Гордость
Ренгоку всегда говорил искренне и с чувством — этому человеку не было свойственно лгать. Как, собственно, и унывать. При этих словах что-то внутри Канаэ приятно расплылось по сердцу. Её тонкие брови изогнулись в трогательном движении, а из губ вырвался вздох, полный умиления. Ей было хорошо знакомо это чувство, когда ты гордишься кем-то, в частности, если этим объектом является твой младший брат или сестра. — Ах, как славно, Кёджуро! — с придыханием произнесла Канаэ, а от переполнившего её умиления, хлопнула в ладоши. — Да благословит его Будда! — Да будет так! — живо ответил Ренгоку, и его золотистые локоны подпрыгнули от резкого движения плеч. — А как проходят тренировки Мицури Канроджи? Она кажется очень многообещающей и талантливой мечницей... — Канаэ немного изменилась в лице, вспоминая о подопечной Ренгоку. Эта мускулистая и бледнолицая юница очень сильно выделялась в корпусе истребителей своей необычной внешностью: ярко розовые толстые косы с плавно перетекающим градиентом зелёного мощно ниспадали на её округлые и оформленные плечи, а большие глаза приятного фисташкового оттенка с двумя маленькими родинками под ними с большой нежностью смотрели на этот мир. Её довольно миловидное личико дополнял невероятно мягкий и дружелюбный нрав, который сильно разнился с сокрушительной физической силой. Своего рода женская версия самого Кёджуро Ренгоку, только чуть более робкая и юная. В отличие от других в корпусе истребителей демонов, для Канаэ не был удивительным факт того, что именно Столп Пламени взял под свою опеку милую Канроджи. Между ними было поразительно много общего, что никак не могло ускользнуть от внимательных глаз старшей Кочо. Да и если смотреть правде в глаза, то Канроджи — это не сосуд, который нужно наполнить, а именно факел, который нужно зажечь. И кто если не Столп Пламени способен на это? Для Канаэ Кочо это было ясно, как день. — Канроджи-чан очень способная и сильная ученица! — громким басом, как задорный шмель, прожурчал Ренгоку. — Я считаю, что если она будет дальше продолжать упорно тренироваться, то через год может стать новым столпом! — Вот как! — от такого заявления мужчины в глазах Канаэ блеснул весёлый огонёк. — Это же прекрасно! Если всё будет так, то у этого мира шанс стать лучше становится всё более осуществимым... — Что Вы под этим подразумеваете, госпожа Канаэ? — неожиданно поинтересовался Ренгоку, уловив в словах Канаэ сакральный смысл, не совпадающий с тем, который может показаться на первый взгляд. Ренгоку, как и его старший товарищ Гёмей Химеджима, обладал даром видеть людей и их истинные намерения насквозь. — Кёджуро, у тебя есть мечта или цель? — неожиданно задала вопрос Канаэ, продолжая в лёгком прищуре улыбаться Кёджуро. — Нет, госпожа Кочо, — немедленно выпалил Ренгоку и поспешил добавить к своему ответу разъяснение. — У меня есть долг. Долг помогать всем слабым и неимущим. Сила, что дарована свыше, не может ранить других или быть использована для личной выгоды. Мой долг заключается в искреннем желании защищать слабых людей от демонов, которые безжалостно убивают их. Таков мой ответ, госпожа Канаэ Кочо. Между ними возникла короткая пауза. Оба смотрели друг на друга с улыбкой, но между ними постепенно нарастало тревожное напряжение. Канаэ, понимая, что тишина продолжается уже слишком долго, решила нарушить её первой. — Это звучит прекрасно, Кёджуро, — не спеша начала Канаэ, сделав шаг вперёд и сомкнув руки перед собой. — А моя мечта заключается в том, чтобы люди и демоны жили в мире. Я считаю, что мы должны быть более сострадательны к демонам, ведь они в прошлом тоже были людьми, — эту фразу она интонационно подчеркнула, будто надавив, и только внимательный человек заметил бы, как Кёджуро едва нахмурился. — Сострадание – это форма проявления любви, которая наполняет человека. Разве это не может стать более эффективным способом спасения душ несчастных? Они ведь не по своей воле стали демонами... Ренгоку уже более заметно, чем ранее, нахмурился и помрачнел, но возразить так и не посмел, хотя по его реакции было заметно, насколько он был не согласен с речами Канаэ. Столп отвёл взгляд, прикрыв веки. Вся его фигура выдавала напряжение и некоторое внутреннее сопротивление. Он шумно выдохнул, его густые раздвоенные брови привычно вздёрнулись вверх, а взгляд широко распахнулся: — Госпожа Кочо, я глубоко уважаю Вас и благодарю за то, что Вы поделились со мной своей мечтой, — ярко и искренне начал Кёджуро и глубоко поклонился в знак уважения перед Канаэ. — Но, простите, я не принимаю и не разделяю Вашу философию! Я имею совершенно иную точку зрения по этому поводу. Канаэ едва облегчённо выдохнула. Она ожидала иной реакции, но ей было приятно, что мужчина всё равно выслушал и по-своему принял её, хотя очевидно, что был не согласен с ней. — Спасибо... — Канаэ коротко поклонилась в ответ. — Кёджуро, береги себя! — И Вы, госпожа Канаэ! — ответил Ренгоку, и резко выпрямился. — Хорошего вечера! На этом два столпа разошлись и каждый отправился в своём направлении. Закат. Канаэ с наслаждением вдыхала витающие цветочные ароматы прохладного вечера уходящего июля. Будучи истребителем демонов, она стала более трепетно относиться к обыкновенным деталям жизни и благодарить судьбу за каждый прожитый день. Кто знает: будет ли она также завтра беззаботно разговаривать со своим другом, прогуливаясь по вечернему саду и наслаждаясь просто тем, что имеет возможность дышать?Никогда не знаешь, что с тобой может случиться завтра, а потому не стоит ли ценить свою жизнь уже сейчас, верно...?
Её взгляд плавно скользил вокруг и неожиданно остановился на высокой фигуре с колючими волосами — это был Санеми Шиназугава. Сердце трепетно застучало, когда она в самом неприметном месте заметила своего милого друга, словно порхающая бабочка по цветочному полю завидела неприглядный кактус. Волнение захватило её рассудок, и мечница поспешила к милому. Если бы Канаэ спросили, на какое животное был похож Санеми, то без промедления она уверенно, но с тёплой улыбкой ответила бы:«Ёжик. Самый настоящий ёжик».
