До конца наших дней

Горячая ванна была идеальным средством спасения в затяжную зиму — метель не утихала уже неделю, укутав Лутц в белую мглу, задувая сквозняком во все щели, и хозяевам замка ничего не оставалось, кроме как кутаться в меховые одежды и сидеть вечерами в горячей ванне, пытаясь извлечь тепло из всех доступных источников. Когда Наннель, завернутая в халат с оторочкой из волчьего меха, вышла в спальню, Дмитрий уже ждал ее с бутылкой крепленого вина, устроившись на подушках. — Нужно было в качестве свадебного подарка просить тебя провести в Лутц центральное отопление, — проворчала Наннель, закутываясь в халат и одеяло, как в кокон. Дмитрий взглянул на нее с явным весельем. — Хорошо, значит, то кольцо, которое я тебе подарил, можно забрать назад? — Вот еще, — фыркнула Наннель из своего «убежища», — это моральная компенсация! Со смехом разлив вино по бокалам, Дмитрий плотнее запахнул свой халат, пригладил волосы, еще влажные после ванной, и наклонился к тому месту, где из халата и обёрнутого гнездом одеяла торчал мокрый, презабавно завитый жгутом рыжий локон. — Я знаю замечательный способ согреться, знаешь, что я имею в виду? — загадочно проговорил он, привлекая недовольно шипящий кокон к себе в объятия и недвусмысленно сжимая то место под ним, где теоретически должно было бы находиться бедро. Наннель заворочилась. — Отстань! Ты вино открывал, у тебя теперь руки холодные! — А кто сказал, что мне понадобятся руки? — усмехнулся Дмитрий, нырнул под край свёрнутого одеяла и, мерзко посмеиваясь, поцеловал первую попавшуюся ему оголенную часть тела. В нос тут же ударил нежный, сладковатый запах, на секунду сбивший ход его мыслей. — Как ты приятно пахнешь, — искренне восхитился он, высвобождая растрепанную жену из мягкого плена, — это новые духи? Не помню, чтобы у тебя такие были. Наннель снисходительно улыбнулась, забыв про игру в «недотрогу». — Это миндальное масло, — сказала она, — я втираю его после ванны, чтобы кожа не трескалась от местной сухой воды, и…. Она застонала, подавившись вздохом, потому что Дмитрий, изловчившись, подлез под расслабившийся пояс ее халата и с нажимом лизнул чувствительную кожу под ее правой грудью. — Ты пахнешь как рождественский штоллен, — тихо проговорил он, прижавшись щекой к ее животу, — хочется откусить кусочек… — Да ну тебя! — прыснула Наннель, запустила в его влажные волосы пальцы, шутливо пытаясь оторвать его от себя, но Дмитрий, откинув одеяло, обнял жену крепко за рёбра, покрывая поцелуями мгновенно покрывавшуюся мурашками кожу груди. — А я смотрю, тебе уже не слишком холодно? — усмехнулся он в поцелуй, проводят носом по узкой ложбинке от ребер до низа живота, — если так, то у меня есть на тебя планы, дорогая! — Какие еще планы? — с язвительным тоном выдохнула Наннель, медленно проводя ладонями по крепким плечам и наслаждаясь тем, как тепло ощущалось на ее все еще влажной коже крепкое мужское тело. — Гастрономические, — мерзко хихикнул Дмитрий, спускаясь с кровати на колени и подтягивая не успевшую возразить Наннель к себе, упираясь носом во внутреннюю сторону ее бедра, — я не шутил о том, что от тебя хочется откусить кусочек! Графиня приподнялась на локтях, смотря на неожиданно игривого мужа. — Думаю, ты зря потеряешь время, — она потупила взгляд, — разве что, это развлечет тебя самого… Она не договорила — Дмитрий, рывком поднявшись с пола, навис над ней, опаляя дыханием ее приоткрытые губы. — Не говори так, — серьезно взглянул он на жену, — это звучит так, будто я собираюсь сделать что-то против твоей воли, а это не так, и мне не нравится, что ты думаешь в этом правлении. — Я так не думаю, — успокоила его Наннель, погладив нависавшее над ней обеспокоенное лицо, — но ты же знаешь, со мной такое не срабатывает, я не получаю от этого удовольствия… — Мы никогда не пробовали это вместе, — возразил Дмитрий, поцеловав Наннель в скулу, — я, знаешь ли, тоже раньше от многого не испытывал удовольствия, пока ты не показала мне, что всё возможно. Мы уже достаточно долго с тобой изучаем друг друга, и мне кажется, что я знаю, что будет приятно тебе. Я бы хотел попробовать, но только если ты мне позволишь. Наннель растроганно посмотрела на мужа. Никто раньше не спрашивал у нее разрешения для действий, которые, по общему мнению, должны были бы доставить ей удовольствие. Мужчины, несмотря на ее слабые претензии, всегда вынуждали ее терпеть их неумелые ласки — исключительно для того, чтобы после, с гордым видом ощущать, что она обязана им. Она считала себя крайне удачливой, если ей вдруг попадался мужчина, считающий недостойным «ползать у дамочки между ног» — не нужно было испытывать ни стыда, ни дискомфорта, ни ужасного ощущения подложной правды: ведь она так избегала того, что должно было, как