Касаясь холода и льда

      - Возвращаю вам, - сложенные звенья зонта аккуратно, едва ощутимо коснулись ладоней его владельца, но недавний знакомый Ши Уду только мельком взглянул на то, что желал получить обратно. Вместо этого его взгляд был прикован к Ши Уду, и посреди этого светлого золота сквозила не то ничем не объяснимая, затаенная радость, не то какой-то непонятный, невозможный интерес – и Ши Уду на какое-то мгновение подумалось, что у него что-то не то с одеждами или с прической. Ну, не считая осыпавшегося на него снега и запутавшихся в прядях крохотных льдинок, что и не думали таять, превращаясь в прозрачные капли.       Он даже незаметно окинул себя взглядом, но ничего такого, неаккуратного или вызывающего, на себе не заметил. Одежды выглядели вполне обыденно – белые с серебром и синеватой отделкой, и веер казался совершенно неприметным, спрятанный под светлое, усыпанное снегом серебро. Никакой излишней роскоши или вызывающе дорогих украшений, или редчайших артефактов, вобравших в себя древние духовные силы, что подобны ледяным штормам северных морей. Артефактов, при едином взгляде на которые становится понятно, что ничего подобного просто не может принадлежать и никогда не будет принадлежать обычному человеку. Но в таком виде, пожалуй, его можно было принять за заклинателя – и это оказалось неожиданно удобным. Если уж он хочет попробовать выяснить то, что решил.       Слова о том, что он хотел бы поговорить о том, что происходит в поселке, уже готовы были сорваться с его губ, но его собеседник, до этого не проронивший ни слова, неожиданно переменился в лице, глядя на что-то одновременно далекое и близкое, что-то такое, что заставило его помрачнеть и нахмуриться.       Ши Уду невольно обернулся, не представляя, что могло заставить столь резко измениться эмоциям и настроению – и напряженно замер, невольно коснувшись веера, готовый распахнуть его звенья прямо при своем собеседнике, прямо при всех, не считаясь с возможной недоверчивостью и вопросами, которые, вне всяких сомнений, обрушились бы на него после подобного.       Но то, что он заметил, ощущалось чем-то странным, неправильным, искаженным – но не тем, когда стоило бы раскрыть веер без малейших сомнений и взметнуть потоки воды прямо посреди снега и льда. Неясные, истаявшие тени посреди начинающегося снегопада и туманной дымки, зыбкий свет призрачных огней, шелест, чем-то неуловимо похожий на отзвуки водных потоков – но ни тени той твари, встречи с которой он так желал.       А после – и вот это оказалось по-настоящему неожиданным – его невольный собеседник стиснул запястье Ши Уду своими холодными, грубоватыми пальцами, сжал его, словно опасался чего-то – и резко дернул к себе, заставив шагнуть в дом. Ши Уду от неожиданности едва удержался на ногах и неловко ткнулся в чужое плечо – едва уловимый, горьковатый запах чернил и мягкость старой, но аккуратной и явно недавно постиранной ткани одежд окутали его, подобно туману.       И уже собирался возмутиться и потребовать объяснений, но его собеседник осторожно отпустил его запястье, плотно прикрыл за ним дверь, удостоверился в замке еще раз – и только после этого обернулся и произнес сумрачно:       - Вам лучше остаться на время у нас. В поселке что-то странное происходит. И возвращаться может оказаться опасно.       Он так и продолжал сумрачно хмуриться, а Ши Уду от удивления забыл и то, чем собирался возмутиться, и то, что хотел выспросить, и то, что собирался использовать облик и знания заклинателя. Это было так странно, так неправильно, так невозможно, что кто-то относился к нему и воспринимал его, как обычного человека, слабого и подверженного опасностям.       Его никогда, ни разу так никто не воспринимал – ни пока он был обычным человеком, которому никак не удавалось получить то, что он так желал, ни тем более после, когда он стал божеством, в котором замечали лишь не самый приятный характер и умение добиваться своего всеми возможными вариантами, даже не самыми достойными. И это ощущалось настолько необычно, что Ши Уду и сам никак не мог обозначить, что он чувствует. Но это что-то не было похоже ни на что, что ему доводилось чувствовать до этого.       - Хорошо. Благодарю за приглашение, - немного неохотно согласился он, всем своим видом показывая, что делает некое одолжение. Хотя на самом деле это было вовсе не так – на улице стемнело, и зябкая влажность ощущалась особенно неприятно, и возвращаться по такой погоде до ближайшего заклинания перемещения ему уж точно не хотелось.       Помимо этого, Ши Уду и так намеревался попробовать поговорить и узнать то, что он желал узнать – не принесла ли эта тварь в поселок что-то странное, тревожащее, необъяснимое в поисках новой жертвы взамен того, от кого он получил почти все, что хотел. Почти. Ши Уду невольно закусил губу, думая об этом, но почти сразу заставил себя сосредоточиться на том, что желаемое само упало ему в ладони – не пришлось ни придумывать предлогов, чтобы остаться с этим немногословным жителем поселка подольше, и не пришлось задавать вопросы, странные и неловкие, чтобы подсказать то, о чем он желал узнать.       - Подождите немного, - и, хотя эти слова прозвучали холодновато, с некой намеренной непроницаемостью, Ши Уду по чужим действиям - торопливым, немного неаккуратным, когда он толкнул дверь, ведущую не то в лавку, не то на кухню - показалось, что его собеседник почему-то доволен полученным ответом, и, если бы Ши Уду не согласился, то он наверняка попробовал бы его убедить или высказал бы несравнимо больше из того, что его явно тревожило.       Мысль вызывала усмешку – что ж, ему не сложно было согласиться на то, на что он и так рассчитывал.       И, едва его собеседник скрылся за дверью, Ши Уду нехотя отряхнул налипший на пальцы снег, что столь зябко обхватывал его ладони, пока он напряженно всматривался в окружающие дома и неуверенно выбирал дороги, и у него никак не получалось отыскать нужное жилище в этом запутанном переплетении улиц поселка. А после коснулся замерзшими пальцами виска, ощущая как ледяной холод его духовной силы охватывает сеть духовного общения. Стоило раздать помощникам задания, чтобы они не бездельничали, пока он находится в мире обычных людей. Помощников у него было не то чтобы много, но лениться они предпочитали с размахом и ничуть не сомневаясь.       И предупредить Цинсюаня, что вернется он позже, и чтобы тот даже не думал таскаться неизвестно где и неизвестно с кем.       Временами Ши Уду казалось, что это слишком, и что брат из него получился плохой и недостойный, и что Цинсюань – наверняка, ведь наверняка же – воспринимает все это как излишние запреты и бессмысленную жесткость, и желание приказывать и навязывать свое мнение не только своим помощникам, но и всем вокруг. Но ему казалось, что лучше пусть Цинсюань думает о нем всевозможные нелестные предположения, чем позволить ему рисковать в том, в чем этот риск был совершенно не оправдан. Пусть злится на него или пусть высказывается нелицеприятно, пусть творит, что угодно – только бы эта тварь до него не добралась.       И, выслушав – в который раз – все недовольство Цинсюаня – предсказуемое, но от этого не менее неприятное, Ши Уду уже собирался отвести пальцы от виска, когда дверь вновь приоткрылась. И за этим раздалось удивленное и встревоженное:       - У вас голова болит? – и вновь этот пронзительный, золотистый взгляд, в котором не то темнели и гасли тревожные искры, не то выцветало до светлого золота нечто странное, ничем не объяснимое, нечто такое, чему Ши Уду не знал названия. И не был уверен, что хочет знать – он не понимал, что ощущает при этих словах, и это казалось ему незнакомым, неправильным, невозможным. Ведь у всего должно быть свое объяснение и свое имя.       