До конца наших дней

Зеро, приехавший инкогнито в Швейцарию якобы по вопросу интеграции «Гранд Будапешта» в международную ассоциацию гостиничного бизнеса, с большим недоумением смотрел на то, как Дмитрий, безжалостный граф Зубровский, гроза Лутца и хозяин мрачных холодных земель, стоял, закатав рукава рубашки, на стремянке, пытаясь прибить к деревянной панели над широким окном в гостиной карниз с жаккардовыми гардинами. Наннель, возмущавшаяся из кресла, что гардины прибиваются криво и косо, взглянула на неожиданного гостя с извиняющейся улыбкой. — А что, слугам вы не доверяете? — на всякий случай уточнил Зеро, аккуратно страхуя шатающуюся под хозяином замка опасную конструкцию. — У нас карантин, — закатила глаза Наннель, — у Фриды ветряная оспа, и мы выставили всех слуг. Оказывается, они не болели! — Да, так что если ты тоже не болел, проваливай отсюда, — процедил Дмитрий сквозь зажатые в зубах гвозди. Зеро облегченно вздохнул. — Я болел ветрянкой, не беспокойтесь, после детства в османской Палестине меня сложно чем-нибудь пронять из болячек, — нервно усмехнулся он. Наннель хотела было сказать что-то сочувственное, но Дмитрий, всадив в несчастный карниз последние пару гвоздей, спрыгнул под испуганный вздох Наннель на ковёр, отряхнул ладони и уставился на Зеро с ехидной, надменной усмешкой. — Попробуй европейскую испанку. Вдохнешь пару раз и не заметишь, как умер. Зеро скривил рот в подобие улыбки, и Наннель показалось отчего-то, что он вовсе не обиделся. — Между прочим, я к вам по делу, — сказал, наконец, Зеро, когда отвоевавшиеся с настенной мебелью хозяева наконец накормили его обедом, а маленькая Фрида, отсыпанная, как сахарный пончик, белым антисептическим порошком, плюхнулась к Зеро на колени с намерением не отпускать неожиданного гостя, пока тот не расскажет ей все последние секреты. При слове «дело» Дмитрий напрягся — за последние полгода вестей из Лутца не было, и он был готов ко всему: от срочной необходимости вернуться и умереть за свою страну до такого же срочного бегства еще дальше — возможно, все-таки в пресловутую Южную Америку. Но Зеро успокоил его, благостно улыбнувшись. — Не переживайте, ваша светлость, в Лутце всё хорошо. Клотильда и Бардоши держат оборону, но, если честно, с тех пор, как вы «пропали», никто туда больше не приезжал. Думаю, им нужны были именно вы, герр Дмитрий. Зубровка сама по себе снова, что в первую войну, что в эту, оказалась никому не нужна… Дмитрий сжал губы, и Наннель накрыла его ладонь своей, призывая успокоиться: они все равно не могли вернуться, и их отсутствие теперь было для Зубровки и Лутца единственным спасением. Пока Дегофф-Унд-Таксисов не было в пределах графства, Зубровке ничего не угрожало. — Так что у вас, Зеро, за дело? — наконец выдернула Наннель мужчин из тяжелых раздумий, и бывший коридорный, вздрогнув, потянулся во внутренний карман пиджака. — На имя его светлости пришло приглашение, Клотильда попросила меня передать его вам. — А что с остальной корреспонденцией? — хмыкнул Дмитрий, — Больше ничего не поступало? — Поступало, но Клотильда сказала, что сама со всем разберётся… — Вот старая курица, — процедил Дмитрий сквозь зубы, но Наннель снова сжала его пальцы, выдернув приглашение и пристально всмотревшись в дорогую золотую окантовку. Фрида, увлеченная идеей немедленно показать Зеро самодельные росписи на стенах в своей комнате, потащила того наверх, оставив родителей в одиночестве. — Кто такая Мартиша Шелби? — спросила Наннель небрежным тоном. Дмитрий вскинул брови от удивления. — А что? — Некая Мартиша Шелби приглашает тебя на ее бракосочетание с еще более неким Лукой Чангреттой, которое состоится в Агридженто, Сицилия, двенадцатого апреля это года. То есть через месяц. Дмитрий фыркнул, потянулся, вырвал из рук Наннель приглашение, несколько раз перечитал его, зачем-то проглядев на просвет, будто искал подвоха, и наконец опустил его небрежно двумя пальцами, как дохлую мышь, обратно в руки Наннель. — Мартиша моя кузина, ее семья