***
Плетень выглядел вполне надежной защитой от врагов, обступивших со всех сторон дом Григора, и вселял надежду, что синеглазые хмыри его никогда не преодолеют. — Время мы выиграли. Теперь надо пленника допросить. А то, что он, тут зря место занимает… — сказал богатырь Кощею, который, казалось, и не слушал его вовсе, а беспечно любовался небесами. Григор задрал голову, но, ничего там не заметив, покачал головой и направился к избе, негромко пробормотав: — Ну, ты постой пока, а я пойду в печке угольков пошарю. Пощекочу горяченькими гада. — Ну и методы у тебя, — похрустывая пальцами, совершенно серьёзно заметил Кощей. Не успел он договорить, как откуда-то с небес на плетень и висевших на нём врагов, и тех, что были за ним, обрушился огонь. Григорий замер на месте. «Чур меня!» — прошептал богатырь, сделал заклятье и на всякий случай перекрестился. Чуть изменившись в лице, он оглядывался по сторонам, теряясь в догадках, что за катаклизма такая сейчас приключилась. Протерев глаза от копоти и проморгавшись, он среди пыли и дыма внезапно увидел старинного приятеля Кощея — Змея Горыныча. — Прилетел наконец-то! — радостно крикнул Кощей, махая рукой трехглавому чудовищу, устроившемуся на останках плетня. — А как ты его вызвал?! — только и сумел вымолвить Григор, переведя глаза с Горыныча на Кощея. — А тебе, мужику-лапотнику, об этом знать не положено. Будешь много знать, быстро состаришься, — насмешливо изрек Бессмертный. — Это кто это здесь, лапотник? Я богатырь помазанный! — вдруг взъерошился, обидевшись, Гришаня. — Понаехали тут в сундуках! Хозяйство всё порушили. Горыныч, пуская из ноздрей дым колечками, синхронно развернул головы и удивлённо уставился на ершистого мужика. Немного помолчав, кивнул на Григора и поинтересовался у Кощея, тем самым подлив масла в огонь: — Это чего за чудик? — Чудик?! Кто чудик? Я чудик?! — Григор аж чуть слюной не захлебнулся от возмущения. И тут его понесло: — Нет, вы только полюбуйтесь, люди добрые! — неизвестно к кому обращаясь, неистово жестикулировал руками Григор. — Лапотник! Это я-то лапотник! Один напялил мою рубаху, не разу ненадёванную, к жене моей приставал, жрал-пил в два горла. Размахивая руками и дубинкой во время своей пламенной речи, Григорий невзначай огрел ею визитёра, висевшего на остатках плетня. Тот негромко ёкнул и укатился куда-то в кусты. Всё произошло так быстро, что никто не заметил его пропажи. Горыныч с Кощеем во все глаза смотрели на Григория, расходившегося всё более: — Другой чуть хозяйство моё не сжёг. Всё подчистую! Так теперь ещё и хозяина хулят! Богатырь Григорий был человеком вспыльчивым, но лишь тогда, когда плевали в его ранимую душу. А так как Гришаня был роста огроменного и силы недюжинной, то охочих плюнуть в неё практически не находилось. Но в этот раз Григор не на того нарвался. Нашла, как говорится, коса на камень. — Богатырь? Сначала посиди на печи тридцать лет и три года, а потом посмотрим, какой из тебя богатырь получится, — сказал Кощей, сверкнув глазами. Гришаня, не успев опомниться, оказался вдруг на этой самой печи, но почему-то в избе Сандора. Видать, ошибся лиходей с траекторией полета, не рассчитав массу богатырского тела. — Сиди там, ножками болтай, а не языком! — крикнул Кощей ему в окно, пролетая мимо на Горыныче. «Пинка бы тебе хоть ворвать…» — вслед ему подумал Григорий, чувствуя, что ноги отяжелели и пальцы на них еле-еле шевелятся, хотя в руках силушка осталась. Оглядевшись по сторонам, а затем свесив голову с печи, Гришаня аж обомлел от счастья, увидев царский трон. «Опаньки! Видать, царь Роберт так спешил в свадебное путешествие, что забыл приказать отправить его обратно во дворец! — радовался переведённый на инвалидность богатырь. — Эх, была не была!» Григор, не мешкая, кулём свалился вниз и ужом пополз к трону, стоявшему между двух печек.***
