До конца наших дней

Несмотря на то, что в силу всех сложностей, свалившихся на голову графикой семьи, было бы разумнее оставаться в цыганской деревне безвылазно, Наннель настояла на том, чтобы ближайшее лето было проведено в Монтре. Аргументы ее, как-то: необходимость вывести растущую Фриду ближе к солнцу и воде и наличие в Монтре обустроенной квартиры — были достаточно убедительными, чтобы Дмитрий, не задавая слишком много вопросов, переложил на месяц управление деревней на Милицу и совет старейшин и, загрузив многочисленный багаж в автомобиль, отправился с семьей в путь к центру страны, где на берегу голубого Швейцарского озера, залитый солнечным светом и блеском курортной жизни, расположился в долине крошечный городок Монтре, в котором едва ли можно было насчитать больше пяти улиц, и в котором однажды впервые имена графа Зубровского и дивы фон Тешем прозвучали в торжественной клятве брачного союза. Квартира на набережной, пустовавшая больше семи лет, была небольшой, но светлой — достаточной для того, чтобы разместиться в ней втроем без учета приходящей прислуги. Едва семья Дегофф-Унд-Таксис прибыла в город, Фрида едва не вывалилась из окошка автомобиля, с восторгом глядя на голубую гладь озера. — Это море, да, мама?! — восторженно спросила она, прыгая по балкону в квартире, пока Наннель и Дмитрий обсуждали с горничной разбор чемоданов. — Нет, милая, это большое озеро, — ответила через несколько минут Наннель, выходя на балкон и вдыхая наконец сладкий, напитанный ароматом магнолий воздух. Монтре не грозили ни страсти, ни потрясения — этот город будто застыл в своем спокойствии, как игрушечный замок в хрустальном шаре. Вечная весна в цвету магнолий — аллюзия вечного увядания с налётом нетленной роскоши. — А можно купаться в этом озере?! — не унималась Фрида, бегая по комнатам и заглядывая во все щели, словно не могла до конца поверить, что мир, оказывается, был не ограничен расщелиной в горах и деревенской улицей, и погода могла быть не только туманно-снежной. Само по себе понятие «купаться» Фриде было незнакомо — в крошечных речках вокруг цыганской деревни плавать было нельзя: мелко, да и вода ледяная, — и маленькая графиня была уверена, что погружение в воду — это нечто сакральное, доступное лишь далеким и непонятным жителям страны у некоего неведомого моря, страны, в которой когда-то жила ее мама, и о которой Фрида мечтала с самых ранних лет. — Можно, piccolina, — улыбнулась Наннель, привлекая дочь в объятия, — сейчас твой папа закончит свои дела, и мы все вместе пойдем к воде! С абсолютным неверием в глазах и улыбкой от уха до уха Фрида смотрела, как ее мама достает из одного из чемоданов маленький купальный костюмчик — как раз ей, шестилетней, по размеру, — и, удалившись на минуту в комнату, сама вышла в наряде для воды, надев сверху просторный летний комбинезон. Дмитрий, не изменявший темным оттенкам, ждал их у выхода, сменив черный дорожный костюм на наиболее светлый летний цвет, на какой был способен — темно-бордовый. Городской пляж располагался почти под самой ратушей — пышным ажурным строением во французском стиле, расходящимся аккуратно стриженными садами вокруг галичной линии у кромки воды. Резвая Фрида, удерживаемая родителями от греха подальше за обе ладони разом, запросила мороженое, и, получив в руки большой вафельный конус с ароматным ванильным лакомством, весело прыгала по камням, напевая под нос какую-то только что самой ей придуманную песенку. Ее яркое купальное платьице развивалось на ветру, и чернокудрая девочка, от солнца мгновенно покрывшаяся веснушками, на фоне прочих детей, уныло копошащихся меж камней под парасолями и широкими шляпками, казалась настоящей маленькой дикаркой. — Ей бы бубен сейчас, — усмехнулась Наннель, прижавшись к державшему ее под руку Дмитрию, — могла бы сойти за настоящую цыганочку, собрали бы деньжат… — Отличный вариант финансового подспорья, как раз хватит, чтобы крышу после пожара залатать, — фыркнул со смехом Дмитрий, с большим любопытством наблюдая, как Фрида, добежав до воды, с визгом отпрыгивала от касавшихся ее ступеней набегавших от проходивших мимо пароходов волн. — Ты сейчас сваришься, — со знанием дела сказала Наннель, касаясь щеки Дмитрия тыльной стороны ладони, — пойдем, освежишься в озере. — Ты иди, — невнятно ответил Дмитрий, — мне и на берегу хорошо. — Я все поняла, — рассмеялась