обосновалась в Британии, — наконец ответил он, — уровень родства у нас с ней примерно, как с Йованом. Помнишь этого которского щеголя? — Йована-то я помню, — Наннель поежилась, — но что-то я не помню, чтобы он звал тебя на свои праздники визиткой с золотым краем! — Это потому что он молодой балбес, и, к тому же, балбес до сих пор не женатый, насколько я знаю, — Дмитрий откинулся на спинку кресла, — по цыганским традициями, любое кровное родство подразумевает непрерывную связь, даже если семьи не общаются годами, и на такие праздники, как свадьба и крестины, принято созывать всех родственников, каких возможно. — Что-то я не помню, чтобы на крестины Фриды ты пригласил хоть кого-то, кроме своих сестер, — усмехнулась Наннель. Дмитрий демонстративно надменно задрал нос. — Я вообще довольно редкий вид умеренно-традиционных цыган! Графиня с улыбкой погладила пальцами приглашение. — Но если ты знаешь, кто такая Мартиша, и у нее даже есть твой почтовый адрес, то почему ее не было на нашей свадьбе? — Потому что в то время у ее семьи были какие-то разборки с пытавшейся заполучить власть в их городе итальянской мафией, — Дмитрий вдруг осекся и посмотрел на Наннель во все глаза, — где, ты сказала, будет свадьба?.. — На Сицилии, — хмыкнула Наннель. Дмитрий хлопнул себя ладонью по лбу. — Я отказываюсь жить в мире, где криминальные разборки двух мафиозных кланов заканчиваются свадьбой! — Двух мафиозных кланов? — не поняла Наннель, — Эта британская семья цыган тоже имеет отношение к криминалу?.. — Да, Шелби прибрали к рукам подпольный бизнес какого-то британского городишки, собственно, поэтому итальянцы и затаили на них обиду, — небрежно бросил Дмитрий, — если честно, я был уверен, что однажды всех Шелби порубят в капусту, но свадьба по итогам мафиозных разборок выглядит еще более нелепой, чем цыгане, занимающиеся торгашеством! Теперь уже Наннель схватилась за голову, жестом умоляя Дмитрия замолчать. — То есть ты хочешь сказать, что у тебя есть кузина-цыганка, и… — Цыганская королева, — поправил ее машинально Дмитрий. — Что? — Она не просто цыганка, она находится в моём «кольце» цыганской крови, значит, она в статусе цыганской королевы. Наннель посмотрела на него, как на врага народа. — Хорошо, давай еще раз и по порядку: у тебя есть кузина-цыганская королева, которая относится при этом к некоему бандитскому клану в Британии, который имел стачку с другим бандитским кланом, но уже из Италии, после чего эта твоя кузина каким-то образом умудрила выцепить из этого клана себе итальянского принца, и не меньше, иначе я никак не могу объяснить, почему в результате мы с тобой, не имеющие к этой истории совершенно никакого отношения, получаем приглашение на свадьбу не куда-нибудь, а на Сицилию, и не просто приглашение, а печатку на богемской бумаге, которую сейчас, пока идет война, днем с огнём не сыщешь?! Дмитрий в ответ на эту бурную речь лишь пожал плечами. — Я не обязан держать в голове перипетии всех своих бедовых родственников и их нелепые жизненные курьезы, так что не кричи на меня! Наннель поджала губы, снова уставившись в приглашение. — Ну и что мы намерены делать? — Как что? — хмыкнул Дмитрий, — Поедем на свадьбу, у нас разве есть выход? — У нас сотни выходов, кроме как ехать посреди войны, находясь на полулегальном положении, на свадьбу к малознакомым людям! — воскликнула графиня. — Ну, допустим, с Мартишей я знаком, хотя лет десять уже с ней не виделся… Наннель закатила глаза. — Поверить не могу, что ты всерьез согласишься на такое! — Я думал, ты будешь рада возможности отправиться в Италию! — удивился Дмитрий. — Это не Италия, это Сицилия, — фыркнула Наннель, — грязный мафиозный юг… — Батюшки, сеньора, — усмехнулся Дмитрий, — в ком-то взыграл территориальный шовинизм? Наннель показала ему язык. — Они даже говорят на другом наречии! — Ничего, иностранные языки тоже полезно учить! — Дмитрий вовсю веселился. Ощутив, что не имеет больше власти над ситуацией, Наннель обреченно вздохнула и привела последний из возможных