Адель: Полутени

Самое отвратительное во всем этом – так это то, что на этот раз я ведь даже не пытался ее спасать, просто остался с ней рядом и оставался бы столько, сколько позволило бы мне время, если бы вновь не потерял ее. Видно, суждено ей было обрести смерть, и не я стал тому виной, что она тогда разбилась. Если бы не пресловутая лента, то наверняка произошло бы что-нибудь еще. Современный мир так опасен, а человеческая жизнь так хрупка… Я провел не один мучительный час в размышлениях, и все они вели меня к одному лишь выводу: Адель погибла бы в любом случае, я не в силах был этому помешать. Аптекарю своему говорить я ничего не стал: он непременно начал бы убеждать меня пробовать снова и снова, обезумевшему от горя отцу подобное простительно, но измотанный, лишенный сил и воли я уже не мог более противиться судьбе. Эта самая судьба всегда лишь смеялась надо мной, то даря, то тут же отбирая любимых. Вот, правда, с Хельгой сам я повел себя омерзительно, а как исправить это, так и не придумал. Много лет прошло уже с тех пор – для меня и в моем времени – и история та уже не причиняла прежней боли, но вот явилась Адель, столь удивительно похожая на Хельгу, и воспоминания вновь атаковали мой воспаленный разум. Впрочем, сейчас даже они причиняли куда меньше тоски, чем мысли о циркачке. С Хельгой с самого начала все сложилось как-то совсем уж просто для такого сложного и угрюмого меня. Она приняла в свой дом совершенного незнакомца без лишних расспросов и отдавалась мне так самозабвенно, что временами я сам себе казался вором, незаконно похитившим чужое: такая женщина просто не могла принадлежать мне, я не имел права обладать ею. Я неоднократно пытался завести с ней речь об этом, но она лишь смеялась и отмахивалась: она не видела моей угрюмости, для нее я был гениальным ученым, вторым Майхелем, она могла часами слушать мои речи на темы, малопонятные для нее, или просто наблюдать за тем, как я дорабатываю механизм книг. Я то и дело порывался рассказать ей, кто я на самом деле такой, но она меня опередила и однажды сама завела об этом речь: - Ты ведь тот самый Майхель? – без предисловий спросила она, и во взгляде ее мелькнуло какое-то хитрое понимание. - Но… - я не успел даже попытаться сформулировать свой ответ, как она уже кивнула и продолжила: - Ты, наверное, плохо прочел собственную же биографию. Про твою машину времени всем давно известно. И хоть ни схем, ни самих часов не сохранилось, ученые примерно уловили принцип действия и даже неоднократно пробовали хотя бы просто воспроизвести ее, чтобы в дальнейшем усовершенствовать и закрыть к ней доступ простым смертным. Но у них ничего не вышло, - она прищурилась. – И немудрено. Гении рождаются не так часто. Я-то тебя почти сразу узнала, я ведь давняя твоя поклонница. Столько снимков и рисунков твоих пересмотрела. Воображариум твой из лаборатории выкупила и множество раз запускала… Твои изобретения намного интереснее всего того, что из них сделали наши нынешние ученые! Я же просто стоял, хлопал глазами, разинув рот, и мотал головой, не в силах переварить услышанное. Хельга моя оказалась проницательнее, чем я ожидал от обычного библиотекаря. - Только вот что ты делаешь в будущем? Решил посмотреть, каков он – этот мир, созданный тобой? Ох, знала бы ты, как далек я был от мысли о том, что будущее создано именно мной. Нелюдимый, никем не принятый, с полным домом никому не нужных изобретений, я меньше всего рассчитывал на то, что в будущем все это кому-то будет интересно. И вот он я – звезда будущего, их герой, которому ставят памятники, в честь которого называют улицы, в которого влюблена эта прекрасная женщина. И все это в чужом времени, во времени, которое не принадлежит мне, откуда рано или поздно мне придется убраться, чтобы продолжить создавать никому не нужное в своей мрачной и одинокой обители. Я хватал ртом воздух не в силах вступить с ней в диалог, но она и не ждала от меня никакого рвения, просто в очередной раз повела к столу, а потом легла рядом. И так продолжалось еще очень много дней и ночей. Пока однажды, спустя, кажется, пару месяцев после моего здесь появления, Хельга не забеременела. Это стало для меня совсем уж полной неожиданностью, а вот она, кажется, наоборот стремилась к этому и очень обрадовалась. Она ничего от меня не требовала, ее желанием было лишь родить ребенка от любимого человека. И это бескорыстие совсем сбивало меня с толку. Конечно же, я тоже любил ее, но до нынешнего безумия с Аделью тем моим ровным чувствам было далеко. Мы жили практически образцовой семьей: я снова пытался что-то изобретать, жена ходила на работу в библиотеку да пару раз в неделю бегала заниматься танцами, как она утверждала. Она и впрямь выглядела подтянуто и спортивно, мало в чем уступая Адели. Хозяйством у нас занимались мои – впрочем, теперь уже общие – механизмы. Я впервые в жизни почувствовал себя, наконец, в шкуре рядового человека – мужа и будущего отца. Хельга в любой момент готова была отпустить меня назад в мое прошлое и настолько искренне восхищалась мной, что меня это даже временами смущало и настораживало. И я бы, наверное, сбежал от нее намного раньше, если бы не эта беременность. Тогда я не вполне понимал, что мне с этим делать, но и те мои метания и сомнения она не осудила и даже благодарна была, что я остался с ней, словно бы это не являлось моей обязанностью. Разумеется, после вестей о ее беременности я тут же настоял, чтобы мы поженились. В том мире у меня не было документов, но Хельге не составило труда раздобыть какие-то вполне похожие на реальные бумаги – в них даже настоящее мое имя значилось. Религия здесь уже не пользовалось былым авторитетом, а потому браки заключались в обычных светских учреждениях. И вот теперь странным образом доктор Майхель, в биографии которого значилась одинокая смерть в холостяцкой берлоге, в один день обзавелся женой и ребенком – пусть пока и только в перспективе. Временами я думал остаться тут навсегда, но даже сама Хельга заставляла меня гнать от себя эту мысль: если я не вернусь в свое время и не продолжу свои изыскания, нынешнего мира попросту не станет, он испарится вместе с Хельгой и ребенком, а меня наверняка все равно выбросит назад в прошлое. Она сама готова была расстаться со мной. Я объяснял ей, что сколько бы времени ни провел тут, там для меня пройдет всего несколько минут, но, откровенно признаться, я никогда не отсутствовал действительно подолгу. Я никогда не проживал в другом времени полноценную жизнь. И не мог знать, чем это обернется для меня. Тем более все это не касалось будущего, как повлияет на меня длительное пребывание здесь – было для меня полной загадкой. Вероятно, для начала мне следовало бы остаться тут хотя бы на несколько дней, но я уже провел у Хельги не один месяц, нещадно экспериментируя с собственным организмом, и бросить ее беременную у меня тем более не хватало духу. Да и я слишком хотел посмотреть на собственного ребенка: я чересчур много времени провел в одиночестве всеми отверженный, чтобы так просто сбежать от своей нынешней семьи. Так на короткий отрезок своей жизни я стал самым обычным человеком – женатым и с ребенком. Александрина родила в моей душе незнакомые мне прежде чувства, и с ее появлением на свет я не знал, как мне теперь возвращаться в свое время и смогу ли я вообще так поступить с теми, кого я любил больше всего в своем убогом существовании. Когда я брал на руки дочку, а со спины меня обнимала Хельга, на короткие мгновения сомнения покидали меня вовсе и я решался остаться тут навсегда, но потом они накатывали вновь. Так продолжалось несколько лет. Да, я провел в будущем со своей неожиданно обретенной семьей пять долгих и прекрасных лет. Наверное, это было лучшее время моей жизни, впрочем, как ни печально в этом признаваться, я никогда не был в этом до конца уверен. Да, я жил в будущем и наслаждался механизированным миром, но при этом многие из моих изобретений были извращены