***
Каморка подвальная уже такой пустой и страшной не кажется. Свет тусклый стены освещает, а о них смех и разговоры ударяются, на пол осыпаются, всю комнату заливают. Компания друзей сидит, обсуждает всё, что только на ум приходит. Вахит с историй детских Риткиных смеётся, подстёгивает её, за что тычки в плечо больные получает. Гуля с Лерой про школу рассказывают: про стычки со старшеклассницами, про учительницу английского злую, про твёрдый ковёр в кабинете директора, на который обе приползали не один раз. А Вова сидит, слушает и смотрит на девочек своих. Расслабляется, про проблемы насущные и грызущие забыть пытается. Не получается. Усатый бы сейчас от горячительного чего не отказался бы. В голове мыслишка одна плещется, навязчивая. От неё сидеть ровно тяжело, тело хозяина подрываться с места заставляет. У батяни его юбилей сегодня. Думается ему, что не просто так он не уехал в день тот. Знак это какой-то, который шанс ему даёт. — Я вернусь скоро. — говорит старший и куртку свою хватает. — Вов, я с тобой. — сразу бросает Гуля и следом выбегает за мужчиной своим, все препирания того мимо ушей благополучно пропускает. А три пары глаз распахнутых как были раскрыты широко, так и остались. — А это чё ща было? — спрашивает Рита и в ответ получает лишь молчание. — Понятие не имею. Может, дела какие неотложные. — плечом ведёт Лера и сигарету из пальцев своих тонких в пепельницу импровизированную кладёт. — Я тоже пойду наверное. — слабо улыбается и руки друзьям своим жмёт. — Тебя проводить может? — спрашивает Зима, чуть сильнее руку девушки сдавливая. — Вахит, я, конечно, раненая, но всё ещё в строю. — смеётся Лера и кивнув обоим, из каморки выходит. В зале спортивном никого не наблюдает и к двери проходит. Ступеньки оттаявшие теперь выше кажутся, однако препятствия как такого не представляют для ног женских. Улица встречает прохладным ветерком и дождиком мелким. Капельки на лицо бледное падают, кожу будят, краснеть заставляют ткани покровные. В голове песни играть начинают, и девушка в мыслях свои находясь — идёт по тропинкам мягким, кашу землистую сапожками преодолевает. Улыбается и закрепляет задумку о покупке плеера. Настроение хорошее держится уже сутки, психика умело проблемы затыкает, даёт хозяйке своей отдохнуть от переживаний, в эйфорию её вводит. Заботится. Да только планам подружки призрачной противится настоящее. В спину девушки комок снега мокрого прилетает и та оборачивается. — Ты вообще припух? — кричит на силуэт едва различимый в тени, но знакомый до ужаса сильно. — А чё ты орёшь-то на меня сразу? — кудрявый из плена тёмного выходит, природе зубы свои являет — улыбается. — Чё надо? — шикает на него, голос потише делает. Негоже природу в час поздний будить. — Разговор. — плечами пожимает и спиной разворачивается, без слов за собой зовёт. А Лера стоит, смотрит на спину отдаляющуюся, из стороны в сторону мечется. Не знает, как поступить в ситуации такой, голову вверх поднимает, звёзды рассматривает. Ответ на небесах ищет, да кроме шквала воды разделённой — ничего не получает. Вздох. Ноги сами понесли тело непослушное за парнем. Темнота рассеивается под напором фонарей уличных и к подъезду дорожку прокладывают. Тот самый перекрёсток, тот самый дом. — Та накой меня к себе тащишь? — равняется с фигурой мужской, руки холодные в карманы поглубже пряча. Молчание. Дверь учтиво перед Лерой открывается и внутрь пропускается сначала девушка. Она по ступенькам бетонным шлёпает, до нужного этажа добирается. В квартиру тоже первая заходит. Нос сразу улавливает запах посторонний, а мозг его идентифицировать пытается. Парфюм. Женский. — Пошли. — коротко говорит кудрявый, на комнату их бывшую указывает. Лера повинуется, вперёд проходит и застывает. Третьей лишней себя чувствует, а глаза щипать начинают. — Это то, что ты мне сказать хотел? Или, если точнее, то показать? — брови густые