж крышей уперся в нижнюю ветку огромного дуба. — Дуб явно мешает вашей стройке, — ухмыльнулся Григорий. Тут в разговор встрял, по всей видимости, младший поросенок, похожий на покойного царевича Джоффри. Такой же рыжий и наглый, но без короны. — Папа давно работает над этой проблемой. Корни подрывает, но дуб, зараза, не падает. В корнях дерева копошилось свинское семейство: папаша свин и два его сыночка — вылитые папаша. Такие же чёрные и лохматые. «На царя Роберта похожи», — фыркнул Григорий, но вслух не сказал, опасаясь неадекватной реакции. Григория не даром в последнее время прозвали Добрым. И чтобы уже ничто не стояло на пути у поросячьего счастья, он поудобней ухватил ствол и, немного поднатужившись, вырвал злосчастный дуб из земли. — Радуйтесь, свиньи! — молвил он, отбросив в сторону дерево вместе с кроной, остатками корней и свинячим семейством. В образовавшейся яме показалась крышка сундука, немного подгнившая, но с ясно читаемым древним замысловатым рисунком на ней. — Вот так чудо! — хрюкнул папа свин, а два сынка радостно кинулись к добыче. Григорию никуда кидаться надобности не было. Молча поддав крышку пинком ноги, богатырь увидел большую штопальную иглу, ярко сверкнувшую на солнце золотыми гранями. — Это мой потерянный ключик, — с надеждой вякнул было Буратино, потирая вспотевшие деревянные ладошки. Однако надежда теплилась недолго, так как неожиданно для всех в Григории Добром проснулся доселе дремавший людоед. Хотя Буратино и не грозила опасность быть съеденным по причине его природной несъедобности, но богатырь так рыкнул и пустил из глаз огненные искры, что деревянный мальчик почувствовал — быть ему сожжённым, не отходя от сундука. Поэтому Буратино благоразумно оставил всякие претензии на клад, неожиданно вспомнив, что ключик он уже находил, но опять где-то потерял. Он с опаской поглядывал на хозяйственного Григория, который деловито обмотал драгоценную вещь куском брезента, сорванного с недостроенной крыши, и засунул сверток себе под мышку. — Увесистая, однако, штуковина. Тяжело будет Марьюшке с такой управляться, — сказал он компании строителей, заворожённо смотревшей на уплывавшее богатство. — Может, Джендри смастерит какую-то чудо-машину, — подобострастно заметил Буратино, прикрывая нос ладошками. — Летучий корабль он уже смастерил. Знатно полетали, — хмуро ответил Григорий, — Сундук дарю. С новосельем! — и зашагал дальше. Ведь время уже поджимало и желудок тоже. До Царской Деревни, где ждали его жена с сыном Ивашкой, было ещё далеко, а жрать уже хотелось. Григорий присел на пенек перекусить тем, что второпях прихватил с собой в стряпной на дорогу. Насладиться ароматной кулебякой в тишине и прохладе леса у него не получилось. Отвлекла какая-то возня в кустах. «Что за напасть такая — поесть доброму человеку не дают», — мрачно подумал Гришаня, пряча надкусанную кулебяку в котомку. Зашуршало совсем близко, и богатырь, не выдержав, раздвинул ветки. Среди высокой травы мелькали чьи-то лапы, копыта и хвосты. Приглядевшись, Григорий узнал своего давнего обидчика — Кота в Сапогах и младшего рыжего поросёнка, бегавших вприпрыжку друг за другом, размахивая орясинами. Судя по всему, они развлекались, играя в модную нынче забаву «Не догоню, хоть разогреюсь», придуманную царём Робертом, когда в зимний мороз он гнал войско Холодного Сосули за Стену. Кошак и поросёнок основательно вошли в раж. Это было видно по их взмокшим мордам и обломкам орясин, которыми они по очереди охаживали друг друга. Известный всем прохиндей Кот в Сапогах нынче был без сапог. Видать, новыми он так и не разжился. Прежние знаменитые сапоги остались в родовом замке Клиганов после его бегства оттуда, где их и сносил с превеликим удовольствием Сандор, истерев подошвы до дыр. Ну, как тут было не узнать эту наглую усатую морду при штанах и в шляпе. — Попалась, гнида пушистая! — заревел Григорий, выхватывая меч из ножен. — Сейчас ты у меня за всё