Наннель, развязывая пояс на своем комбинезоне, —Ты просто не хочешь намочить с таким трудом подкрученные усы! — Смейся, смейся, — фыркнул Дмитрий, усаживаясь в плетеное кресло и доставая газету, — послушаю я твои стенания, когда ты случайно намочишь свои «волны»! — А пусть бы и намокнут они, — Наннель скинула ему на колени свою шляпу, — я так редко вижу воду, что готова и на такие жертвы! Она скинула комбинезон, оставшись в изящном белом купальном костюме, и от того, как от легкого бриза под тонкой тканью напряглась горошинами женская грудь, у Дмитрия перехватило дыхание. Совершенно целомудренный во время покупки, этот комплект теперь выглядел на фигуре Наннель на удивление соблазнительно. — Иди уже в воду, — беззлобно заворчал он, поправляя солнечные очки на носу, — хватит смущать своим голым тощим задом почтенную общественность! Наннель обернулась, рассматривая ту самую «общественность» — праздных пенсионеров и семейные пары с детьми в светлых курортных нарядах, — хищно улыбнулась и наклонилась к самому уху своего мужа. — Когда ты вчера сжал мой зад ладонью, пока брал меня сзади, мне не показалось, что ты посчитал его тощим. Она коварно улыбнулась, проводя ногтями по пряжке его ремня, и Дмитрий, чувствуя, как эффективна оказалась эта нехитрая женская издевка, поспешил мягко подтолкнуть жену к воде. — Иди, острячка, и покажи Фриде, что такое «плавать»! Маленькая графиня, устав прыгать от волн, уже стояла по щиколотку в воде, с интересом рассматривая свое отражение в ребристой глади. — Хочешь зайти поглубже? — спросила Наннель, беря девочку за руку, и Фрида с восторгом закивала головой. Они прошли еще пару шагов, и Фрида с писком встречала каждый сантиметр воды, касавшийся ее не привыкшего к купанию тела. — Мама, а я не утону? — вдруг спросила она, когда вода доставала ей уже до груди, и приходилось подниматься на мысочках, чтобы оказаться выше. Наннель ласково рассмеялась, обнимая девочку за талию. — А ты держись за меня и ничего не бойся, — улыбнулась она, дожидаясь, пока Фрида не обнимет доверчиво ее за шею, и затем легко оттолкнулась, отплывая на небольшую глубину, — плавать очень приятно, милая. Ты быстро научишься. Нужно просто не бояться и чувствовать, что вода тебя держит! Дмитрий, уставший сидеть на месте и медленно ходивший теперь по нависавшим метрах в пяти от берега пирсу, с необъяснимой тревогой наблюдал за тем, как его жена выпустила ладони Фриды из рук, давая той возможность грести самой. Маленькая графиня, фырча и булькая, смешно дергалась, пытаясь соединить движения рук и ног, несколько раз уходила под воду, удерживаемая Наннель за плечи, пока, наконец, не сумела, сложив ноги лягушкой, самостоятельно проплыть несколько метров. — Папа! — завизжала она с восторгом, заметив на пирсе темную фигуру отца, — я плаваю, папа! Смотри! — Молодец, маленькая, — улыбнулся Дмитрий, приспустив очки на носу и присаживаясь на пирс, спустив ноги, чтобы Фрида, добравшись до него, могла уцепиться своими ладошками за его колени. — Смотри, piccolina, как я умею! — воскликнула оставшаяся позади Наннель, и Фрида, уцепившими за отца, с восторгом указала пальцем на то, как ее мама сделала в воде два кувырка подряд и вынырнула, задержав дыхание, прямо у пирса, схватив ее шутливо за пятку. — Я тоже так хочу! — затребовала девочка, обнимая Наннель за шею. — Не всё сразу, моя дорогая, — усмехнулась победно Наннель, переводя дыхание, — Научись сначала ровно держаться на воде! — Я уже умею! — возразила Фрида, — Папа видел! — Да уж, плывешь ровно, как крейсер, — усмехнулся Дмитрий себе пол нос, но Фрида уже не слышала его: в середине пляжа ватага детей, громко крича, собиралась строить из гальки игрушечную крепость. — Можно я пойду поиграю? — посмотрела она молящими глазами на отца. Дмитрий пожал плечами. — Почему бы и нет? К тому же, у тебя губы синие. Давай, крейсер, вылезай из воды и иди сохнуть. Он протянул руки, вытаскивая девочку из озера на пирс и, проследив, чтобы она, не упав, добежала до пляжа, снова обернулся к воде. Наннель хитро улыбалась, качаясь, как белая морская звезда, на маленьких волнах в метре от него. — Ну что, похожа я на этих ваших луцских русалок? — усмехнулась она, подплывая ближе и хватаясь за едва не касавшийся воды ботинки своего мужа. — О нет, — вторил он ее усмешке, позволяя стащить с себя летние туфли и носки, отставляя