аргументов. — Мы не можем оставить Фриду одну дома, когда она болеет! — Свадьба через месяц, — парировал Дмитрий, — она успеет поправиться и, думаю, есть смысл взять ее с собой. Она принцесса, в конце концов, однажды ей придется держать связь со всеми родственниками, пора начинать знакомства! Наннель, очевидно, слишком красноречиво округлила глаза, представив свою дочь в окружении не внушающей доверия итальяно-цыганской родни, потому что Дмитрий, ласково улыбнувшись, встал со своего места, подошел к жене и нежно погладил ее по поднятым в жесте отрицания плечам. — Если тебе так противно ехать, мы всегда можем послать отказ. Наннель фыркнула, поджав губы. — Еще чего! Ты ведь так еще и подумаешь, будто я боюсь силицийцев! Дмитрий ехидно прищурился. — Ты просто еще не видела моих британских родственников. Возможно, сицилийцы в сравнении с ними покажутся тебе даже очаровательными! Наннель хотела было возразить что-то еще, но тут с верхнего этажа донёсся треск, детский смех и сдавленный мужской стон, возвещавший о безоговорочной капитуляции одного слишком покладистого в отношении детей бывшего коридорного. — Кажется, на ужин он не останется, — хмыкнул Дмитрий, пытаясь подавить улыбку гордости. Фредерика умела находить друзей с исключительно графским напором. Даже если они имели какие-то возражения, их мнения никто не спрашивал. Месяц пролетел быстро, и Дмитрий даже не успел осмыслить скоропалительно принятое приглашение, как уже стоял, позеленевший от морской дороги, у входа на виллу Чангретта с ощущением того, что еще секунда, и он лишился бы обеих рук: одну норовила оторвать Фрида, безустанно дергавшая его за рукав, пытаясь привлечь внимание ко всему, что происходило вокруг, а во вторую мертвой хваткой вцепилась Наннель, шарахавшаяся ото всего, что издавало звуки, похожие на сицилианский акцент. Судя по доносившимся из патио переливов скрипки, свадьба как раз переходила в тот этап, который требовал присутствия гостей. К легкому удивлению Дмитрия, на пороге виллы прибывающих встречал не дворецкий и даже не экономка, а неприветливого вида бугай с зализанными по южной моде назад темными волосами, в костюме-тройке пошлой полосатой расцветки и с явственно торчащей кобурой под рукавам пиджака. — Дегофф-Унд-Таксисы, — сухо сказал Дмитрий, протягивая бугаю визитку, ожидая, что тот, согласно свадебному протоколу, громко объявит об их прибытии хозяевам. Но тот его удивил: всмотрелся в визитку, округлил, как школьник, свои глуповатые глаза, и вдруг крикнул что-то вглубь дома. — Я бы пошутила, что он позвал за полицией, если бы мы действительно не были в розыске, — процедила сквозь зубы Наннель, тщетно пытаясь отвлечь Фриду от отковыривания позолоты с перил на лестнице. Но тревожность разрешилась через секунду — подвинув вооруженного «слугу» с изысканной цыганской бранью, на крыльце появился, облаченный во фрак с розой в петлице, молодой мужчина с пронзительными синими глазами и легкой проседью у виска. — Дмитрий! — с искренним удивлением воскликнул мужчина и, подлетев к гостям, пожал графу руку, — мы боялись, что ты не доедешь до нас! Говорят, в Зубровке сейчас неспокойно… Дмитрий слегка прищурился, смерив подошедшего таким взглядом, будто очень пытался выискать в нём недостатки. — Как нам всем повезло, что я дальновидно временно живу за пределами Зубровки, — сказал он, отвечая на рукопожатие, — здравствуй, Томáш. — Томас, — поправил его с небрежной улыбкой голубоглазый мужчина, — мне привычней такое имя, так произносят в Британии. — Никогда не был в Британии, — пожал плечами Дмитрий, — и знал тебя, как Томáша, юный Шелби. Не спорь со мной. Томас (или все-таки Томáш, сказать было сложно) открыл было рот, чтобы возразить, но вдруг запнулся, вгляделся снова в Дмитрия и покорно склонил голову. — Прости, старший брат, как тебе будет угодно. Дмитрий явно расслабился — иерархические тонкости цыганской семьи были наконец-то соблюдены. Нервозность ситуации разрядила Фрида, совершенно по-плебейски протянув руку и