Этот мечник никогда не был тем, от кого можно было ожидать услышать что-то хорошее, мало того — один его неприятный, холодный взгляд говорил гораздо больше и острее колючего языка. Он всегда был напряжён, точнее страшно раздражён, а отчего — непонятно. То ли муха какая его укусила, то ли грибов каких объелся, никому доподлинно не известна была причина его такой неадекватной реакции. Он и сам порой не знал, от чего конкретно так взвинчен всё время... Но в нём определённо было то, за что его так бесконечно нежно и искренне любила Канаэ Кочо. Абсолютно бесшумно она приблизилась к нему сзади, её ладони аккуратно опустились на его острые плечи, как летний туман на высокие пики гор. От этого родного прикосновения Санеми заметно расслабился и даже не успел обернуться к девушке, как та сразу поняла, что он улыбнулся. Так, как только ей улыбался и никому больше. Вечно суровый, раздражительный и просто невыносимый человек, который часто себя вёл, словно только что сорвавшаяся с цепи дикая собака, а рядом с Канаэ Кочо он перевоплощался до неузнаваемости; становился по-мальчишески робким, ласковым и заботливым мужчиной, который никогда не смел повысить свой голос на возлюбленную. Даже глаза, похожие на две гигантские завядшие тёмно-фиолетовые анемоны приобретали совершенно другой оттенок, будто оживали и становились ярче. Он небрежно развернулся на пятках к Канаэ, будто усилием воли подавляя в этом крутом развороте свой горячий порыв сжать её в объятиях и тут же закружить, чтобы никогда больше не отпускать. Но мужчина просмаковал момент, когда мягкие женские ладони скользнули по его лопаткам, а он успел в моменте их ловко подхватить и прижать к своей груди. — Любовь моя… — произнёс Санеми шёпотом, целуя тонкие женские пальчики. — Я боялся, что больше не встречу тебя вновь. В его глазах Канаэ, помимо счастья прочитала и некоторое облегчение, ведь одному лишь Будде известно когда их встреча окажется последней. На слова Санеми девушка лишь обаятельно улыбнулась одними уголками губ и трепетно прильнула к его груди. Над макушкой мечница почувствовала его горячее дыхание, а сама на короткий миг прикрыла веки, продолжая разговор: — Мой Санеми, я рядом, — она приподняла свой взгляд, и отражающиеся закатные лучи солнца придавали цвету её глаз тёплый, гелиотроповый оттенок. После сказанного её голос стал чуть тише, и в нём чувствовалось долгое томление. — Мои молитвы были услышаны, раз ты стоишь передо мной невредимым, и я чувствую, как твоё сердце говорит со мной. Так они какое-то время молча сидели под старой глицинией, которой, по словам господина Убуяшики, в мае исполнилось сто лет. Душистые гроздья тяжело свисали с веток, а шаловливый ветер своим дуновением игриво дразнил сиреневые, лиловые цветочки, которые блестяще лоснились в сонных лучах солнца мягким румянцем. Рассеянный взгляд молодой мечницы скрывался в любовании кружевными лианами, но Санеми проследил за этим и уловил скрытое тревожное настроение любимой. — Тебя что-то тревожит, Канаэ? — с заботой, но и некоторым напором спросил Столп Ветра, мягко развернув указательным пальцем слегка заострённый подбородок Канаэ, встретившись с ней взглядом. Девушка не посмела отвернуться, но безмятежная улыбка не сошла с лица. — Почему ты так решил? — в голосе заиграла некоторая кокетливость, чтобы увильнуть от очевидно тревожащей темы. — Если бы я не задал вопрос первым, Канаэ, ты бы начала вести очень длинные и сложные философские размышления о жизни истребителей, сравнивая их с цветками глицинии. Нарочно замалчивая свои переживания или отмахиваясь, говоря, что всё хорошо! — терпеливо, но очень недовольно и обеспокоенно начал Санеми, видя как Канаэ поёживается на месте. Он знал, что Канаэ будет отпираться и не признавать этот факт, так что это был всего лишь вопрос времени, когда девушка сама начнёт делиться своими переживаниями. Канаэ опустила взгляд, и её маска-улыбка тут же спала. Она тяжко вздохнула. — Ты помнишь, мы с Шинобу в середине мая забрали девочку и привели в поместье бабочек? Санеми нахмурил брови, припоминая события тех дней и коротко кивнул. Канаэ, увидев одобрение, с горьким отчаянием выдавила: — Я не знаю, нет... Я не понимаю, почему Шинобу так не любит Канао, Санеми... — перед её глазами пронеслась картина, как Шинобу бросает в сторону маленькой Канао презрительный и полный неодобрения взгляд, а девочка, в свою очередь, старается не смотреть в её сторону, но, очевидно чувствуя дискомфорт. И от этого короткого, но яркого воспоминания Канаэ грустно вздохнула. — Я пытаюсь это понять, но когда стараюсь прийти к ответу, то меня одолевают сомнения... Возможно, мне не стоило вмешиваться в чужую судьбу, но... Санеми крепко обнял Канаэ за плечи, и она ещё сильнее прижалась к нему, положив свою голову ему на грудь. Он внимательно слушал девушку, а та продолжала: — Когда я смотрю в эти большие фиолетовые глаза, то... — мечница подняла свой печальный взгляд, полный надежды, на Санеми, чтобы найти желанное понимание. — Я вижу себя. И я понимаю, что просто не могла её оставить там, у этого гнусного торговца... Я не могла её оставить у него, понимаешь? У меня сердце стало разрываться от одной мысли, что он мог бы ей причинить вред, и... — Канаэ. Его голос зазвучал совершенно по-другому и будто бы откуда-то издалека. Что-то в нём чувствовалось незнакомое, что-то очень непривычное для девушки. Шершавые, но такие родные и любимые губы мягко поцеловали её в веки, как будто маленькие лапки крылатого насекомого коснулись распускающегося бутона хризантемы. — Ты всё сделала правильно. Шиназугава продолжал нежно смотреть на Кочо. Подушечка большого пальца, едва касаясь фарфоровой кожи, выводила незамысловатые узоры на девичьей щеке, будто это помогало собрать мысли, чтобы впоследствии на что-то решиться. Девушка же прикрыла глаза от наполнявшей её волны чувства спокойствия от долгожданного общества любимого, и просто стала наслаждаться мгновением. Со стороны было очень заметно, что мужчина хотел что-то ещё сказать или сделать, но Канаэ не придавала этому долгого размышления, улетая мыслями куда-то далеко в будущее. Ощущая лишь, как ветер задевает свисающие над ними ветки старой глицинии, будто это непоседливое дитя играет с волосами матери. Рядом с Санеми ей становилось тепло и спокойно, как когда-то в детстве рядом с отцом. — Канаэ, — очень осторожно и весьма нерешительно произнёс Санеми, поглядывая куда-то вдаль, словно позади мечницы кто-то находился. — я давно хотел задать тебе один вопрос. — Санеми? — Канаэ подняла заинтересованный взгляд и заметно повеселела, так как застать Санеми в таком нерешительном состоянии для неё было чем-то необыкновенным и очень интимным. В такие минуты он был особенно очаровательным, и это хотелось сохранить на долгую память. Но Канаэ внутри что-то удерживало от порыва завалить в одно мгновение вопросами бедного мужчину или поддаться импульсу чувств и завести с ним очень игривую беседу; какое-то смутное предчувствие того, что если она пойдёт на поводу своих эмоций, то спугнёт Санеми. К тому же, кто знает: возможно, это будет их последняя встреча и завтра одного из них не станет, а потом кто-то из них будет до конца дней сожалеть о том, что не смог прямо сейчас решиться на что-то... Мужчина был очень уязвим и прекрасно осознавал это, и обрывать его было бы, как минимум, бестактно. По его мелким движениям губ и блуждающим глазам девушка понимала, что он хочет сказать что-то очень и очень важное, и ни в коем случае не стоит вмешиваться в его мучительный мыслительный процесс. Секунду-другую, и Санеми слегка отстранился от девушки, взяв её ладони в свои, и шумно выдохнул, одними губами пролепетав: «Небо, помоги мне», и тут же сделал мнимо уверенный взгляд: — Ты… — он громко и нервно сглотнул, и его глаза, через мгновение растеряв всю напущенную самоуверенность, превратились в два огромных тёмно-фиолетовых блюдца. — Готова ли ты взять мою фамилию? Канаэ удивлённо захлопала глазами и почувствовала, как Санеми сильно сжал её пальцы, уставившись на неё. Одним коротким движением высвободив свои ладони из рук Санеми, девушка прижала их к своей груди. На смуглом лице мечника вспыхнул неестественный для него румянец, отчего Канаэ умилённо залилась тихим смехом. Санеми ей показался ещё более трогательным и милым, чем ранее. И прежде, чем Шиназугава успел открыть рот, Канаэ его опередила, громко и счастливо отвечая на его невинное, по-детски трогательное предложение руки и сердца: — Да, любимый! Да! Да! И ещё раз, да! — её руки лианой обвили его шею, и она крепко поцеловала в его румяную щёку с глубоким, старым рубцом. Мужские руки цепко обхватили тонкую осиную талию, прижимая к себе. — Канаэ... Я хотел бы с тобой быть до тех пор, пока мы не станем бабушкой и дедушкой. Пожалуйста, будь со мной всегда. Я люблю тебя! Бесконечно люблю... — с жаром шептал Санеми, целуя Канаэ в веки, подбородок, щёки. Он приподнял девушку и начал её кружить вокруг себя, как будто она ничего не весила. Звонкий смех двух влюблённых переплетался с шумом затихающего вечернего ветра, а солнце уже скрылось за горизонтом, уступая своё место луне.༒༓༒༓༒༓༒༓༒༓༒༓༒༓༒
