***
А птицы щебечут всё громче. Солнце светит ярче, трогает кожу ребят волнами горячими, обжигает. На лицах скорбь застыла, она эмоции разъедает, обволакивает округу своим покрывалом серым. Лера крест накрывает олимпийкой девичьей, на корточки присаживается. Смотрит внимательно на деревяшку сколоченную, горбится. Хребты костяные трескаться начинают, она чётко ощущает, что сломается под напором этим тяжёлым. Кладбище скоро домом родным станет. Оно манит, зовёт, а конфеты в обёртках на столиках чугунных блестят ярко, слепят. Слёзы сухие речками талыми скатываются. Больно. Она всех похоронила почти. Мать, отец, Ирка, Гуля, Вовка. Они всей гурьбой стоят перед ней сейчас, улыбаются, успокоиться просят, глупости не делать — желают. Папа всегда человеком был хорошим и сейчас, в погонах стоит своих чёртовых, по голове Иришку гладит. А та глазами светлыми, добрыми, поляну всю озеленяет. Лера, словно наяву цветы распустившиеся видит, как могилу свежую те обрамляют, запахом манят. Девушка готова руками грязь песочную разорвать, раскопать, внутрь залезть. Земли рот полный напихать и закричать, что есть силы. Но она сидит, колени свои пачкает чернозёмом и улыбается. Провожает подругу школьную свою, а после встаёт, девочкам своим кивает и те расходятся, оставляя шлейф парфюма терпкого, сладкого. Лера поверить не может, что без глаз умных осталась рядом, идёт средь оградок, плывёт по окрестностям тенью прозрачной. Медленно к семейному месту Суворовых подходит. Там пустота, никого нет, даже ветер не воет. — Ну что Вова, теперь я выиграла. Десять рублей отдать не забудь. — улыбается девушка, уголки губ вверху силами последними удерживает. — Оставил ты меня, друг. Как-то не по понятиям получается. Мы же не бросаем своих, верно? В ответ птицы щебечут, ворон чёрный на заборчик старый садится. — Да, не бросаем. — замечает девушка птицу одинокую, печенье из кармана достаёт. Крошит на скамейку и отходит, давая животинке поесть. В голове звенит что-то, в висках болью страшной отдаётся. Гримасы искажённые перед глазами ореховыми возникают, утягивают её в пучину, смешивают с грязью. Лера считает, что только её она и достойна. За голову гудящую хватается, пытается суматоху мыслей галдящих заткнуть. Получается. Взгляд чувствует на себе, пристальный. Оборачивается, да белую Волгу замечает. Две фигуры стоят рядом, шапки сняты. Дядя Кирилл и Марат. Она сразу их узнаёт, фыркает и вновь взор свой на бугорок земляной обращает. — Ладно, Вов, тут, видимо, родственники твои подъехали. Пойду я, не скучай. — и уходит. Бредёт к выходу с места страшного, настроение тоскливое её подгоняет. Чувствует, как в спину её смотрят сотни погребённых, слышит, как зовут её к себе. С ума сходит потихоньку что-ли, или не выспалась — не понимает. Усмехается, судьбе своей в лицо харкает. Ненавидит существо мнимое, хочет шею этой сучке свернуть. Не понимает она, за что ей это всё переживать нужно. Чувствует, что умереть она должна была, не должна смерти эти больные видеть. Не должна душу свою ложкой выедать, алюминием по скорлупке тонкой стучать, чтобы силы жизненные найти. Кровью накормлена она сполна, глазами уснувшими навеки — тоже. В сердце колется шипами острыми чувство, что не так всё идёт. Не то что-то делает она, не должна она страдать сейчас. «Жаным» на дело важное пойдёт скоро. И Лера уже продумывает сценарии. Видит управление милиции главное и ходы все запоминает. Пересчитывает лестницы пожарные, трубы водосточные. Запоминает, как губка впитывает. Зрачки чёрные снова орех поедают жадно, а в голове план мести зарождается. Она машину милицейскую замечает, ретируется по быстрому, по дворам шныряет. В кровь адреналин приятной волной поступать начинает, а улыбка всё шире на лице становится. Глаза чернушные блестят ярко, а руки свисают безвольно. Она в качалку спускается, парней наблюдает. Кудрявого выцепляет и в губы целует, смачно, громко. Улюлюкание слышит, взгляды некоторые осуждающие ловит, но плевать ей. — Лер, у тебя всё нормально? — спрашивает парень, девушку свою за талию держит. — Прекрасно, Валер. Разговор есть. — улыбается ярко, пальчиком в каморку манит и Вахита за руку хватает. Тот смотрит удивлённо, дверь захлопывает покрепче от глаз заинтересованных. Только на стук громкий приоткрывает щель и внутрь Риту пропускает. — К чему это всё? — спрашивает коротковолосая, пот со лба стирает после тренировки. — Сиплая, «Жаным» своих ведь не бросает?***