схватив новоявленного родственника за бледную ладонь. — У вас очень красивые глаза, — сказала она просто, и Томас, казалось, смутился от такой прямоты. — Это твоя дочь? Как похожа! Жаль, глаза не такие же зеленые, была бы полная твоя копия! — улыбнулся он, отвечая на детское рукопожатие и наконец обращая внимание на то, что Дмитрий прибыл к дому не один. — Глаза у нее от моей жены, — Дмитрий накрыл своей рукой руку Наннель на своем локте, — и, думаю, нам нужно объяснить ей причину нашего долгого приветствия, она не понимает по-цыгански. Томас окинул взглядом стоявшую с натянутой вежливой улыбкой Наннель, изнывающей от жары в своем тугом алом выходном платье, и с самым почтительным поклоном, на какой был способен, приник поцелуем к ее руке. — Я почти не говорю по-немецки, простите меня, — оправдался он с тяжелым британским акцентом, — но я рад познакомиться с женой моего старшего брата. Наннель улыбнулась чуть более искренне. — Мы можем перейти на итальянский, если так будет удобно. Как я понимаю, вы им владеете? Томас с удивлением взглянул на Дмитрия и снова сорвался на цыганское наречие. — Ты-то как в своем горном царстве умудрился жениться на итальянке?! — Долгая история, — закатил глаза Дмитрий, но на всякий случай, чтобы Томас не подумал дурного, коснулся поцелуем пальцев своей жены, — но, определённо, очень счастливая. — Весьма ироничная судьба у носителей нашей крови, ты не находишь? — заметил Томас, все-таки переходя на итальянский и подмигивая Наннель, — мы с Мартишей должны были погибнуть от рук итальянцев, а в результате я здесь, стою в этом дурацком фраке и выдаю Мартишу за одного из них! — Кстати об этом, — прервал поток ностальгической горечи Дмитрий, — где виновница торжества? Хочу с такой же интонацией, с какой ты сейчас напал на меня, спросить ее, как она умудрилась выцепить итальянца для себя в этой вашей британской деревне! Томас вдруг рассмеялся, жестом приглашая гостей внутрь. — Поверь, это история, достойная какого-нибудь французского кино! Пойдем, выпьем чего-нибудь по-крепче, и я расскажу тебе о своих новых родственниках! Но не успели Томас и графское семейство даже дойти до занятого веселым гулянием патио, как вдруг из толпы танцующих вылетели, едва не рухнув в небольшой фонтан у входа на террасу, жених и невеста — по крайней мере, фата, настолько длинная, что обвила обоих, как столп плотного дыма, говорила о многом. — Господь милосердный! — воскликнула невеста, подлетев к Дмитрию, — Это же мой жуткий европейский брат! И, широко улыбаясь, по традиции расцеловала Дмитрия в обе щеки три раза. Наннель наблюдала за происходящим со странным ощущением. Она привыкла, знакомясь постепенно с многочисленными родственниками своего мужа, что те выглядели примерно одинаково: высокие, остролицие, с надменным взглядом и порочной линией рта, вечно сложенной в хитрую гримасу. При всей разнице характеров эти черты угадывались и в трех сёстрах Дмитрия, и в его кузенах из Далмации, и во всей прочей родне, имевшей отношение к крошечной доле цыганской крови Дегофф-Унд-Таксисов. Шелби же явно были другими: в глаза сразу бросались более мягкие черты лица, смуглая плотная кожа, пухлый рот и коренастые, плотные фигуры, делавшие эту родовую ветку больше похожей на полнокровных античных богов с полотен Караваджо, чем на представителей цыганских королей. Мартиша, яркая, сияющая, укутанная в фату с ног до головы, рядом с Дмитрием выглядела, как красавица, обнимающая вурдалака — Дмитрий с его фарфоровой кожей и амимичным лицом с тонкими губами, крупным носом и маленькими светлыми глазами по сравнению с живой, бесконечно улыбающейся Мартишей казался совершеннейшим пришельцем из другого мира. Разве что взгляд у обоих был похож — цепкий, глубокий, с затаившейся в уголке глаз хитринкой. — Мóртица, — мягко улыбнулся Дмитрий, снова произнося имя на венгерский манер, — как ты выросла с нашей прошлой встречи! — Мне было пятнадцать, было бы странно, если бы с тех пор ничего не изменилось! — усмехнулась