или примитивизированы: например, тот же воображариум. Я пытался засесть за новые изобретения, чтобы хоть что-то дать и этому миру, но от меня и здесь отмахивались с точно таким же равнодушием, как и в моем времени. Везде, всегда и во все времена люди привыкают ценить только мертвое. Узнай они, что я и есть тот самый Майхель, которому здесь едва ли не поклоняются, они бы наверняка набросились на любую незначительную мелочь в моем исполнении, но я не хотел их признания, не хотел их восторгов. Мне нужна была лишь моя лаборатория и моя Хельга. Впрочем, и она со временем начала мне наскучивать – возможно, как раз потому, что с ней меня ждал счастливый финал, а не трагические кульбиты судьбы, как произошло с Аделью. Никто не погиб, никто никого не бросил, все было размеренно и по плану, и в какой-то миг – еще даже до рождения Александрины – я ощутил себя в болоте, хлюпающем и пованивающем еще сильнее моей прежней мрачной обители. С появлением на свет дочери ситуация улучшилась, меня разбудил фейерверк новых ярких чувств, но к ее первым именинам слегка поблекли и они. Я не анализировал ничего из этого, не рвался сбежать из семьи назад в свое одиночество, но поведением неизменно, хоть и невольно, демонстрировал скуку, и жена не могла этого не заметить. И решение тоже приняла сама – моя сильная и прекрасная Хельга. Она не выясняла отношений и не закатывала скандалов, и я только в очередной раз поразился, какая удивительная женщина мне досталась, и какой же я мерзавец, раз допускаю в себе эту скуку, эту привычку вместо того, чтобы дрожать от счастья каждую минуту рядом с ней. Просто однажды, когда нашей девочке исполнилось уже четыре, она сказала: - Мне кажется, тебе пора домой в свое время, - без капли упрека или обиды в голосе. До сих пор ненавижу себя за то, что не стал спорить, лишь губы мои непроизвольно растянулись в счастливой улыбке, да не смог сдержать вздох облегчения. А Хельга продолжила создавать мне оправдания, выдавая их за причины: - Твой мир там. Кто знает, что будет с этим временем, если там в своем ты не доведешь свою работу до конца. Мне удалось появиться на свет и выжить исключительно благодаря твоим механизмам. Родись я веком раньше, и я бы не выжила, а так погибла всего только моя мать. Меня пронзило острой пикой ненависти к самому себе: за пять лет совместной жизни я так ни разу и не поинтересовался ее семьей и ее прошлым. Жил в своем мире и наслаждался тем, что давала мне жена, не желая знать ничего за пределами нашего дома. Нет, все-таки такие, как я, не созданы для роли мужа и отца семейства. Я подошел к Хельге, обнял ее и пробормотал: - Ты никогда мне об этом не рассказывала. Расскажи хотя бы сейчас… - Хм. Нечего рассказывать. Мать погибла при родах, меня доставали манипуляторами твоего изобретения из уже почти мертвого тела, а, поскольку это случилось несколько раньше срока, держали потом некоторое время в лаборатории под колпаком и кормили питательной смесью через трубочки. Кто был моим отцом, я не знаю, мать жила одна, поэтому после рождения меня направили в общий дом. - Общий дом? – нахмурился я. – То есть приют? - Не совсем. Приюты – это довольно неприятные заведения прошлого, в нашем времени они давно уже упразднены. Если я не ошибаюсь, там дети воспитывались в одиночку, в них процветали насилие и преступность, редко у кого из тех детей не была поломана судьба. Общие же дома – это скорее территория счастья для всех, кто их населяет. Там растут дети, оставшиеся без родителей, там же живут одинокие старики и одинокие люди вообще, которым тяжело прокормить себя, а также и бездомные животные. Кого-то из детей могут усыновить, но нынче такое случается редко, наш мир почти не знает бесплодия. Поэтому я росла в обстановке любви и заботы: у меня было множество родителей, бабушек и дедушек, с многими из них я общаюсь до сих пор. И целая куча питомцев, о которых все мы по очереди заботились. Думаю, общие дома – лучшее, что есть в нашем мире. Прости, милый, но ни одно твое изобретение не сравнится с ними. Но если бы не твои изобретения, я бы сейчас здесь не стояла. Поэтому… пожалуйста, возвращайся к себе и продолжи исследования. А я… сохраню все твои нынешние наработки – возможно, когда-нибудь в будущем кто-нибудь обратит на них внимание и захочет купить и облегчить нашу жизнь еще хоть немного. Конечно, мне было невыносимо расставаться с ними, конечно, я мучился совестью, хотя и понимал правоту жены, но мне трудно передать, какое чудовищное облегчение испытал я, когда, отмотав стрелки на своих часах назад, вновь очутился в своей давешней лаборатории, по которой, оказывается, успел страшно соскучиться за все эти годы. Грудь справа прошило привычной жгучей болью, я распахнул рубашку и едва не разрыдался, увидев там лицо моей Александрины. Теперь оно будет со мной всегда, каждую минуту напоминая о моем предательстве. Скачок обратно дался мне очень тяжело – шутка ли, пять лет провести в другом времени. И прошел не один месяц, прежде чем я смог вернуться к работе. Я скучал по семье, беспрестанно думал о них и однажды от тоски вновь отправился к своему шуту за советом. Тот был очень рад меня видеть, с интересом рассматривал портрет Алекс на моей груди и во всем согласился с Хельгой: у меня не было другого выхода, от меня и моей работы слишком многое зависело, я не мог себе позволить разбазаривать себя на чувства и мещанские радости. Когда я уходил, жена просила меня больше не возвращаться, чтобы не бередить душу ни себе, ни ей с дочкой, и шут снова согласился с Хельгой – они словно бы мыслили в унисон. - Ни к чему это, - махнул он рукой. – Она найдет там себе кого-нибудь, а тут снова ты. Рвать так с корнем. Радоваться надо, что тебе досталась столь мудрая супруга, такие – большая редкость в любое время. Да и ты живи дальше и заведи себе другую женщину. Тогда станет легче. Разумеется, никого я тогда себе не завел – не потому, что не хотел, просто так вышло. Ни Хельга, ни шут никогда не видели меня в моей реальной жизни и не могли представить, сколь непопулярен у женского пола я был из-за своей угрюмости и нелюдимости. Но именно тогда и родился в моей голове сюжет о двух менестрелях, одного из которых я создал с себя, а второго – с Хельги – так я позволил быть своей тоске по семье и жене, но и этим же я поставил точку во всей этой истории. Изначально планировались обычные средневековые менестрели в ярких одеждах и с лютнями, но циркачка своим запредельным мастерством заставила меня вспомнить о том, что я все-таки ученый и могу показать миру чуть больше, чем простое романтическое прошлое. Подарить им иную реальность все с теми же менестрелями в главных ролях. Реальность, какой она бы стала, если бы мир не отвергал мои изобретения, если бы их было больше, существенно больше. И если бы таких, как я, ценили, взращивали, обучали. Если бы нас были сотни и тысячи, а не всего один нелепый и безумный Майхель со своим воображариумом… Я захотел показать им мир своей мечты. Адель стала моей первой отрадой после потери семьи, возможно, поэтому я так крепко и вцепился в нее, не желая отдавать смерти. Ее схожесть с Хельгой лишь усугубила эмоциональную привязанность, а количество ее смертей, пережитых мной при отматывании стрелок, и вовсе превратили меня в форменного безумца. Прав был мой шут, клин требовалось вышибать клином. Я больше не хотел вращать стрелки. Я хотел лишь забыться – пусть и в объятиях другой. Давешняя говорливая торговка меня совсем не прельщала, а вот с ее приятельницей белошвейкой я мог попробовать подружиться. И, придя в себя после визита к шуту, я вышел из дома с твердым намерением под благовидным предлогом познакомиться с той милой барышней, что неоднократно уже встречал в лавке болтливой торговки. На мое несчастье, в лавке в тот день было пусто – совсем никого, кроме ее хозяйки. И как же она обрадовалась моему приходу! Словно бы решила, что я явился туда только ради нее – я ведь никогда прежде не заходил сюда