Если Канаэ — это быстрокрылая и лёгкая на подъём бабочка, то её младшая сестра Шинобу — маленькая и крайне вредная гусеничка, которая, подобно спичке, готова вспыхнуть в любой момент. Девушка любила Шинобу всем своим сердцем и готова была терпеть любые её мальчишеские выходки, капризы и возмущения, отвечая этим детским колкостям своей щедрой улыбкой. Они чем-то были похожи с Санеми и от одной такой мысли на сердце старшей Кочо всегда становилось теплее. Оба были на редкость крайне пренебрежительны и резки по отношению к окружающим, а когда, по их мнению, что-то шло не так, то буквально взрывались от негодования, распространяя вокруг свою агрессию. Однако, стоит только одарить этих двоих тёплой улыбкой и обнять, мягко целуя их в макушку, то тут же этот необузданный океан эмоций затухал и изредка можно было слышать их тихое недовольное ворчание под нос. На всеобщее удивление обитателей поместья бабочек, Санеми Шиназугава стал вторым человеком, которого уважала вредная Шинобу. Первым был Гёмей Химеджима — Столп Камня, который для Шинобу и Канаэ стал кем-то вроде первого наставника на пути истребителя демонов. Своей огромной силой, безграничной мудростью, он внушал доверие и особое уважение. Справедливости ради, стоит ещё отметить, что именно Гёмей был главным инициатором знакомства сестёр Кочо с братьями Шиназугава, между которыми, как оказалось, весьма много общего: Санеми, также как и Канаэ, являлся старшим ребёнком и эти двое никогда не отличались особой многословностью; их семьи были подвергнуты жестокому нападению демонов; оба встали на путь истребителей и, пожалуй, самое главное, что именно сблизило этих двух мечников.ю так это защита самого дорогого, что у них осталось. Для Санеми не было ничего важнее, чем защита его единственного выжившего младшего брата, Геньи (хотя в открытую он это никогда не признавал, лишь Гёмей и Кагая-сама знали об этом) как и для Канаэ защита её ненаглядной и беспокойной Шинобу была главным приоритетом. Закадычная парочка приятелей — Шинобу и Санеми, конечно, могла подолгу спорить между собой. Бывало, если Канаэ вовремя не оказывалась рядом, то дело чуть ли не доходило до ожесточённой драки, когда оба не могли договориться. Например, что рыбки гораздо лучше собаки в качестве питомца. А если после вкусного ужина в поместье бабочек оставались последние, самые вкусные охаги, приготовленные Канаэ лично, то... Обязательно жди невероятного погрома! Но какое-то особенное впечатление производил образ Санеми на Шинобу, что несмотря на их периодические стычки, она всё равно смотрела на него, как на родного старшего брата. Иногда ей казалось, что он даже гораздо больше понимает её боль от потери родителей, чем сама Канаэ. Беззаботность и излишняя доброжелательность старшей сестры порой невероятно злила Шинобу, потому что она категорически не хотела принимать такую манеру поведения. Младшая Кочо считала это абсолютным лицемерием и отрицанием происходящего ада и, что самое болезненное — проявлением неуважения к памяти мамы и папы. К сожалению, именно по этой причине Канаэ не являлась авторитетом в глазах Шинобу, несмотря на то, что обе бесконечно дорожили друг другом. В дни памяти родителей Шинобу часто одним вопросом убивала Канаэ:Как ты можешь улыбаться?!
Эта улыбка стала одновременно её спасением и проклятием. Она понимала, что не может вечно транслировать скорбь по родителям и тем более не имеет ровно никакого права показывать свои слёзы перед Шинобу. Чтобы защитить свою маленькую сестру, Канаэ выдержала невероятное количество изнурительных тренировок и прошла множество жестоких испытаний, чтобы по праву стать первой признанной женщиной-столпом в рядах истребителей демонов. И в ней теплилась надежда, что когда-нибудь придёт время, и Шинобу её поймёт...… и простит.
По-настоящему разделить свою боль Канаэ могла лишь наедине с Санеми, который, как никто, принял её. Молча, просидев с ней всю ночь, дав ей однажды выплакать всё, что накопилось за долгие годы. Именно ёжик-Санеми без свойственной ему агрессии и грубости, без капли привычного его личности ядовитого осуждения, искренне принял мечту Канаэ — мечту о будущем, где люди смогут жить с демонами в мире. Это звучало как безумие, бред, и если бы это сказал кто-то другой, то Санеми без колебаний убил бы этого человека, потому что говорить о таком было чем-то за гранью его понимания. Он всей своей душой ненавидел демонов, буквально мечтал истребить их всех до единого, но любовь к Канаэ — это почти слепое желание её защитить и уберечь, привело его к тому, что он почти укротил свой гнев. Он готов сам умереть за мечту любимой. Главное, чтобы Канаэ была жива и счастлива. А потому, переступив через все свои принципы, он принял её и её безумную мечту, как свою собственную. До встречи с ней Шиназугава и не думал, что в его жизни вновь появится какой-либо смысл. Ему даже показалось, что он снова стал различать цвета, и этот мир больше не виделся ему таким отвратительным и прогнившим насквозь. В сердце Канаэ отдельное место занимал ещё один человек, а именно младший брат Санеми — Генья Шиназугава. Мальчик, который очень сильно тянулся к миролюбивой Канаэ. Он отчётливо видел в ней образ их с Санеми покойной и горячо любимой матушки. Её ласка согревала его ещё детскую, но очень сильно искалеченную душу, а она была подобна долгожданному солнечному свету, к которому он, как маленький росток, тянулся, чтобы согреться. Но как бы сильно не любил Санеми Канаэ, не в её власти было вмешаться в их сложные и запутанные отношения с Геньей: ещё до того, как Санеми стал истребителем, он отрёкся от своего младшего брата, чтобы тот не вставал на его путь, а постарался зажить нормальной жизнью и завёл семью. Генья это категорически не хотел принимать и отчаянно хотел заново завоевать расположение старшего брата. Однако, спустя бессчётное количество неудачных попыток поговорить с Санеми, он больше не появлялся на территории поместий Убуяшики и бабочек. Нельзя было передать ту боль, которую испытывала Канаэ, видя, как оба брата страдают, и от понимания собственного бессилия в данной ситуации. Она могла лишь смиренно прийти в комнату Шинобу и без каких-либо объяснений обнять её, а спустя растянувшиеся минуты, предложить пойти помолиться за души их родителей в местном храме. Так, для кого-то улыбка Канаэ была сродни ударом клинка ничирин по сердцу, а для кого-то - спасительной веткой глицинии в ночи. Однако, сколько бы обидных, неприятных слов не звучало в её адрес от Шинобу, она всё равно любила и всегда прощала свою несчастную младшую сестричку. Девушка понимала, что несмотря на то, что уже прошло достаточно времени после потери мамы и папы, рана, которая кровоточит в душе Шинобу, ещё не затянулась. И не было смысла осуждать ребёнка за то, что он просто ещё не смог смириться с сильной потерей. Ведь этот страх крепнул глубоко в душе, и порождал мысли о том, что когда-нибудь не станет и её любимой старшей сестры.Единственного родного человека, который остался в этом проклятом мире.