После разговора важного, девушка покидает каморку в раздумьях. За ней лысый семенит, на любопытство немое — парням кулаком крепким отвечает. — Рит, может, в кино сходим? — спрашивает, полотенце подаёт девушке. — Ты чё? — брови поднимает, получше тело своё вытирает, от ощущения липкого избавиться пытается. — Ну а чё? Может и возможности потом не быть такой. — плечами жмёт, на автомате протягивая той футболку. — А у тебя вода горячая дома есть? — на кивок положительный хмыкает и олимпийку на себя натягивает. — Сначала я в душ схожу, а потом в кино, лады? — улыбается, шапку на макушке лысой поправляет. А парень стоит, зенкамизыркает, ресничками хлопает. — Ну чё застыл? Веди меня. — А… Прошу, ёпт. — дверь открывает перед дамой, на улицу её выпускает. Следом топает, поспевает еле-еле за шустрой особой. Рассматривает ткань яркую на ней, думает о своём глубоком, помалкивает. — Кавалеры обычно трындят без умолки. — говорит Рита, взгляд карий ловит. — И много кавалеров у тебя таких? — хмурится картавый, руки в карманы помещает. — Не представляешь, ни одного! — смеётся девушка с реакции своего однополчанина. — Это хорошо. А другие кавалеры есть? — интересуется, на лицо девушки заглядывается. — Есть один, молчаливый обычно, грубый. Мы с ним грызёмся как кошка с собакой по поводу и без. — издевается над ним, реакцию его наблюдает, языком по зубам проходится. — А звать его как? — ещё сильнее негодует парень, руки в карманах в кулаки быстро сжимаются. — Да так, не бери в голову. — отмахивается, в подъезд заходит. Парень фырчит злобно, да хату свою отворяет. На пороге девушку оставляет, в комнату одинокую заходит. — На. — полотенце ей кидает, в лицо попадает. — Ты вообще ахуел? — вскрикивает девушка и полотенце скручивает в жгут прочный. — Ты докурлыкаешь когда-нибудь! — закипает Зима, метель поднимает страшную. — Реально ахуел. — констатирует факт и срывается с места коротковолосая, полотенцем замахивается и этой же тряпкой несчастной бьёт парня по спине. — Отъебись, ненормальная! — пищит, по мебели прыгает. Та скрипит жалобно, груз себя убрать тела мужского мечтает, а к нему ещё и тушка женская присоединяется. Вахит за подушку перьевую хватается, от девушки отмахивается. Перья во все стороны летят, на линолеум потёртый осыпаются сугробами пушистыми. — Во как распетушился-то, посмотрите на него! Я тебе все перья из задницы вырву! — прыгает на бугая Ритка, валит его на пол, сверху усаживается. Продолжает колошматить лысого, все силы в каждый удар вкладывает, рычит. — Да хватит! — кричит парень, от ударов уворачивается, запястья тонкие словить пытается. — Больная! — Сам больной! — вскрикивает и тушкой валится на пол Сиплая. Её весом внушительным к покрытию прижимают, ходы отступления все перекрывают, держат крепко. — Успокоилась? — парень дышит тяжело, чувствует, как руки собственные слабеют. Кто просил его слабость перед этой перекаченной дамой проявлять? Вахит понятия не имеет, но прекрасно осознаёт, что девушка под ним — экспонат интересный и подлежит детальному изучению. — Пусти, я в душ хочу. — ворчит Рита, брыкается, пытается из-под скалы этой выбраться. — А где «пожалуйста»? — спрашивает, губы тонкие дует, смотрит в глаза напротив. — Иди нахер! — шикает коротковолосая и зеркалит выражение лица парня. — Ну тогда