просто так. А сейчас, как гимназист, робко мялся на пороге в тщетной надежде, что сейчас кто-нибудь войдет и отвлечет на себя внимание торговки. Но вряд ли бы кому-то удалось это: завидев меня, дородная мадам охнула и тут же кинулась ублажать мрачного ученого, не баловавшего ее прежде своим вниманием. Наложила мне целый кулек разных сластей и притом совершенно бесплатно. Право слово, мне стало даже как-то неудобно спрашивать у нее адрес ее подруги белошвейки, поэтому я продолжал мяться и пытался поддержать хоть какое-то подобие светской беседы. Спас меня приход самой белошвейки, который, впрочем, чудесным совпадением я бы не назвал. Дело в том, что эта бойкая смуглая барышня буквально каждый день в одно и то же время оказывалась на пороге лавки, чтобы набрать себе то конфет, то рогаликов, то чая. Она вполне могла бы приходить сюда раз в неделю и закупать сразу несколько кулей всего, но с торговкой они были давними подругами, и белошвейке эти визиты доставляли одно только удовольствие. Заприметил я ее давно, задолго до знакомства с Аделью. Она мне даже понравилась своим веселым и легким нравом, загорелой кожей и копной смоляных волос. Словом, она ничем не напоминала мне Хельгу, по которой я в тот момент начал страшно тосковать. Но сделать первый шаг я так и не решился – поначалу считал, что предам этим свою семью, а потом, окончательно замкнувшись в себе, запершись в своей конуре, уже стал считать себя недостойным этой милой барышни. Ну куда ей такой безумец. Хотя ее взгляды на себе я ловил уже неоднократно, но старался их игнорировать. А она все смотрела, все улыбалась, пыталась завести разговор. Лавка торговки находилась как раз напротив моего дома, и подчас мне начинало казаться, что белошвейка наведывается сюда каждый день совсем не ради подруги. Да и я ближе к полудню, когда она сворачивала в наш переулок, старался выскользнуть из дому, чтобы хоть мельком посмотреть на нее, поприветствовать угрюмым кивком, а, может, и в лавку юркнуть вслед за ней, купить для отвода глаз вчерашнюю булку и ждать, что, возможно, она сама решится со мной заговорить. На этот раз я уже был смелее и отправился вслед за ней, как только она пошагала к выходу. Право, я понятия не имел, как и о чем заговорить с ней, подспудно надеясь, что она сама возьмет ситуацию в свои маленькие смуглые ручки. И не прогадал. Едва завидев меня, выходящим из лавки вслед за ней, Марго весело рассмеялась: - Доктор Майхель, вот и вы в кои-то веки выбрались в люди! – подлетела и подхватила под руку. – Может, проводите слабую девушку до дому? Я живу всего в нескольких кварталах отсюда, но корзина страшно тяжелая, - и тут же деланно скривилась, изображая чудовищную усталость. Мы оба понимали, что за сцену разыгрываем, но говорить напрямик я не сумел бы, а она, вероятно, не захотела. И мы пошагали под палящими лучами к ее крошечной квартирке, располагавшейся чуть ближе к окраине, чем моя мрачная обитель. Марго угостила меня чаем, беспрестанно щебеча о каких-то совершенно посторонних вещах, я смотрел на нее и поражался, насколько же она непохожа ни на Адель, ни на Хельгу, и втайне даже радовался этому. А, когда чай, наконец, был выпит, поднялся и направился к двери, но у самого порога развернулся и как бы невзначай бросил: - Может, хотите посмотреть на мою лабораторию? Она окончательно переехала ко мне недели через три, когда уже невозможно было скрывать характер наших отношений от всех окружающих – лавочника, торговки, моего аптекаря, наконец, лишь укоризненно покачавшего головой. Я убеждал себя, что всего только облегчаю жизнь Марго – съем той крошечной квартирки обходился ей в приличную сумму, а накопить на собственное жилье ей вряд ли когда-нибудь удастся. Она все пыталась выспросить, откуда я заполучил такие хоромы, но я не сказал ей ни слова. Как не поведал и об Адели, хотя что-то такое она все же слышала – о трагической гибели циркачки и ее, как показалось Марго, шапочном знакомстве со мной. С ней было легко: сердечные боли не мучали, обед готовился, даже порядок наводился там, где, казалось бы, навести его было просто невозможно – в моей лаборатории. При всей своей бойкости вела она себя очень тактично: не задавала лишних вопросов, не пыталась выяснить отношения или вытребовать у меня официального предложения руки, словно бы приняла свой статус временной любовницы и не претендовала на большее. Словно бы осознавала, что не пара столь великому изобретателю, каким она наверняка считала меня. В ее взгляде, обращенном на меня за работой, было столько живого любопытства, которое буквально снедало ее изнутри, что не могло не льстить мне сильнее любых агрессивных расспросов. Она промолчала, даже когда увидела вблизи воображариум: наверняка Марго не раз наблюдала мои представления на площади и, возможно, даже подавала мне монеты, но впервые стала свидетелем того, как тени обретают плоть и кровь, выныривая из недр бездушных механизмов и начиная жить своей жизнью. Жизнью, которая, впрочем, слишком уж походила на жизнь их творца. На этот раз я не собирался ничего исправлять и вообще больше тестировал свой ящик, чем пытался произвести впечатление на Марго: механизмы должны были воспроизвести что-то свое не просто без сценария, но даже и без постановки конкретной задачи, как было раньше. Я догадывался, впрочем, что тени не смогут отстегнуться от меня и выдать что-нибудь, радикально отличное от моей судьбы и моих поступков: любой творец берет за основу сюжета что-то знакомое ему, вот и тени, брошенные мной на произвол судьбы, оставленные без четко прописанного сценария, увидели этот сценарий в моей собственной истории и принялись извращать ее на все лады. В конце концов, черт побери, мне и самому стало жутко интересно, как же они смогут обыграть то, что происходило со мной прямо сейчас, ведь я впервые не пытался никого спасать и ничего менять. Я впервые просто решил жить дальше, как бы ни хотелось мне оглянуться назад. И, когда взгляд Марго совсем уж заискрил, а в попытке подсмотреть за моей работой она сожгла обед, приготовление которого не желала доверять моим верным механизмам, я позвал ее ближе, усадил в кресло и придвинул воображариум. Она уже видела несколько серий моего представления. Сейчас ей предстоит увидеть продолжение, а точнее – новую вариацию все той же истории.

* * *

От количества выпитого за вечер Ренегат едва соображал. Он то плакал, то истерично хохотал, то лез к Князю с пьяными поцелуями, то принимал его за Миху, истово радуясь тому, что тот все-таки жив, что вчерашняя новость оказалась всего лишь уткой, страшным сном, похмельным бредом. Князь же, напротив, не выпил ни грамма, лишь методично наполнял рюмку Леонтьева да подрезал закуску. Периодически на кухню заглядывала Агата, удрученно качала головой и уходила назад к себе. - Как теперь нам быыыыыыыыыть? – бессмысленно выл Реник раз за разом, уже даже и не ожидая ответа, а просто выплескивая эмоции, которые алкоголь не глушил, а только обострял, лишая при этом банальной физиологической возможности адекватно их выразить. Князь молчал. Мысли его метались в голове столь же хаотично, как пьяные речи и движения Реника. Как быть было понятно и без обсуждений – распускать группу и как-то жить дальше. Да, ему легко говорить, сам-то он встал на этот путь уже два года назад и худо-бедно идет по нему, постепенно окрепнув и обретя фанбазу. Да и с материалом проблем нет. А вот что делать остальным ребятам – вопрос непостижимо сложный. Ну Сажинов, допустим, пристроится, а вот Яша с Пором всю жизнь отдали Королю и шуту. Куда им теперь, по другим группам разбредаться и играть совершенно чужой материал? Своего-то все равно никогда не было и не будет. Оставался, впрочем, Реник, который вроде бы взял неплохой старт на первом альбоме Кукрыниксов, но потом предпочел творческому самовыражению звонкую монету и писать перестал. С тех пор уже больше десяти лет прошло, вряд ли он снова сможет взяться за ручку. В любом несчастье Князь