ответишь. Натерпелся я через тебя, поганец, позору на свою молодецкую голову! Не было никаких сомнений, что котяра также его узнал. Вздыбив шерсть на загривке и приняв боевую стойку, он зашипел: — Накося, выкуси! — и метнул в Григория дубинку, привязанную к поясу полосатых штанов. Богатырь отразил кошачий бросок мечом, который мгновенно уменьшился в размерах и стал похож на кинжал, зажатый в кулаке ошарашенного Григория. — Ничего, киса, тебе и этого хватит! — крикнул он, устремляясь в погоню за хозяином полосатых штанов по некошеной траве. Но где там. Только кота и видели… Лишь ветер-озорник сдул с кошачьей головы шляпу, которая, зацепившись за ветку, дразнила Гришаню своим красным пером. Богатырь, недолго расстраиваясь, доел кулебяку. Затем умял несколько кренделей с маком, навернул пирог с капустой, и закусив курником, запил перекус крынкой козьего молока, но уже без всякого аппетита. — Жирновато молочко-то, — вздохнул Григор, лениво растянувшись на траве. Дубинка Кота в Сапогах лежала рядом с его котомкой, и Григор осторожно тронул её одним пальцем. Но чуда не произошло. Богатырь ухватил её посередине и толстым концом прикоснулся к пню, на котором только что перекусывал. Пень мгновенно ушёл под землю, как будто его никогда здесь не было. — Да, дела, — почесал могучую голову богатырь и ткнул в то место, куда пропал пень, другим концом дубинки. Пень вырос опять и превратился в пушистую елочку. Григор, не останавливаясь на достигнутом, ткнул дубинкой в меч-коротышку. Он тут же вернул свои размеры. Ткнул ещё, и меч стал размером с ёлку. «Великоват будет, — хмыкнул Григор и ткнул другим концом. — Ядрёны матрёшки! Так что хошь можно увеличить. Даже, хм… хотя у меня все органы в порядке. Ну вот и мне счастье привалило! Свезло, так свезло…» — размышлял Григорий, пряча нужную в хозяйстве вещицу в котомку. Остаток пути к родному дому он шёл молчком, боясь нечаянным громким словом выдать свалившееся на него счастье — обладать волшебной штуковиной. Притормозив у амбара, он коснулся иглы правильным концом, уменьшив её до нужного размера. «Что не говори, а в конце вся сила, если, конечно, он правильный», — рассудил богатырь, поглаживая волшебную дубинку. — Я на диете сижу, — сказала Мэл, рассматривая подносы с угощениями в руках полуночных гостей, переминавшихся у её порога. — Но можно и слезть. Хорошую компанию я люблю. В ту памятную ночь в комнате заезжей ведьмы собрались все работники Кощеевого пищеблока. За выпивкой с шутками и прибаутками время для них текло намного быстрее, чем обычно в ночную смену, среди чугунов и ухватов на кухне. Развесив уши, как портянки после стирки, все слушали рассказы Мелисандры про огненное божество из заморских земель. Ну, а когда красотка Мэл, войдя в раж, начала рвать подол своего красного сарафана из дорогущего асшайского шёлка на галстуки и повязывать их всем на шеи — в знак посвящения в тайное общество, то возбуждённая челядь вовсе сомлела от восторга. Забыв про конспирацию, о которой им талдычила Мелисандра перед своей вводной лекцией, как безумные, пустились в пляс, горланя: «Рглор, Рглор! Дай нам свет!» На шум явился Кощей, одетый в атласную белую пижаму в чёрных черепах, дивно переливающуюся при свете свечей. Мэл чуть губу себе не откусила от зависти и досады, что слишком поспешила с сарафаном. «Вот я дура! Ну зачем я поспешила сарафан весь изодрать… Он таких денег стоит, а я его на галстуки пустила… Ведь могла Кощея на обмен подбить. Он мне пижамку, а я ему роскошный сарафан для будущей невесты. Может, дело-то и выгорело бы. Тем более, что девицы со дня на день должны прибыть». — Прошу к столу, — пригласила она, прорабатывая в голове варианты обмена. — Что за шабаш тут у вас? — спросил подозрительно Кощей, усаживаясь в кресло, услужливо пододвинутое поваром. — Вроде праздников никаких нет на дворе? Барабашка, отвечай! — продолжил Кощей свой допрос, обращаясь к шеф-повару. Мэл поняла, что вечеринка может плохо