Григорий целеустремлённо полз, с одной стороны надеясь на удачу, а с другой — твердо веря в непоколебимую силу воли царя-батюшки, пообещавшего на свадьбе принародно Лианне бросить пить и с девками озоровать, то бишь хороводы водить. Добравшись до цели, он пошарил под нижней ступенькой трона и выдвинул из-под нее деревянный ящик, в который была упакована первая пробная партия эликсира «Птичка» из Теремка. С замиранием сердца он откинул крышку… И — о чудо! Несколько запыленных, но полных бутылочек приветствовали героя радостным звоном. Григору этот звон показался прям колокольным! «Это просто счастье какое-то!» — порадовался он от души за успех своей миссии и волю царя-батюшки. Сорвав сургуч зубами, он глотнул сразу полбутылки и почувствовал прилив сил, но сумел вернуть к жизни только большой палец левой ноги, немедля почесав им пятку правой. Григор понял, что необходимо продолжать лечение, но опасался передозировки и возможных побочных явлений, о которых предупреждал лекарь Сэм Смертоносный, своим лечением отправивший на тот свет уже ни одного Иного, за что и получил прозвище. Григор был упрям и настырен, поэтому он нисколько не сомневался в успехе своего дела и даже не думал терять надежды, что в конце концов победит заклятье бессмертного пакостника. «Сильно Кощеево заклятье. Придется долго лечиться», — вздохнул богатырь, усаживаясь удобней на троне.***
— А может, я зря твою родню попалил… — сомневался Горыныч, нарезая уже пятый круг над Царской Деревней. — Может, они к тебе на свадьбу шли. А Кощей? — Да какая там свадьба. Я невест ещё в глаза не видел. Ясный перец — за данью они шли к Роберту Бородатому. Потом пироги унюхали, ну и на меня случайно наткнулись. Видать, заодно решили потрясти, так сказать, по-родственному. Ну, а со мной, сам знаешь — где сел, там и конечная. Горыныч согласно кивнул головами, то ли зная норов Кощеевых родственников, то ли нрав Кощея. Сделал последний разворот и, набрав высоту, скрылся за горизонтом.***
Деревня между тем горела. К причалу прибыл «Лобстер» с царём-батюшкой на борту. Никто его не встречал, кроме тревожного набата на деревенской каланче. Вдоль реки наперегонки носились бабы и мужики с вёдрами, совершенно не обращая внимания на вернувшегося из круиза государя. Путешествовали новобрачные инкогнито, чтобы никто не мешал их счастью. В целях маскировки Роберт в первом же порту купил себе белобрысый парик с дредами. Но его всё равно узнавали по характерной чёрной бороде, торчавшей лопатой из-под парика. Поэтому было принято волевое решение сбрить бороду, дабы не нарушить конспирацию. Чем он весьма обрадовал Лианнушку, ходившую от его колючих нежностей день-деньской с компрессами на распухшем лице и дёргавшимся глазом. Роберт топтался на палубе, теребя модные дреды и нервно вздыхая, он скрёб щетину на щеке, наблюдая за суматохой на берегу. Команда, не теряя времени и присутствия духа, быстро пришвартовалась, и царь первым сбежал по трапу, по привычке прихватив молот. — Кто бил тревогу? — крикнул Роберт пробегавшей мимо испуганной толстухе. — Что тут за бардак твориться?! Толстая Уолда, до этого молчком бежавшая, с коромыслом на мягком плече, мельком глянув на Роберта, дальше припустила галопом и с истошным криком: — А царь-то ненастоящий! Царь без бороды! «Никак горим… Надо трон спасать!» — быстро смекнул Роберт и стремительной походкой зашагал к избе Сандора. На ходу он пытался пристроить на подбородок парик с дредами: «Хоть какая, но всё же борода…»***
