Аромат бабочки

      Она не была ни идеальной хозяйкой, ни женой, ни невесткой ни, тем более, матерью. Просто красивая молодая девушка, которой едва исполнилось восемнадцать лет, по залёту родившая от мужчины, чьё имя она даже не помнила толком, а потому звала его просто — «Почтенный господин-муж» или «Господин-муж». Как судьба их свела вместе, довольно просто объяснить: она вышла за него замуж только потому, что так ей наказали покойные родители. Котоха всегда была послушной и покладистой дочерью, а ещё очень доверчивой, даже по-детски наивной. Однако, если бы ей сказали, что этот мужчина будет ежедневно таскать за волосы, избивать и насиловать, а уважаемая свекровь вместо того, чтобы вразумить непутёвого сына — поддерживать, аргументируя это тем, что «бьёт, значит, любит!», а такие как Котоха должны знать своё место, и невестка ещё должна быть благодарна, что её приняли в их семью. Вряд ли она бы согласилась на такой брак, ведь шла с надеждой, что обретёт своё женское счастье и любовь, о которой ей когда-то рассказывали.       Матушка всегда говорила:       Будь доброй, покорной и смиренной, Котоха. Милосердие, скромность, чистота и добродетель — это то, что приведёт женщину к дороге счастья.       Но в чём она или матушка провинились перед Буддой? За что он решил их обеих наказать? Разве девушка достойна, чтобы с ней обращались как со скотом?       Однажды, когда Котоха была на последнем месяце беременности, муж явился вусмерть пьяным. Вообще это было довольно частое явление, так что она быстро привыкла к этому и знала, как себя вести в таких ситуациях. Но в тот день муж превзошёл самого себя. Девушка, как и полагается верной жене, по наказу не выходила из дома без его матушки или личного разрешения, и сидела весь вечер перебирала рис. Муж вернулся и только переступив порог дома, то первым делом девушка о нём позаботилась: молча оставила еду и воду на столе, а сама же заняла своё отдельное место, так как муж и свекровь не считали нужным обедать с невесткой, лишь по особым случаям ей разрешали сесть за общий стол. Нельзя объяснить, что творилось в голове мужчины, когда он решил избить ногами живот и начать обвинять жену во всех смертных грехах. Чудо, что свекровь вернулась вовремя, и страшная трагедия миновала их дом. Вот только роды начались преждевременно, но повезло, что госпожа Мао была лучшим лекарем в их деревне, и никто не умер. Нельзя не признать, что всё-таки Котоха была любимицей Будды, ведь как итог — родила здорового мальчика. Имя ему было дано «Иноске», точнее так захотела сама Котоха, несмотря на то, что муж был против. Он всегда был против всего, что связано с Котохой, но и здесь чудесным образом свекровь была на стороне невестки и поддержала её. Возможно какая-то совесть взыграла в старой женщине, да и если смотреть правде в глаза: одно дело, когда поколачивают за «дело», а другое — когда под сердцем носишь ребёнка, и тебя начинают пинать в живот и грудь, называя при этом «бесполезной сукой».        В первый и последний раз одним вечером, когда Иноске уже исполнился месяц, свекровь на коленях извинилась перед Котохой за своего сына. Она впервые видела, как в глазах старой женщины блеснули слёзы и та искреннее раскаивалась в своих грехах перед ней. Однако, буквально на следующий же день, когда Котоха не смогла правильно запеленать младенца, свекровь в гневе её растаскала за волосы, выдрав несколько клочков. После этой ситуации во время ночного кормления Котоха устало взглянула в такие же, как и у неё, яркие зелёные глаза Иноске — и что-то внутри щёлкнуло. Резкое осознание того, что она не желает растить здесь своего ребёнка вдруг пронзило её. Одна лишь мысль, что когда-нибудь господин-муж или свекровь вздумают надругаться над её драгоценным Иноске, взбудоражила всё её нутро, вызвало неописуемый гнев и страх, что любимое дитя будет страдать так же, как и она. И тогда она твёрдо сказала себе:                                           Бежать.                   Куда угодно, лишь бы не оставаться здесь больше ни дня       Взяв только самое необходимое для Иноске, в спокойную зимнюю ночь Котоха решилась сбежать из дома. Её лицо было опухшим, она едва видела, но желание защитить своё дитя было сильнее страха и боли, которые она всё это время испытывала. Превозмогая порывы неприятного холодного ветра, ломоту в суставах и усталость, она шла; уверенно и с мыслью, что она делает всё правильно. Иноске мирно сопел, чему Котоха не могла нарадоваться, потому что меньше всего ей хотелось, чтобы их кто-то услышал, и тем более нашёл. Она отгоняла эти мысли прочь, и всякий раз когда она хотя бы на секунду допускала мысль, что муж со свекровью их найдут, давала себе оплеуху, сжимая губы и говоря про себя:       — Иноске. Клянусь на мизинцах, защищать тебя я буду, мой милый, — и нежно целуя его в макушку, она словно набираясь сил, шла дальше. Шла вперёд, навстречу светлому будущему для своего сына.       