До конца наших дней

— Никогда не была в Лиссабоне, — загадочно сказала Наннель, на ходу стягивая с себя дорожный костюм и, оставшись в одной только блузе и чулках, прижалась носом к окну в номере, — и, как на зло, уже темно и ничего не видно! — Тут никогда ничего не видно, это город туманов, — хмыкнул устало Дмитрий, захлопнул ногой дверь и небрежно бросил шляпу куда-то в сторону кресла, — когда я был здесь в последний раз, единственным, что я видел, были их отвратительные желтые трамваи. Остальное — белая дымовая стена. Наннель посмотрела на него через отражение в окне. — А что ты делал в Лиссабоне? Никогда не замечала за тобой тягу к путешествиям. — Ничего интересного, — он устало сел на кровать, сбросив пиджак и туфли, — был государственный визит, и я не вовремя попался под руку нашему министру иностранных дел. Приехал в Вену уладить вопрос с официальным нейтральным статусом Зубровки, а угодил в поезд до Лиссабона. Тут тогда только прошел переворот, и министру нужно было заручиться поддержкой нового местного диктатора. — Какая интересная карьерная лестница, — усмехнулась Наннель, садясь на кровати рядом и стаскивая через голову блузу, — от провинциального аристократа до второго лица в официальной делегации. Поделитесь секретом, ваша светлость? — Охотно, — усмехнулся Дмитрий, откинувшись на локтях, — министр иностранных дел мой однокашник по Венскому университету. — Так и знала, — Наннель наклонилась над мужем, — сплошное кумовство. Она поцеловала его, игриво прикусив нижнюю губу, и Дмитрий расслабленно положил ей руки на талию, привлекая к себе. Увлекшись, Наннель углубила поцелуй, многозначительно опустив руки на пуговицы рубашки мужа, прижалась к нему теснее и, не обращая внимания на то, что жесты его не становятся ярче, а хватка — крепче, как бывало обычно, потянулась дорожкой из поцелуев к груди, к ключицам, опалила жаром тонкую кожу солнечного сплетения, вырвав из сомкнутых губ Дмитрия слабый стон, провела языком по выступающим от каждого вздоха рельефным мышцам под ребрами, покрытым бледной сеточкой едва заметных шрамов. — Ты какой-то тихий, — хихикнула Наннель, игриво укусив его за выступавшую над брюками подвздошную косточку. Дмитрий издал тихий, приглушенный звук, и Наннель, улыбнувшись, не обратила на него никакого внимания: снова поцеловала бледную, тонкую кожу, наклонилась ниже, положила руку на застежку его брюк и замерла в нерешительности — под тканью не ощущалось ни намёка на возбуждение. — Прости, — виновато проговорил Дмитрий, пытаясь встать, но Наннель положила ладонь ему на грудь, удерживая на кровати. — Не извиняйся. Ты устал? Дмитрий прикрыл глаза. — Если честно, да. Ненавижу долгие переезды, а мы тряслись сутки в поезде. Еще и этот туман… Наннель легла рядом с ним, приподнявшись на локтях и ласково положив ладонь мужу на щеку. — Не оправдывайся, всё ведь хорошо, — попыталась она поймать его бегающий взгляд, — почему ты сразу мне не сказал? Дмитрий поджал губы, и Наннель показалось, что на его скулах выступил легкий румянец. — Не хотел тебя расстраивать. — Ты сейчас звучишь так, будто я похабный насильник, который от тебя только одного и хочет, — невесело хмыкнула Наннель, но Дмитрий поймал ее отстранившуюся руку и бережно прижал к своей щеке обратно. — Конечно нет, что за глупости ты говоришь, — тихо проговорил он, глядя ей прямо в глаза, — просто не хотел, чтобы ты думала, будто у меня… ну… проблемы из-за такой мелочи, как проклятая дорога. Наннель наклонилась и потерялась носом об его нос. — Милый, ты буквально вчера, в поезде, кончил в меня два раза, я бы в последнюю очередь подумала, что у тебя какие-то проблемы! Дмитрий нервно фыркнул. — Боже, какие похабные вещи периодически извергает твой потрясающе красивый рот! Наннель рассмеялась, хищно