Григорий сидел на троне в позе какого-то грековского мыслителя и грустно жевал пироги, щедро поставляемые печкой, обретшей наконец-то благодарного едока после длительного простоя. Глядя в окно и на свои неходячие ноги, Григорий тяжко вздыхал, представляя Марьюшку в мышином царстве. «Что же теперь с ними будет в таком виде? — в какой раз судорожно всхлипывал он, представляя одну картину страшнее другой. Вдруг за окном мелькнул чей-то силуэт. «Ну вот и подмога!» — пронеслось в его большой лысой голове. Но тут же он с ужасом узнал царя-батюшку с молотом в руке, ругавшегося на чём свет стоит. Григор нервно заерзал на троне. — Ну всё. Погибель моя пришла. Помнится, он воеводу так отделал за то, что он по пьяному делу лишь на ступеньку присел! Куда же мне теперь деваться, богатырю обезноженному, да ещё и дезертиру? — в испуге простонал он, резво сползая со злосчастного трона. — Ползи сюда, Гришаня! — позвала вдруг печка, с нарисованным на ней портретом Сансы. — Что, прямо в пекло? — обалдел богатырь, покрывшись испариной. — Но не в седьмое же! — увещевала печка. — А что, у тебя выбор есть? Потом ещё благодарить будешь. — Если жив, останусь… — с сомнением буркнул Гришаня. — А ты, милок, не сомневайся. Хватит уже ломаться, как девка красная. Лезь давай! — скомандовала печь. — Эх, была не была — двум смертям не бывать, — прошептал Клиган и, отодвинув заслонку, замер от неожиданности. — Эх ты, мать честная, курица лесная! Да тут прямо хоромы каменные! — присвистнул он, заглядывая вглубь. Внутри была чистота. Ни сажи тебе, ни копоти. А запах какой дивный, духовитый. Григорий живо огрел себя дубинкой и проворно вполз в теплое печкино нутро. — Ничего себе… Да тут жить можно, и клопов вроде как нет, — заметил он удовлетворённо, оглядывая своё убежище. — А это чья тут маленькая кроватка с пуховыми подушками и соломенным матрасом примостилась в уголке? Пожалуй, прилягу, — потянулся Гришаня. — Вымотался я сегодня. — Погоди. Не торопись… — шепнула печка. Дверь слетела с засова, и на пороге возник царь-батюшка с молотом и развевающейся от возбуждения бороде. Он, звучно принюхиваясь, зорко оглядел горницу. Не обнаружив никаких следов возгорания, тления и гари, облегчённо выдохнул и рванул к печкам, между которыми в целости и сохранности стояло царское седалище. Роберт плюхнулся на трон и, обмахиваясь ватного цвета дредами, радостно воскликнул: — Ух ты! Мать пресвятая, уцелел трон мой! Удовлетворённо поёрзав пятой точкой на царском сидении, он принялся за свой образ. Завязав для надёжности временную бороду парой дредов на затылке, чтобы не сваливалась, пробормотал себе под нос: «Ничего… Борода — не голова, отрастёт. Будет черная да шелковистая, не то, что старая — свалялась, как валенок. Подданных, однако, тоже негоже пугать. Пусть обвыкнуться сперва к моему новому обличью, а то с горяча не признают родимого государя, да и поднимут сдуру на вилы, как самозванца. Тьфу-тьфу…» Переведя дух, царь нагнулся и заглянул в секретный ящик под ступенькой. Несколько раз пересчитав запасы эликсира, он обнаружил среди опечатанного сургучом конфиската одну пустую бутылку. Царь поскрёб бороду и ненадолго задумался, глядя в потолок. Посидев чуток в раздумьях, он глянул на ступеньки трона и разразился бранью: — Опять воевода к трону подбирался? Всё ему неймётся, скотине. Увижу подлеца, в бочку с солониной законопачу и к сестрице с Шерханом отправлю. Пусть поплавает! Григор от таких слов совсем сомлел, притаившись в печке. — Ох, спасибо тебе, родная! Выручила! От смерти лютой спасла! — А то! — вздохнула печь. Вдруг кто-то начал щекотать ему пятки. — Не озоруй, пришибу! — прорычал Григор, безуспешно пытаясь пнуть шутника. В ответ ему лишь захихикали — по-детски беззаботно и звонко. — Не волнуйся, папа. Мы вас с печкой вылечим! Перед Григорием стояла Дюймовочка, с которой он был теперь почти одного роста. «Да, видать, переборщил я с дубинкой! Уже даже Тирионова дочь за папу принимает». — Лечи, малая. Как Роберт уйдет, вылезу, дров вам наколю, — сказа богатырь, чтобы уж совсем не ударить в грязь лицом и как-то в будущем расплатиться за лечение. — Нам дрова не нужны. Печка у нас самобранка и на полном приводе, — пояснила девочка, продолжая щекотать пятки мягким перышком. — Про скатерть-самобранку слыхал, а вот про