всегда предпочитал переключать мысли в практическое русло, так было легче не думать, не погружаться, не насиловать и без того больной мозг бессмысленными страданиями. Он еще успеет и поскучать, и пострадать, а сейчас есть куча куда более насущных дел – похороны, памятник, концерты памяти, судьба Короля и шута. Как ни открещивайся от собственного творения, но теперь именно тебе нужно решать его судьбу. Реника он отволок отсыпаться на диван, сам прибрался на кухне и бесшумно проскользнул в спальню. Агата, впрочем, не спала. Потянулась ему навстречу, обняла: - Помоги им, а. Не уподобляйся. Они ж пойдут ко дну. - Чем я могу им помочь? – пожал он плечами. – Материал они мой петь не будут, да мне и самому эта конкуренция ни к чему. Взять их музыкантами к себе? Так, во-первых, они не пойдут, а, во-вторых, своих-то мне тогда куда прикажешь девать? - Да, им бы автора хорошего, фронтмена. Так и остались бы вместе. Думаю, только рады были бы. - Автора, фронтмена… где их взять-то? Ну с последним, допустим, еще можно как-то разобраться, но вот с первым… Засыпая, Князь думал не о том, как ему самому теперь выживать и глотать факт смерти лучшего друга, а как ему помочь неприкаянным бедолагам из своей бывшей группы. И именно эти мысли вплоть до самых похорон позволяли ему не сойти с ума. После похорон на горизонте замаячили концерты памяти, и отказать бывшим коллегам Андрей не смог – духу и совести не хватило. Тур вышел сложным и явно вредил его собственной группе, притормозив выход очередного альбома, но Князь уговаривал себя тем, что делает это ради Горшка. Вместе с ними катался и Леха, и вот такой вот разномастной, но дружной семьей они объехали полстраны. В коротких промежутках между концертами Князь лишь успевал сочинить что-то новое или заскочить в студию и хоть что-то записать. Воронка Короля и шута вновь затягивала его, не давая шанса вздохнуть и вернуться к собственному едва вставшему на ноги проекту. Впрочем, спустя полгода тур все же завершился, Андрей быстро дописал альбом и планировал было начать согласовывать даты собственных сольных гастролей, но столкнулся с тем, что продажа билетов существенно застопорилась. Вахтанг хмурился, качал головой, а потом мрачно бросил: - Это все твой тур памяти! Теперь они будут ждать Короля и шута с тобой. А я предупреждал! Но тогда Андрей решил, что нужно просто немного выждать, все забудется, фанаты поймут, что никакого реюниона не планируется, и вернутся в его залы. Но тут весьма некстати позвонила Алена. Она плакала. С Реником Князь не виделся уже месяца три – как раз после завершения тура. И при звуке плача его жены в сердце неприятно екнуло: неужели и с этим что-то приключилось? Сердце вроде крепкое всегда было, спиртным не злоупотреблял. Алена рыдала в голос, Андрей едва смог разобрать ее отчаянные просьбы приехать. Переполошился и тут же вызвал такси, надеясь, что успеет, что Леонтьев еще жив, хотя толком и не понял, что именно там у них стряслось. Дверь в квартиру была открыта, Князь вбежал внутрь, наткнулся в прихожей на трясшуюся Алену, отодвинул ее и прошел в комнаты. Ренегат лежал на полу, невидящий взгляд уставился в пресловутый кормильцевский белый потолок, на посиневших губах виднелось что-то подсохшее и мерзкое на вид, а тело содрогалось в рвотных спазмах. - Ты чего не повернула на бок-то его? – взревел Андрей. – Знаешь, сколько людей так уже умерло? - Я пыталась! – бормотала Алена. – В скорую даже звонила, мне тоже посоветовали перевернуть, но разве я с ним справлюсь! – всплеснула она руками. Тоненькая, как тростинка, хрупкая жена Леонтьева и впрямь никак не могла бы даже немного сдвинуть его массивную тушу, за последнее время сильно оплывшую – вероятно, от регулярных возлияний. Андрей подлетел к нему, рухнул на колени, несколько раз ударил локтем в область солнечного сплетения, затем резко развернул тело головой вниз, взял грудь в захват, а другой рукой принялся колотить по спине. Реник закашлялся, и теперь рвота принялась свободно извергаться из него прямо на Князя. Тот терпеливо дождался окончания, велев Алене тащить воду – для питья и уборки. - Он же раньше совсем не пил! – причитала она, передавая Андрею бутылку, а сама принимаясь бумажными полотенцами сгребать содержимое желудка своего мужа, чтобы затем начисто все отмыть. – А после Мишиной смерти как с цепи сорвался. Каждый день. Уже и на детей плевал. В туре вашем как-то продержался. Я даже радовалась поначалу, что все миновало, а он вернулся и еще сильнее во все это погрузился. Вообще продыху нет все эти три месяца. Я удивляюсь, как он раньше не дошел до края. Что мне делать, Андрей? - А Яша с Пором что? Заходили хоть? - Да куда там. Тоже квасят, только не так сильно. Они же без работы вмиг остались, и предложений особенно-то и не поступает. Они тоже уже не мальчики, а всем молодых музыкантов хочется, чтобы под себя их затачивать, а не брать готовый звук Короля и шута. - Андрюха, - пьяно улыбнулся пропахший рвотой Реник и потянулся за объятиями, но был бесцеремонно отправлен назад в лежачее положение. - Ты чего творишь, Сашка, а? – взвился Князь. - А что такое? – удивился тот. – Иду вслед за своим лидером. Вот погоди, мне тут герыч на днях достать обещали. Тогда точно все на мази будет, - и разразился каркающим смехом, а Алена накинулась на него с кулаками. Андрей сидел на холодном полу леонтьевской квартирки и наблюдал за безумной сценой схождения Ренегата во ад, не понимая, как ему теперь быть. Бывшие коллеги спиваются, у самого накрылись гастроли. Все летит туда, откуда жизнь берет свое начало, а Князь понятия не имеет, что со всем этим делать. Будто бы Горшок решил всех их утащить за собой на дно. Будто бы это стало его изощренной местью предателю Князю. Но ничего, сам-то он еще выкарабкается, и Реника можно в нарколожку отвезти, пусть прокапают. Все образуется, уговаривал он себя. Но время шло, а ситуация почти не менялась. Билеты раскупались плохо, концерты приходилось отменять, переносить. Гастроли приносили куда больше убытков. И сначала Андрей все никак не мог понять, в чем тут дело: Горшка же больше нет, ушел его главный конкурент, почему же никто не спешит услышать песни любимой группы в привычном авторском исполнении? Пока не наткнулся у себя в инстаграме на бурное обсуждение очередного неудачного концерта, который не собрал и половины зала. - Он второй раз предает друга, вот к нему никто и не ходит! Так ему и надо, ни копейки ему больше не дам, пусть с голоду подыхает! Группа загибается, Реник в рехабе прописался, Яша с Пором только что не бомжуют, а этот хрен удумал все бабло себе в одно рыло загрести. Не выйдет! И у Князя будто глаза раскрылись. Он не ощущал себя неправым, ведь нести ответственность за жизнь другого взрослого и дееспособного человека не обязан никто, но попробуй объясни-ка это фанатам, для которых все выглядело так, будто Князь сперва Горшка в гроб загнал, а теперь то же самое проделывает и с остальными членами группы, чтобы остаться единоличным владельцем бренда и всего наследия. Осталось попробовать последнее средство, которое наверняка не сработает, но обеспечит ему прикрытие для дальнейшей работы. Тогда с чистой совестью он сможет заявить, что сделал все, что смог, и ответственность за жизнь и трезвость бывших коллег отныне они несут самостоятельно – каждый сам за себя. К тому моменту Реник в очередной раз прохлаждался в рехабе и выглядел отвратительно – оплывший, заросший, но хотя бы вменяемый и способный поддерживать диалог. Он был очень рад видеть Князя, заключил его в свои медвежьи - или вернее было бы назвать их лосиными – объятия. Затем принялся нелепо оправдываться за свое состояние и местонахождение, но Андрей перебил его. - Что дальше думаете делать с парнями? Спиваться? - Захар с Пашкой пристроились уже. Смешно, да? Я еще хотел Захара из группы за алкоголизм выпереть, ну и кто у нас теперь алкаш? – и горько рассмеялся. - А остальные? – не давал ему увести разговор в другое