Под раннее тёмное утро вдали пригорка виднелся храм, который отдалённо, — по мнению Котохи, — по своему строению напоминал большой закрытый лотос. Она не была уверена, что видела его раньше, но то, что слышала о нём — это точно. Как-то девушке довелось подслушать разговор свекрови со своей знакомой о том, что есть некий культ, который называется культ Вечного Рая. Их жрец подобен Будде, его улыбка полна спокойствия, умиротворения, а его речи насыщенны любовью и радушием. Он внушал доверие своим образом и все, кто его когда-то встречал, о нём отзывались хорошо.       Откуда-то стекалась кучка людей, которая двигалась в сторону храма, и Котоха решила поспешить к ним. Почему-то ей казалось, что с ними ей будет надёжно. Примкнув к группе, она смиренно шла, опустив голову, чтобы не привлечь к себе ненужного внимания. Но вот Иноске не знал о её планах и потребовал своё, громко и протяжно захныкав.       — Сыночек мой! — Котоха жалобно посмотрела на сына, мысленно ругая себя за то, что позабыла о нём и его естественных потребностях.       Перед ней послышались возмущённые возгласы, в которых преобладали в основном женские:       — Женщина с ребёнком?       — Ребёнок? Какая странность!       — Непостижимо!       Раздались голоса, явно не положительно настроенных на молодую женщину, ещё совсем девочку, так ещё и с младенцем. Котоха сжалась, и она крепко прижала малыша к себе, готовая к тому, чтобы защищаться в случае чего. Грубые шепотки пробежались по толпе, и Котоха слышала, как о ней отзываются: «Уродина!», «Она явно нищенка, которая украла ребёнка!», «Грязная бродяжка!». Они сплотились кольцом, окружив и оставив девочку без шансов сбежать.       — П-п-прошу... Помогите н-нам, — еле выдавила из себя Котоха и нервно поглядывала на Иноске, который уже начинал протяжно плакать. Его круглое детское лицо становилось красным, а слёзы большими каплями стекали по щёкам.       — Убирайся! — выкрикнул кто-то из толпы, и следом послышался гул, явно поддерживающий подобное решение.       — Мне некуда идти! У меня нет ни родителей, ни братьев, ни сестёр! Я прошу...! — девушка взмолилась, пошатнувшись.       Котоха почувствовала себя маленькой и беспомощной. Ей хотелось провалиться под снег, чтобы не слышать этого. Руки дрожали, но не от холода, а плечи ходили ходуном; она готова была вот-вот заплакать от бессилия.       — Господа, что за шум? — неожиданно из оголтелой толпы послышался чей-то очень спокойный, даже ласковый голос, а затем показался силуэт мужчины с чудным головным убором. — Я что-то не припомню, чтобы культ Вечного Рая предполагал нетерпимость к нуждающимся в помощи.       Толпа недовольных зевак послушно расступилась, создав живой коридор перед девушкой с младенцем. Пусть Котоха видела всё расплывчато, но всё же она смогла отметить несколько выделяющихся деталей в чудаковатой говорящей фигуре и предположила, что это тот самый главный жрец культа. Она не могла чётко рассмотреть его черты лица, но голос приятно согревал, и даже Иноске притих, словно внимательно вслушивался в происходящее. Ноги предательски задрожали от усталости, и девушка едва ли не рухнула на колени, как чьи-то руки вовремя подхватили её, сжав в крепкой, но надёжной хватке. Девушка всё также прижимала к своей груди Иноске, как самое сокровенное и хрупкое, боясь его уронить, а помутнённый взгляд встретился с её защитником: яркие, разноцветные глаза переливались в редких солнечных зайчиках в удивительном спектре калейдоскопа, и девушка сомневалась в ответе на вопрос, какого они могли быть цвета. В них было явно что-то нечеловеческое, что одновременно притягивало и отталкивало, но зеленоглазая девушка не стремилась отводить взгляд и будто ждала, что будет дальше.       — Ах, милое дитя, твои страдания написаны на лице, — жалостливо протянул лидер культа, осторожно проводя пальцем по вспухшему лицу девушки и качая головой, — Это будет жестоко оставить тебя на улице, так ещё и с младенцем на руках!       Котоха, затаив дыхание, слушала его, и не знала, как правильно отреагировать; её глаза забегали в поисках выхода. Загадочный человек лишь продолжил:        — Не бойся! Я — основатель культа Вечного Рая. И моя задача — делать всех своих последователей, включая себя самого, счастливыми. И моя воля... — следующие слова уже были адресованы к группке его последователей. — сделать счастливой эту женщину и её ребёнка!       Котоха облегчённо выдохнула. Кажется, удача ей впервые в жизни улыбнулась, и она впервые искренне заплакала от счастья.