печку-самобранку нет. Чего сильно браниться? — усмехнулся Григор. — Не печка — тятенька Тирион, а печка добрая. Я уже месяц как в ней прячусь, сбежав от папеньки сатрапа. Тирион-царевич мне с Ивашкой любиться запрещает, говорит, что мала еще. А я ведь только ростом маленькая, а так-то ко мне давно женихи сватаются, да и Ивашке уже скоро шестнадцать. Дядечка Григор, любим мы с Ивашкой друг друга, да только в росте соответствия нету. Помоги нам, пожалуйста! Ты ведь волшебной дубинкой владеешь, я сама видела. Сделай меня большой, под стать Ивашке. — Сделаю! Слово даю! — пообещал растроганный до слёз Григор. — Эх, как года летят. Так, глядишь, вскорости и дедом стану. — Станете, обязательно станете! И встанете! — обрадовалась Дюймовочка. Лечили его в основном птичьим пометом, который в избытке поставляла знакомая ласточка через печную трубу, делая примочки и компрессы. — Чего-то больно воняет, — морщился Григорий, разглядывая сомнительного вида припарки. — Это так и должно быть! Значит, действует. — ворковала Дюймовочка, стараясь пореже дышать.***
Царь Роберт, между тем, уходить из избы никуда не собирался. Так и правил, сидя меж двух печек, один без воеводы, выдумывая все новые и новые стратегические планы по защите столицы Вестероссии от Синемордых страшил. Думал он над этим три дня и три ночи, пока не осенило. — Новую Стену будем строить! Вокруг Царской Деревни! — огласил он последний указ, страшно довольный своей изобретательностью и недюжинным умом. — Государь, камня осталось мало. Весь, почитай, в пристань вбухали. Если только Медную гору развалить, — предложил Тирион, временно исполняющий обязанности главного королевского советника. — Цыц, дурак! А печки на что? У нас этого добра, ну просто завались. Вон у Сандора аж две! Щас я ее молотом! ¬– вскинулся Роберт. — Не дамся! — взревела печка и, захлопав заслонкой, по старой памяти рванула прочь из избы. В деревне происходило странное явление: по улицам, дымя трубой, мчалась печка, не желавшая ни останавливаться, ни тормозить, несмотря на оравшего на всю деревню царя: — Стой, окаянная! Куды тебя несёт! Прика-азы-ваю! Но от этого ора она лишь прибавляла ходу. Печка мчалась во весь опор, как пришпоренная, обгоняя и подрезая всех на своём пути, сигналя заслонкой. Пешие и конные, двигавшиеся с ней в попутном направлении, в испуге жались к плетням, уступая дорогу раздухарившейся беглянке. Кони удивлённо ржали вслед, а народ крутил у виска и чертыхался. Перепрыгивая на ходу через лужи и ловко лавируя на поворотах, она рвалась подальше от страшного молота. Внутри у неё всё переворачивалось от страха и обиды. Внутри действительно всё переворачивалось. Кроватку кидало из стороны в сторону и по всем углам. Дюймовочка, как бывалый объездчик диких мустангов, скакала и подпрыгивала верхом на кровати, вцепившись в неё мертвой хваткой всеми конечностями. Григор зорко следил за этой парочкой, ловко маневрируя и уворачиваясь от неуправляемой кровати с голосящей всадницей. — Поберегись! — кричала Дюймовочка, когда кровать резко меняла курс и устремлялась вслед за Григором по новой амплитуде. — Евпатий-коловратий! Да, когда же это закончиться! — проорал Григор, в очередной раз перекатом с переворотом уходя от деревянной конструкции, мотавшейся в печи по непредсказуемой траектории. Только у леса печка немного сбавила ход, начав на нервной почве без остановки печь пироги, завалив ими заслонку и трубу. Кровать, наконец, успокоилась и затихорилась где-то в углу вместе с лихой наездницей. Григор, переведя дух, осторожно пополз вниз к поддувалу — разведать обстановку. Открыв дверцу, он так и ахнул, чуть не вывалившись наружу, и едва не стал жертвой ещё одного неприятного поворота событий сегодняшнего дня. На лесной опушке в полном составе стояло войско Холодного Сосули. Григор сразу понял, что данная ситуация ничего хорошего не сулит, и мигом