Минем җаным

***

— День прошёл, число сменилось — нихуя не изменилось. — девушка вздыхает, чувствуя, как прозрачная жижа в вену поступает. Она уже больше двух недель бока отлёживает и расклад подобный её явно не устраивает. Единственное, что радует — это бабуля. Женщина часто прибегает к внучке, еду приносит и рассказывает о том, что тётя Нина очень соскучилась по девушке и пора бы ту навестить с пор давних. Лера на это лишь головой качает и говорит, что подумает. И правда думает. Деревня, воздух свежий, люди новые. Не то, чтобы она устала от окружения своего постоянного, однако одну макушку видеть не хочется минимум в двух километрах от себя. Ненависти не чувствует, скорее, разочарование. Голова кругом идёт от предположений, что в ночь ту роковую случиться могло, а сознание ещё картинки жизни сестры подбрасывает. Той тоже изменили, потом в могилу проводили, да песочком присыпали. Лера расклада такого не допустит, как бы не хотелось с семьёй повидаться. Понимает, что пиздострадать нужно переставать, а потому, лежит спокойно и выжидает, когда последняя капельница закончит свою работу. Выписка сегодня должна быть, потому как-то и дышится легче. Дверь в палату скрипит, привлекая внимание темноволосой. Глаза закатываются, когда медсестричку узрели. — Валерия, ваши документы на выписку лежат на стойке регистрации. — говорит девушка в халате, хлопая ресничками. — Улетишь. — бросает Лера и прямо в глаза напротив смотрит. Долго смотрит, утягивает медсестру на дно очей своих, а та захлёбываться начинает, голову отворачивает. — Грубить врачам нельзя. Нахалка. — фыркает девушка, покрепче папку в руках сжимая. Неуютно ей тут. — В трусы лезть к мужикам чужим — тоже не комильфо. — плечами жмёт Лера и садится на койке. На катетер смотрит свой, да пальцами аккуратно снимает его под визги младшего персонала. — Что вы делаете? — кричит та, хватает катетер, да в сторону отлетает. Темноволосая смотрит на неё, словно не видит. И действительно — место пустое, ничем не примечательное. А медсестричка загнанно смотрит в глаза ореховые, за койку соседнюю цепляется. — Я нахуй тебя шлю. — бесцветным голосом проговаривает и уходит, хлопая дверью тонкой. Коридоры встречают уже привычной оживлённостью. Врачи снуют, бегают туда-сюда, что-то читают, галдят. Лера проходит мимо вакханалии и на стойку опирается. Фамилию свою называет, получает бумажку и талон, по которому вещи свои получит. Осознание приходит не сразу, что одежды верхней у неё нет. Пальто своё спокойно она оставила покоиться на полу рядом с ублюдком в подвале. Отсюда идёт вывод, что до дома ей топать придётся в свитере. Радуется, что тот цвета тёмного и пятен, привлекающих внимание, видно не будет. Одежда странно висит на теле и девушка смотрит в зеркало на себя. Худая, истощённая, бледная. Невеста прям. Смеётся с мыслей абсурдных и покидает стены ненавистные. На улице погода радует. Снега стало меньше гораздо, солнце греет, тепло. Лучи кожи нежно касаются, ласкают, обнимают, наблюдают за трупом живым с макушкой тёмной. А девушка зубы белые миру показывает, клыки убирает, жмурится от света натурального. Она бы и дальше стояла бы и ванны солнечные принимала, но душа домой зовёт, дорожки вырисовывает. В кармане джинс лязгают пару монет и Лера понимает, что неплохо всё настолько, насколько она ожидала. В ларьке меняет копейки на пачку сигарет любимых и закуривает, идя по весенним улочкам города. Кругом детвора бегает, мячи гоняют, некоторые уже велосипеды достали. И Лера на мысли себя ловит, что сейчас бы тоже покаталась. Разбила бы коленки, поплакала бы, а потом сгущёнку из банки поглощала бы жадно. Да только выросла она уже с этого. Больше нет велосипеда, нет мяча, нет перекиси жгучей на коленках. Есть только сгущёнка, которую она обязательно выпьет. Дворик знакомый появляется перед глазами достаточно быстро. На улице никого знакомого не видно и это её лишь радует. Ступенька за ступенькой, шаг за шагом и лязг ключей. Дверь открывается медленно, встречая девушку запахом свежей выпечки. — Ба, я дома! — кричит девушка и уже слышит, как с кухни семенит её ангел. Бабулечка бежит к девушке, обнимает крепко и извиняется, когда плечо саднящее задевает. — Лерочка, на кухню проходи, я и тебе чай налью! — улыбается Галина Алексеевна и упорхает на кухню. Девушка бровь приподнимает и сбрасывает сапожки с ног. — А почему и мне.? — в проходе на кухню замирает. Рот открывается и закрывается, мозг слова дальнейшие сформулировать не может. Глаза яркие глядят на неё, ресницы смыкаются и размыкаются медленно, а на губах масло после пирожков отсвечивает. — Бабуль, а что он тут делает? — А, Валера меня навещал, пока ты в больнице была. Хороший парниша, он тебя и спас. — женщина на стол кружку резную ставит, знает, с какой именно пьёт Лера. — Да, спасибо. — сухо отвечает и в комнату свою следует. Усмехается когда вещи свои на кровати видит. Упакованные, все. От этого вида на душе кошки скребсти