закончиться, если кто-то вякнет о том, что все гости записались в члены секты Свидетели Рглора, возглавляемую лично ею. Списочек сектантов-новобранцев лежал прямо под скатертью. Но Барабашка оказался не дурак. — Ваше Величество, это мы торжественную встречу ваших невест репетировали. С речёвками, так сказать, — бойко соврал повар, не моргнув глазом. — Манерам обучались с этикетами, дабы в грязь лицом не ударить перед иностранными мамзелями. — Да-да! — поддакивала Мелисандра. — А также приодеть-приукрасить их надобно было. Я для такого дела даже сарафан свой заграничный не пожалела. Зато вон они теперь какие красавцы! Загляденье просто какое-то! К тому же я и любовный напиток уже приготовила, — прощебетала Мэл на ухо Кощею и умчалась на всех парах на террасу за бутылём огненной настойки, которую очень уважал её старый знакомец Торос. — Красавцы… Отворотясь, не налюбуешься, — хмыкнул хозяин. — Пошли все на выход и по рабочим местами, бездельники! — разозлился его Бессмертейшество. Поварских дел мастеров словно ветром сдуло. Вылетая за порог горницы в развевающихся красных галстуках, они на полном ходу бухались лбами кто в дверной косяк, кто в дверь. Кощею даже показалось, что из-под притолоки полетели искры. «Да и поделом им, все булки прошлый раз пожгли. Красавцы…» — проворчал он, выходя следом. Мэл наблюдала эту сцену, притаившись на терраске. Она увидела то, чего не заметили ни повар с поварятами, ни сам кощей. Игла, воткнутая в притолоку, светилась, словно светлячок в ночи, творя какое-то волшебство. Мэл это нутром почувствовала. Затем, толи со страху, толи от того, что опасность наказания миновала, хлебнула для храбрости «любовного напитка» и полезла доставать иглу. «Игла то не простая. Творит чудеса, да не в ту сторону», — подумала Мэл, все еще слегка ошарашенная от визита Кощеюшки. Смеркалось… — А не надо было чужую вещь тырить! — вдруг раздался звонкий девичий голос и прямо над ухом у колдуньи что-то просвистело. Мелисандра, кося левым глазом через правое плечо, увидела Арью — свою юную конкурентку по путешествиям и прыжкам через костры в высоту, а с ней целую толпу девок, непонятно как проникших на территорию царства Бессмертного. «Впрочем, не удивительно, ведь у него такой бардак везде», — подумала Мэл и, глядя на Арью сказала: — Не тырила я ничего. Сам дал — во временное пользование. — Отряд, стройся! — скомандовала Арья, засовывая Иглу в ножны, болтавшиеся на пеньковой веревке, обмотанной вокруг располневшей девичьей талии. «Однако отъелась артистка после нашей последней встречи», — удивилась Мэл. — Прошу любить и жаловать. Принцесса Акюдаг Змея Подколодная из Тридевятого царства, сестра Горыныча –. Царевна-лягушка Мираслава из Сероводья. Шахерезада Степановна из Учкудука. Марфушенька-душенька из Больших Петушков, — между тем представляла Арья сводный отряд розовощеких девиц, — Хотя ни за одну из них я не поручусь, окромя Марфушки. Её ни с кем не спутаешь: свекольный румянец, брови соболиные, за щекой фирменный петушок на палочке. Одним словом — королевна. Девки свататься шли, а Бабарихи на месте нет. Вот, пришлось мне… «Надоеда, — подумала Мэл об Арье, придирчиво разглядывала самовыдвиженок в царские невесты. — Девахи явно проигрывают в красоте и харизме моим подружкам, вероятно где-то заплутавшим. Но каков напор и стремление к простому женскому счастью!» — А это что за чудо такое кудрявое, — полюбопытствовала Мэл, принюхиваясь к полноватой претендентке на Кощеево сердце, и ткнула пальцем её в брюшко. — Да так вкусно пахнет?! Арья оттолкнула нахалку плечом, едва напрочь не дорвав остатки некогда роскошного сарафана, и рыкнула: — Не лапай! Этот Пирожок тебе не по зубам. Он от кредиторов и даже диетологов сумел уйти. — Переодевшись в бабский наряд?! Вот это маскировка на все случаи жизни! — восхитилась Мэл. Поклонница огня, костров и огненного зелья, уже прикидывала в уме, как обмануть и заманить компанию провинциалок в