русло Князь. - Пор сюда тоже периодически наведывается. Иногда даже пересекаемся, прикинь? – снова каркающий смех. – Яха держится пока, бегает по студиям, сессионщиком подрабатывает. И это после всего-то! - Ничего, Пейдж тоже им начинал, - попытался неуклюже подбодрить его Князь. - Начинал, Андрей! А не заканчивал! - Песни совсем не пишутся? Ты же в Кукрыниксах Леху теснил по части авторства. Куда все подевалось-то? - Да есть кое-какие наработки, но все это… - махнул рукой Леонтьев. – Тяжело, одним словом. А с текстами и вовсе засада. Теперь понимаю Горшка как никто другой. Только ко мне никто в поэты набиваться не будет! - Ну раз музло есть, поэта найти – дело техники, ты чего, Саш? - Да и музла считай, что нет. Говорю же – риффаки отдельные. А я тебе не Пейдж, чтобы на одном риффе песню построить. Тем более сейчас. Да ты посмотри на меня, какая мне сцена! – и печально отвернулся, пряча блеснувшие в глазах слезы. - Ладно, - хлопнул Андрей ладонями по коленям, - давай к делу. Если у вас будет автор, вы возьмете себя в руки и вернетесь к работе? Леонтьев нахмурился, повернулся: на щеках его и вправду сверкали мокрые дорожки. - Ты это о чем? - О себе. Больше ни за кого из авторов отвечать я не могу. Я знаю, что ты к моему творчеству всегда относился скептически, но уж извини, у дареного коня содержание текстов под хвостом не высматривают. Одним словом, я готов с вами работать. Готов предложить свои услуги автора. - Ты что, на две группы собрался пахать? – вытаращил глаза Реник. – Андрей Князев против Андрея Князева? И петь мы будем одно и то же? Кто же будет ходить на наши концерты? – снова этот каркающий смех, но хотя бы не слезы отчаяния. - Нет, на одну. Предлагаю себя еще и в качестве фронтмена. Тоже не бог весь что для вас – вы же с другого уровня артистом привыкли работать, - язвительная усмешка. – Но уж что есть. В общем, аккомпанировать мне будете? - А своих куда денешь? – едва не поперхнулся от изумления Ренегат. - С ними я разберусь. Каспер, разумеется, останется, скрипка нам не помешает. Дима на басу тоже. Барабанщика пристроим. Если нужен будет клавишник – наймем или Сажинова вернем. - И под каким же названием ты предлагаешь нам выступать? – нахмурился Леонтьев. - Под нынешним разумеется. КняZz. - Не годится, - предсказуемо помотал тот головой, а Князь удовлетворенно хмыкнул, и не ожидая другой реакции. - Ну, была бы честь предложена, - пожал тот плечами, явно не собираясь настаивать, и скосил взгляд в сторону выхода. Уж теперь-то он сможет рассказать в интервью, как Ренегат отклонил его предложение, и фанатам просто нечем будет крыть. - Погоди, Андрей, ты не так меня понял, - и ухватил своей огромной ладонью Князя за запястье. – Ну какие мы еще КняZz? Всю жизнь Королем и шутом были, давай ими и останемся тогда, а? Замутим реюнион, фанаты все равно требуют его уж не один месяц. Только я никак не думал, что ты сам мне предложишь нечто подобное… - Какой еще реюнион?! – опешил Князь. – Я помочь вам дуракам хотел, а не Короля и шута возрождать. Какой еще Король и шут без Горшка? - Князь, да ты не кипешуй, а присядь давай, - Реник похлопал ладонью по матрасу рядом с собой. – Ты мне лучше вот что скажи. Ты группу Queen любишь? Что-то в интонации Леонтьева насторожило Андрея, а аналогия с квинами не понравилась сразу: то, что творили с трупом некогда великой группы нынешние ее участники, не поддавалось никаким цензурным описаниям. - Ну, допустим, - осторожно выдавил Князь, с удовольствием, впрочем, отмечая, как оживился Леонтьев, какой здоровый и давно забытый блеск появился в его глазах. - А ведь у них тоже умер фронтмен. Да и басист свалил в закат. От группы осталась всего половина, но зато какая! Деды до сих пор кому угодно жару дадут, и вокалист у них молодой и мега популярный при этом. И, заметь, никто из фанатов не жалуется! Они по-прежнему собирают стадионы и останавливаться не планируют. Почему бы и нам не последовать их примеру?.. Князь до последнего надеялся, что Реник шутит в своей обычной язвительной манере и с каменным лицом. Что вот-вот он все же рассмеется на то, как лихо Андрей купился на очередную его безумную и злую разводку, но Леонтьев выглядел слишком серьезным и увлеченным темой. - Так. Если ты не шутишь, Саш, то у меня к тебе как минимум два вопроса. Первый: и кого же ты планируешь на замену Горшку? И второй: ЧТО, ЧЕРТ ПОБЕРИ, НА ВСЕ ЭТО СКАЖУТ НАШИ ФАНАТЫ?! Михин прах еще не остыл, а мы уже скачем по сцене с кем-то другим? Заметь, Пол Роджерс в истории Куин появился спустя более десяти лет после смерти Фредди! Десять, сука, лет, Саша! Десять! А не какой-то паршивый год, до которого нам, кстати, еще дожить нужно. - Я все придумал, Андрюх. У меня тут был вагон времени и безлимитный интернет. Песни не пишутся, а вот гуглить я могу в неограниченном количестве. Поэтому успел присмотреть нам несколько вариантов. Если ты не понял, это ответ на твой первый вопрос, - и протянул Князю планшет с фотографиями. - Киркоров?! – первая же фотка отправила Андрея в нокаут. – Ты это серьезно?! - Сразу не отметеливай. Я объяснюсь по каждому варианту. Итак, Киркоров. Он яркий, он умеет петь, умеет зал заводить. Не чурается экспериментов в одежде и звуке. Его легко будет убедить нацепить косуху, сделать иглы там и забацать панк-рок. - Весь зал увезут с инфарктом! – воскликнул Князь. – Киркоров поет Мертвого анархиста и кидает козу! Да Миха от такого зашквара воскреснет, только чтобы прекратить это! – и сам невольно рассмеялся представленной картине, как лупоглазый гамбургский петух Филя в кожаном плаще на голое тело сладкоголосо выводит: - Трупы оживали, землю разрывали, Всюду выползали, дико бушевали, Глотки драли, все вокруг ломали, Драли свою плоть! Половина зала приветственно орет, вторая половина валяется в обмороке, не пришедшие на концерт проводят на кладбище ритуал воскрешения Горшка и протыкания кукол вуду Князя и Реника. - Туда же и Басков, - продолжал Леонтьев, не дожидаясь ответа. – Только помоложе. Думаю, хайпануть не откажется. Правда, с этими двумя персонажами будет одна серьезная проблема: мы сможем заполучить их максимум на несколько концертов, а хотелось бы кого-то постоянного. Поэтому я добавил их сюда больше для смеху, конечно. А вот дальше более серьезные ребята идут. - Лазарев с Биланом? – изумился Князь. – Эти уж точно косуху не наденут. Ну и какой нафиг Лазарев! Миха не простит нам, что вместо него в Короле и шуте фронтменит пидор! С ними у нас не Мертвый анархист получится, а прааативный. Эти точно нет. Уж лучше Киркоров. - Вообще я больше за вот этих товарищей ратую, - и Реник робко ткнул в два следующих фото. - Тимати и Крид? Ну офигеть. Еще не легче. То ты мне шоу фриков предлагаешь, то гей-парад, а теперь до рэп-кала докатились? - Ну а что? Они зачетно сымпровизируют на заданную тобой тему. Плюс оба музло пишут, нам подспорье опять же будет. Да и молодежь их любит. Выбирай любого из них, оба нам стадионы обеспечат как пить дать и по турам будут гонять. - А называться мы как будем? Король Тимати? Или Крид и шуты? - Хоть с порога не отвергай. Это самые годные варианты из нынешних топовых артистов. Не, я могу предложить тебе и девочек вроде Макsим там или Савичевой… - Савичева хороша, спору нет. И название можно корректировать – Королева и шуты, например, - Князь вдруг поймал себя на мысли, что больше уже не просто ржет над безумными идеями Реника, а рассматривает каждую из них всерьез, спорит, отвергает, но рассматривает и задумывается о них. Савичева вдруг на мгновение показалась неплохим вариантом, и Андрей сам испугался хода своих мыслей. На девчонку в составе и Миха бы не обиделся, пожалуй. Да и Савичева – годная вокалиста и хорошая актриса. Он краем глаза видел ее выступления в шоу Один в один и как шикарно она изобразила Фредди Меркьюри – мурашки бежали по коже. Сыграть рокершу ей не составит никакого труда. - Вот разве что Юля… - робко протянул он. - Забились! – закричал обрадованный