считалось, нравиться абсолютно всем женщинам. Дмитрий не ждал от нее ничего и ни к чему не принуждал: он просто хотел испытать свои силы в том, что могло бы быть приятно им обоим, и Наннель была уверена — он не сделал бы ничего, если бы она хоть малейшим жестом показала, что ей не нравилось происходящее. Чуть приполнявшись на локтях, она легко поцеловала Дмитрия в уголок губ, откидываясь на подушках с доверчивой улыбкой. — Что ж, будем считать, что я беру тебя на слабо! Дмитрий хитро усмехнулся. — Это самый приятный вызов, который мне приходилось принимать. Он опустился на колени, устраивая колени Наннель у себя на плечах. Горячее дыхание коснулось нежной кожи. — Направляй меня, — сказал он, проводя дорожку легких поцелуев по всей длине еще плотно сомкнутых складок, — но пока что, кажется, я правильно помню, что нужна достаточная сила нажима, чтобы ты хоть немного увлеклась процессом? И он с внушительной силой провел языком по нервному соединению, втягивая его в рот и чуть прикусывая зубами. Наннель подавилась вздохом, едва замечая за прикрывшимися ресницами удовлетворенный взгляд Дмитрия. Он повторил это движение, ласково поглаживая лежащие у него на плечах колени и чувствуя, как от самых резких его «поцелуев» женские ножки напрягались, пытаясь притянуть его ближе. Когда через несколько минут он почувствовал, как теплая влага коснулась его подбородка, он изменил направление движения, заставив Наннель чуть прогнуться в спине от резкой вспышки, и погрузил язык в порозовевшие, набухшие складки, ощущая щекой влажные завитки волос. Аромат миндального масла, усилявшийся из-за разгорячившейся от страстного напора кожи, мешался с естественным, терпким женским запахом, и Дмитрий застонал, прикрыв глаза. Он не понимал и не мог объяснить себе, чем так привлекала его возможность вот так ласкать Наннель — откровенно, упоительно-медленно, совершенно постыдно по принятым в мужском мире меркам доминирования. Он стоял перед своей женщиной на коленях и игнорировал свое возбуждение, уделяя всего себя ей. Но то, как она отзывалась на каждое его движение, как беспорядочно шарила руками по простыням и его плечам, как сбивчиво шептала, чего хотела бы и как ей нравится происходящее, дарило ему такую странную, эгоистичную негу от того, что он — только он — знал, как именно доставить ей удовольствие, что это заставляло его, не сдерживаясь, рвано стонать прямо в ее возбужденную плоть. Это было ощущение абсолютной власти — при полнейшем, безвозмездным преклонении. Почувствовав, как голос Наннель сбился на высокий писк, а ее рука, нашарив его макушку, безотчетно сильно попыталась прижать его, Дмитрий погрузил язык еще глубже и почувствовал наконец, как Наннель затрясло, и ее мышцы, пульсирующие и горячие, непроизвольно сжались вокруг его языка. Когда он, мягко погладив жену по дрожащим коленям, поднялся и наклонился над ней, Наннель расфокусированным взглядом смотрела в потолок, пытаясь свободной рукой дотянуться до бокала вина на тумбочке. — Не хочу ничего утверждать, — самодовольно усмехнулся Дмитрий, — но, кажется, этот вызов прошел в мою пользу. Наннель часто заморгала, всматриваясь в широко улыбающееся, лоснящееся от ее собственных соков лицо своего мужа. — Как ты это сделал? — сипло спросила она, — Это было… — Знаю, знаю, я всё почувствовал языком, — усмехнулся Дмитрий, наклоняясь к Наннель и вдруг застонал от удивления: она, резко дернувшись вперед, впилась в его губы яростным поцелуем. — Как забавно, — глупо улыбнулась она, обнимая его за шею и заставляя лечь вместе с ней на подушки, — я на вкус как селедка. Дмитрий, не сразу понявший, о чем она говорила, разразился страшным хохотом, едва не расплескав вино из уже взятого в пальцы бокала. — Никогда не слышал, чтобы из селедки делали миндальный штоллен, так что ты явно что-то путаешь! Она прыснула, утыкаясь носом в его плечо. — Извини, я никак не приду в себя, — выдохнула она, — я не знала, что такое вообще возможно… — Не понимаю, чему ты удивляешься, — Дмитрий поднес бокал к ее губам, — ты показала мне все свои самые чувствительные места, и ты сама всегда говорила, что я умею слушать. И что тебя так поражает, скажи пожалуйста? То, что я действительно услышал, как, с какой силой и с какой амплитудой тебе нравится ощущать на себе прикосновения? Наннель взглянула на него сияющими, неверящими глазами, отводя руку с бокалом от лица и привлекая мужа для глубокого поцелуя. — Ты, — искренне прошептала она, — ты меня поражаешь. Каждый день со всё большей силой. Дмитрий улыбнулся, самозабвенно отвечая на поцелуй. Им обоим еще многое предстояло узнать друг о друге, но он был счастлив хотя бы тем, что здесь, в спальне, неожиданные стороны друг друга они могли обнаруживать со взаимным удовольствием.