свою секту и внести их в заветный список, лежащий под скатертью, пополнив дурёхами ряды Огнепоклонников. Внезапно ее размышления были прерваны страшным воем, раздавшимся со стороны, куда недавно ушел Кощей, а перед тем умчались её гости в развевающихся красных галстуках. Сандор в темноте пробирался на огонек свечи и чьё-то бормотание, пока не споткнулся о сундук, ненароком придавив какого-то седого мужика, запустившего ручища в сокровища почти по локоть. — В бочке сорок ведер, в ведре шестнадцать кружек, а за одну кружку надобно отдать сундук. Не хватит, не хватит, — бормотал безумец голосом старого друга Кощея, ведя какую-то странную арифметику. Сандор от неожиданности чуть не выронил головешку, которой освещал себе путь, а заодно отпугивал крыс, норовивших схватить его за ногу. Кощей, казалось, не удивился внезапно появившемуся Псу, будто давно ждал его. — Ты, как всегда вовремя, верный друг, — пафосно сказал он, словно держал речь на слете нечистой силы на Лысой горе. — Я тут жениться собрался, да утратил жениховский вид. Срочно нужна живая вода, да боюсь, всей казны не хватит, чтобы ее достать. Ну и как я теперь выгляжу? — Ничего, привыкнуть можно, — ляпнул Пес, неуклюже попытавшись приободрить зачахшего товарища, и передернулся при упоминании о браке и о семейной жизни. Будь здесь сватья Бабариха, она бы враз растолковала жениху, что при таких-то сундуках со златом Кощей всегда будет иметь нужный вид в глазах невест. Сандор был далек от мудрых и глубоких познаний женских душ, но по части мужских он был первым душеведом. Поэтому, хлопнув Кощея по костлявому плечу, по привычке предложил: — Так давай я сгоняю за живительной влагой в Теремок. Авось поможет. — С тобой пойду, — сказал Кощей и попробовал встать, но ноги, когда-то резвые, не слушались его. — А в пекло все! — в сердцах выругался Сандор, разозлившись такому физиологическому сюрпризу. Богатырь, недолго думая, высыпал из сундука монеты, усадил в него старика Кощея и, взвалив на спину, двинул на выход из царства, прихрамывая и косолапя, словно медведь. Видимо, крысы все же успели покусать пятки. — Развел ты тут, друже, крысятник, а еще жениться собрался. Посиди покуда в сундуке, а я на кухню заскочу, — сказал Сандор бессмертному бедолаге и уковылял за провизией. Однако разжиться харчами в дорогу не удалось. На кухне и в печи — хоть шлемом покати, а в хлебном ларе — мышь уже верёвку намыливала. Зато чуткое ухо вмиг услышало, а смекалка не подвела, и Пёс сразу же оценил обстановку, царившую за стенами некогда хлебосольного пищеблока. Шум, гвалт и женские визги ему сразу не понравились. Из-за чего разгорелся сыр-бор, он не понял, но вмешиваться в бабьи разборки богатырю совсем не хотелось. Вовремя вспомнив, как маменька кричала отцу, таская соседок за косы: «Бабы дерутся, мужик, не встревай!» «Влезешь, так запросто можно прослыть женоненавистником или, того хуже — дамским угодником. Тут уж середины точно не будет! Сами разберутся, а мы уйдем налегке, без лишних проблем!» — пробормотал Сандор, ковыляя потихоньку обратно. Между тем переполох в Кощеевом царстве вызвала Яга в ступе, как всегда, пролетавшая мимо. — Нам тут невест и без тебя хватает, — хотела спровадить ее Арья. — Пролетала мимо, вот и лети своей дорогой! — Я дама замужняя, — гордо ответила Яга, показав потрет Тормунда во всю грудь. — Вот это красотища! — завистливо воскликнула Мэл, прищёлкнув от восхищения языком и всеми пальцами, блеснув перстнями. Супруга Тормунда зыркнула на неё: — Да, красавец, — и, запахнув грудь, посоветовала завистнице: — Рот захлопни, не то простудишься. Далее, не вылезая из ступы, словно с трибуны, продолжила свою речь: — Люди добрые! Они уже идут сюда. Стену проломили! — Да кто? — спросили все невесты разом. — Кто-кто… Дед Пихто в розовом манто… Народ замер, разом онемев от неожиданного ответа. — Да ладно, шучу, — успокоила Яга и пояснила: — Заграничные невесты Кощея! Вот кто! Раньше они