Канаэ это чувствовала, ведь в ней тоже был этот страх. Но она его не показывала, прятала и держала на твёрдом замке за своей улыбкой. Между сёстрами никогда не было секретов или недосказанностей, но было одно негласное правило — никогда и ни при каких обстоятельствах не говорить напрямую о родителях и об их прошлом. В день, когда их признал Гёмей Химеджима, сёстры поклялись, что будут защищать и заботиться друг о друге, несмотря ни на что. И пообещали, что никому не дадут испытать те же страдания, что выпали на их долю. Но ни одна из них даже не подозревала, что на их хрупкие девичьи плечи ляжет обязанность заботиться о ком-то ещё, кроме раненых охотников и столпов. Их жизнь круто изменилась, когда появилась маленькая девочка, которой впоследствии было дано имя «Канао». Это был обыкновенный и ничем не примечательный майский день, девятнадцатого числа, когда они выкупили её ребёнком у иноземного работорговца. На самом деле, инициатива выкупа принадлежала полностью Канаэ, ведь Шинобу изначально была против этого импульсивного и великодушного поступка, так как не понимала, что сестра увидела в этой рабыне. Канао выглядела очень напуганной, и она не то что говорить, но даже дышать боялась в присутствии других. Сама по себе Канао была удивительно тихим и внимательным ребёнком, который подмечал всё и быстро схватывал: она хорошо запоминала, стоило показать или сказать что-то всего лишь один раз. Правда, к медицине у неё не было абсолютно никаких способностей, и то был «прекрасный» повод для Шинобу часто презрительно фыркать, гордо вздёргивая нос и демонстрируя своё превосходство над младшей. Однако, несмотря на всю свою напыщенную вредность, Шинобу нравилось что-то рассказывать, объяснять и чему-то учить младшую, а та, как самый благодарный и смышлёный ученик, делала всё с первого раза почти хорошо. В частности, это было связано с тренировками фехтования, и к этому у Канао проявлялось гораздо больше талантов.༒༓༒༓༒༓༒༓༒༓༒༓༒༓༒༓༒
— Сестрица! Сестрица-а-а! — тонкий голос Шинобу звонко прозвучал, казалось, по всей резиденции поместья бабочек. — Да, моя милая Шинобу? — Канаэ обаятельно улыбнулась, приближаясь на встречу к сестре. — У тебя есть какие-то вопросы ко мне? Задавай! Шинобу надула свои тонкие губы и нахмурила брови, которые были настолько незаметные, что терялись в складках широкого и чистого лба. — Я снова остаюсь за главную в поместье, а ты опять уходишь на миссию? — в её голосе явно читалось недовольство. — Скорее, просто на разведку. Восточный район всегда требует тщательного надзора из-за частых набегов одного демона, ты знаешь... — ответила Канаэ, положив руку на плечо Шинобу. — Тогда возьми меня с собой! Что тут сложного? — буркнула Шинобу, скрестив руки на груди. — В этот раз, однозначно нет, Шинобу. Кто же тогда за поместьем будет приглядывать в таком случае? — с хитрецой отметила Канаэ, ожидая уже знакомый ответ, который она сейчас получит от Шинобу. — Кто-кто... Канао! — пробухтела Шинобу, кивнув головой в сторону спрятавшейся за углом Канао, которая молча наблюдала за происходящим. Она скрестила руки на груди, ещё больше насупившись. Канаэ невольно рассмеялась и приобняла Шинобу. — Сестрица, не злись на меня! — сквозь смех лучезарно сказала Канаэ. — Будешь много ворчать… — Знаю-знаю! — раздражённо пробухтела Шинобу, перебив Канаэ. — «Будешь много ворчать, милая Шинобу, то быстро состаришься».. — Верно, Шинобу! Ты у меня такая замечательная, я очень тобой горжусь! — Канаэ ещё крепче сжала в своих объятьях Шинобу, и ещё шире улыбнулась. — Я видела, ты сегодня у себя экспериментировала с ядом из глицинии, верно? Расскажешь после ночного патруля о своих успехах? Шинобу лишь молча кивнула. Она прекрасно понимала, что из-за своего хрупкого, миниатюрного телосложения не сможет чисто физически разрубить шею демона и поэтому будет попросту бесполезна в бою. Канаэ, как никто, видела и понимала, что Шинобу очень сильно из-за этого расстраивается, ведь даже Канао куда больше имела шансов выиграть в схватке с демоном. Поэтому Шинобу приходилось находить иные способы. Но старшая сестра искренне верила. Нет, она знала, что её талантливая Шинобу разработает свой уникальный стиль дыхания и станет самой выдающейся мечницей эпохи. Её математически точный склад ума позволяет находить такие решения, которые Канаэ сама бы с первого раза не нашла. Поэтому, как Кёджуро гордился Сенджуро, так и Канаэ гордилась Шинобу. Но в глубине души она очень хотела, чтобы и Шинобу оставила мечту стать мечником и зажила обычной жизнью: вышла замуж, родила детей и умерла бы тихой, спокойной смертью от старости. Это была вторая по значимости мечта, которую Канаэ хотела осуществить. Ради Шинобу. Ради того, чтобы её маленькая девочка снова искренне улыбалась и звонко смеялась, а не хмурилась и не захлёбывалась бы слезами от мучительных ночных кошмаров. — Шинобу, — размыкая свои крепкие объятья, Канаэ по-матерински ласково обратилась к Шинобу. — можешь, пожалуйста, улыбнуться мне? Ну, на удачу. Девушка сначала непонимающее захлопала ресницами, но отказывать в просьбе старшей сестре не стала. Всё равно это было бы бесполезно, так как Канаэ может заставить даже мёртвого сделать то, что она захочет. Попытавшись немного расслабить лицо, Шинобу очень слабо и неестественно улыбнулась уголками губ, которые тут же предательски задрожали. Но даже этого было достаточно, чтобы вызвать у Канаэ довольно бурную реакцию: — Ара-ара, моя любимая сестрица! — умилённо запищала Канаэ, и её светло-сиреневые глаза засияли в свете лампадок. — Твоя улыбка ярче крылышек самой красивой морфо! Больших трудов стоило Шинобу сохранять эту улыбку, чтобы как можно дольше видеть эти невообразимо живые эмоции на лице сестры. Если бы Канаэ знала, насколько сильно Шинобу дороги её звонкий смех и неподдельные эмоции, и что она готова разыгрывать этот дешёвый спектакль до бесконечности только ради неё одной... За всем этим из-за угла безмолвно наблюдала маленькая Канао и, кажется, она впервые в своей жизни, искренне, но едва заметно улыбнулась. — Госпожа Кочо! Поторопимся! — голос одной из подчинённой Канаэ донёсся с улицы. — Хáна-чан, я иду! — крикнула в ответ Канаэ, и напоследок ещё раз замкнула в свои объятья младшую сестру. — Теперь мне ничего не страшно, — её голос стал очень тихим. — Ваши с Канао улыбки - лучше любого оберега из глицинии. И на мгновение Канаэ встретилась с