так сидеть и будем. — не уверен он, что препирания эти выдержит, да на слабо даму эту взять — это действие обязательно. Нравится ему, когда она из себя выходит, а он при этом ещё и превосходство чувствует. — Вахит… — зовёт парня тихо, нежно. Парень эмоции свои на удивление и искреннюю заинтересованность меняет. А девушка губы свои облизывает, взглядом одним приглашает. Ну Зималетдинов и пользуется, наклоняется к даме, расстояние сокращает с максимального на минимальное. А девушка лыбу давит и колено сгибает резко. Парень падает, матом сокрушается, за место причинное держится, стонет. — Я в душ. — с пола поднимается Рита и поцелуй воздушный посылает. Лысый тоже посылает, но только на три советские, а девушка смеётся, на защёлку в ванной комнате закрывается. Вода тёплая всё напряжение мышечное снимает, бежит струйками тонкими, расслабляет. Рита улыбается, мылом душистым промывает копны волос коротких. Нравится ей льдинка эта хамоватая. Но ещё больше ей нравится над ним издеваться. Они убить друг друга пытаются встречу каждую, а потом курят один хабарик на двоих. Это действо сердце железное трепетать заставляет. Девушка с чувствами этими на «Вы» до сих пор, но знакомство ещё продолжается. Ей семнадцать от роду, да только парней хороших она видела только на картинках и в фильмах чёрно-белых. Не питала никогда ничего подобного к существу живому. Ну, если только Рекса в счёт не брать. Эта дворовая собачка ей друзей лучших во времена тяжёлые заменяла. Рита параллель проводит между Вахитом и дворняжкой, смеётся. Из-под напора водного выходит, полотенцем кожу подтянутую промакивает, в зеркало смотрит. Шрам над глазом краснеет постепенно. Девушка вздыхает, постоянно ситуацию неприятную вспоминает. Рекса машина сбила на перекрёстке. Тогда она со слезами своими и столкнулась впервые за несколько лет. Машина была найдена, колёса проткнуты, а зеркала дальние — сбиты. Долго она драпала от мужика тучного, да только получить успела деревяшкой какой-то по лицу. Помнит, как удирала по улочкам, как кровь свою с ресниц смаргивала и смеялась громко. Тогда она и с призванием своим познакомилась. Поняла, что даже если ты девушка — ты должна быть сильной. В четырнадцать лет поцеловаться с деревяшкой острой — было хорошим уроком. Кто-то бы вынес бы смысл, мол, хулиганить нельзя. Мол, жизнь и смерть — процессы естественные. А Ритка тогда чётко решила, что теперь деревяшкой владеть будет она. Ещё гвоздей побольше острых всадит в неё, чтобы шрамы уродливые оставлять на телах неугодных. — Мы опоздаем! — картавый в дверь барабанит, а девушка замочком щёлкает. Выходит, полотенце мокрое парню отдаёт и к двери входной подходит, уличную одежду на себя натягивает. — Копуша. — ворчит Вахит и полотенце на спинке стула деревянного оставляет. — Старый дед. — язык показывает девушка и пулей из квартиры вылетает. — Почему дед? — хмурится лысый, по пути шапку на лысину блестящую натягивает. — Потому что ворчишь постоянно. — плечами девушка жмёт, а Вахит на эти плечи руку свою укладывает. — Тогда ты — подставка под руку мою. — улыбается довольно. — Вот как ты девушек своих называешь? — брови вверх подлетают быстро, Сиплая за ладошку широкую хватается. Пользуется тем, что ростом ниже и в объятиях этих сомнительных переворачивается, руку большую в сторону другую выворачивает. — Самая лучшая ты, обворожительная и прекрасная! — кричит парень, согнувшись по полам. Руку вывернутую боль ноющая простреливает. — Отпусти. — А «пожалуйста» где? — усмехается, руку чужую сильнее выкручивает, в сторону наклоняет. — Пожалуйста! — парень сдаётся и выдыхает, руку занемевшую разминает. — Билеты, кстати, с тебя. — по носу сморщенному в гримасе страдальческой щёлкает и спиной поворачивается, в сторону кинотеатра движется. А Вахит ей в спину палит, с места срывается и снова руку на плечи закидывает. — Ну, это само собой.