там у себя по заграницам тихо сидели, надеясь, что он их когда-нибудь похитит. Ждали своей очереди, так сказать. Теперь, после указа царя Роберта, потеряли всякую надежду, вот и поперлись. — Конкуренток заграничных нам тут не надобно! Своих — воз и тележка! — Пускай проваливают! — Правильно! Гнать их поганой метлой! — Ишь ты, губу раскатали на нашего Кощеюшку! Самим надо-о-о-о! — голосила нахрапистая Марфушка громче всех. — За женское счастье надо бороться всеми средствами и ни перед чем не останавливаться! Надо их для начала напугать и чего-нибудь сжечь! Например, забор, — внесла предложение Мелисандра, с трудом перекричав уже осипшую Марфушку. Предложение было принято единогласно. Для начала сжечь забор, дабы отпугнуть и не допустить вторжения столь опасного контингента. Между тем, в Царской Деревне вовсю шла подготовка не только ко Дню Рождения Марьюшки, но и к юбилею их совместной жизни с Григором. Сама виновница предстоящего торжества очень кручинилась по поводу отсутствия любимого мужа, не зная, какую из его любимых кулебяк состряпать. «Испеку все, очень он их уважает. Да ещё расстегаев с шанежками!» — решила Марьюшка. Засучив рукава, она принялась за дело: месить, варить, парить, жарить, чистить, резать и крошить, поджидая своего оголодавшего на казённых харчах Гришеньку. Григор был совсем недалеко. Он ещё с вечера затаился в овраге и ждал начала торжества, решив эффектно явиться прямо к накрытому столу, а заодно проверить — не усядется ли кто на его место рядом с женой. Ведь Григорий всегда был умен, просто виду не подавал. Сватья Бабариха тоже старалась. Поскольку сватать здесь ей было некого, то она день и ночь хлопотала о подарке, одолевая кузнеца Джендри вопросами о глубине, длине и ширине корыта, заказанного ею для молодых. — Сынок, ты уж сваргань посудину поглубже да поширше. И про длину не забудь. Не окороти, случайно. Тот в ответ только ржал, как молодой конь, представляя в корыте Григория-доброго с букетом цветов. Но однажды терпение его лопнуло, и увесистый молот полетел прямо в голову любопытной свахи. — Попал! — ужаснулся кузнец. — О!!! Я вспомнила! — простонала Бабариха, потирая лоб, и велела срочно отнести ее к воеводе. В корыте и понесли. Рамси по совету Сэма Смертоносного проходил усиленный курс трудотерапии. В связи с этим он от зари до заката пребывал у всей деревни на подхвате — сбегать туда-сюда, принести-отнести и остальное по мелочи. За это его кормили-поили и за ухом иногда чесали. Именно в этот злосчастный день он числился за кузнецом… Рамси без промедления схватил корыто спереди, велев Бабарихе успокоиться и не пинать его ногами, а Джендри впрягся, как в плуг, сзади. Не сговариваясь, они во весь опор побежали прямиком к избе воеводы. Внезапно Джендри приметил, как белый тулуп Джейме мелькнул возле плетня, но совсем, с другой стороны. Несуны резко развернулись и на всех парах помчались за воеводой, скрывшегося в палисаднике Григоровой избы. Взметая пыль, они ворвались сначала на Марьино подворье, а затем и в избу вместе с Бабарихой в корыте. «Воевода всегда был не дурак выпить и закусить, а тут такой случай. Конечно, где ж ему еще и быть, — рассуждал Джендри на бегу. — Ну и хорошо. Два дела враз сделаем: Бабариху к воеводе притащим, а заодно и подарок доставим». «Картина, представшая пред очами вбежавших, открылась совсем нерадостная и даже удивительная», — описал открывшееся зрелище Нестор-летописец, прибывший намедни в Царскую Деревню из Лунных Врат. — «На столе, среди множества запотевших бутылей с кристально чистым самогоном, гуся в яблоках, почек заячьих верчёных, голов щучьих с чесноком, икры свекольной и прочих солений и варений, точно в центре стола, вместо селёдки под шубой, лежал какой-то старец под белым тулупом. Из-под одеяния видна была только седая голова. Надо сказать, что воевода очень редко снимал свой тулуп, нося его круглый год: и зимой, и летом, из-за чего и получил прозвище Джейме