вверх летят со скоростью огромной. Светка. На диване раздвижном лежит, в ночнушке короткой, в кружевах красных. А Лера в эмоциях теряется: хочется и плакать, и смеяться. Нелепость ситуации ещё и чулки телесного цвета придают, что заканчиваются аккурат перед подолом ночной сорочки. — Ахуеть. — парень подходит к Лере и отворачивается почти сразу, завидев медсестричку в виде таком непристойном. — Так, ну я пошла, не мешаю больше. — говорит темноволосая, но её за руку хватают. — Валер, а я тебя ждала! — улыбается Светлана, поправляет резинку чулков. — А хабалка эта чё тут забыла? — глаза свои синие раскрывает, садится, формы свои демонстрирует. Нет, ну тут Лера понимает, что смешно очень становится. Слезливые изречения пропадают куда-то и смех прорывается сквозь губы алые. — Присоединяюсь к её вопросу. А я чё тут забыла? — с улыбкой парню в глаза смотрит, слёзы никому не нужные смаргивает. — Если поиздеваться надо мной захотел, то у тебя не вышло. — Так, женщины, блять! Ты, — на работницу здравоохранения поворачивается и тряпку какую-то кидает в неё. — Ты — прикройся. — взор глаз ярких возвращает на объект обожания и тянет её на диван. — А ты сядь! Лера смотрит на него, как на дебила, и рядом с диваном встаёт, говоря, что не сядет на мебель эту. Парень чертыхается и опускается сам на диван этот несчастный, сохраняя с медсестричкой дистанцию. — Так чё надо-то? — спрашивает темноволосая уже серьёзно, руки на груди скрещивает. — Рассказывать будем, чё в процедурке случилось. — отвечает парень и локти на колени свои ставит. — Начинай. — А я-то чё? Я ничё рассказывать не буду. Эта хабалистая меня чуть не убила вообще. — губы дует девушка, чулок тянет правый, синяк огромный на коже показывает. — Какие мы нежные, пиздец. — Лера брови складывает, взгляд сочувственный строит и улыбается. — Ясно. — выдыхает парень и прокашливается. — Она повела меня в процедурку костяшки обрабатывать. Я немного с кафелем подрался. — жмёт плечами напряжёнными и взгляд ореховый на себе ловит. — Я помочь хотела, а он всю картотеку медицинскую перевернул мне. — выдавливает из себя возмущённая девушка и взгляд опускает негодующий. Явно не за чистосердечным признанием пришла она сюда, да только выбора шибко ей никто сейчас не предоставляет. — В порыве страсти? — спрашивает Валерия, спину выпрямляет свою, превосходство чувствует. Ехидство в голосе не прячет, демонстрирует. — В порыве от неё избавиться. — отвечает парень. — Лерунь, не было ничего, слово пацана даю. — говорит и осекается, вспоминая, как его чуть чушпаном в прошлый раз за клятву эту не прозвали. — А ты чё молчишь? — взгляд ореховый на девицу она переводит, смотрит на то, как неловко ей сейчас и упивается такой реакцией. — Ну, правду бандит твой говорит. — медсестричка губы свои фиолетовые кусает, всю помаду мажет. — Долбанутые. — шикает и выбегает с тряпкой на груди, которая платье короткое отдалённо напоминает. Дверь входная хлопает, а Лера закуривает. — Чья идея была эту сцену закатывать? — понимает, что Валерке это несвойственно. Ожидала до последнего, что данный экспонат будет молчать, да лезть только. А темноволосая в оборону пойдёт, иголки выпустит и сидеть будет, дуться и злиться. В подтверждение её гипотезы — вещи вступают собранные, упакованные, да ещё и на кровати родной найденные. — Зимы. — отвечает кудрявый, с дивана поднимается. Послушался он друга своего, а по итогу вот так вот всё вышло. Он обязательно выскажет лысому всё, в глаза ему посмотрит, себе пообещает, что слушать его больше не будет. Никогда. — Дурак ты, Валера. — по лбу широкому щёлкает девушка и смеяться начинает. — А сама-то? О чём думала все эти дни? — спрашивает, ответ зная прекрасно. Он не ходил к ней в палату, но дежурил в коридорах почти круглосуточно. По лестнице пожарной забирался, в окно деревянное заглядывал, смотрел на то, как спят глаза ореховые, как тело