༒༓༒༓༒༓༒

      — Доума-доно! Зрение к Котохе-чан вернулось, и у неё вновь появилось молоко! — одна из последовательниц культа Вечного Рая пришла с радостными новостями.       Доума, восседавший на своём месте в главном зале, от таких хороших новостей довольно улыбнулся и даже хлопнул в ладоши:       — Как славно, Амэ-чан, как славно! Стоит навестить девочку и её ребёночка.       И блондин поспешил.       Прошло чуть больше месяца с того момента, как Котоха вместе с Иноске присоединилась к культу Вечного Рая и стала его непосредственной частью. За всё то время, что она провела здесь, к ней относились так, как она совершенно не привыкла: её здесь никто не бил; не таскал за волосы за то, что она ничего не делает, и не оскорблял. Здесь всё было абсолютно наоборот: её хорошо кормили, помогали ухаживать за сыном, давали отдохнуть и оказывали достойное лечение.       Из-за частых побоев девушка едва полностью не ослепла, а из-за больных голосовых связок ей долгое время было больно и трудно говорить. Она пришла сюда настолько обезображенной, что поначалу было сложно разглядеть её черты лица.       Сейчас же девушку было просто не узнать: её большие зелёные глаза были приятного травянистого оттенка, которые излучали свет; впалые щёки зарумянились и все отёки спали, будто их не было вовсе; иссиня-чёрные волосы были аккуратно собраны в низкий полураспущенный длинный хвост, открывая ареал её идеального овального лица, который озаряла самая солнечная улыбка из тонких, мягких губ.       Иноске тоже стал значительно лучше выглядеть: его щёчки больше не были бледного цвета, а обрели здоровый румянец; большие зелёные глаза с живым интересом изучали этот мир. Маленькие крепкие пальчики жадно хватались за всё, за что цеплялся взгляд. Молодая мать не могла не нарадоваться тому, что её ребёнок был активен и проявлял интерес и любопытство к познанию окружающего мира. Малышу Иноске только-только исполнился второй месяц, он начал гулить и Котоха была полностью очарована этим мгновением, испытывала искреннюю радость, наблюдая за своим драгоценным сыном. Она готова была вечность наблюдать за тем, как младенец сначала с некоторой настороженностью воспринимает свой голос, а затем, постепенно осознавая, что он сам является первопричиной своих кряхтений и пыхтений, начинает довольно гулить. Каждый раз заставая такое зрелище, Котоха готова была взорваться от умиления и всегда нежно тёрлась своей щекой об его, ласково приговаривая самые тёплые слова, выражая свою материнскую любовь.       — Мой самый лучший, самый любимый Иноске! Я так тебя люблю! — с жаром говорила девушка, с любовью смотря на своего сына, качая его на ручках, пока малыш смотрел на неё большими глазами, хлопая ресницами. Чмокнув Иноске в нос, Котоха тихо засмеялась, когда младенец резко и небрежно зачесал его крохотной ладошкой, и поморщился.       Расхаживая по своей маленькой, но уютной комнате, она качала его на ручках, не уставая им любоваться. Мальчик тем временем своими цепкими пальцами игрался с выбившимися прядями матери, с большой заинтересованностью их разглядывая. Котоха остановившись посреди комнаты, стала тихо, но с чувством петь:       — Клянусь на мизинцах, клянусь на мизинцах, что защищать тебя я буду. Пока не наберёшься силы, ты под моей защитой, мой милый. Я заменю тебе отца и от несчастий скрою сама. Наша жизнь изменилась, но что бы ни случилось, я буду тебя защищать, — когда Котоха закончила свою колыбельную, она аккуратно коснулась его тёмной макушки, зажмурив крепко глаза, чтобы не заплакать. От переполняющих светлых чувств к своему ненаглядному и единственному ребёнку, а не от скорби.                         Иноске, я защищу тебя. Я всегда буду тебя защищать. Чего бы мне это не стоило. Даже ценой своей собственной жизни.       Уложив Иноске в маленькую кроватку, Котоха решила, что пока есть немного времени, нужно пойти заняться чем-то полезным или помочь кому-нибудь в храме. Она была каждому искренне благодарна за доброту и отзывчивость, и ей бы очень хотелось отплатить своими благодетелям тем же. Но стоило ей отойти от люльки с внезапно засопевшим Иноске, как перед ней неожиданно возник высокий силуэт Доумы.       — Ах! Доума-доно, — ахнула девушка, коснувшись своей ладошкой губ от неожиданности.       — Котоха-чан, рад видеть тебя в добром здравии! — лучезарно пропел Доума, и его взгляд изучающе блуждал по её лицу. — Ты подобно горной хризантеме расцвела и заставляешь меня чувствовать себя счастливым.       Сердце зеленоглазой затрепетало после таких слов, и она смущённо отвела взгляд, украдкой улыбаясь. Он незаметно приблизился к ней чуть ли не вплотную, и его длинные пальцы скользнули по её округлому подбородку, мягко развернув к себе, влюблённо заглядывая:       — Я становлюсь счастливым, когда твой взгляд обращён на меня, Котоха-чан! Пожалуйста, улыбайся так только мне, — заговорщически прошептал молодой мужчина, сильно приблизившись к Котохе и едва касаясь её губ, которые она стыдливо поджала, но взгляд так и не отвела. Он словно её гипнотизировал, завлекал к себе.       — Доума-доно... — девушка робко отступила на несколько шагов назад, прижав к солнечному сплетению маленький кулачок, испугавшись такой близости. — Я... Я не знаю, как Вас благодарить. Правда! Вы так добры ко мне.       Доума остался на месте и всё также влюблённо смотрел на хрупкую маленькую женщину. По крайней мере, так показалось Котохе, потому что когда их взгляды случайно встречались, во внезапно наступившей между ними паузе, она чувствовала, как внутри неё грелось какое-то тепло, и возникало лёгкое, непонятное покалывание в груди и животе. На самом деле это уже далеко не первый случай, и она последние две недели часто ощущала на себе этот его взгляд, который заставлял внутри всё сжиматься и биться мелкой, приятной дрожью. Муж никогда не смотрел на неё так, как сейчас на неё смотрел Доума, точнее, сама девушка не испытывала такого в присутствии мужа. Что-то мелкое в ней томилось, сладко тянуло и вызывало очень странные ощущения, которые после каждой такой короткой встречи только росли.       — Котоха-чан, Союки и Амэ тебе занесут сейчас новую юкату, так как старая совсем пришла в негодность, — наконец первым прервал затянувшуюся тишину Доума, сделав шаг вперёд и спрятав руки за спину. — Мне кажется, что тебе пойдёт мятный к глазам, — добавил он, заставив девичьи щёки порозоветь. — Не волнуйся, Иноске также не останется без новых пелёнок и прочих безделушек для младенчиков!       Он вновь лучезарно улыбнулся и хлопнул в ладоши, и Котоха не могла не улыбнуться в ответ. Сложив руки перед собой, она поклонилась в знак благодарности, и чёрные пряди накрыли её лицо:       — Вы очень щедры, господин Доума. Я...       Она не успела договорить, как мужские губы едва накрыли её, оставив свой влажный отпечаток. Сердце испуганно заколотилось, а затем что-то сильно, словно сотня мелких бабочек, затрепетало в её животе, заставив хоть и коротко, но ответить на поцелуй. Это было недолго, но так приятно, что голова молодой матери закружилась от переизбытка эмоций. Их взгляды снова встретились; эти радужные глаза окончательно вскружили душу наивной девушке, в которых она утопала без конца.       — Если я счастлив, значит, и ты со своим сыном должна быть счастлива. Такова моя воля, — произнёс мужчина, крепко проведя согнутым указательным пальцем по щеке Котохи, мило ей улыбаясь. — Приходи в Лотосовый сад со своим сыном после собрания. Я желаю вас обоих.       — К-конечно... — девушка кивнула, заправив за уши непослушные пряди, выдерживая покорную позу, и отстранившись к колыбели сына.       Доума, плавно развернувшись на пятках, поспешил удалиться, бросая Котохе двусмысленные взгляды через плечо. Когда дверь закрылась, Котоха приземлилась на край своей кровати, часто задышав. Она почувствовала, как внутри её кто-то душил и от этого, схватившись обеими руками, стала сильно кашлять. Краем глаза девушка заметила подозрительные шевеления в люльке, и вовремя опомнилась, что Иноске всё ещё спит. Взяв в руки первую попавшуюся подушку, брюнетка стала кашлять в неё, чтобы это не было так громко. Наконец-то откашлявшись, Котоха с ужасом заметила на подушке не просто влажный след, а с частичкой крови и чего-то ещё. Присмотревшись, она заметила, что это очень похоже на крыло бабочки. Больно прикусив нижнюю губу, Котоха медленно перевернула подушку обратно, желая забыть увиденное. Стук в дверь — в комнату зашли Амэ и Союки со стопкой обещанных вещей.       День прошёл очень быстро, несмотря на то, что он только начался. Котоха за это время успела сделать много полезного, и после всего немного покрасоваться перед зеркалом в новой юкате, подаренной Доумой. Мягкий мятный цвет прекрасно сочетался с широкими поясом оби глубокого шоколадного оттенка, придавая свежести молочному лицу молодой женщины. Она действительно своим миловидным обликом напоминала раскрывшийся луговой цветок, который, несмотря на все невзгоды, произрастал и тянулся к солнцу. На руках она держала своего сына, который продолжал что-то умилённо и неразборчиво лепетать на каждые восклицания Котохи, когда она обращалась через отражение к Иноске: «Смотри, это мы! Это мы с тобой, Иноске!». Амэ-чан и Союки-чан в это время стояли в стороне и умилялись реакциям молодой родительницы и её дитя. Они были немного старше Котохи, но сами ещё не познали радости материнства. Среди последователей культа Вечного Рая почти не встретишь молодых мужчин, а главный жрец редко кого подпускал к себе близко. По некоторым наблюдениям Амэ-чан все, кто был когда-либо удостоен сблизиться с Доумой-доно — не в сексуальном плане, конечно же — этот человек неожиданно пропадал и больше не появлялся в храме. Почему-то это стало очень настораживать белокурую девушку и что-то подсказывало, что это недоброе предзнаменование.       — Котоха-чан, тебе очень идёт этот цвет! — доброжелательно отозвалась Союки и тепло улыбнулась. — Даже Иноске-куну вон, приглянулось!       Котоха благодарно кивнула. Амэ-чан в это время отстранилась, покинула комнату девушки и вышла в коридор. Собрание задерживается, а это очень и очень странно, потому что Доума-доно до чёртиков пунктуален и терпеть не может задерживать. Должна быть веская причина того, что могло дать этому произойти. Она решительно шла вперёд, но странные мысли одолевали её и пугали. Нехорошее предчувствие глодало изнутри. Чья-то рука опустилась на плечо белокурой, и от неожиданности она испуганно вскрикнула.       — Ты чего пищишь, как напуганная чайка? — скривилась Союки-чан, когда вскрик подруги неприятно ударил по барабанным перепонкам. — Это же я!       — Нечего так пугать, идиотка! — вспылила блондинка, убрав руку со своего плеча. — Чего увязалась...?       — Девочки, милые, не ругайтесь! — мягко вступилась Котоха, и всё негодование мигом испарилось. — Амэ-чан, всё хорошо?       До боли ласковый взгляд Котохи заставил покраснеть уши, отчего девушка стыдливо отвернулась, как только что провинившаяся девочка перед матерью. Она пробубнила что-то невнятное себе под нос, очень похожее на «Прости». Миролюбиво хмыкнув, Котоха помахала свободной ладошкой девушкам, сказав, что отправляется с Иноске в Лотосовый сад, где её обещал встретить Доума. Подружки попрощались с брюнеткой, пообещав той, что они позже обязательно заглянут к ней и понянчатся с Иноске. Скрывшись за поворотом, Котоха снова разразилась мучительным кашлем, после которого она отхаркнула уже целую бабочку. Страх пронзил её, лезвием по горлу, увидев на ладошке полуживое, маленькое тёмно-красное насекомое. Теперь ей уже это не казалось смешанным сгустком крови, так как крылатое существо всё ещё слабо шевелилось. Судорожно стряхнув с ладони бабочку, Котоха судорожно вытерла об внутреннюю часть рукава следы крови, и решила скорее направиться в сад. Нужно было подышать свежим воздухом, проветриться и забыть об этом как можно скорее. Иноске взволнованно захныкал, и девушка поспешила его утешить.       Подружки отправились в зал собраний, который был соединён с залом подношений, и по пути туда они переглядывались между собой, боясь сказать что-то. Девушки взяли друг друга за руку, чтобы как-то успокоить и поддержать в такой нагнетающей обстановке: жизнь в храме будто замерла, так как не было ни слышно, ни видно людей, которые обычно маленькими группками, словно муравьи, передвигались и всегда о чём-то оживлённо щебетали. Приблизившись к большим дубовым дверям, Союки ухом прислонилась к ним, чтобы услышать, что происходит внутри. Амэ не решилась подходить близко, что-то её удерживало на месте. Не понимая, что происходит по ту сторону, Союки раздражённо цокнула языком и отошла, косо глядя на подругу.       — Амэ, мне кажется, что все давно разошлись, и скорее всего в Лотосовом саду сидят! — буркнула девушка с фиолетовыми глазами, обиженно скрестив руки на груди. Она явно думала, что неспроста ещё утром Доума-доно позвал Котоху именно в сад, а не на само собрание. Только ей не было понятно, почему их с Амэ не позвали сразу...       — Что-то здесь не так, Союки-чан... — осторожно начала Амэ, озираясь вокруг. — Тебе не кажется подозрительным, что никого нет, и в зале пусто…       — Что здесь может быть не так? Очевидно, что там пусто, потому что все в саду и Доума-доно очень хотел после собрания там увидеться с Котохой-чан, и не заставлять её бродить туда-сюда с маленьким ребёнком! — девушка отмахнулась и демонстративно закатила глаза, когда Амэ хотела ей что-то сказать в ответ. — Ты в последнее время очень подозрительная и чересчур мнительная. Будешь и дальше так себя продолжать вести, то никогда не выйдешь замуж и не станешь счастливой! Дурочка...       Амэ последние слова подруги очень задели и, потеряв самообладание, вспыхнула, сжав свои кулачки:       — Да ты... Да ты... — она подбирала слова, чтобы как-то съязвить, но следующее, что из неё вырвалось, впоследствии заставит сильно пожалеть. — А ты вообще бывшая шл... Проститутка! Да если бы не Доума-сама, ты бы сейчас и дальше жила в квартале Красных фонарей, ублажая старых вонючих самураев! Ты вообще умрёшь старой девой, потому что таких не берут в жёны!       Глаза Союки сузились, и всем своим видом она напоминала злую кошку, которая сейчас громко зашипит и расцарапает лицо бывшей подруги за то, что та глубоко ранила её. Но она подавила в себе импульсивный порыв гнева, скрестив руки на груди, и её лицо страшно искривилось:       — Ты хотела сказать «шлюха», да? — угрожающе начала девушка с фиолетовыми глазами. — Ну да, зато я хотя бы могу хорошо ублажать других, а ты даже себя не можешь нормально удовлетворить.       