невеста, уперев руки в бока, — И ты тоже явно выглядишь лучше! Улыбаться начал, боже! Это ли не чудо? Где тот угрюмый чёрный всадник, обогнавший меня на соревновательной прогулке по Луцским скалам и влепивший мне потом подзатыльник «за позорные слезы от поражения»?! Что с тобой случилось, брат?! — Они случились, очевидно, — Дмитрий мягко притянул к себе Наннель, что-то вдумчиво объяснявшую заскучавшей Фриде, и снова поцеловал ее ладонь, — познакомься с моей семьей. Мартиша очень пристально вгляделась в лицо жены «брата» и вдруг удивлённо воскликнула, обращаясь к Наннель на хорошем немецком: — Простите меня за странный вопрос, я, конечно, глупости говорю, но возможно ли то, что вы — Мари-Анн фон Тешем?! Наннель улыбнулась с легким тщеславным прищуром. — Никаких глупостей, — кивнула она, — это действительно я. Правда, теперь я чаще отзываюсь на фамилию Дегофф-Унд-Таксис. Мартиша сделала рукой какой-то неясный жест, выражавший восхищение. — Мой муж вас обожает! Я видела у него пластинки с вами в роли Кармен! Он говорит, что лучше вас никто не поет эту роль! Он, знаете, как все итальянцы, каким-то непостижимым образом любит оперу примерно так же сильно, как выпивку и кофе! Лука, иди сюда, смотри, кто здесь! Только тогда Наннель наконец обратила внимание на деликатно стоявшего в стороне жениха: молодой мужчина в дорогом, явно сшитом на заказ лучшим портным свадебном костюме с бутоньеркой, медленно, как хищник, подошел к беседовавшей компании. Каким-то непостижимым образом он, как показалось Наннель, воплощал в себе все те грани сицилианской жизни, которые графиня не переносила на дух, и в то же время опровергал их. Он был ярок и горяч, как все южане, но между тем в движениях его не было излишества, а голос звучал вкрадчиво, почти бережно. Жених Мартиши Шелби, представившийся Лукой Чангретта, чем-то напоминал Дмитрия — был точно так же высок, статен и подспудно жесток, как казалось из цепкого взгляда его прищуренных глаз. Но если Дмитрий при всей своей утонченности напоминал ощетинившего лесного зверя, готового разорвать человека когтями, то Лука вдруг напомнил Наннель змею — тихую, изящную и необычайно смертоносную. И в этой странной змееподобности Наннель, пристально рассматривавшей этого красивого мужчину, вдруг почудилось нечто знакомое — будто она где-то видела уже этот взгляд с поволокой, эти мягкие движения и отражавшуюся в каждом жесте скрытую опасность. Лука, несомненно, был очень опасным человеком — но вся эта опасность мгновенно испарялась из его взгляда, едва Мартиша Шелби брала его за руку. — Ты забываешь, что выше оперы, спиртного и даже кофе в моих приоритетах стоишь ты, моя радость, — с любовью сказал Лука, обнимая свою невесту, — но я действительно безмерно польщен вашем визитом, сеньора фон Тешем. Ваша Кармен — отрада и мука для моего сентиментального сердца. Наннель сдержанно улыбнулась, протягивая руку для приветствия. Сицилийская страсть и буйство, плескавшиеся, сдержанные, в каждом жесте этого красивого итальянца, всё же чем-то пугали ее. — Познакомьтесь с моим мужем, — гордо объявила Мартиша, схватив Луку за локоть, — мой брат отдал меня ему в рабство в обмен на свою жизнь! — Мартиша! — грозно сказал Томас, стоявший до того поодаль и наблюдавший за беседой, — Мы же это уже обсуждали! — На самом деле, я просто сделал Мартише предложение с расчетом, что это станет препятствием к свершению вендетты, — деликатно поправил явно довольную своей выходкой невесту Лука, — наши семьи повздорили с весьма кровавым исходом, и по нашим законам я должен был бы совершить такую же кровавую месть. Как видите, я решил проблему более гуманно. — Гуманно для кого? — с ехидной усмешкой спросил Дмитрий, покосившись на Мартишу, выглядящую в своем пышном свадебном платье как чертенок на райском облаке, — Вы отчаянный человек, господин Чангретта, если добровольно взяли в жены цыганскую королеву. Ответить Чангретта не успел: Фрида, явно утомленная тем, что взрослые со своими глупыми разговорами совершенно не