Ну да, по его неровному движению, по тому, как напряженно он касался пальцами виска, что же еще можно было предположить, как не то, что у него болит голова, и он пытается как-то это приглушить. Впрочем, лучше уж пусть думает про то, что подумал, чем узнает про сеть духовного общения, божеств и Небесные чертоги. И с этими насмешливыми мыслями Ши Уду медленно кивнул и спрятал в рукава одежд свои замерзшие ладони.       - Я вам за ужином сделаю травяной чай. Он помогает от головной боли, - ничуть не усомнившись предложил его собеседник, и, не дожидаясь возражений, хотя Ши Уду и не собирался возражать, приглашающе распахнул дверь. – Прошу, проходите. В лавке почти нет посетителей – ну, в такой-то снегопад, - он выразительно усмехнулся, глядя не то на пряди Ши Уду, усыпанные снегом, не то на его одежды, с прозрачными, намерзшими льдинками. - Так что вы можете поужинать вместе с моей семьей.       Ши Уду первым шагнул в тепло натопленную, освещенную золотистым светом масляных ламп и окутанную пряными ароматами кухню, где за столом расположились те, кого его собеседник и назвал своей семьей. Ши Уду скользнул по ним взглядом и духовными силами, и, не почувствовав ничего странного или опасного, или не свойственного обычным людям, чуть склонился в вежливом поклоне.       И, следуя правилам приличия, назвал свое имя. А после, немного посомневавшись, все же протянул чуть нехотя и лениво, как если бы это являлось чем-то обыденным и ничего не значащим для него, что он заклинатель. И что у него есть некоторые дела в этом поселке. Не забыл он и поблагодарить за гостеприимство – если уж он желал хотя бы попробовать отыскать тонкую, едва заметную дорогу, что приведет его к цели, то стоило держаться просто и невзыскательно, чтобы не привлекать излишнее внимание и не вызывать излишних предположений.       - А ты что же молчишь, Хэ Сюань? И чего встал столбом? Представь нас нашему гостю, - недовольно проворчал один из тех, кто ждал Ши Уду за столом – хмурый мужчина в годах, с таким же сумрачным, пристальным взглядом, как и у его недавнего знакомого. Но на этом сходство и заканчивалось – приземистый и невысокий, этот человек ничем более не напоминал того, кто устроился возле Ши Уду, столь близко, что Ши Уду ощущал чужое домашнее тепло и различал едва уловимое, недовольное хмыканье. Вот вообще ничем. Кто-то из дальних родственников?       Впрочем, больше, чем это не-сходство, больше, чем что-либо иное, чем хоть что-то из возможного, Ши Уду поразило названное имя. Хэ Сюань. А ведь, получается, именно с этим человеком Ши Уду мог бы поменять судьбу Цинсюаня.       Поменять – и больше не дергаться от каждого неопределенного шороха, неосознанно хватаясь за веер, если Цинсюань возвращался домой в какое-то не слишком подходящее время и не слишком хорошо держался на ногах после очередного вина из трактира.       Поменять – и больше не скрывать ото всех свою мрачную тайну, не подозревать каждого в том, что он только и желает, что эту тайну выведать – и воспользоваться теми возможностями, которые это знание перед ним положит.       Поменять – и больше не стискивать неловко в ладонях меч с серебристым, тонким лезвием, словно усыпанным снегом и льдом, не вглядываться в непонятные, золотистые отсветы и не спускаться в этот затерянный в северных землях поселок, где он – так глупо, так нелепо – пытается решить то, что решить почти невозможно.       «И почему ему было не появиться на свет на день раньше?»       Ши Уду досадливо хмыкнул, думая об этом, и невольно обернулся, словно встретил Хэ Сюаня впервые, заново, и пытался осознать то, что именно этот человек и был ему одновременно нужен и не нужен, с этой нелепой, бессмысленной разницей – и таким подходящим всем остальным. Ему показалось, или на мгновение в золотистых глазах мелькнуло не то сожаление, не то насмешка – как если бы Хэ Сюань каким-то невозможным образом догадывался, о чем думал Ши Уду.       Нет.       Невозможно.       Откуда ему знать.       И Ши Уду заставил себя отвернуться и сосредоточиться на том, чьи имена называет ему Хэ Сюань, представляя тех, кого он назвал своей семьей.