удивлённым взглядом молчаливой Канао, которая не ожидала услышать своё имя. Она по-прежнему чувствовала себя чужой, но Канаэ видела в ней такую же родную младшую сестру, как и в Шинобу. — Мне пора. Это было последним, что сказала Столп Цветка, покидая поместье бабочек. Она не хотела говорить: «Прощайте», «До скорой встречи» или подобное этому, так как итак все эти прелюдии достаточно затянулись. Обернувшись напоследок, Канаэ заметила, как на пороге, прислонившись к косяку входной двери, стояли две сестры. Они прижались друг к дружке, и с тоской провожали взглядом старшую. И пусть девочки сами по себе были совершенно разные — сейчас они были похожи, как две капли воды. Канаэ стоило большого усилия воли подавить слёзы, которые так и норовили выплеснуться, и закричать на весь мир о том, как она их любит. Она поспешила подойти к своему патрульному отряду, состоявшему из опытного каноэ и цугуко, которые о чём-то очень сильно спорили. — Я тебе ещё раз повторять не буду, Гото! — громко возмущалась преемница, задыхаясь от переполнявшего её негодования. — Это глупое решение! Так нельзя! Нельзя! Не позволю! Каноэ, которого звали Гото, сложив руки на груди, лишь молча качал головой. Он будто не обращал внимания на эмоциональный поток своей сестры. — Не тебе решать мою судьбу, Хана, — хладнокровно парировал мечник. — Ты гораздо способнее меня, я здесь абсолютно не... — Мне! — перебила Хана, разведя руками. — Ты нужен мне, Гото... Она готова была заплакать от кипящей в ней обиды на брата. Её глаза уже было наполнились слезами, как мягкая ладонь Столпа Цветка, опустилась ей на плечо. В одно мгновение все негативные эмоции молодой цугуко растворились в воздухе. — Милая Хана, есть у тебя какие-то сведения? — серьёзно, но сохраняя на лице приятную лёгкую полуулыбку, спросила Канаэ у своей подчинённой. Взгляд глубоко запавших узких глаз светло-коричневого оттенка значительно смягчился под давлением улыбки и серьёзного тона госпожи Кочо. Хана, кашлянув в кулачок, отчиталась перед столпом: — В цветочном районе, а точнее в его, так называемом, подсекторе Киримичи была замечена подозрительная активность вчера вечером. Была одна жертва... — Нет, их было трое! — в разговор вмешался Гото. — Отряд какуши забирал ещё двоих, просто те по дороге в поместье скончались. — Прискорбно... — мрачно обронила Канаэ, прикрыв на секунду глаза. — Помолимся за несчастных. Мечники коротко кивнули, и Хана осторожно добавила: — Госпожа Канаэ, у меня есть подозрение, что это Высшая луна... — Думаешь? — У меня тоже есть такое предположение, что это кто-то из Лун, госпожа Канаэ, — в поддержку сестры добавил Гото. — Нужно поспешить. — Верно, — согласилась Канаэ и вместе со своим небольшим отрядом двинулась в сторону подрайона Киримичи.༒༓༒༓༒༓༒༓༒༓༒༓༒༓༒
Киримичи не имел такой богатой истории и широкой пышной огласки, в отличие от Ёшивары, в котором буквально кипела жизнь. Сомнительно ставить такое в сравнение, но с возможностями выбиться «в люди» и обрести своё счастье, Ёшивара казалась настоящим раем. Когда Киримичи — это скорее ад, в который если ты попал, то уже никогда не выберешься из него. Попасть сюда равносильно смерти. Ни для кого не секрет, что все местные куртизанки, эти очаровательные «ночные бабочки», были переносчицами сливовой болезни. В случае, если обнаруживалась хоть одна инфицированная, то с ней поступали очень просто, как и с любым бракованным товаром. Их просто выбрасывали и больше никому до них не было дела. Ужасная судьба, хуже может только быть съеденным заживо демоном... Канаэ всё не могла понять причину, по которой демон (тем более. если это, по их предположениям, кто-то из Высших Лун) решил обосноваться в таком разлагающемся районе Токио. Ведь куда практичнее мимикрировать в том же квартале красных фонарей. И как бы противно это не звучало, но там гораздо больше аппетитной добычи. Всё-таки демону, как и любому хищнику для поддержания своих жизненных сил, лучше питаться здоровой плотью, чем всякой падалью. Что же тут ищет этот? Какую цель преследует? От подобных мыслей у мечницы начинала неприятно болеть голова. После следующего поворота очередного безлюдного переулка в нос ударил запах грязного, нездорового тела и немытых волос. Отряд резко остановился, и перед ним возникла жуткая картина — разбросанные повсюду выдранные клочки волос; разорванные книги, заляпанные рвотой и кровью, а также много женских трупов разного возраста. От них исходил гнилостный запах давно немытых тел и разлагающейся плоти. Этот едкий смрад настолько был ужасен, что буквально обжигал глаза, и Гото с Ханой едва стояли на ногах, чтобы не скрючиться от подступающих рвотных позывов. Только Канаэ держалась невозмутимо, будто не ощущая всего этого. Её лицо тронуло неописуемая печаль. Она медленно перемещалась по гниющему пространству, будто зашла в воду, изучая каждую мелочь, что бросалась в глаза. На камнях и на земляном полу росли серые грибы с тонкими ножками; везде — плесень, мох, сырость, кислый удушливый запах. Столп наклонилась, с намерением коснуться этого мха, когда со спины послышался приглушённый голос Ханы: — Госпожа Кочо, это может быть опасно! Тонкие изящные брови вдруг сдвинулись к переносице, а глаза в упор остановились на цугуко с несколько суровым выражением лица. Этого было достаточно для того, чтобы Хана наконец-то взяла себя в руки и вела себя подобающим образом для преемницы столпа. Среди мертвенной тишины стрекотание цикад звучало невыносимо раздражающе. В нём слышался призыв, отчаяние и гнусная злость. Всматриваясь в пустоту, где-то вдалеке Канаэ заметила едва уловимый блеск. Сначала ей показалось, что это дикая кошка наблюдает за ними, но этот взор подозрительно отличался от того, которым обычно обладают звери. Бесцветные, на первый взгляд, глаза странно мерцали, подмигивая, но мигали только зрачки, а ресницы были неподвижны. Канаэ насторожилась. Она приложила руку к гарде, чтобы быстро вытащить свою катану из ножен. Гото краем глаза заметил, как столп напряглась. Он коротко кивнул сестре и тоже приготовился, встав в выжидательную позицию. Нужно быть предельно осторожным и готовым ко всему. Откуда-то сверху послышался глухой удар, и Хана заметила, как с крыши заброшенного здания прямо на брата скатывается несколько громоздких странных изваяний. Она молниеносно среагировав, взлетела ввысь.— Третий стиль: Величественный вихрь лепестков сакуры!