обращали на нее внимание, замоталась в тянувшуюся по идущей от патио к лестнице фату невесты, не удержала равновесие и упала, громко вскрикнув — фата была такой длины, что Мартиша даже не заметила натяжения. — Кажется, у тебя подселенец, — криво улыбнулся Лука, указав кивком на судорожно пытавшуюся выбраться из крепдешиново-газового плена маленькую девочку. Наннель, воскликнув что-то по-итальянски от испуга, подлетела к Фриде, но Мартиша, ловко перепрыгнув собственный шлейф, оказалась проворнее. — Эй, малышка, — улыбнулась она, приподнимая край фаты, — ты, выходит, моя племянница? Как тебя зовут? Говоришь по-цыгански? — Да, говорю! — весело отозвалась Фрида, смешно наморщив нос, — Мы живем в замке, где никто ни на каком языке больше не говорит! — А твоя мама? — Мартиша покосилась на совершенно сбитую с толку Наннель, — Она ведь, как сказал твой отец, не говорит на этом языке? — Моя мама итальянка! — гордо сказала маленькая девочка, выпутавшись наконец из фаты и спрятавшись Наннель за спину, — Я говорю с ней на итальянском и на немецком, чтобы ей не было грустно! Да, мама? Наннель растроганно улыбнулась, погладив девочку по непослушным кудрям. Восхищенная «племянницей» Мартиша присела перед Фридой на корточки, вглядываясь в лукавые голубые глаза — не такие светлые, как у нее самой и всей семьи Шелби, но сияющие, будто лазурит, под густыми черными ресницами. Мартиша подняла взгляд на жену своего «европейского брата», загадочно улыбнулась, кивнув каким-то своим мыслям, и снова обратилась к девочке. — Ты ведь знаешь, что ты принцесса, верно? — улыбнулась она. — Я знаю! — гордо сказала девочка, — Мой папа цыганский король! — Правильно, — Мартиша взяла ее за руки, — и я считаю, мы должны станцевать с тобой сегодня, как танцуют принцессы! Ты согласна? Пойдем? Фрида оценивающе оглядела свою «тетю», выходя из-за материнской спины. — А можно мне поносить твою корону? Мартиша машинально коснулась руки золотого венца, удерживавшего фату. — Нельзя, к сожалению, милая, — улыбнулась Мартиша, — но мы можем подобрать тебе что-нибудь еще! У меня в комнате есть много таких вещиц. — Мама, можно? — взмолилась Фрида, глядя на Наннель во все глаза, и та со смехом погладила дочь по плечу. — Она вас замучает, — сказала с сомнением Наннель. Мартиша махнула рукой. — Ерунда! Я так устала от обилия мальчишек в этой семье, что готова возиться с вашей принцессой с утра до вечера! Уже вдохновившись возможностью примерить все обещанные ей свадебные украшения, Фрида мало обращала внимания на взрослых: обернувшись в фату, как в древнеримскую тогу, она уже вовсю что-то щебетала новообретенной «тетушке», утягивая ее за край платья наверх. Проводив взглядом дочь, Наннель хотела было вернуться к «взрослому» разговоры, но с удивлением обнаружила, что в патио остался только Лука. — Томас увёл вашего мужа обсудить какой-то семейный вопрос и обещал вернуть через пятнадцать минут, — тихо произнёс жених, пригладив блестящие от масла волосы, — нас с вами, кажется, бросили. — Просто в этой семье итальянцев не привлекают к семейным вопросам, — хмыкнула Наннель, смеривая Луку недоверчивым взглядом, — вы курите? Тот медленно покачал головой. — Нет, но, если хотите, могу составить вам компанию. Наннель хотела было отказаться, но из патио, затянутого дымкой какой-то развеселой мелодии, снова послышались грубые сицилийские крики, и графиня инстинктивно поежилась. Сопровождение в виде наиболее презентабельного из сицилийцев на этом празднике показалось Наннель в некотором роде необходимостью. Они прошли сквозь яркую итальяно-цыганскую толпу, слившуюся в танце под нескладное пение какого-то подвыпившего тенора, к уютной беседке, оплетенной еще незрелым декоративным виноградом. Наннель тяжело выдохнула, облокотившись о перила — на улице было жарче, чем в аду, и это место, нависавшее над блестевшем в свете огней города морем, казалось, было единственным, где кожи касался холодный ветер. — Не знал, что певицам можно курить, — тихо заметил Лука, достав