Белотулупный, и тем более укрывал им кого бы то ни было…» «Видать, важная птица!» — смекнула Бабариха, покидая подарочное корыто, а приглядевшись, узнала Кощея. — В Теремок я его нес подлечиться, — рассказывал Сандор собравшимся. — А он мне всю дорогу гундосит про пироги. Видать, бредить начал. Сядь да сядь на пенек. Съешь да съешь пирожок… Вот меня ноги на запах Марьиных пирогов и принесли. — Судя по всему, оголодал, сердешный, — вдохнула Бабариха, склонившись над Кощеем, опять забыв про донесение. — Да и холодный он часов как пять, — заключила сваха, глянув на часы с кукушкой. — Должно быть, помер. Рамсик жалобно заблеял, видимо, от стресса. — Похороним по-людски. Хоть и злодей, — сказал воевода, стягивая тулуп с представившегося. — Переодеть надо. Не в пижаме ж его в последний путь провожать, — засуетилась Бабариха, увидав богатое исподнее. — У него с собой больше ничего нет. Всё добро дома осталось, — сказал Пес и начал было раздеваться. — Не надо нам тут стриптизов заграничных! — всхлипнула стыдливо Марья и, оттолкнув деверя, скрылась за дверью. Через некоторое время она появилась с белой рубахой в руках. Рубашка была сплошь вышита райскими птицами, а на груди и по вороту красовались алые витиеватые вензеля ГД. Сандор сразу догадался, что это и есть та самая знаменитая чудо-рубаха, бывшая на слуху у всего гарнизона Теремка. Рамси давно уже всем разболтал о Марьюшкином подарке Григорию, а заодно проболтался, что все остальные рубахи были им однажды разодраны и пожеваны, когда свежевыстиранные сохли на солнышке. Богатырь Григорий, узнав об этом, только из человеколюбия и по доброте душевной не обломал ему рога за такую службу, а лишь дал пинка под зад и наказал в Теремке больше не появляться. А Сэм Смертноносный кричал ему вдогонку: — Труд сделал из обезьяны человека! Трудотерапия тебе поможет! Но делать нечего. Обрядили… Казалось, Кощей даже немного помолодел в новой рубахе. Ведь недаром сама Марья-Искусница такое чудо пошила и вышивкой с любовью изукрасила. Воевода не стал тянуть время и предложил присутствующим сразу это дело обмыть, пока похоронная команда не подоспела. Помянуть, так сказать, Бессмертного, а заодно и «вздрогнуть» за здоровье и День Рождение хозяйки дома. Григорий, прикрыв голову лопухом ради маскировки, и чтобы солнце не напекало макуху, с удовлетворением наблюдал из оврага, как на их с жёнушкой праздник собираются гости. Манящий запах Марьиных пирогов плыл по округе, дразня желудок и вызывая обильное слюнотечение, чем мешал наблюдению. Но Григорий крепился. Наконец, начали прибывать гости. Первым явился Сандор с большим сундуком за плечами. «Видно, знатный подарок принес братишка», — почти с нежностью подумал Гришаня, в очередной раз сглатывая слюну. Вторым прибыл воевода, а следом за ним прискакали Рамси и кузнец Джендри с Бабарихой в корыте. «Ну похоже, и мне пора к столу, пока меня комары не сожрали, а гости все пироги», — смекнул богатырь, покидая укрытие. — Пока гроб не готов, пусть Бессмертный в уголочке на сундуке посидит. Чего ему лишнее место на столе занимать, — командовал воевода, усаживая покойника на сундуке. — Ишь, какой нарядный. Как живой в этой рубахе. — И стопочку ему налейте, да рядом поставьте, как положено по обычаю, — устроившись за столом, советовала Бабариха, придвигая к себе поближе жареную уточку. Тут все как-то сразу засуетились, кинулись рассаживаться за столом, наливать и накладывать угощения. Хозяйка дома на минутку присела на сундук, аккурат рядом с Кощеем. Непьющая Марьюшка, уставшая от хлопот и переживаний, к тому же не выспавшаяся, сомлела с первой стопки. От запаха самогона и медовухи её повело, и, склонив голову на белое плечо Кощея, она уронила горькую слезу прямо на рубаху, не дождавшуюся своего настоящего хозяина. Гости только успели поднять налитые с верхом стопки, а Джейме открыл рот, собираясь произнести тост за радушных хозяев, как на пороге появился Григорий. Закрыв