Огромные и крупные лепестки вишнёво-розового оттенка взмыли из-под земли и в мгновение ока образовали гигантскую полусферу. Как своеобразный, но прочный щит, она накрыла Гото, который не успел в ту же секунду среагировать, а лишь раскрыл рот и уставился на свою сестру. Лепестки, подобно мельчайшим лезвиям катаны, раскромсали странные фигуры, с которых посыпались стебельки и лепестки лоз лотоса. — О-о, а ты хорошо освоила эту кату! Чувствуется твой особенный стиль Дыхания сакуры! — неожиданно одобрительно протянула Канаэ, заметно посветлев в лице. — Я знала, что не ошиблась в выборе цугуко! Хана после похвалы засмущалась и поспешила к брату, а сам Гото прибывал в некотором шоке от произошедшего. Но, только метнувшись на самостоятельную разведку в противоположную сторону от своих милых компаньонов, Канаэ поймала на себе чей-то случайный взгляд, горящий вычурным лукавством и напускным весельем. Словно из ниоткуда, во мраке засияла улыбка, похожая на оскал, а затем в небе мелькнуло сверхравнодушное лицо.— Искусство демонической крови: Зимняя капель.
Резко похолодало. Земля задрожала, словно табун из тысячи бешеных лошадей только что пронёсся. Неожиданно резко выскочила острая ледяная пика. В том месте, где только что стояла молодая цугуко Хана. Мгновение... Кровавый дождь окропил всё вокруг, а сильный ветер только усилил радиус распространения. Гото взревел от ужаса, упал на колени и разразился оглушительным плачем. Канаэ едва успела понять, что только что произошло и на мгновение забыла как дышать. Между ними, словно из воздуха, возникла высокая точеная фигура миловидного юноши. Он был одет в кроваво-красную водолазку, горло которой было окрашено в чёрный стекающий подтёк. Этот элемент декора повторялся и на запястьях. На нём также были расклешённые к низу белые брюки. Весь его образ был достаточно колоритным и хорошо запоминающимся. Мечница метнула свой взгляд на тяжело дышавшего каноэ, который едва мог держать себя в руках. Осознание, что сестра мертва, выбило его из колеи. Она понимала, что в таком состоянии парень не сможет сражаться. Столп коротко выдохнула, чтобы не дать эмоциям затуманить свой рассудок. Демон неторопливым шагом приблизился к Гото, который, скрючившись на холодной земле, рыдал и звал Хану. Его рука опустилась на вздрагивающую спину убитого горем каноэ. — Эта девушка... Она была хорошенькой! — невинно, словно дитя, начал демон, прикрывая половину лица своим большим золотым веером. — Вьющиеся амарантовые волосы, изящные черты лица и пухлые вишнёвые губы... Само воплощение изящества сакуры! — мечтательно вздохнув, он свободной рукой слегка шлёпнул по спине Гото, и тот замер. Канаэ с напряжением наблюдала за этой сценой, держа наготове оружие. Гото после шлепка оторвал свои глаза от земли, и их взгляды с Канаэ встретились. Они налились кровью, и в них девушка прочитала звериную ненависть. Демон, будто не заметив этой резкой перемены настроения юноши, продолжил: — Я всегда наказываю тех, кто ломает мои фигурки! — как будто в своё оправдание, простодушно воскликнул демонический юноша, наклонившись к Гото. — Не сломай она мо... — УБЛЮДОК! Гото заверещал не своим голосом и готов был вцепиться ногтями в лицо демона, но Канаэ стремительно подлетела к нему. — А-ай, ску-ука! — незнакомец театрально зевнул, сделав скучающее выражение лица. Он хотел уже уйти, но ему в ноздри ударил приятный аромат мелиссы. Будто бабочка пролетела мимо его лица; он почувствовал тёплое дуновение её крыльев. Лицо демона снова растянулось в хищном, блаженном оскале. Он поспешил его прикрыть своим золотым веером, и были видны только демонические глаза. — А ночь обещает быть томной! Какая прелестная бабочка! Канаэ смотрела на него очень тяжёлым, напряжённым взглядом сквозь прищурённые веки. Ей было очень сложно понять намерения демона. Всё её чутьё неистово кричало об исходящей от его ауре смертельной опасности. — Ах, как невежливо с моей стороны! — демон наигранно засуетился. Чуть отойдя от парочки, лёгким взмахом захлопнув свой веер, он изогнулся в реверансе перед Канаэ. — Представлюсь: Доума-доно, Вторая Высшая Луна. Гото вытаращил глаза, а Канаэ сжала катану в руке и только сильнее нахмурилась, закрывая собой подчинённого. Ей приходилось драться со многими демонами, но поединок со Второй Высшей Луной — это серьёзный вызов. Его ранг говорил сам за себя. Он был очень силён. Быстро прикинув обстановку, Столп Цветка поняла, что Гото нужно немедленно бежать. Ещё одну потерю она вряд ли себе простит. — Гото, беги! — процедила Канаэ, не сводя глаз с Доумы. — Беги! Гото отрицательно завертел головой и наполовину достал свою катану из ножен. Он хотел было воспротивиться, но Канаэ его тут же обрубила: — Это приказ, Накахара Гото! Голос вечно спокойной и милой Канаэ сейчас был похож на тигриный рык, от которого у Гото побежали мурашки по спине. Ни о чём больше не думая, каноэ бросился бежать. Приказ есть приказ. Этот позор он будет помнить всю свою жизнь, но лучшего выхода просто не существовало в этой ситуации. Большие глаза Доумы выглядели как переливы драгоценных камней всех цветов радуги, которые с неподдельным детским восхищением смотрели на Канаэ. На месте зрачков был выгравирован номер его ранга. В свете бледного отблеска луны волосы демона напоминали цвет античной латуни. Однако, несмотря на всю эту напускную доброжелательность, в этом взгляде насыщенных радужных глаз чувствовалось нечто ложное и неприятное. — Милая, может не будем драться? — приторно ласково предложил Доума, протянув Канаэ ладонь с длинными серо-голубыми ногтями. — Давай я тебя просто поглощу, и ты больше не будешь испытывать боль этого бренного и жестокого мира! И будешь жить вечно. Во мне... Канаэ отрицательно покачала головой. Она с напряжением сжала губы и втянула их внутрь, всем видом показывая свой отказ. И вместо своей ладони направила клинок, ткнув им в ладонь Доумы. — Что ж, моё дело было по-хорошему всё решить… — он картинно вздохнул. Внутренняя сторона его ладони коснулась острия её клинка, а через мгновение от сильного давления и проткнулась насквозь. Лезвие катаны окрасилось его кровью, и по боку побежали первые тёмно-багровые капли, стекая и разбиваясь о землю. Доума слегка наклонился к ней, проникая рукой глубже в клинок. С его лица не сходила фальшивая улыбка: — Прежде чем я тебя поглощу, бабочка, — его язык играючи провёл вдоль края губ. — хочу узнать твоё имя! Канаэ инстинктивно от него отклонилась, выставив перед собой свободную руку, ограждаясь от демона. Ещё никогда она не испытывала столь сильного отвращения к демонам, как сейчас. Ни один мускул не дрогнул на лице Канаэ, и она резко выдернула свою катану, отлетев, подобно агриппе, на несколько метров. Приземлившись через носок на крышу старого храма, она не сводила глаз с демона. — Моё имя Канаэ Кочо, — хладнокровно отчеканила Канаэ, дёрнув перед собой клинком, стряхивая с него демоническую кровь. — Я – Столп Цветка. — Ко-о-очо-о-о… — Доума протянул каждый слог, и его глаза бледно засверкали. — Как символич...— Пятый стиль: Пионы пустоты.