скрылся в печке. Среди пирогов, в сбитом набекрень чепце и соломой в волосах, Дюймовочка задумчиво жевала пирожок. Боясь выдать неприятелю их присутствие, богатырь с трудом пробрался ближе к девчушке и, откусив полпирога с капустой, безрадостно сообщил: — Зима пришла в нашу деревню. Так что твоё волшебное превращение и свадьба с Ивашкой пока отменяется, так как маленьким от врага скрываться и маскироваться сподручнее. Дюймовочка, не понимая, что за зима такая, пришла в деревню, но тут же сообразив, что свадьба с Ивашкой не состоится, вдруг ударила его в грудь и, пронзительно крича, упала на пол. Григор чуть в одночасье не оглох от визга будущей снохи и попытался её успокоить: — Не ори, девка! Я сказал — ПОКА отменяется, а не ВОВСЕ. Печка, не привыкшая к столь громким звукам внутри себя, дернулась и накренилась набок. Заслонка громко грюкнула, вываливаясь наружу вместе с пирогами. В проёме показалась знакомая синяя морда нечаянно им уменьшенного накануне дальнего родственника Кощея. — О, старый знакомый! — удивлённо воскликнул Григор. — Извиняй, не хотел. Случайно получилось. Тот удивился не меньше, а затем с криком: — Случайно?! — подскочил и, яростно выпучив синие глаза, вцепился острыми зубами в левую пятку богатыря. Григор тихо охнул, но неожиданно почуял прилив сил в укушенной задней конечности и, схватив чудище за горло, приказал: — Куси вторую, сволочь! Синеглазый от злости и чувства мести чуть было не отхватил обидчику правую ногу по колено. Но тот был уже наготове. Ожившей левой ногой он с восторгом двинул поганца по блестевшему на солнышке синему черепу и, втащив внутрь, закрыл заслонку. — Какая гадость! И воняет! Выбросите его! Григорий Горович! — испуганно верещала Дюймовочка, неожиданно вспомнив отчество богатыря. — Никак нельзя! — радостно пыхтел тот, связывая пленника кушаком и запихнув ему портянку в рот, для надёжности. — К царю-батюшке повезем на допрос? — поморщилась девчушка. — Не, он его тотчас прибьет, как и всех его Синемордых соплеменников, когда в прошлый раз Сосулю за Стену гнал, — Григор счастливо подёргал конечностями и почти ласково пнул знакомца под зад. — А тварь-то, видать, целебная. Повезем его к Сэму лекарю для опытов и научного изучения! Эй, печка! Полный вперед! В Дремучий лес!***
— Сандор, а Сандор! А на четырех лапах бежать сподручнее, чем на двух ногах? — любопытствовал Джендри, подпрыгивая на лохматой спине. — Конечно, если лапы не обуты в твои кованые подарочки — железные сапоги! — Зато никакие коряги лесные не страшны. Это ты просто не приспособился к ним, — возразил Джендри, думая, из чего бы смастерить Псу ошейник, чтобы было получше держаться. — Ага, ещё скажи, не разносил, — хмыкнул Сандор. — Тихо. Я, кажется, взял след. — Да, ужин нам не помешает. Неожиданно Пес плюхнулся на брюхо и пополз. Сандор уже давно почувствовал кошачий дух и догадался, что они с кузнецом попали во владения кота Баюна. Известный на всю Вестероссию артист и сказочник жутко не любил незваных гостей и любопытных людей, мешавших в одиночестве наслаждаться муками творчества. Нарушителей спокойствия он под горячую лапу мог запросто заговорить до смерти или же когтями нос расцарапать. Особенно часто доставалось любопытной Варваре, покуда той на базаре нос не оторвали. — Ну, мы Джендри, и вляпались… — просипел Пёс. — А чего ты не смотришь, куда ползёшь? — принюхиваясь, возмутился кузнец. — Ну тебя. Я другое имею ввиду. Мы прямиком к самому Баюну в гости попали. — Когти, говорят, у него из железа, а глаза в самую душу смотрят. — испуганно прошептал Джендри. — Не трынди, сам знаю, — прошипел Пес, навострив ухо. — Странно, но их там, кажется, двое. Давай-ка послушаем, о чём они говорят, а потом действуем по обстановке.***