Амэ-чан покрылась белыми пятнами, и от сжигающего с ног до головы стыда, она закрыла лицо руками, стараясь не заплакать в этот момент. Такого унижения, как сейчас, белокурая никогда не испытывала. Союки самодовольно хмыкнула, буркнув что-то вроде: «То-то же!», и не успела обернуться, как чья-то свинцовая и мокрая рука опустилась ей на плечо, крепко сжав:       — Ах, в последнее время от вас так много шума, девочки! Если честно, я уже от этого устал, — лениво протянул приятный мужской голос, грубо проведя кровавой ладонью по короткой шее Союки, оставляя следы. — Пожалуй, я поглощу тебя первой, моя маленькая шлюха Союки.       Хруст костей и резкий хлопок — Союки-чан в ту же секунду не стало. Амэ-чан остолбенела, она боялась пошевелить даже бровью, увидев вместо бывшей подруги лишь кровавую кашу с остатками волос, мозгов и иных частей тела. Перед ней также возник их некогда духовный лидер, но весь его вид прямо-таки отталкивал; сейчас он был больше похож на страшного они, который заставлял сжиматься в скорлупу, и ты готов был сдаться ему с потрохами.       Облизнув свои пальцы, которые были измазаны печенью несчастной Союки, Доума только сейчас обратил внимание на то, что перед ним стояла Амэ-чан. От страха девушка сильно закусила язык, чтобы не закричать, и из её рта вытекала маленькая красная струйка. Она вся дрожала, ей хотелось бежать, но ноги будто приросли к земле.       — Амэ-чан? — невинно обратился к блондинке лидер культа, подойдя осторожно к напуганной девушке, вытирая краем ткани кровь с губ. — Ай-яй-яй, что ж ты такая неаккуратная, девочка!       Громко сглотнув кровь и слюни, Амэ-чан рухнула на колени, схватившись за подол одежды духовного лидера, разрыдавшись во весь голос:       — Госп-п-под-дин Д-доум-ма, умоляю Вас! Я заклинаю Вас! Не убивайте! Молю Вас! Я с-с-сделаю всё, что Вы скаж-жете! Прошу В-вас! Умол-л-ляю!!!!       Она в припадке верещала, склонившись в три погибели, и страх за свою жизнь охватил белокурую девушку. После увиденного за эти минуты, Амэ-чан была готова на любое унижение, любое скотство, лишь бы спасти свою жалкую жизнь.       — Ну-ну, Амэ-чан! — улыбнулся Доума, приподняв за подбородок девушку. — Ты сказала, что сделаешь всё: значит ли это то, что ты готова на всё, чтобы я стал счастливым?       — Да! — незамедлительный ответ только сорвался с языка Амэ, и было понятно, что в нём таилась наглая ложь, ведь главное для девушки - это спасти себя. — Конечно, Доума-сама! Я готова!       Доума знал, что Амэ лжёт. Причём так очевидно и по-детски, что он даже предвидел, как именно она ему ответит. Он сделал вид, что поверил девушке, и решил этим воспользоваться для своих целей.       — Сделаешь кое-что для меня, Амэ-чан?

༒༓༒༓༒༓༒

      Котоха, прогуливаясь по Лотосовому саду, тихо запела свою любимую колыбельную для Иноске.       — Клянусь на мизинцах, клянусь на мизинцах, что защищать тебя я буду. Пока не наберёшься силы, ты под моей защитой, мой милый. Прости, Иноске, мне так жаль, что в сердце у тебя печаль. Я заменю тебе отца и от несчастий скрою сама. Наша жизнь изменилась, но что бы ни случилось, я буду тебя защищать... Защищать.

      Защищать...

      Защищать.       Иноске вновь сладко засопел, и Котоха крепко прижала его к себе так, словно, обнимает в последний раз.       Это место, в котором они находились, представляло собой большой и частично водный сад, усеянный жёлтыми, белыми, голубыми и розовыми лотосами, а попадая в самое его сердце, сразу же ощущался вкусный аромат сотни цветов. Воздух в этом красивейшем месте мира был наполнен кислородом и спокойствием. Взгляд девушки блуждал, но остановился на большом небесно-голубого цвета лотосе, который очень ярко выделялся среди своих красных и розовых сородичей. Котоха присела недалеко от водно-цветочной глади, любуясь, а сердце переполнялось полной благодарностью: это для неё было не просто красивое чудо Флоры, а настоящий спаситель, ведь если бы не лекарства и пища из этого растения, то кто знает, что бы стало с ней?       — Спасибо... — произнесла зеленоглазая, склонив голову и прикрыв глаза. На мгновение перед ней всплыл образ улыбающегося мужчины с радужными глазами.       Она резко раскрыв глаза увидела только тот самый яркий лотос перед собой. В груди снова приятно затрепетало, и улыбка сама по себе растянулась на губах от собственных мыслей. Девушка, долго всматриваясь в цветок, вспомнила один очень короткий, но приятный диалог с Доумой, который ей как-то сказал:

Есть поверье, милая Котоха, что если шепнуть в раскрывающийся лотос имя любимого человека, то тогда он будет с тобой всю жизнь. Мне интересно, чьё бы имя ты назвала…