улыбнувшись. — Мой рот умеет не только… Как ты сказал?.. Извергать похабные вещи. И снова потянулась было к его брюкам, но Дмитрий остановил ее, удержав за шею. — Милая, не хочу обижать тебя отказом, но если у тебя ничего не получится, а я уверен, что ничего не получится, ты уничтожишь мою самооценку до конца всей моей жизни. Наннель мягко улыбнулась, выпрямляясь, и вдруг села на бедра мужа верхом, уперевшись локтями по обе стороны от его головы. — Мне кажется, или дело не только в долгой дороге? — серьезно спросила она, — В последний раз ты притворялся, что спишь, чтобы не отвечать на мои поцелуи, когда меня грозился убить тот чертов маньяк, и ты постоянно думал, как его изловить. Что теперь? Она звучала одновременно очень нежно и категорично — так, будто не собиралась отпускать его, пока не услышит правду, даже если бы на это понадобились годы, и Дмитрий после почти минуты молчания, наконец, сдался. — Я беспокоюсь за Зубровку, — выдохнул он, небрежно поглаживая жену по коленям, — соседние княжества и графства одно за другим присоединяются в новому режиму и теряют независимость. Цыгане начинают уходить выше в горы. Мне нужно было бы сейчас быть в Вене, пытаться уладить все вопросы со статусом Зубровки и Лутца как административного центра, привести в порядок все документы за последний год, объяснять Фриде, почему ее школьные учебники во многом теперь не верны… Наннель положила ладонь на его лоб, откидывая назад растрепавшиеся волосы. — Тогда зачем ты поехал со мной? — серьезно спросила она, — Я ведь несколько раз спросила тебя, хочешь ли ты этого. Я сейчас чувствую себя страшно виноватой, ты понимаешь? Дмитрий приподнялся и примирительно поцеловал ее в подбородок. — Я поехал с тобой, потому что последний раз, когда мы могли провести время вместе и наедине, был год назад в Далмации, — спокойно сказал он, слабо улыбаясь, — Я скучаю по тебе, и еще вчера думал, что у нас будет замечательная неделя вместе. Еще в поезде я был уверен, что так и будет, всё начиналось так легко… Но ты заговорила про мою поездку в Лиссабон раньше, я вспомнил про то, что тогда тоже занимался делами нейтралитета, и теперь не могу думать ни о чем другом. Прости, родная, я всё страшно усложняю. Наннель устало, но широко улыбнулась, прижавшись своим лбом к его. — Я тоже очень скучаю по тебе. Ждала этих гастролей, как никогда в своей жизни. Вчерашняя ночь в поезде была такая многообещающая… Она снова потянулась к его брюкам, и, когда Дмитрий попытался остановить ее, крепко шлепнула его по руке. — Навязчивые мысли как сорняки, Дмитрий, вылезают когда их не ждешь. Но это не значит, что ты должен постоянно заниматься их «прополкой». У тебя сейчас есть два варианта: либо завтра утром ты берёшь билет до Вены и едешь разбираться с делами Лутца, и, поверь, я ни в коем случае не обижусь на тебя за то, что ты предпочел мне дела «государственные». Либо ты останешься и позволишь себе в течение недели отдохнуть в моем обществе. А чтобы тебе лучше думалось… — она опустила руку к его промежности и легонько сжала, — я попробую привести достойные аргументы. Дмитрий попытался было что-то сказать, но Наннель страстно поцеловала его, смяв напряженные губы яростным движением, и, томно улыбаясь, приблизилась к застежке на его брюках. — Всё еще не уверен, что у тебя что-то получится, милая, — озадаченно сказал Дмитрий, но голос его уже отливал хрипотцой, и Наннель, закусив губу, сделала про себя вывод, что муж ее из предложенных вариантов действия выбрал все-таки второй. Она расстегнула медленно ряд пуговиц на его брюках и нижнем белье, жарко опаляя дыханием открывшуюся ей нежную, лишенную всяких следов возбуждения кожу. — Ощущаю себя импотентом, — прошипел Дмитрий, виновато глядя на Наннель, — самая соблазнительная женщина