В следующее мгновение столп словно растворилась в воздухе, и оказалась за спиной Высшей Луны. Она обрушила на него шквал из девяти последовательных воздушных атак. Каждый взмах клинка плавно перетекал друг в друга, звонко рассекая пространство и демона. — Ну ладушки! — довольно пробормотал Доума и ослепительно быстрым движением взмахнул своим увесистым золотым веером в ответ на её удары. — Мне нравится. Увернувшись от последней атаки, он ловко проскользнул между её ног. Встав к ней спиной, провоцируя её на следующую похожую комбинационную атаку, из-за пазухи демонстративно достал второй веер. Как и на первом, на нём была причудливая гравировка с распустившимися лотосами и обручем нефритового цвета струн. Высшая Луна намерен продемонстрировать всё своё мастерство перед Столпом Цветка.— Искусство демонической крови:
Развеянные лотосы.
Понадобилось всего несколько коротких движений, чтобы создать и пустить по воздуху возникшие из него острые ледяные лепестки. Один за другим, словно стрелы, устремились они в сторону Канаэ.— Шестой стиль: Кружащийся персик.
Возможно, было бы практичнее использовать защитную технику «Духа сливы», но Канаэ решила пойти на риск. «Кружающийся персик» был идеален для его воплощения. Он сочетал в себе возможность одновременно использовать уклонение, совершая неожиданный разворот на 180°, а затем, за счёт использования веса своего тела, атаковать. Эффективно, но нужно грамотно рассчитать свои силы, чтобы противник не смог уловить нужный для себя момент и не ударил в спину. Доума пошатнулся от довольно мощного удара в солнечное сплетение, и едва не свалился с ног. Однако, он просто отшагнул назад и расхохотался: — Хороша! Хороша! Канаэ уворачивалась от остатков его лепестков, но старалась как можно сдержаннее передвигаться. Она довольно быстро разгадала, что его цель — загнать её, заставив выбиться из сил. Этого нельзя было допустить ни в коем случае. Девушка сдержанно, но очень резво уворачивалась и отбивалась от атак. Ей нужно было выиграть немного времени, и, если повезёт, то получить от него хоть какую-нибудь полезную для организации истребителей информацию: — Зачем ты сюда пришёл, Доума? — спросила Канаэ, замахнувшись клинком наотмашь и, поймав секунду, попала по горлу демона. — Чтобы тебя встретить, моя бабочка! — легкомысленно ответил Доума, чувствуя, как лезвие вошло в плоть. Одним резким движением он вынул её меч. — Лжёшь, — прошипела Канаэ, увернувшись от демона. Она была близка к тому, чтобы отрубить ему голову. Но, как и любая Высшая Луна, Доума обладал чудовищной скоростью реакции и регенерации. Они звонко скрестили свои оружия, эффектно фехтуя.— Искусство демонической крови:
Увядшие висячие сады. Теперь Доума решил перейти в довольно агрессивную наступательную позицию. Точно выверенные атаки были направлены на жизненно-важные энергетические точки, и высокий уровень концентрации внимания требовался в эти решительные секунды. Его техника была очень похожа на её собственную «Пионы пустоты». Какая ирония, что он решил бить теми же «картами», что и она. На долю секунды Канаэ даже допустила, что Луна во время битвы скопировал её технику Дыхания цветка. Однако, это сомнение также быстро развеялось, как и пришло. В «Садах» она успела заметить брешь, и отбив последний удар, девушка успела облегченно выдохнуть. И эта непозволительная ошибка чуть не стоила ей жизни. Никогда нельзя недооценивать техники своего врага, даже если они похожи на твои собственные. Страшный последний удар «Садов» пришёлся на её незащищённое место, а именно — на солнечное сплетение. Канаэ наверняка бы была уже мертва, если бы вовремя не среагировала. За максимально короткое время, ей потребовалось гораздо больше энергии для сокращения мышц в момент этого отталкивания назад, чем во время атак. Только благодаря своей правильной восстановительной технике дыхания, мечница осталась жива. Отпрыгнув на достаточно безопасное расстояние, Канаэ, согнувшись пополам, стала жадно глотать воздух. Она не рассчитала силы и потеряла ту часть энергии, которую отчаянно пыталась сохранить. Доума долго и пристально смотрел на неё. Его рот был закрытым, но можно было заметить, как кончик языка проскользил вдоль зубов, чуть приоткрывая губы. В этом было что-то особенно хищное, будто в этом движении таилась какая-то похоть. Канаэ, чувствуя на себе его взгляд, встретилась с ним. В её глазах взыграло бесстрашное упорство, граничащее с крепким самообладанием. — Демон Высшей Луны Доума, — решительно начала Канаэ, приподнявшись. — Мне жаль, что ты абсолютно не способен испытывать какие-либо эмоции и вынужден обманывать всех, — следующие слова она особенно подчеркнула интонацией, звонко взмахнув своим клинком. — даже самого себя. Она сорвалась со своего безопасного склона, выставив клинок, словно жало. Столп ничего больше не произнесла, но вся её стремительная реакция говорила больше слов:Умри
Демона её слова очень задели. Настолько, что он побледнел, и сделался очень серьёзным.Игры кончились
Доума одновременно взмахнул двумя веерами, которые слились в один безумный золотистый круг, режущий всё на своём пути, и двигающийся по странной траектории трёхмерной восьмёрки. Стало образовываться огромное облако ледяных частиц, заполнявшее всё небесное пространство и замораживающее всё, чего касалось.
Искусство демонической крови:
Замораживающие облака.
Стало невыносимо холодно. Канаэ от неожиданности вздохнула много воздуха и разразилась кашлем. Это неприятное ощущение можно сравнить с тем, когда в тебя насильно вливают речную ледяную воду с осколками льда, а они царапают тебе все внутренности. Она поняла, что если совершила бы ещё один лишний вдох, то её лёгкие бы разорвало изнутри от давления. Остановившись, мечница на секунду застыла, восстанавливая регуляцию теплообмена и дыхания. Это получалось плохо, так как удар Луны под дых ещё давал о себе знать очень острой, тянущейся болью, от которой чуть ли не в глазах рябило. Кочо была готова свалиться и взвыть, но ей вспомнился недавний разговор с Ренгоку. В её голове отчётливо зазвучал его голос, а точнее, слова про долг. Сжав челюсть и зажмурившись, Канаэ приказала самой себе отбросить все страхи и боль, заставляя своё тело функционировать за пределами её максимума.Встань, и иди, Столп Цветка, Канаэ Кочо. Исполни свой долг.