— Склероз совсем замучил — все песни свои забыл, — жаловался Баюн рыжему собрату в полосатых штанах. — И голос сорвал на последних гастролях. А как я пел! Золотой Голос всея Вестероссии величали! — А я… Как на службу в замок поступил, так с тех пор только пауков ловлю хозяйке-ведьме для зелья. Уж и не помню, когда в последний раз мышей ловил…в свое удовольствие, — сетовал бывший Кот в Сапогах. А был это именно он. Теперь без сапог и даже без валенок. Он переминался с лапы на лапу на фоне новёхонького терема с башенками, выросшего, словно гриб после дождя, на поляне, прямо под носом у Баюна. Они бы еще так долго вздыхали, вспоминая былую жизнь, но тут перед ними появился черный лохматый пес и клацнул зубами прямо перед носом Баюна, жалобно мякнувшего от неожиданности. — И за какие такие чудеса вы продались, бывшие лихие кошаки? — спросил пёс вполне человеческим голосом. — Ну ладно, Босолапый… — Попрошу не выражаться! — возмутился бывший Кот в Сапогах. — Я сказал — Босолапый! — рыкнул Пёс в его сторону. — Но ты-то, Баюн? Авторитетный вроде кот… — Щас как запою! — пригрозил рыжий, замахиваясь на Пса балалайкой с синим бантом. Но Джендри стукнул ему со спины молотом меж ушей, и котяра безмолвно вырубился, растянувшись на мягкой травке. — Пусть отдохнет. А ты, Баюн, соберись и рассказывай, что за ведьма у тебя в соседках нарисовалась. Я вроде всех в Дремучем лесу знаю, — потребовал Сандор, усаживаясь поудобнее на рыжем кошаке. Баюн поднял зеленые глаза к небу и глубоко вздохнул. Затем поднял балалайку и начал выводить мелодию, больше похожую на вой ветра в зимнюю ночь. Сандору захотелось заткнуть уши или завыть, но он, как мог, крепился в ожидании кошачьих откровений, но не вытерпел: — Хорош уже тоску разводить! Сказывай! — Песню хочу сочинить, да такую, чтобы прославиться не только в Вестероссии, но и дальше! Голос хочу вернуть, что с годами подохрип, а сейчас и вовсе осип. Соседка-колдунья обещала всё исполнить…– рванул струны Баюн. — За верную службу и аренду земли. Балалайка всхлипнула и умолкла. Баюн тоже. Наступила тишина, нарушаемая лишь кряхтением оклемавшейся лохматой сидушки. — А этому прохиндею, что надо? — спросил Сандор, тыкнув кулаком в рыжего. — Да он по глупости попался. Влюбился, — усмехнулся Баюн. — Романтик. — Ага, с большой дороги, — осклабился Пёс. — И в кого влюбился этот извращенец? В старую каргу? — Она вовсе не старая карга, а вполне юная красавица, — фыркнул ответчик. — Тогда выходит, что она фея? — засомневался Сандор, пристально разглядывая кота. — Чего-то ты темнишь, дядя. — Да мы сами не поймем, — покачал головой Баюн. — Странная она какая-то, но шибко деловая. — Ладно, сам разберусь… Да и в мышиное царство не ходите на охоту, там сейчас эпидемия серой хвори, — пригрозил Пес напоследок.***
Чем ближе они приближались к замку лесной волшебницы, тем сильнее верил Джендри, что там наверняка живёт добрая и хлебосольная фея. — Смотри, Сандор, кругом цветочки, птички поют — прям лепота какая-то. Глядишь и нам она не одно желание исполнит. Я вот, например, хочу новый молот и пиджак, как у Рамси, но с отливом! — Размечтался, коротышка, — отозвался Сандор. — Раскатал губу — не запнись! За шмотьё продашься и тоже к ней в услужение пойдёшь? Смотрю, тут охочих до халявы скоро очередь выстроиться. Джендри слегка нахмурился. Он уже и забыл про свой рост, так хорошо и спокойно было ему ехать на песьей спине. Правда, немного голодно. Да и про халяву как-то обидно прозвучало. — А вон и черепа на воротах глазницами пустыми светятся, — заметил Сандор, прячась в кустах, и скептически добавил: — Странный вкус у юной феи. — Ну и что! — не сдавался кузнец. — Есть то ей что-то надо. И мне тоже. Пойдём скорее, может она и нас накормит. — Ага, держи карман шире! Кабы нас не сожрала, да нашими черепами коллекцию на заборе не пополнила. — Сандор, ну нельзя же обо всех думать плохо, — не сдавался оголодавший кузнец. — Я не думаю, я знаю! Ты на нас погляди. Я для неё пёс подзаборный, а ты? Горный эльф