в мире сидит передо мной в одних чулках и дышит мне в пах, а я не могу доставить ей удовольствие… Наннель провела языком по все еще мягкому органу и сжала его в ладони. — Если ты будешь думать об этом и жалеть себя, у нас точно ничего не получится, — улыбнулась она, легко царапнув ногтем по еще закрытой головке: — у тебя сплошной туман в голове, милый, кажется, придётся тебе помочь. Как ты меня назвал? «Самая соблазнительная женщина в мире»? Спасибо, милый, мне очень лестно. Но подумай сейчас о том, что эта «самая соблазнительная женщина в мире» агрессивно домогается до тебя, едва за мальчишкой-носильщиком закрылась дверь, потому что она хочет тебя любого: усталого, сонного, дурного. Она мечтает о том, что сможет сделать что-то, чтобы услышать твой стон, даже самый тихий, и готова всю ночь потратить на то, чтобы этого добиться. Она будет радоваться, как дурочка, когда то, что она так любит ощущать в себе, окрепнет, и она сможет провести ладонью по всей длине. Или тебе нравится губами? Она вновь приподнялась над ним и к огромному удивлению Дмитрия взяла в свою руку его пальцы. — Я хочу тебя целиком, — прошептала она и вдруг поднесла его пальцы к своим губам, погружая их в свой приоткрытый, соблазнительно-алый рот, — хочу чувствовать языком каждую венку, ощущать, как ты крепнешь, каким требовательным становишься с каждым движением. Наннель вдруг прикрыла глаза, глубоко проталкивая его пальцы в свой рот, лаская их языком, и Дмитрий, со странным трепетом ощущавший бархатистую податливость ее влажных губ, с удивлением обнаружил, что эта странная игра сработала — возбуждение по капле приходило к нему, и Наннель, улыбаясь с его пальцами во рту, скосила глаза, чтобы наблюдать, как медленно наливался кровью его орган. — Ты не представляешь, что ты делаешь со мной, — продолжала свою сладкую пытку Наннель, взяв вторую руку Дмитрия и опустив к своим разведенным над его бедрами ногам, — чувствуешь? Дмитрий обреченно застонал, чувствуя, как намокла ткань ее нижнего белья. — Ты можешь ничего не делать, а я все равно буду обожать тебя, — сказала Наннель, в последний раз поцеловала его пальцы и снова опустилась в его ногах, проводя языком по изначальному объекту своей «игры», — я люблю тебя. Я хочу, чтобы сегодня тебе было хорошо. Дмитрий, стараясь не поддаваться желанию двинуть бедрами, чувствовал, как горячий язык с оттяжкой скользит по всей его длине, и с каждым новым движением чувствовал, что все дурные мысли мешавшие ему жить, улетучиваются по мере того, как хрипло и сладко стонала Наннель с ним во рту. — Иди ко мне, я сейчас… — позвал он, пытаясь вырваться, ощущая скорый финал, но Наннель крепко удержала его за бедра, не сбавляя темпа. — Не сдерживай себя, — прохрипела она, плотно сжав губы, и Дмитрий, не в силах больше контролировать свои движения, толкнулся вперед, изливаясь в горячий рот. Он пришел в себя лишь через несколько секунд, тяжело дыша и с легкой тревогой пытаясь нащупать рукой свою жену, но та, перехватив его руку, дернула его на себя и заставляя сесть. Дмитрий закусил губу, чтобы не застонать: Наннель, совершенно развратно улыбавшаяся, сидя у него в ногах на полу, провела пальцем по своим губам и с вызовом взглянула мужу в глаза. — Надеюсь, ты не думал в этот момент о глобальных проблемах мироздания, иначе я ударю тебя чем-нибудь тяжелым, — усмехнулась она, и Дмитрий увидел, как в уголке ее губ задрожала белая капля. — Знаешь, — протянул он, пытаясь отдышаться, когда оторвал Наннель от пола и усадил к себе на колени, придав пальцы ко внутренней стороне ее бедра, погружая их в горячее, дрожащее тело, — думаю, глобальные проблемы могут подождать хотя бы одну неделю. Туман над Лиссабоном, путающий пути и мысли, казалось в этот вечер рассеялся — но только над одним окном.