портсигар и к удивлению Наннель вытащив из него не сигарету, а зубочистку. — Мне никто не может запретить, — машинально ответила Наннель, с наслаждением выдыхая из легких горький дым, — к тому же, я уже не певица. Я оставила венскую сцену. — Не притворяетесь, — грубо усмехнулся Лука, — певицы ведь как бандиты. И те, и те бывшими не бывают. — Я смотрю, вы многое знаете о бандитах, — зашипела Наннель, желая поддеть невозмутимого мужчину, но тот остался при своей улыбке. — Я капореджиме, сеньора. Я знаю всё о бандитах. Я ими руковожу, и я ни капли не стыжусь этого. Я не выбирал родиться в этой семье, но если Богу было угодно привести меня в нее, то я буду заниматься тем, что угодно моему Дону. Наннель смерила Луку оценивающим взглядом, не вполне понимая, кого тот назвал «Доном» в своей страстной тираде — то ли Господа, то ли одного из толстяков в строгих костюмах, веселящихся в душном патио под звуки скрипки. — Мне нравится ваша искренность, — призналась она. — А мне нравится ваш мягкий северный акцент, — улыбнулся Чангретта, галантно предлагая даме зажигалку (сигарета потухла от резкого дуновения ветра с моря), — откуда вы родом? — Из Езоло, — выдохнула Наннель, — вряд ли вы знаете, где это. — Ну почему же, — Лука пожал плечами, — с этим городом у нас в семье связана целая легенда! Наннель вопросительно изогнула бровь, призывая собеседника продолжать. — Поговаривают, будто моя двоюродная сестра, настолько старшая, что я вряд ли видел ее, была так красива и так измотана постоянными ухаживаниями со стороны сыновей из соседних влиятельных семей, что сбежала из дома в одной ночной сорочке и с парой сольди. Все семьи Сицилии искали ее по Италии и в конечном итоге добрались до Езоло, но было поздно: она уже была замужем. — Вы говорите об этом так, будто вы нашли ее мертвой, — едко выплюнула Наннель. — У нас на юге женщина, вышедшая замуж без родительского благословения, перестает быть частью семьи. Так что в чем-то вы правы. — Как хорошо, что я редко бываю на юге, — ядовито отозвалась Наннель, но взглянула на легкую улыбку на губах своего собеседника и смягчилась, — а как звали мужа вашей сестры, вы не знаете? Может быть, мы были знакомы с этой семьей? По имени вашей сестры я вряд ли смогу определиться, у нас в городе одних Марий было штук восемь. Лука наморщил лоб. — Кажется, он был Альбиноли. Слишком северная фамилия, я потому и помню — так-то стоило бы и забыть его, как страшный сон. Наннель застыла, выронив сигарету. Та обожгла ей запястье, но графиня даже не опустила взгляда. Теперь ей все стало совершенно ясно — причина, по которой Лука Чангретта, с его красивым профилем и змеиными движениями, казался ей таким знакомым. Он был не просто знакомым ей — он был ее родней. В ней, северной итальянке, прожившей большую часть жизни в австрийской столице, текла частичка той же крови, что наполняла вены этого статного, опасного южанина. — Судя по всему, эта фамилия вам знакома, — после недолгого молчания отозвался Лука. — Более чем, — сдавленно сказала Наннель, — это моя девичья фамилия. Лука резко выдохнул, вглядываясь пристально в лицо своей собеседницы и вдруг, не говоря ни слова, наклонился к ее губам. — Что вы делаете?! — воскликнула Наннель, но Лука крепко обнял ее лицо ладонями. — Приветствую свою двоюродную племянницу, надо полагать. Или как точнее называется степень нашего родства, сеньора фон Тешем? И оставил на ее щеках три горячих поцелуя, вводя Наннель в совершеннейшее оцепенение. — Это какие-то южные традиции?! — презрительно спросила она, отстраняясь и касаясь кончиками пальцев вспыхнувших румянцем щек. — Считайте, что так, — сдержанно улыбнулся Лука, — но теперь, по крайней мере, у вас есть шанс взглянуть на них не так свысока. Вы ведь теперь тоже отчасти южанка. Придется вам смутим смириться! Патио перед ними ожил с новой силой, приветствуя появившуюся из глубины дома невесту. Мартиша, румяная и счастливая, звонко кричащая приветствия всем гостям, держала за руку Фриду, заполучившую в