Реник. – Завтра же сам ее наберу и порешаем. Другие варианты не смотри тогда, - но было поздно, взгляд Князя уже скользнул ниже и уперся в суровую физиономию Кипелова. - Это еще что такое?! - Ну, а что? Соединить силы двух мощных коллективов и вместе вдарить рок в этой дыре! - Да Миха его терпеть не мог вместе со всей Арией! Вряд ли Лерсаныч согласится распевать мои байки, ему патриотические баллады подавай. А Пушкина – отнюдь не герой панк-рока. Он и нас заставит его Я свободен исполнять, а этого никто из нас не вынесет. Так, а это еще что за перцы? Таких я не знаю, - он ткнул пальцем в последние две фотографии совершенно незнакомых ему людей – один явно восточного происхождения взирал с экрана самовлюбленным взглядом, второй стоял в позе нарцисса и чем-то напоминал того самого квиновского Адама Ламберта. - Попса для интеллектуалов, - отмахнулся Реник. – Я их включил так уж, для разнообразия. Эти в косухи точно не обрядятся, а Панайотов вообще явно под Ламберта косит, вон и причесон себе похожий начесал. А Чумаков уж больно на пафосе и наверняка пошлет нас с нашими предложениями. Но для контраста пусть остаются. Мало ли с Савичевой там или с Кридом не выгорит… - То есть ты уже решил и Криду звонить? - Начну с Юли, обещаю, - и хитро усмехнулся. Вернувшись домой, Андрей и сам не мог уложить у себя в голове, на что подписался и как ему теперь из всего этого выплывать. Можно было, конечно, свалить функцию пресс-секретаря на Леонтьева, а самому отмалчиваться и просто писать песни и дальше, но знал, что в покое его все равно никто не оставит, будут требовать именно его комментариев, именно его проклинать – в том числе и Горшок. Засыпая той ночью, Князь одними губами произнес: - Мих, прости, но у меня нет другого выхода. Иначе группа сопьется и пойдет по миру. А с ними потом и я. Сам видишь, что происходит. Не уберегли мы тебя, а теперь вот и пляски на могиле хотим устроить. Ну как в нашей песне. Блин, а ведь классная идея для концертной программы! Пожалуй, именно так ее и назовем. Надеюсь, ты заценишь юмор, - и тут же со спокойной совестью отрубился. Реник вышел на связь через неделю. Ну, разумеется, он пробил каждый из предложенных вариантов. Каждый, черт побери! Крид с Тимати заломили такие суммы, что разговор не сложился с первых же фраз. Киркоров с Басковым готовы были отжечь абсолютно бесплатно, но всего на паре концертов, а группе хотелось настоящего возрождения, а не разового дешевого хайпа. Кипелов посмеялся, так и не поверив, что Леонтьев всерьез предлагал ему такую странную коллаборацию. Лазарев с Биланом возмущенно отвергли, словно бы их пытались вовлечь в нечто непристойное. А вот Савичева дала предварительное согласие. Чумаков решил, что его разыгрывают. Панайотов обещал подумать. Как Андрей и предполагал, самым адекватным вариантом оказалась именно Юля. На репетиции она тоже звучала отменно: под панка не косила, но выглядела вполне себе по-пацански в драных джинсах и растянутой футболке на пару размеров больше необходимого. Она пела громко, задорно и энергично, и Князь сразу влюбился в нее – лучше вокалиста им было просто не найти. Он даже отказался от первоначальной мысли назвать предстоящий тур «Пляски на костях»: то, что делала Юля, никак нельзя было высмеивать даже таким оригинальным и ироничным способом. Они скрывали личность будущего фронтмена изо всех сил, репетируя на самых незаметных репточках, какие только могли отыскать, а иногда прямо и на дому у Реника. Но потом все рухнуло буквально в одночасье. Юля просто пришла и, робко извиняясь, все бормотала что-то о том, что она подвела их и не сможет выступать. В результате долгих и обстоятельных расспросов, которые учинил вконец взвинченный Реник, выяснилось, что будущий муж Юли категорически против этого странного сотрудничества и поставил ей ультиматум: либо они вдвоем делают совместный альбом и женятся, либо она едет в тур с Королем и шутом и навсегда уходит из его жизни. Ну, разумеется, выбор Савичевой был очевиден. То ли Аршинов приревновал, то ли так сильно не любил панк, раз готов был пожертвовать многолетними отношениями с любимой женщиной. То ли посчитал, что не к лицу его жене прыгать по сцене с грязными рокерами. То ли побоялся ушатов грязи, которые на Юлю непременно бы вылили фанаты Горшка… Одним словом, за две недели до предстоящих гастролей группа вновь осталась без фронтмена. С расклеенными афишами и проданными билетами. С разрекламированным крышесносным вокалистом, имя которого держится втайне вплоть до первого концерта. Соглашаться на два концерта с Киркоровым, а потом еще два – с Басковым? Раскошелиться на Тимати? У них даже в перспективе не намечалось таких сумм. Поискать кого-то еще? - Кажется, Панайотов когда-то обещал подумать и перезвонить, но так и не сообщил свой ответ, - прорычал зверски злой Леонтьев, как только дверь студии за Юлей захлопнулась. – Напомню-как я ему о себе. Александр совершенно искренне извинился, внимательно выслушал скорбную историю Ренегата о том, как сорвались их гастроли с Савичевой и как им совершенно необходимо подыскать прямо сейчас крутого фронтмена, и только Панайотов, светило российского интеллектуального и эстетского вокала, сможет помочь грязным панкам не опозориться. Князь потом долго недоумевал, что вообще сподвигло этого странного парня дать свое согласие. Да, на сцене он блистал нечасто, но у него был устоявшийся репертуар, своя преданная фанбаза, восторгавшаяся его вокалом, пронзавшим каждую вселенную. Да и представить его поющим: - Мне больно видеть белый свет, Мне лучше в полной темноте! было совершенно невозможно. В этом его строгом костюмчике, с прической, в точности повторяющей ламбертовскую, с непривычной рокерскому уху мелизматикой… Но он единственный из списка Реника, кто согласился, а подыскивать кого-то другого уже не было времени. На первую репетицию в тот же вечер немилосердно шепелявивший Саша явился также одетым с иголочки, и в голове Князя снова мелькнула нехорошая мысль: как они собираются представлять его публике? Как он петь, наконец, будет?! Но Панайотов подготовился. Все эти несколько недель молчания, когда Король и шут готовили к туру Савичеву, Саша нет-нет да и слушал песни группы, что-то напевал, переиначивая под себя, и, войдя в студию, предложил первым делом сыграть Лесника, чтобы показать, как он будет это делать. Попросил только слегка замедлить темп – раза эдак в полтора. То, что прозвучало вслед за этим, заставило Андрея похолодеть от ужаса: Панайотов вряд ли до конца осознавал, во что он ввязался и перед кем будет выступать. Он принял все ту же привычную ему эстетскую позу поэта начала 20 века и с характерными мелизмами принялся выводить: - Замученыыый дороооооогой, я выыыыыбился из сиииил! На самом деле из сил выбился Князь, слушая эту вокальную мастурбацию, но остальные молчали и сосредоточенно играли свои партии так, словно бы ничего странного не происходило. А Саша продолжал заливаться соловьем: - И в доооооме лесника я-ааааа ночлега попросиииил! Их закидают тухлыми помидорами, их проклянут, их растопчут. Фанаты так ждут этих гастролей. В интернете тысяча и одна версия касательно нового фронтмена: кто-то уже возмущен самим фактом реюниона без Михи, а с кем-то неведомым, другие верят, что петь будет Михина голограмма, третьи ждут у микрофона кого-нибудь вроде Лусинэ. Но никто, ни один из них даже не посмел предположить, что на сцену к ним выйдет попсарь да еще такой нарциссично-высокомерный. Боже, где были Рениковы глаза и мозги, когда он выбирал Панайотова! Лучше бы они взялись выступать без Михи, как-нибудь уж вытянули бы все партии вдвоем… Репетиция закончилась глубокой ночью. Саша знал тексты и музыку почти всех песен сетлиста, но и спел их все абсолютно одинаково – с протяжной мелизматикой, закрыв глаза и отдаваясь на волю мелодии: - Отдаааааай монету, а не тооооооо я рассержуууууусь! Смех да и только. Их дуэт с Князем звучал так странно и дисгармонично, что даже