      Задумчиво прислонив палец к тонким губам, Котоха сщурилась и, вновь краешками губ улыбнулась. Если в тот день она тогда не знала, что хочет прошептать священному цветку Будды, то, кажется, сейчас она нашла ответ на свой вопрос. Осторожно подойдя ближе к растению и наклонившись, девушка шепнула еле слышное:       — Доума...       Затем, резко отстранившись, она суетливо покрутила головой, убедившись, что её никто не застал в такой интимной атмосфере. Было бы неловко оправдываться перед кем-то, кто её случайно застанет здесь, особенно — перед Доумой. Девушка едва бы смогла правильно подобрать слова, чтобы объясниться в таком.       Через некоторое время Котоха, чуть пройдя в сторону выхода из сада, разразилась сильным, почти мучительным кашлем. Иноске, мирно спавший всё это время, громко заплакал. Котоха, понимая, что сын очень испугался именно резко возникших звуков кашля, не могла ничего с собой поделать: ей казалось, что лёгкие стремительно наполняются маленькими рыбьими чешуйками, которые бьются друг об друга с очень большой частотой, подступая к горлу. Она согнулась, придерживая рукой кричащего младенца в оби, и прикрывая свободной ладонью рот, чтобы хоть немного заглушить собственный кашель. Из глаз выступили слёзы, потому что режущая боль очень пугала молодую женщину, в голове которой пронеслась мысль, что если ей никто не поможет, она может задохнуться. Котоха боялась откашливаться и вновь увидеть собственную кровь на руках, но другого выбора не было. Набравшись последних остатков кислорода, девушка разразилась страшным приступом кашля, буквально чуть ли не выблёвывая из себя бешено рвущихся наружу летающих насекомых. Из неё вылетели уже большие, пёстрые бабочки, которые ловко и быстро маневрировали в воздухе, словно сгустки крови прилипшие к их крыльям для них не были помехой. На самом деле довольно жуткое зрелище.       Неожиданно сзади в этот момент подошла Амэ-чан, чьи шаги из-за кашля и плача Иноске, Котоха сразу не услышала. Развернувшись к ней лицом, брюнетка с надеждой и облегчением взглянула на подошедшую девушку, убрав свою ладошку от рта и слегка потянув ту к себе за плечо:       — Как хорошо, что ты оказалась здесь, Амэ-чан, — слегка осипшим голосом произнесла Котоха после мучительного кашля. — Мне нужна помощь Доумы-доно...       Лицо Амэ-чан скривилось, и она в страхе отвернулась от Котохи, чьи губы и рука были перепачканы кровью, а сознание блондинки стало вырисовывать страшные предположения о том, кто перед ней.       — Не подходи ко мне... — с угрозой начала шептать она. — Ты тоже демон...       Котоха непонимающе уставилась на Амэ-чан, успокаивая Иноске:       — Что ты говоришь, Амэ-чан? Я не демон! Здесь нет никаких д…       — Лжёшь, мразь!! — закричала Амэ, отскочив от Котохи, и побежала прочь.       — Амэ! Амэ-чан, стой! — закричала вдогонку Котоха, и поспешила следом за девушкой.       Та бежала слишком быстро, поэтому Котоха значительно отставала от неё. Иноске жалобно и громко плакал, но в очередной раз Котоха не могла ничего с этим поделать. Физически было очень тяжело, но желание догнать и, возможно, помочь Амэ и выяснить, что случилось было выше. Брюнетка была в абсолютном неведении того, что сейчас происходит.       Забежав внутрь храма и свернув в сторону зала собраний, девушка насторожилась, услышав исходящие оттуда хлюпающие и неприятные звуки, а затем жалобные стоны, мольбы о пощаде и спасении, будто кто-то очень громко пережёвывал миску супа с говорящими мясными хрящами. Липкие ладони страха неприятно начали давить на грудь, а внутри всё похолодело. Молодая женщина, неуверенно толкнув локтем приоткрытую дверь, увидела страшную картину: изуродованные трупы последователей культа Вечного Рая и части их тел, органов были разбросаны по всему пространству; в воздухе висел спёртый запах начинающей гнить плоти; крови было настолько много, что легко было подскользнуться на ней или увязнуть, как в болоте. От этой вони резко закружилась голова, и девушке стоило больших сил, чтобы не упасть в обморок. Нечеловеческие глаза обратили на неё своё внимание и ярко засияли в темноте. Этот взгляд Котоха узнает из тысячи, и она сразу поняла, что за всем этим стоит он.       Мелкая дрожь била изнутри, и все инстинкты приказывали бежать. Так же, как и пару месяцев назад от мужа, чтобы спасти своего сына, но уже от настоящего демона. Котоха с испуганными глазами, попятившись назад, в момент сорвалась с места и побежала к ближайшему выходу прочь из храма, сразу в лес. Она крепко прижала орущего во всё горло Иноске, умоляя небеса защитить её сына. Не было времени думать о горьком обмане со стороны мужчины, который оказался людоедом, и обо всех несчастных, которых безжалостно сожрало и жестоко убило это существо — сейчас было важнее спасти Иноске. Котоха ругала себя, что снова повелась на слепую доброту, и что её беспечность уже второй раз сыграла с ней злую шутку.

Прости, прости меня Иноске!!

Прости свою глупую мать...