их рядом на пирс, — ты гораздо хуже. Наннель показала ему язык и, чуть поднявшись над водой, прикоснулись мокрыми руками к его оголившимся ступням. Дмитрия передернуло от мурашек. — Ты ледяная, — серьезно сказал он, перехватывая массировавшие его ступни ладони, — вода холодная? Ты не простынешь? — Нет, тут замечательно, — улыбнулась Наннель, — и мне все еще очень интересно, почему ты варишься на берегу, а не составляешь мне компанию! — Я не плаваю с русалками, — язвительно хмыкнул он, проводя ладонью по покрытому мелкими каплями женскому лицу. Наннель замурлыкала от удовольствия. — Поцелуй меня, — вдруг попросила она. Дмитрий изогнул бровь. — Ты хочешь фраппировать местную публику еще сильнее? — Может быть, — загадочно улыбнулась Наннель, — но вода здесь действительно холодновата, и только ты можешь согреть меня, дорогой! Голос ее звучал так завлекательно, а глаза с поволокой, еще более яркие от отражения в воде, смотрели с таким вызовом, что Дмитрий, вздохнул, не смог бороться с собой: наплевав на все нормы приличия, он наклонился, прикасаясь ладонью к холодной женской коже, и ответил на ласковый, глубокий поцелуй, без задней мысли ощущая, как потянулись к воротнику его рубашки цепкие женские пальчики. Вдруг Наннель хитро усмехнулась, не отрываясь от его губ. — Никогда не доверяй русалкам, — прошептала она, и вдруг резко потянула его на себя. Не ожидавший такого Дмитрий ошарашено замер, не успев нащупать опору, и через секунду почувствовал, как над его головой под аккомпанемент звонкого женского смеха смыкается голубая вода озера. — Ты с ума сошла?! — закричал он, пытаясь ухватиться за пирс, — Наннель, какого черта?! — А что ты так кричишь на меня? — ошарашено спросила Наннель, от испуга забывшая всё свое веселье. Дмитрий, снова соскользнувший с пирса, отчаянно хватал ртом воздух. — Я же не умею плавать! И вновь закашлялся, хлебнув слишком много воды. Он смутно осознавал от накатившего на него раздражения вперемешку с паникой, как Наннель вытащила его на берег, как аккуратно стащила с него, игнорируя вопли и проклятья, рубашку с брюками, как завернула его в пляжный халат и всучила в руку стакан с согревающим виски. И если к этому моменту он, отдышавшись и успокоившись, перестал злиться на произошедшее, Наннель, казалось, только начала осознавать, что произошло. — Ты не мог прямо так и сказать, что не умеешь плавать?! — прикрикнула теперь уже она на него, — Я бы не приставала к тебе! — Предлагаешь мне позориться и говорить, что я сижу на берегу, потому что в воду дальше, чем по колено, зайти не в состоянии?! — огрызнулся на нее Дмитрий, — Ты считаешь, что ли, что все люди плавают с рождения? Ты не думала поинтересоваться у меня?! — Но я никогда не видела взрослого человека, который не умел бы плавать! — не унималась Наннель, — Это же базовый навык! — У вас в приморских городах, может быть, и базовый, — пробурчал Дмитрий, отпивая виски, — но не в Зубровке! — Но ведь это же… ты! — Наннель зазвучала не рассерженно, а отчаянно, подсаживаясь к Дмитрию на соседнее плетеное кресло и кутаясь в принесенное служителем пляжа полотенце, — Ты же, мать твою, идеален во всем: ты стреляешь, скачешь на лошадях, фехтуешь и даже машешь молотом в кузнице! Мне и в голову не могло прийти, что такое простое дело, как плавание, тебе недоступно! Дмитрий вдруг устало, но беззлобно улыбнулся, взглянув на жену поверх стакана. — В Зубровке, да и в Лутце в частности, сложные отношения с водой. Мы не плаваем в горных реках и озерах, они ледяные и мелкие. А в радоновых источниках воды только по пояс, и это все-таки природные купальни, а не водоемы. Нам негде научиться плавать, Наннель, особенно с учетом суеверий! Если дети в Лутце подходили близко к воде, их отгоняли от нее с криками! Наннель слушала, виновато опустив глаза. — Это звучит так логично… А я, глупая, совершенно об этом не не подумала. Извини меня… Дмитрий, тяжело выдохнув, приобнял ее за поникшие плечи. — Это мне нужно извиняться. Я хотел показаться лучше, чем есть, не говорить о том, что чего-то не умею, а по итогу вышло так глупо… Наннель накрыла его ладонь на своем плече. — Ты можешь не бояться говорить со мной о том, что не умеешь чего-то. Это нормально — не быть идеальным во всем. Ну и что, что ты нее умеешь плавать, в конце концов, это не так важно… Он переплел их пальцы. — Действительно, хватит нам и