собой дверной проём, он в одной руке держал дубинку, а в другой сжимал что-то острое — ярко блестевшее на солнце. С ходу оценив ситуацию, Григорий взревел и с разбегу от порога ринулся к сундуку с сидевшей на нём «влюблённой парой». В три шага преодолев расстояние до Кощея, он вонзил ему в грудь огромную иглу — прямо в алый вензель ГД, со словами: — А вот тебе жена и мой подарочек! — Ну, началось, — сказал Сандор. — Это ещё цветочки! — орал Григорий, размахивая волшебной дубинкой, нервно оглядывая остолбеневших гостей. Бабариха от неожиданности чуть не подавилась уткой. Но тут же, с перепугу, почуяв недоброе, она закусила удила и бесстрашно встряла, беря инициативу в свои руки, пока остальные приходили в себя. — Точно-точно, Гришаня, а Ягодка к нам уж на подходе! Григорий перевёл подозрительный взгляд на героическую бабу и сурово прошипел: — Излагай, старая! Бабариху с перепугу как прорвало. Она начала рассказывать всё, что помнила и успела забыть, рассказав всё как на духу: про проход в Стене, о котором предупреждал Берик, о заграничных принцессах, затеявших охоту на Кошея Бессмертного; о Неде Северном, что не один год талдычил, что, мол: «Беда близко!» — размахивая голубыми розами перед сизым носом Царя Роберта. — Заграничные фифы уже прошли! Они близко… — закончила свою речь сваха, с тревогой глядя на Григория. Джейме махнул рукой: «Будь что будет!» — и намахнул очередной стакан самогона. Затем, придвинув к себе миску холодца, подёрнутого сальцом, будто инеем, да хрена ядрёного, произнёс: — Нед этот вечно об шипы кололся, вот и нес всякую пургу, — воевода обильно намазал тёртым хреном холодец и, подняв запотевший стакан, добавил: — А нам что, баб каких-то пугаться? Так мы им только рады! Ваше здоровье! — С невестами своими я сам разберусь, — молвил вдруг покойник, не вставая с сундука. — Ой!!! Мамочки, живой! — заголосила Бабариха, не зная, толи радоваться, толи бежать куда подальше. — Тихо, старая, Марьюшку разбудишь, — неожиданно ласково сказал Кощей, блеснув молодыми, как прежде, синими глазами из-под черного волнистого чуба. — Я ж Бессмертный. Не забывайте об этом никогда, — продолжил он, вставая с Марьей на руках. — За воскрешение! — обрадовался Белотулупный и, накатив вдругорядь, смачно захрустел малосольным огурцом. — Гришаня, тут такое дело вышло! Ты только послушай! Воевода был знатный рассказчик. Придвинув к себе штоф, он, отчаянно жестикулируя стаканом и огурцом, во всех подробностях рассказал: про Сандора и про мёртвого Кощея в сундуке, про пижаму и рубаху, перемежая рассказ междометиями: Чёрт! Ого! Ничего себе! Вот это да! Вот те раз! Капец! Батюшки! Опля!.. И слава Богу. «Трындец, — подумал Сандор, глядя на Кощея. — Опять на любимые игрушки брата покушаются точно, как я когда-то в детстве». Пес вздохнул и, жуя очередную ватрушку, отвернулся к окну, внимательно разглядывая плетень с развешенными на нём горшками и махотками, как будто никогда их раньше не видел. «…Но минут через пять там случилось действительно нечто удивительное…» — напишет потом пресловутый Нестор-летописец. Из-за самого большого горшка, сохнувшего на плетне, неожиданно выглянула какая-то рогатая образина с противной рожей. Сандор сначала подумал, что это Рамси выскочил на улицу проветриться, но нет: тот был в комнате и с упоением уплетал печеные яблоки, когда-то украшавшие жареного гуся. Рамсику лечение шло явно на пользу. Он больше не встревал в чужие дела — своих хватало. Кощей уже совсем ожил и, усадив Марью себе на колено, поднимал уже далеко не первую стопку за ее здоровье, за своё и всех присутствующих вместе и по отдельности. Воевода едва успевал наливать. Кузнец переводил глаза с Кощея на Григора. Бабариха задумчиво жевала вторую уточку. Григор делал вид, что ему, дескать, все равно, что тут твориться, и лишь искоса поглядывал на Марьюшку. Именинница тихо посапывала у Кощея на груди, на разукрашенной рубахе. Бессмертный пил и ел «не в