             ...колесом крутилось в голове Котохи, всякий раз оборачиваясь через плечо, и видя, как где-то позади неспеша следует они. Испарина скатывалась по лицу, кашель истерично рвался наружу, но Котоха яростно сглатывала всё, потому что сейчас каждая секунда была на счету. Кислород обжигал горло, слёзы затуманивали обзор, ноги не слушались, путались и спотыкались об корни деревьев и камни, но молодая мать упорно игнорировала препятствия, несясь сломя голову.       Спасти, спасти!       Лес казался большим и бесконечным коридором, впереди которого луна была его концом. Лунный свет, озарив и почти ослепив, заставил Котоху резко остановиться — впереди был обрыв. Она добежала до края скалы и оказалась в ловушке, а внизу была река. Паника охватила Котоху, которая поняла, что это конец. Ветки деревьев ободрали её юкату, ветер растрепал длинные смоляные волосы, и вся она вздрагивала. Доума приближался, она буквально кожей ощущала, что через минуту-другую он явится по их с Иноске душу. Но в эту ночь её сын не умрёт.       — Прости, прости меня, Иноске, — зарыдала Котоха, целуя в последний раз маленькие пальчики сына. — Прости свою глупую мать! Прости меня! Будь сильным! Я всегда буду рядом!       Голос и руки дрожали, усилием воли Котоха заставляла слушаться своё тело, чтобы как можно скорее развязать оби, в котором находился Иноске, и плотно укутать его своей одеждой. Оставшись абсолютно голой, она в последний раз крепко прижала к себе сына и посмотрела в его большие распахнутые зелёные глаза, в которых было абсолютное непонимание происходящего.       — Прощай... — последнее, что сорвалось с языка Котохи, прежде чем она бросила сына в реку. Даже если он утонет, то это будет лучше, чем быть съеденным страшным демоном.       Большие слёзы лились водопадом, удушливо обжигая щёки и горло — сейчас Котоха попрощалась с самым дорогим, что было когда-либо в её несчастной жизни. Она всё ещё смотрела вниз, уже мысленно прощаясь с Иноске и прося у того прощения. Доума вальяжно расхаживал неподалёку, обмахивая себя золотистым веером.       — Какая отчаянность, какая смелость! Ты такая храбрая девочка! — картинно восхвалял Доума, фальшиво улыбаясь.       Котоха стояла спиной к демону, безжизненно всматриваясь в бездну, принимая исход судьбы. Она ничего не ответила и, лишь тихо вздохнув, закрыла глаза. Все её страдания закончились в секунду. Один взмах веера — и чёрная голова девушки тут же слетает с тоненькой шеи, подобно срубленному стволу сахарного тростника, и катится куда-то в сторону кустов, покуда хрупкое тело подхватывает демон. Как голодная собака он облизывается и с жадностью осматривает добычу, крепко сжимая в пальцах, и желая тут же поглотить. Он только сейчас понял, как сильно желал именно её... Его острые зубы грубо и с лязганьем впиваются в бархатную холодную кожу, и демон начинает рвать кусками, жадно заглатывая собственные слюни вперемешку с кровью.

Ещё теплая, почти горячая...

      Он противно причмокивал, когда начинал жадно жевать плоть, оставляя следы укусов, которые были сродни глубоким засосам. Было видно, как он получает неописуемое удовольствие, потому что наконец-то обладает этим телом, является его хозяином. Как же прелестно, что его бывшая последовательница культа была уже обнажена; не нужно давиться плотными тканями, которые порой, бывает, застревают в горле и, в сравнении с человеческой плотью, абсолютно безвкусные. Это можно сравнить с тем, как если есть вкусное пирожное, держа его через салфетку и, в моменте, увлекшись его поеданием, почувствовать на языке прогорклый мякиш. И вкус перебивается, и настроение может резко перемениться от такой досады. Довольно жадно и быстро демон перешёл с предплечий к плечам, быстро перейдя на всё ещё набухшую грудь. Она была пышная, сладкая, как спелая слива, сок из которой, точнее кровь вперемешку с молоком, лилась весенним ручьём, стекая на землю. Как же она манила его, звала, завлекала всё это время. И как же он был сейчас счастлив вкусить её, испробовать без всякого протеста, делая всё то, что только вздумается.       — Феерично! Божественно! — сладко стонал Высшая луна, поднимая нос к небу, отрываясь от яства. — Спасибо, Будда! Благодарю тебя, Светлейший!       Сумасшедший. Плавно переместившись от груди к животу он начал сдирать оттуда кожу. Сначала делая это длинными сиреневато-серыми когтями, а затем и острыми зубами, с наслаждением поедая внутренние органы, и с головой погружаясь внутрь, пачкая свои светлые волосы в крови.       Самое вкусное, по мнению Доумы, у женщин, как ни странно — это сердце. Его он всегда оставлял на потом. Когда половина внутренних органов была им успешно выпотрошена, демон оценивающе взглянул на то, что осталось от тела Котохи.       — Ах, милая Котоха, позволь мне сломать одно твоё рёбрышко! — как ребёнок обратился он к трупу, и, не дожидаясь ответа, пинцетным захватом свободной руки коснулся выпирающего и чуть надломленного ребра. Послышался характерный хруст кости, а затем и звонкий стеклянный смех. — Ой! А-ха-ха-ха, кажется, я сломал тебе ребро! Больно?       Ответа, конечно же, не последовало. Также аккуратно держа двумя пальцами кусок ребра, он водил им по ещё не тронутым участкам тела, оставляя мелкие царапины, а затем тут же облизывая их своим длинным, шершавым языком. Одновременно выводя осколком, подобно остриём пера по пергаменту различные узоры и древние иероглифы, он грубо слизывал кровавые потёки, а когда ему это надоело, то решил перейти к самому изысканному «блюду». Доума, выпрямившись, решил вырвать сердце и поглотить его. Даже когда жертва уже мертва и не испытывает больше ничего, Высшая луна всё равно не отказывал себе в удовольствии мучить кого-либо. Особенно, когда ему кто-то очень сильно импонировал при жизни.       — Котоха! Твоё сердечко так же прекрасно, как и твоё личико! — восторгался Доума, рассматривая орган. — Однако, — он метнул взгляд на валявшуюся голову, спутанную в собственных чёрных волосах. — даже жаль, что умом ты не вышла. А может... и хорошо! Такие, как ты, подобно сорванным цветам, прекрасны лишь день, а потом они увядают и никому больше до них нет дела. Так и до тебя теперь никому больше нет дела.       Он зло хохотнул, а после одним разом проглотил человеческое сердце:       — И всё же, ответь, Котоха: чьё имя ты бы шепнула в распустившийся лотос?