приблудившийся? Так у них бороды по пояс, как у царя-батюшки. Не, мы спешить не будем, понаблюдаем. Между тем вечерело. К замку, оглядываясь по сторонам, прошлепал рыжий кот и, перемахнув через забор, скрылся с глаз. Сандор удовлетворённо хмыкнул и, вращая ухом, стал усердно прислушиваться к невнятным звукам за забором. Шло время, а Сандор не обращал никого внимания на голодные муки и урчащий живот спутника. Навязчивая мысль об ужине все сильнее теребила и будоражила мозг кузнеца, рисуя в его воображении: то полную сковородку ароматной жареной картошки с золотистым лучком и скворчащими румяными кусочками сала, то пыхтящую с пыла с жару яичницу из десятка яиц с грудинкой и ломтём свежеиспечённого хлеба. Сглатывая набегавшую слюну, он с нетерпением поглядывал на Пса и думал: «Когда же ты уже на наблюдаешься-то и мы, наконец, поужинаем». Сандор наблюдал за калиткой в заборе и ждал. И, наконец, дождался. Калитка тихо отворилась, и из неё вышел сначала рыжий кот с забинтованной головой, а за ним появилась невысокая женщина с корзинкой в руке, в плаще с капюшоном, скрывавшем её лицо. — Наверное, на кладбище пошла крапиву рвать, — прошептал Джендри, глядя на странную пару. — А ну-ка, малой, проследи, куда это они намылились на ночь глядя. Точно, что не в гости и не в баню, — чуть слышно скомандовал Сандор, –. Да и животину свою уйми, пока она своим урчанием всю округу не напугала. Джендри спрыгнул с Пса и, пользуясь своей незаметностью среди высокой травы, тихо прокрался вслед удалявшимся в темноту фигурам. Вернулся кузнец довольно быстро — Клиган даже не успел соскучиться. — Сандор, там такое! Она пела, а лягушки сами прыгали в корзину, которую держал этот рыжий! Сандор! Она… Это… — Знаю, я узнал голос. Да, и песню тоже. — Смотри, уже возвращаются. Может, зайдём, пока калитка открыта? — Иди один. Я не хочу перед Сансой в таком виде показываться, кем бы она теперь не была. — Да? Ну, я тоже не хочу щи из крапивы и лягушек жрать, — неожиданно поддержал товарища Джендри. — Пусть крапива, но лягухи… Нет! — А тебе никто и не предлагает, — раздался командный голос над головой. — Быстро вошёл. И собаку свою зови. Джендри слегка вздрогнул, но неожиданно для себя тут же повиновался хозяйке уникального голоса. — Ты лесной гном? — спросила Санса кузнеца, когда они вошли внутрь замка. Джендри слегка опешил, уставившись на Сансу, и чуть было не ляпнул: «Совсем мать, земляков не узнаешь?» Но, получив от Пса своевременного пендаля под зад, согласно закивал головой. — Располагайся, дружок. Ты, наверное, устал и проголодался с дороги. Мой верный Кот тебя накормит и твою собаку тоже, — Санса кивнула Коту и приказала: — Накорми их. Сегодня они мои гости. Понял? Девица откинула капюшон и скинула плащ с плеч. Кот метнулся молнией и, подхватив его налету, застыл в поклоне, буквально пропев: — Будет исполнено, госпожа Хозяйка! Санса, ещё раз кивнув ему, поднялась по лестнице в свои покои. Кот махнул лапой застывшим на пороге гостям: — За мной! — прошипел он и повёл гостей не кухню.***
— Сейчас зелье будет готово, отнесёшь его Хозяйке. Раз уж ты мои щи жрать не хочешь, то, так и быть, угощайся лимонным пирогом с чаем. — сказал Кот «Лесному гному», нарезая ароматную сдобу огромными ломтями. Псу котяра навалил полную миску костей, при этом делая вид, что вообще его не знает и в жизни не видал. Сандор кости есть не стал, а стащил со стола кусок пирога. Когда Кот вышел за склянкой для зелья, кузнец тихо спросил у Клигана: — Кто же это твою Сансу так отделал? Что она ничего не помнит? — Не знаю. В Дремучем лесу всякое бывает. — Может, своим умом дошла. Задатки-то у нее были, — предположил Джендри, тут же получив дружеский подзатыльник лапой.***