одной хитрой водной нечисти в семействе. Наннель нервно рассмеялась, ткнув его в колено. — Сейчас Фрида научится плавать, и нас будет целых две! — Дожили, — Дмитрий театрально закатил глаза, — я глава рыбёшьего семейства! Он скинул халат, обнажив плечи, и тут же поёжился — тонкая, непривычная к солнцу кожа почти мгновенно покраснела. Наннель, не говоря ни слова, порылась в своей сумке и вытащила на свет баночку с полустертой надписью. Дмитрий нахмурился — она что-то напоминала ему. — Когда ты это купила? — спросил он, морщась от того, как маслянистая субстанция обхватывает кожу его плеч, — не помню, чтобы ты заходила в аптеку по приезде. Наннель хитро улыбнулась. — Я выменяла ее шесть лет назад на лосьон из корналетто, и ты тогда точно так же возмущался. Не вертись! Воспоминания о странной, горько-сладкой поездке по венецианской ривьере всколыхнулись в памяти Дмитрия, и он непроизвольно глубоко вздохнул, пытаясь уловить хоть нотку из того маслянистого запаха, что когда-то давно сопровождал его и Наннель, наслаждавшихся первыми месяцами ее беременности, в долгих переездах из Езоло во Флоренцию. Но в нос ударил лишь свежий запах горного озера — так пахнет лед, прежде чем превратиться в весенние ручьи. — Мы уезжали из Лутца в спешке, и при всем при этом ты не забыла крем от солнца? — попытался пошутить Дмитрий, но вопрос его прозвучал хрипло, нервно и как будто с мольбой. Наннель мазнула кремом по его начинавшему сгорать носу. — Тогда мы еще всерьез обсуждали возможность переезда в Южную Америку, а там и солнечно, и жарко. Я помнила о твоей слабой коже и решила взять первое, о чем вспомнила. Слава богу, что этот крем пригодился нам в таких благоприятных обстоятельствах, а не в тех, какие мы изначально предполагали! Дмитрий смотрел на свою жену во все глаза и отчего-то чувствовал, как его сердце, казалось, давно успокоившееся и осознавшее любовь, начинало биться с болезненной новой силой. Это была такая безделица — маленькая баночка крема от солнца. Но то, что Наннель хранила эту банку, что помнила о его глупой, неисправимой слабости в виде непереносимости прямых солнечных лучей, было чем-то, что было важнее всех клятв и всех слов о любви вместе взятых. Это была совершенно новая грань любви — та невероятная степень заботы, при мысли о которой в душе поселялась самая крепкая уверенность из всех. Всё возможно было в мире, где существовал человек, хранящий для тебя баночку с кремом от солнца — осознавая, что она может и не пригодиться никогда. Не говоря ничего, Дмитрий ласково улыбнулся и, подняв руку, притянул Наннель к себе для поцелуя. — Тебя больше не волнует, что подумает общественность? — едко спросила она, прикрыв глаза. Дмитрий в ответ на это так грязно выругался, очень четко охарактеризовав то, как он относится к вышеупомянутой общественности, что Наннель глухо засмеялась в поцелуй. Их прервала Фрида — чумазая и счастливая, с испачканными водорослями волосами и с ободранными коленками. — Господи, что ты там делала?! — воскликнула Наннель, едва не отпрыгивая от мужа, — ты же грязная, как поросенок! — Мы строили крепость! — гордо сказала Фрида, вытирая нос грязной рукой, — я вырыла настоящий ров! А можно мне снова купаться? Только чтобы вымыться, честное слово! И, не дождавшись разрешения, маленькая графиня смело зашагала в воду, даже не оглянувшись на родителей. Дмитрий вздохнул, вставая. — Кажется, у нас с тобой получился отличный стратег, — усмехнулся он, — хорошо бы еще понять, как бы так сделать, чтобы он не использовал свой талант против нас? Наннель пожала плечами и, сбросив полотенце, тоже зашагала к воде. — Боюсь, это такой особый вариант заботы. Чтобы мы и не думали расслабляться! Две фигурки — в белом и цветном костюмах — громко смеялись, плескаясь у самого берега, и Дмитрий, спрятав руки в карманы халата, подумал вдруг, что все его слабости, его страхи и переживания не имели значения, пока две эти женщины, что так яростно плескались друг в друга водой, любили его без остатка и оставались с ним, несмотря ни на что. Ведь, в конечном итоге, это и должно было бы называться любовью — принятие слабостей как нечто, что заставляет любить сильнее. Безмятежное солнце, блестящее в поверхности озера, слепило его и жгло кожу, но Дмитрию было уже все равно — он знал, что будет любим и нужен, даже если превратится в под этим солнцем в груду угля.