Все мысли о том, чтобы сдаться, отступили, едва девушка взмахнула клинком, примеряясь к рукояти. Она вдруг сделала выпад, небрежно размахнувшись клинком снизу-вверх. Доума, изобразив на лице восторг от такого напора Канаэ, направил отточенные лезвия вееров в её сторону. Однако, он слегка раздосадован, что Канаэ смогла так быстро восстановиться и сохранить такую же скорость реакции, как в начале битвы. Нырнув под протянутую руку, и, оказавшись сзади, мечница грубым, размашистым ударом вонзила лезвие катаны в сгиб между шеей и плечом. Ей оставалось всего-ничего, чтобы разрубить Луну и покончить с ним. Однако, из груди вырывался пронзительный свистящий кашель, и, в ужасе, ей даже показалось, что внутри её гортани кто-то или что-то зашевелилось. Доума, воспользовавшись удачным моментом, беспощадно полоснул Канаэ веером по животу. Рваный выдох вырвался из её груди, а вместе со струёй крови вылетел льдисто-голубого цвета маленький бражник. Девушка слабо отдавала себе отчёт в том, что только что произошло. Но внутренний голос, который очень похож на голос Шинобу, кричал и призывал не сдаваться. Нет, она здесь не умрёт. Не сегодня. Не от руки Второй Высшей Луны. — Милая Канаэ! — до отвращения ласково обратился Доума, жутко истекая кровью. Очевидно, эта битва ему тоже давалась нелегко, раз он выглядел довольно побитым. — Ты прекрасна! И я хочу, чтобы ты жила вечно! Мечница знала, что демон страстно хочет поглотить её. Его слова — это просто очередной самообман. В нём напрочь отсутствует какая-либо эмпатия. Поглотить человека, говоря, что внутри него он будет жить вечно — высшая форма выражения сострадания к другим? Нельзя такое оправдать. Никакое греховное злодеяние нельзя оправдать. Им двигал всего лишь животный низменный инстинкт, который он не хотел признавать. Всё, что он говорил, было грязной ложью. Он — убийца, не заслуживающий прощения. Канаэ не встречала в своей жизни столь глубоко несчастных созданий, как он. Она хотела бы ему помочь. Очень хотела, но разве можно помочь тому, кто настолько сильно заблуждается...? — Мне тебя жаль… — Канаэ с жалостью посмотрела на него, и лезвие её меча с нескрываемой ненавистью полоснуло его по груди. Он взвыл, и девушка кубарем выкатилась из его рук, больно ударившись затылком о близлежащую деревянную балку. Воздух своим ледяным напором обжигал лёгкие, и Канаэ с глухим болезненным стоном отчаянно контролировала своё дыхание. Она чувствовала, как силы медленно покидают её. Всматриваясь в лицо демона, в нём заприметила не свойственную ему гримасу ужаса. А затем, в последний раз взглянув на Канаэ, он исчез. Точнее сбежал. Сиреневое пышное облако недовольно застыло на небе. Тьма уже сереет, но всё ещё настырно цепляется за небосклон. Из-за горизонта виднелись бледные, полупрозрачные тонкие лучи. — Рассвет… — с дрожащими губами и полным облегчением еле выговорила Канаэ. Она была спасена. Канаэ стремительно теряла кровь. У неё не было сил абсолютно ни на что, усталость налилась свинцом по всему её телу. Из глаз невольно начали литься слёзы. Санеми. Мой милый и любимый Санеми! Прости меня... Кажется, я не смогу взять твою фамилию. Моя любовь, спасибо тебе! За всё... Хана! Моя отважная цугуко... Ты была так молода. Прости, прости, что я не спасла тебя. Ты должна была выжить. Прости... Канао, моя младшая сестричка! Твой голос гораздо больше и сильнее, чем тебе кажется. Прошу, защити мою сестру Шинобу... Я вверяю её тебе... — Канаэ!!! Сестрица! Канаэ! Взволнованный голос Шинобу словно разбудил Канаэ от безмятежного сна, и она тяжело открыла веки. Шинобу подлетела к Канаэ, осторожно приподняв сестру на руках. — М-моя д-девочка, — с трудом выдавила Канаэ, натянув улыбку на лицо, и коснувшись своей кровавой ладонью щеки Шинобу. Кашель мучительной волной подкатил к горлу. — Канаэ! — Шинобу, вытерев краем своего белого хаори губы сестры, заплакала. Её слёзы разбивались на тысячи осколков прямо на щёки и подбородок старшей сестры. — Прошу, не умирай! Только не умирай! Не умирай! Она взмолилась, взяв в свои маленькие руки длинную ладонь сестры, плотнее прижав к своей щеке. Канаэ безмятежно улыбаясь, с любовью смотрела на сестру: — Шин-нобу, мне осталось недолго, — шёпотом говорила мечница, слабо сжимая пальцами ладошку Шинобу. — Прошу, пообещай мне, что оставишь пост истребителя и заживёшь обычной жизнью. Я не хочу, чтобы ты умерла... Слёзы из глаз Шинобу полились ещё сильнее. Она повертела головой, сжимая пальцы сестры: — Нет, Канаэ, я не могу! Я не смогу спокойно жить, зная, что ты умерла. Умерла ради меня и Канао... В сердце Канаэ после слов Шинобу что-то кольнуло, отчего даже глаза на миг распахнулись и снова обрели свой жизненный блеск. Ей стало так радостно и спокойно, что Шинобу наконец-то признала Канао своей младшей сестрой. Взлохмаченный рассвет, зевая во весь жёлтый рот, поглощал сиреневое облако. Тёмное одеяло сдёрнулось с неба, которое постепенно прояснялось и становилось светло-голубым. — Канаэ! — жалобно обратилась к сестре Шинобу зная, что времени остаётся всё меньше и меньше. — Умоляю! Расскажи, кто это был. Как его звали? Тяжело вздохнув, Канаэ назвала имя и ранг демона, с которым она только что сражалась. Девушка даже вкратце умудрилась рассказать их бой, чтобы обратить внимание Шинобу на несколько важных деталей. Донести, что Луну не победить обычными техниками дыхания, а нужно быть очень подготовленным и придумать особый план. Столп понимала, что Шинобу не отступит от своего и, возможно, во всё это ещё втянет и Канао… Что ж, да будет так! — Шинобу, — умирающим голосом прошептала Канаэ, цепляясь за руку сестры. — Канао... Ты должна позаботиться о ней. Она должна стать твоей цугуко, а ты — столпом. — Обещаю, — дрожащим от разрывающей внутренней боли, но полным уверенности голосом, ответила Шинобу, и обняла сестру. — Прости! Прости меня! За всё! Сестричка... Трясущейся рукой Канаэ начала гладить Шинобу по макушке и спине, как бы успокаивая младшую. Шинобу, подняв голову, смотрела прямо в глаза умирающей сестры. Она понимала, что это конец, но не хотела его признавать. — Я люблю тебя, Шинобу. Береги себ… Её глаза застыли, и Шинобу увидела, как медленно в зрачках Канаэ угасал слабый огонёк жизни. Она больше не дышала. Осторожно запели свою песнь птицы. Одна певчая пташка начала незамысловатый мотив, который быстро подхватили другие. Нежность зари потихоньку отступала, и на небосводе рассеялся её лилово-розовый оттенок. Сквозь неё проступала потрясающая голубизна, сравнимая лишь с цветом морской воды. Это был последний рассвет Канаэ Кочо.