пользование традиционное сицилийское платье, какие надевали дети, сопровождавшие венчание, и золотую тиару с ложными жемчужинами. Весело смеясь, две цыганские королевы — взрослая и юная, — шепнули что-то друг другу на ухо и вдруг закружились под лихой ритм традиционной цыганской хоры. — Она очень красивая, — наконец, сказала Наннель, пытаясь сгладить свою грубость, указывая кивком на Мартишу, — вам очень повезло. — Да, она самая красивая женщина в мире, — искренне ответил Лука, глядя на невесту влюблёнными глазами, — уж простите, сеньора. Кажется, неприлично говорить о превосходстве одних женщин в присутствии других? — Не беспокойтесь, — послышалось вдруг со стороны, — ей есть, от кого слышать такие же увещевания. Дмитрий, стоявший позади, с недовольным выражением смотрел на жену в опасной близости от Луки, и тот, вероятно, почувствовал немой укор почти физически, так как театральным жестом поднял руки вверх в знак капитуляции и покорно отступил от Наннель на шаг. Недоверчиво прищурившись, Дмитрий взял жену за руку. — Потанцуешь со мной? — спросил он, стараясь звучать непринужденно. Наннель с сомнением покосилась на ритмично кружащихся гостей. — Только не под это. Дождемся хотя бы вальса. — Ждать вовсе не обязательно, — улыбнулся Лука, и вдруг, что-то громко крикнув, махнул струнному оркестру рукой, — я тоже, знаете ли, хочу вернуть себе жену и обнять ее наконец! Из-под резвых смычков, неожиданно сменив бойкие цыганские мотивы, полился, чуть фальшиво, вальс Штрауса. Лука, кивнув многозначительно Наннель, протянул в замершую толпу руку и резким движением притянул к себе запыхавшуюся Мартишу. — Где ты ходишь?! — тут же накинулась она на него со смешливыми претензиями, не спуская с губ радостную улыбку, — Я соскучилась по твоим рукам на моей талии! — Я и мои руки в твоем распоряжении, bellezza (итал. «Красавица»), — улыбнулся счастливо Лука, — а где твоя юная компаньонка? Я думал, она похитила тебя на весь вечер! — О нет, — усмехнулась Мартиша, укладывая руки жениху на плечи, — она нашла компанию поинтереснее! Наннель и Дмитрий пристально всмотрелись толпу: там, яростно размахивая руками, Фрида что-то громко объясняла собравшимся вокруг нее итальянским мальчишкам. — У нашей дочери есть потрясающее свойство похищать любой праздник, — фыркнул Дмитрий, утягивая Наннель в круг танцующих, — вся в тебя, дорогая. Наннель показала ему язык, доверчиво ткнувшись лбом в его висок. — Что у вас здесь происходило, пока меня не было? — заговорил снова Дмитрий спустя пару кругов вальса, — мне показалось, или этот Чангретта приставал к тебе? С поцелуями! Наннель улыбнулась. — А ты ревнуешь? — Вот еще, — фыркнул граф, — к какому-то зализанному итальяшке?! Но если он изменяет Мартише, я оторву ему яйца и затолкаю в глотку, дай мне только повод. Наннель засмеялась, изящно откинувшись в танце в его руках. — Оставь его яйца при нём, ничего криминального не случилось. Просто мы совершенно неожиданно выяснили, что он мой сколько-то-там-юродный дядя. Дмитрий округлил глаза и страдальчески застонал. — Не многовато ли итальянской крови для одной большой цыганской семьи?! Наннель ласково потерлась носом об его щеку. — Вопросы крови это самые сложные вопросы в мире, Дмитрий. Настолько сложные, что мне придется смириться с наличием родственников на чертовой Сицилии! Граф рассмеялся прижимая жену в танце ближе к себе. — Мне стоит опасаться того, что в случае семейных неурядиц ты теперь начнешь звонить головорезам из мафии напрямую? Наннель ткнула его мыском туфли в голень. — Не оскорбляй меня предположением, что я, если что, не справлюсь с тобой в одиночку! Сицилийская свадьба, приправленная звуками цыганских скрипок, мирно текла от виллы к побережью, мешаясь своим блеском и бликами огней, отраженных в шепчущей глади моря. Ни у кого из присутствующих — ни у цыган, затянувших к полуночи свои переливные песни, ни у итальянцев, закружившихся в тарантелле, — не было сомнений, что брак, рожденный этой ночью, будет бесконечно счастливым.