начинают, слёзы забытые из глаз вытекают струйками рваными. Лучше бы не спасал. Лучше бы на снегу этом чёртовом оставил тело бездыханное умирать на руках родительницы. Да, жестоко. Но лицемерие свойственно каждому, даже Валерии. Девушка к сумке своей спортивной притрагивается, медленно бегунок тянет, расстёгивает молнию. На вещах рамка лежит, та самая, несменная, любимая и единственная. Фотографии нет, Лерка сожгла её в вечер тот роковой. Девушка на полку её ставит и на кровать свою скрипучую усаживается. В голове мысли мешаются, путаются. Дверь приоткрывается, впуская в комнату чужого. Валера застывает в проходе, руки на груди скрещивает, наблюдает. — За вещи спасибо. — тихо говорит темноволосая и слёзы с глаз рукавом стирает. — А теперь съеби отсюда. Чтобы в этой квартире я тебя больше не видела. — бросает и с места встаёт, мимо парня проходит, грубо плечом его задевает. Сама шикает от боли, ведь плечо раненое — всё ещё раненое, и имеет свойство болеть. Да только не волнует Леру это. Она в сапоги свои снова запрыгивает, олимпийку на плечи набрасывает и квартиру покидает под возгласы бабушки. — Галина Алексеевна, не волнуйтесь. — говорит Валера и следом помещение покидает, дверь прикрывая аккуратно. До качалки Лера добирается быстро, прыгает в объятия Сиплой и прикрывает глаза. Ребята рады её видеть, и девушка каждого благодарит, потому что в палате своей многих наблюдала. — Ну наконец-то! — громко выдыхает Володя и заметив удивлённый взгляд, притягивает девушку к себе. Чуть поодаль стоит Гуля и мягко улыбается, лицезрея картину воссоединения друзей. — Вов, Гуль, а вы чё тут делаете? Вы уехать уже как неделю назад должны были. — негодует темноволосая, получая от парня пальцы на рёбрах, а после, громко смеётся. — Мы узнали, что с тобой приключилось на перроне и сдали билеты. Адидас волновался очень. Ну, и я тоже. — жмёт плечами девушка и надув губы, также протягивает руки с подруге, крепко обнимая. — Дураки вы. Особенно ты, Вова! — хмурится девушка, из рук цепких выпутывается. — О, здорова, Лерка. — улыбается лысый и руку к ней тянет шершавую. Лера улыбается и жмёт руку Вахиту. Паренёк заходил к ней, апельсины один раз даже приволок. Девушка удивилась тогда очень, да виду не подала. Видимо, признал Зима её. Это тоже придавало какой-то своеобразной уверенности. — А со мной не поздороваешься? — ранее никем не замеченный кудрявый, стоит и пялит на подругу дней своих суровых. — Передавай «свету души своей» привет! И иди, раны зализать помоги, я немного шибанула её. — плечами жмёт и отворачивается, утягивая в каморку Володю и Гулю. Валера взгляд друга своего ловит, хмурится, а тот покурить его зовёт. Видимо, разговор важный намечается. Поднимаются молча, хрустят камешками на ступеньках. Каждый думы свои важные думает, не смеют размышления друг друга прерывать. Сигарета в губах сухих зажимается, опаляется пламенем спички и дымить начинает. — Ты чё натворил-то? — первым Вахит идиллию прерывает, тянет дым сизый в лёгкие. — Да ситуация получилась. — чешет затылок кудрявый и в сторону сплёвывает. — Чё за ситуация? — брови поднимает лысый, на лужах воды талой внимание заостряет, придумывает уже, как Ритку в жиже грязной искупает. — Да медсестричка в больнице есть. Света. Ну я по приколу в прошлый раз ей комплимент сделал. И тут Лерка из палаты выползла. Ну вот так вот как-то. — Ты за меня дурака не держи, Шаганэ на хуйню такую бы не надулась. Ты лицо её видел? Если бы не плечо подбитое, она б тебя сожрала. — картавит, в пальцах сигарету толстую крутит и усмехается. — Хороша медсестричка? — Зима, иди лесом. Не было ничего. — фыркает парень и затягивается глубоко. Сам места себе не находит, осознаёт пиздец происходящего. Да вот только, что говорить — не знает. Проёба-то конкретного у него нет. Ну назвал он девушку ласково, ну пошёл с ней в процедурку. Чё ему теперь, с полом женским не общаться? — А чё было? — вопросы наводящие задавать продолжает, наблюдает за поведением друга, да все движения считывает. — Полезла ко мне, говорит, понравился. Ну а я чё, а я серьёзный человек, занятой. Отнекивался, да всё же толкнул малехо её. Не думал, что она вместе со стеллажом свалится. Пока бумажки все поднимал — запарился. — шикает парень, а Вахит смехом звонким заливается, пополам складывается. — Да, Турбо, ты даже изменить нормально не можешь. — хохочет картавый, слёзы с уголков глаз стирает. Валера его за грудки хватает, к стене отбрасывает. — Э, не кипишуй. Тебе перед Леркой объясняться надо, силы побереги. — Не буду я перед ней объясняться. Хочет, чтобы я бегал за ней, прыгал? — ворчит кудрявый, сигарету докуренную выбрасывает. — А с женщинами по-другому нельзя. — в стороны руки Вахит расставляет, смотрит на парня перед собой, улыбается во все зубы. — Я её вещи отнёс обратно. Выселил. — Не, ну реально дебил. — улыбка с лица довольного пропадает и лысый просто уходит в качалку, оставив друга своего одного. Реально дебил.