свой рост», соревнуясь с воеводой, а Григор наливался ядовитыми чувствами, наблюдая это безобразие и поругание его, как богатыря и супруга. Уж это Сандор знал наверняка. Обстановка явно накалялась, и скандал походу назревал не шуточный. Между тем за плетнем уже выстроился целый отряд непонятных существ. Сандор метнулся к двери и запер ее на засов. — Правильно, — сказал воевода, — Гостей нам больше не надо. Сами все съедим и выпьем. — Там такие гости! Как бы нас не сожрали, — хмуро сказал Пес, выглядывая в окно на другую сторону дома. — Мужики, похоже, нас окружили, и их тут немерено, — добавил Джендри, оторвавшись от скамейки и от курицы. Оценив обстановку за окном, он запустил в одного из визитеров куриной костью и шустро закрыл окно наглухо ставнями. — Да уж, — крякнул воевода. — Отметили! Рамсик радостно заблеял. Молчал один Кощей. Григор, видимо, созревший для решительных действий, со словами: — Крепись, старая! — двинул Бабариху дубинкой по широкой спине. Сваха тут же стала ростом с Дюймовочку. — Что за фокусы! — возмутился Джейме, чуть не вывалившись из тулупа. — А ты будешь Мальчиком-с-пальчиком! — ответил Григор, треснув воеводу от всей души тем же концом. — Опля! Опля! — помахав еще немного над остальными, Григор встал на четвереньки в углу и позвал, склонившись к самому полу: — Эй, мышка-норушка, Серенькое ушко! А ну выходи! Семейство Клигана-старшего подкармливало шуструю мышку в зимнюю пору — в голодное для зверюшек время. Серка помнила добро и незамедлительно явилась на зов. — Веди всех гостей и Марью своими тропами куда подальше отсюда, — велел ей Григор, поднимаясь с колен. Мышка удивлённо глянула на невесёлых подвыпивших человечков и только хвостиком махнула, указывая путь. Кощей дунул в лицо спящей Марьюшке, и она проснулась в тот же миг. — Ну и перегарище, — проворчал Григор. — Мертвого на ноги поставит. Марьюшка озиралась по сторонам, не понимая, где она находиться и почему лавки и столы вдруг стали такими большими. Кощей прикоснулся к месту, где была воткнута игла, и вновь стал прежнего роста. — Я сам себе волшебник! — зло сказал Бессмертный, направляясь к двери. Засов, по кощееву веленью упал, и дверь услужливо распахнулась. — Тоже мне, воин! У тебя даже меча нет или хотя бы дубины! — изумился Григорий кощеевой дурости, когда тот без разведки попёр на неизвестного врага. — Не иначе, как с пьяных глаз. «…Богатырю страсть как хотелось показать этому заносчивому охотнику до чужих баб, что он тоже кое-чего может. Не в смысле баб… а то, что он тоже может их спасать», — отметил Нестор Летописец, описав позднее произошедшие события в своей Летописи, написанной им второпях и буквально на коленке. Поэтому, как только они вышли во двор, Гришаня со всего маха долбанул по плетню дубинкой, и тот взмыл до небес. Гриша аж присвистнул. Незваные визитёры, державшиеся за него когтистыми синими руками, от неожиданности посыпались вниз, как ягоды с куста. Одного пролетающего Кощей ловко подцепил когтем длинного музыкального пальца за шкварник прямо в полете и теперь очень внимательно разглядывал его со всех сторон. — Что твой знакомец? — полюбопытствовал Григор, не сводя глаз с плетня. — Гляди-ка, высотища какая! — восхищённо молвил витязь и, ткнув пальцем в небо, горделиво изрёк: — Стена, Стена-а… А у меня — Плетень! — А у меня неожиданность… Оказывается, дальняя родня ко мне пожаловала, хотя я и не звал! — прорычал удивлённо Кощеюшка, словно сумеречный кот-людоед, увидев лютозайца, и повесил обмочившегося со страху гостя для просушки на сучок, торчавший из плетня. — Какие же мы дальние? Все как один дядья твои троюродные да четвероюродные с пятиюродными племянниками, а я муж свояченицы твоего шестиюродной деда по материнской линии. Ближе нас у тебя родни, почитай, и нет! — верещал родственник на сучке. — Дал бог родню, — проворчал Кощей, глядя на сродственника. Тот немного ножками посучил, да и притих, обсыхая до следующей сказки.