Санса встретилась с бабой Ягой, когда та, пролетая в Кощеево царство, залетела на огонёк к Сэму Смертоносному, прослышав о волшебном эликсире «Птичка» из молодильных яблочек. Однако Сэм упёрся и категорически отказался поделиться, подарить и даже продать хоть самую малость чудодейственного напитка страшно нуждавшейся в нём женщине. — У нас всё учтено, записано и опечатано. Эликсир проходит испытания и научные исследования. По личному указу царя-батюшки. Отстань! Не дам! — крикнул лекарь и захлопнул дверь с нарисованными на ней черепом и костями, и надписью: «Осторожно убьёт», перед носом у Яги. — Жмот! — в сердцах крикнула ему вслед баба. Баба Яга в сердцах плюнула и села на завалинку рядом с грустившей на ней Сансой. — Вот дурень так дурень. Я бы его отблагодарила, — тяжело вздыхала Яга. — Года идут, а я не молодею… Муж у меня красавец. Боюсь, как бы какая молодуха не увела. Всю жизнь я своё бабское счастье искала, а найдя, боюсь потерять… Санса, отвергнутая женихом и не знавшая, кому на этот счёт излить душу, нашла в лице бабы Яги благодарную слушательницу. Особенно после того, как Санса сказала, что у неё в сундуке имеется заначка этого самого эликсира. Выслушав рассказ девицы о её тяжёлой женской доле, а также о бросившем её женихе, пожалела баба Яга Сансу и, сотворив быстрый заговор, заставила забыть её всех, кого Санса знала раньше, дабы залечить душевные раны. «Запомни, вспомнишь ты всё, девонька, лишь тогда, когда найдёшь свою судьбу и сама всем сердцем полюбишь. Только тогда!» — сказала Ягуля и покачала указательным пальцем перед её носом. Получив вожделенный эликсир, благодарная Яга одарила девицу волшебными способностями, в том числе возможностью исполнять заветное желание того, кого девица полюбит. Затем написала рекомендательную грамотку коту Баюну и отправила ворона с известием о скором прибытии к нему дорогой гостьи. Так и оказалась Санса в этих местах. Поднявшись в свою комнату, Санса подошла к зеркалу и три раза произнесла: «Чуфырь, Чуфырь, Чуфырь!» — вызывая на связь Бабу Ягу. — Ну, как жизнь с чистого листа, Сансочка? — тут же ответила ей Яга, крутившая перед зеркалом волосы на коклюшки. — Сама не своя я стала…бабушка. — Санса чуть не поперхнулась от разительной перемены собеседницы. — Какая я тебе бабушка! Тормунд еще услышит, — хихикнула помолодевшая Яга. — Не услышит, — ответила Санса. — Он, говорят, после кулачного боя с богатыршей Бриенной глуховат стал на оба уха. — Это дело житейское. Детка, да что случилось-то? На тебе лица нет. — Да что-то мне сегодня не спокойно. Коту моему кто-то чуть голову не проломил, а кто и за что он не помнит. — Амнезия, что ли? — пожала плечами Яга, задумавшись. Баба Яга была знахаркой со столетним стажем и большим специалистом в области народной и не совсем традиционной медицины. Наморщив лоб гармошкой и почесав нос, быстро спросила: — Тебя узнаёт? Не тошнит? — Вы ещё про тапки спросите, — улыбнулась Санса. — Узнаёт. Только шишка на голове огромная. — Шишка — не рога. Медный пятак привяжи — рассосётся. Они ещё недолго поболтали. Ну как поболтали… Болтала в основном Баба Яга, рассказывая свежие местные сплетни, а Санса слушала её, раскрыв рот. Девица прижимала руки к груди, округляла глаза, крутила головой, цокала языком и даже местами смеялась. «Вот это жизнь! — думала она про себя, — Страсти кипят. Одна я, как старая дева с сундуком и котами…» — Ах, касатик мой! — вдруг вскрикнула Яга и скрылась из зеркала. Санса застыла перед зеркалом: «Касатик… Вот оно, счастье!» Она провела ладонями по лицу, словно умываясь. Затем достала из сундука последнюю бутылку с эликсиром, разгладила свой портрет на этикетке и, прошептав: «Ну что, Птичка, для храбрости?!» — отпила большой глоток. «Мне пора. Пора в дорогу идти, куда глаза глядят, искать своё счастье, свою любовь, чтобы снять заговор. Весь Дремучий лес ходит ко мне за исполнением своих желаний. А кто моё исполнит? Ну не кот же, в самом деле или этот лохматый пес. Где ты, мой прекрасный царевич, аль королевич? Я иду тебя искать.