измученное отдыхает. — Ни о чём. Мы друг другу ничего не обещали. — спокойно слова произносит, смотрит прямо, взгляд не отводит. А парень теряется, тушуется. — Тогда сейчас я пообещаю. — собирается, ровнее становится, в два раза выше девушки оказывается. — Рядом быть обещаю, оберегать обещаю. Детей в садик водить обещаю. У темноволосой глаза округляются, она стоит неподвижно. — С детьми ты загнул. — улыбается девушка и смеяться начинает. Парень подхватывает её настроение, сам хохотом заливается. Он о будущем думает, будущим живёт. Оно призрачно, оно пугает неизвестностью, но и кудрявый не ссыкло вроде как. Он готов идти вперёд, не озираясь на прошлое. Он готов взять за руку ту, что смехом заливается перед ним. Он ответственность за двоих взять готов, последствия все на себя возьмёт обязательно. А сейчас, пока его слух ласкает голос любимой, он спокоен.***
— Вов, куда мы едем? — спрашивает Гуля, крепко в ручку машины угнанной цепляется. — Туда, куда я должен. — отвечает холодно, сильнее баранку в руках сжимает. Тревога обоих накрывает с головой, но оба обсуждать это отказываются, боятся мысли свои озвучивать. Дорога кашицей своей окутывает резину колёсную, машину скользить заставляет. Но Володя жмёт на педаль газа, передачи умело переключает, по улочкам Казани летит быстро, не замечает сигналы другие, свет фар не включает, едет на ощупь, на интуицию свою. Гульнара в рукаве ножик свой жмёт ближе, рукоятку удобнее располагает. Ей кажется, что понадобится оружие ей. Разум, быстро пробуждённый после сна в комнатке за беседами, красным светом в голове опасностью мелькает. Чувствует она, что что-то не так идёт. Не так, как задумывалось ранее. Словно мирок их добрый и беззаботный вот-вот рухнет. И понимает она всё, когда машина перед зданием останавливается. — Тут сиди. — говорит усатый и дверью крепко хлопает, оставляя мадам свою одну в машине холодной. К окну подходит, поцелуй воздушный посылает, успокоить даму сердца пытается, а Гуле неспокойно. Она хочет вылететь из салона, за шкирку парня обратно затащить, да по газам дать, улететь с места этого. В след Володе своему смотрит и выходит, дверь прикрывая тихо. За коробками продовольственными прячется, нож из рукава в руку помещает. Дождик мелкий кожу горячую облизывает холодом, бодряще по куртке стучит. А Вова в то время перед отцом своим стоит. Руки в карманах держит. Как на одре смертном чувствует себя, каждую пулю из слов отеческих терпит, раны свои запечатывает. Разваливается по кускам, ошмётками кровавыми пол гладкий мажет. Отец его по частичкам искусно разбирает, разбор полётов проводит, знакомиться с сыном своим отказывается. Знать его не хочет. Прогоняет. Вова себя оправдать пытается, рассказывает, ситуацию разъясняет. На шипы проволоки колючей натыкается, сильнее раздирает руки кровавые. Поздравляет человека незнакомого ему, душе своей на горло наступает, зал банкетный покидает. Ментовские шавки за взор девичий зацепляются, а по спине мурашки бегут, потом холодным сопровождаются. Гульнара на ноги поднимается, за шею одного хватает, ножа рукояткой по виску ударяет, тело укладывает за коробками. Выстрел слышит, молиться начинает мысленно, дабы не Вовку подстрелили. Слышит шаги быстрые, навстречу выбегает, за руку мозолистую хватается. Володя крепче хватку сжимает, улыбается Гуле и ускоряется, снег с грязью обувью мешают оба. — Стоять, кому говорю! — голос кричит им вслед, а после, оба уже ничего не слышат. Несколько выстрелов тишину гнетущую разрезают. Два попадают точно в цель. Тела, скрепленные узами крепкими — на грязь весеннюю валятся, места свои занимают. Птицы с деревьев голых ввысь взмывают. На лицах влюбленных улыбки вечные застывают. Сердца замирают, песнь свою до конца допеть не успевают. А Ирка на друга своего смотрит, в объятия его свои принимает и с Гульнарой знакомится. В квартирке маленькой падает рамка. Пустая.