Яша люто фейспалмил в перерывах между партиями. Когда Панайотов, наконец, оставил их, группа буквально налетела на Леонтьева, требуя лучше прикрыть эти чертовы гастроли, но только не позориться так феерично, как им это предстояло. Но Реник остановил начавшуюся вакханалию всего одним движением ладони: - Ребята, стоп! Просто давайте попробуем. Если мы провалимся, всю ответственность я беру на себя. - Не в ответственности тут дело, Саш, ее я как раз не боюсь, - вышел вперед Князь. – Нам не отмыться после этого позора. У нас и так карьеры в минусе, а Панайотов поставит на них окончательный крест. - Значит, мы уйдем в сессионщики, а ты, Андрюх, в иллюстраторы и детские поэты. Чем тебе не карьера, а? – и Реник панибратски хлопнул его по плечу. – Слабо рискнуть что ли? Ну попсарь он и что такого? Квинам вон что-то никто на вид попсовость и гейство Ламберта не ставит. А что там Мэй с Тейлором вещают? Адам непохож на Фредди, и этим хорош. Слышите вы все? НЕПОХОЖ. От нас ждут Лусинэ и Вадима Самойлова. Михалыча и Тэма. Но возьми мы кого-то из них, все до одного начнут СРАВНИВАТЬ. А нам нужно максимально уйти от возможных сравнений… - И прийти, вероятно, к ненависти и тухлым яйцам в лоб солиста? – вздохнул не желавший спорить Андрей. Возможно, он даже осознавал частичную правоту Реника, но все равно она категорически не нравилась ему. - Рискнуть стоит. Блин, панки мы или нет? - Мы-то, может, и панки, - протянул Каспер, - но вот Панайотов… - А кто еще кроме панка ввяжется в такую затею? В конце концов, с Реником согласились все. Даже если бы им удалось заманить к себе Лусинэ или Тэма, долго этот союз просуществовать не мог: у всех имелись свои группы и собственное творчество. Королю и шуту требовалась новая кровь, но такая, что могла бы полностью отдаться им, раствориться в них и их фанатах, стать их фронтменом раз и навсегда. Панайотову терять в этой жизни было нечего: горстка эстетствующих дам постбальзаковского возраста на панк-концерт, разумеется, не пойдут, но их кумир с божественным вокалом все равно периодически будет радовать их своим безразмерным и единственным в мире диапазоном, проникая в каждую молекулу и исцеляя от всех болезней. Когда Андрей читал подобные отзывы под видео с песнями Саши, то поначалу хохотал, как безумный, но потом решил, что такое отношение им будет даже на руку: их фронтменом стала не попсовая дешевка, набившая всем оскомину, а тот, кто хотя бы делает вид, что стремится в высокое искусство. Иногда и видимости достаточно, чтобы впечатлить людей с непритязательным вкусом. Что если и на панках такое сработает? Все же первого концерта в родном Юбилейном Князь ждал с содроганием. Он пытался по мере сил наставлять Сашу, даже советы по гардеробу давал, а тот улыбался, кивал, но всем своим видом демонстрировал презрение и ко вкусу Андрея, да и в целом к его мнению. Не первый год, дескать, на сцене, милейший, разберемся. И смотрел эдак свысока, точно почтил их великой честью, став фронтменом. Представлять нового участника группы пришлось тоже Андрею. Реник рвался сделать это сам, но Князь понимал, что объяснений ждут именно от него. Ведь никто из них не давал перед туром ни пресс-конференций, ни интервью, ни даже коротких комментариев, чтобы не проговориться, не подать ненужных намеков или повода на что-то надеяться. С самого начала решено было пообщаться с публикой прямо перед концертом. Для того и обеспечили профессиональные съемки – концерт решено было записать и при хорошем раскладе выпустить потом живым альбомом. Пока годился и такой материал, новый ведь еще нужно было написать, ориентируясь и на голос Сашин, и на его манеру, на личность его, наконец. Песни, созданные под Горшка, вряд ли сядут на Панайотова как влитые, вот и нужны будут новые. Когда группа вышла на сцену, зал оглушительно завизжал. Прожектор высветил одного только Князя, который, тяжело вздохнув, принялся говорить сто раз повторенный и заученный наизусть текст: - Ребятки, - откашлялся и сделал паузу, - у нас для вас небольшое объявление. – Зал вновь заревел. – Как вы уже, наверное, догадываетесь, да и в нашу информационную эпоху шила в мешке не утаить, группа Король и шут возвращается к жизни с новым фронтменом, - очередная порция визгов. – Миху мы очень любим, скучаем по нему и никогда не забудем, но вряд ли он хотел бы, чтобы мы обрядились в паранджу и вечно носили по нему траур. Лет пять назад он говорил мне, что после его смерти я должен буду продолжать дело Короля и шута по своему усмотрению. Хотя, разумеется, это было не только мое решение. Его поддержала вся группа, - о том, что это было решение вовсе даже не его, а Реника, Андрей деликатно умолчал, взваливая всю ответственность на себя. – Мы долго думали, кто мог бы заменить Миху на этой сцене. И поняли, что никто, - новые оглушительные вопли. – Горшка заменить невозможно, это неоспоримый факт. Поэтому мы не стали приглашать ни Тэма, ни Лусинэ, ни Юту, ни Михалыча, ни даже Леху. У каждого из них своя музыка, своя группа и своя история. Никто из них не согласился бы отказаться от самих себя ради Короля и шута. А потому нам нужен был нестандартный ход. Который, я надеюсь, вы поддержите. Хотя, возможно, и не сразу, - зал притих, переваривая услышанное. – Фронтменом мы взяли человека не из области рока. И готовы за это получить ушаты помоев и прочих субстанций, которые непременно на нас обрушатся. Но мы просто не имели права брать того, кого потом неизбежно стали бы сравнивать с Михой. Миха по умолчанию наш свет и наше солнце, и это не изменится никогда. Итак, ребятки, скажите, как вы относитесь к группе Queen? – восторженные вопли, перемежающиеся, впрочем, брезгливыми окриками «Попса!» - А что думаете по поводу их нынешней карьеры с Адамом Ламбертом? – зал напрягся, восторженных воплей резко поубавилось, несколько человек даже засвистели и неодобрительно загудели. – Не нравится, да? И тем не менее только он смог адекватно исполнить песни, когда-то спетые Фредди. Поэтому Брайан и Роджер выбрали в солисты именно его. Мы руководствовались примерно теми же соображениями: помимо максимальной непохожести на Горшка, новый фронтмен должен обладать сильным голосом и хорошим музыкальным вкусом. И все это сочетает в себе тот парень, на котором мы, наконец, остановили свой выбор, - эх, знали бы вы, ребятки, что мы сделали его на коленке всего пару недель назад, когда Савичева так подвела нас… - промелькнуло в голове Князя. – Встречайте: Александр Панайотов! Когда на сцену, наконец, вышел Саша, его встретила мертвая тишина, не нарушенная ни единым хлопком в ладоши. Вряд ли все в этом зале знали такого исполнителя, поэтому всех их наверняка сбил с толку и даже напугал внешний вид нового фронтмена: Панайотов обрядился в строгую черную тройку, поверх белоснежной рубашки виднелась бабочка, словно бы тот не на панк-концерте пришел отрываться, а готовился петь в Ла Скала. От его облика обалдела тогда не только толпа, но и все музыканты: Яша едва сдерживал смех, Каспер уткнулся лицом в скрипку, прикидывая, что только его инструмент теперь хоть как-то соответствует внешнему виду вокалиста, Поручик откровенно и глупо заржал, Сажинов сделал благообразное лицо, будто бы фронтмен Короля и шута просто не имеет права выглядеть как-то иначе. Вслед за ним ту же физиономию нацепил на себя и Реник: не можешь противостоять – возглавь – вот что читалось в его взгляде. Князь же в первые секунды слегка растерялся: он, конечно, не предполагал, что Александр так разоденется и создаст тем самым такую чудовищную дисгармонию толпы и музыкантов с самим собой. Князь, помнится, и сам выходил выступать в костюмах на акустическом сете Театра демона, так то была акустика, и он все равно не выглядел так пафосно и при параде, как Саша сейчас. Было непонятно, как спасать ситуацию, поэтому все, безмолвно переглянувшись, просто грянули Камнем по голове, надеясь вывезти и разрулить все по ходу. Александр занял красивую позу и запел: - В провинциальном городке был праздник, музыка звучала, И вот в ликующей толпе возник зловещий лик бродяги. Текст удивительным образом отражал происходящее прямо сейчас, а потому зал сперва одобрительно загудел, а потом и зашелся воплями: Панайотова и правда восприняли как зловещего бродягу, портившего панкам праздник. И сами не заметили, как начали подпевать мелизмирующему вокалисту: - Он шел как будто бы одииииин, толпа его не замечааааааала, И как-то странно на негооооооо смотрели местные собакииииии! Панайотов красиво выводил каждый слог и, закрыв глаза, весь отдавался мелодии, словно бы исполнял вокализ Рахманинова, а не панк-балладу. Но на определенном этапе и ему, и, вероятно, залу стало уже все равно: звучала их любимая песня, пусть и в исполнении какого-то нарцисса, поэтому к середине почти все уже прыгали, хлопали и орали: - Сашок, давай, жги! Самый первый концерт решено было отыграть совсем без вокального участия Князя, чтобы контраст между ним с Панайотовым не бросался в глаза. Когда народ привыкнет, они еще успеют добавить в сет и Куклу, и Скалу, а пока всем необходимо было привыкнуть и притереться. У публики не должно было быть шанса на сравнение. От песни к песне народ разогревался все сильнее, хоть Сашок так и стоял статуей и заливался мелизматическим соловьем. Но голос его при этом понравился почти всем из присутствующих. Корежило, пожалуй, одного только Андрея: не таким он представлял себе панк-концерт, когда соглашался на авантюру Леонтьева. Контраст между тяжелым, грязным звуком гитар и ударных и лирическим голоском Панайотова был столь разителен, столь уродлив, что на определенном этапе начал вызывать уже не шок и отторжение, а что-то близкое к восхищению. Реник так и вовсе выглядел абсолютно счастливым, будто вернулся назад в их общий 2003-й. Под конец на Леснике и Старом доме толпа уже неистовствовала, словно перед ней кривлялся Горшок, а не стоял столбом одетый с иголочки Панайотов. И после биса весь зал скандировал: - МОЛОДЦЫ! СПАСИБО! Но самое странное началось на следующий день, когда интернет завалили статьи на тему нового вокалиста Короля и шута. Журналисты каждый на свой лад переиначивали вступительную речь Князя, а затем заходились в пароксизмах восторга по поводу нового вокалиста и в целом решения совместить высокоинтеллектуальную эстраду с грязным панком. Где-то на стыке анархии и высоколобого эстетства и родилось то самое гениальное звучание, которым нас вчера порадовал новый состав Короля и шута, - писали музыкальные критики. Их называли первопроходцами, революционерами жанра. Все наперебой пели оды Князю и Ко. за столь смелое решение, которое могло похоронить их как артистов, но в результате лишь вознесло на невиданные высоты, недостижимые ни для кого из современных рокеров. Им пророчили успех уровня Битлз. Их новаторское звучание сравнивали с Лед Зеппелин и Пинк Флойд. Андрей ощущал себя так, словно бы во второй раз в жизни проснулся знаменитым, поскольку вся та слава, что он имел до вчерашнего концерта, ни в какое сравнение не шла с той, что обрушилась на него прямо сейчас. Телефоны всех ребят обрывали каждую минуту, умоляя об интервью, Панайотов в одночасье стал звездой номер один. От них требовали совместного альбома, а билеты на самые отдаленные по датам концерты раскупились столь быстро, что организаторам пришлось либо менять площадки на более крупные, либо открывать продажи на еще один день в городах, где наблюдался особый ажиотаж. Король и шут + Панайотов – новое слово в искусстве! – трубила пресса на каждом углу, а Князь ни ушам, ни глазам своим не верил, воспринимая происходящее как массовое помешательство. После гастрольного чеса пришла пора садиться за альбом, идей был целый вагон, но все – как и прежде, заточены под Миху или самого Князя. Реник, как обычно, приносил одни только риффаки, зато целый ворох мелодий оказался у Панайотова, который он настоятельно предлагал послушать и использовать. Кажется, от собственного сольного творчества он решил отказаться окончательно. И музыка-то была в целом неплохая: некоторые мелодии понравились Леонтьеву до такой степени, что он, практически не перерабатывая их, сразу всучил Князю для подготовки текстов. На мгновение Андрей ощутил дежавю: его снова задвигают на роль скромного текстовика. В итоге договорились на 50 на 50. На музыку Панайотова не писалось поначалу вообще ничего, настолько разительно отличалась она от всего того, над чем Андрею приходилось работать прежде. Либо рождалось что-то розово-сопливое, недостойное панка-эстета, как их теперь окрестили. Фанаты наверняка ждали от них откровений не только на концертах, но и в студийной работе, Король и шут не мог их подвести. И Князь старался. Мягкая, лиричная музыка Саши, в конце концов, вдохновила его на тексты в духе Медведя, что поначалу испугало Андрея, а затем повергло в странный восторг: Миха бесился от этой акустической дребедени, а сейчас, наконец-то, появилась возможность делать побольше таких песен, и никто не будет швыряться гитарами, орать и требовать больше панка, больше хардкора. Реник все равно неизбежно утяжелит общее звучание, но баллад в сетлистах существенно прибавится. И, воодушевившись этой мыслью, Князь принялся строчить тексты с утроенной силой. Первый альбом с новым вокалистом вышел спустя два года после смерти Горшка. В нем было много тяжелой гитарной лирики с грустным сказочным содержанием, хватало и веселых стебных песенок в исполнении самого Андрея, парочку отдали спеть даже Ренику. Альбом вышел разноплановым и очень непохожим на Театр демона да и все прочие работы Короля и шута. Все со страхом ждали реакции публики – не критиков, а именно публики. Князь так и не определился, устраивал его новый вокалист или нет. Вроде он вполне безропотно выполнял их указания, но, с другой стороны, мало в чем изменил свою англиканизированную манеру пения, впрочем, остальные особенно и не наседали, памятуя о том, что теперь они пионеры звука, вторые Пинк Флойд, негоже возвращаться в лоно грязного панка, надо идти и дальше по пути экспериментов. Ренику эти сравнения и эпитеты льстили до состояния полной отключки разума, Князь же голову не терял, грустя по старому Королю и шуту и даже по своему сольному проекту, но воспринимая все происходящее теперь скорее как неизбежное зло, с которым можно договориться и как-то сосуществовать. А когда со всех сторон на них посыпались панегирики в адрес их нового альбома, Андрея и вовсе начали глодать сомнения: а что, если все они правы, и Саша – не такой уж плохой выбор? Может, и Горшок там на небесах не шибко-то и злится, а только радуется успеху парней? Фанаты бились в экстазе, Миху забыли едва ли не в одночасье, на российском рок-небосклоне стремительно взошла новая звезда Александра Панайотова – бесспорно лучшего вокалиста современности. Он по-прежнему выходил на сцену одетым с иголочки, ни разу не изменив своему стилю и вкусу, справа по-прежнему скакал и веселился обряженный в скоморошеские одежды Князь, слева рубил тяжеляк весь погруженный в себя Реник, сзади резвились Ришко с Яшей, и вся эта безумная какофония звуков, цветов и сочетаний несочетаемого вызывала у публики неконтролируемый восторг. Король и шут был признан лучшей группой по итогам следующих пяти лет подряд. Их песни возглавляли все чарты и крушили все радиостанции, они подвинули с хедлайнеров Алису и прочих грандов, Панайотов давно расправился с Кипеловым, заняв его трон и вяло отпинывая от него периодически приближавшихся Егорова и Лефлера. Горшок воспринимался лишь эпизодом великой биографии Короля и шута – длинным и важным, но одним из множества других. Ступенью, приведшей группу к великому и неподражаемому Панайотову. Сначала Андрей возмущался и пытался спорить с теми, кто столь быстро и бесцеремонно задвинул Горшка в пыльную гардеробную. Потом уже просто злобно молчал, не желая дискутировать с идиотами. Потом смирился и махнул рукой. А следом поймал себя на мысли, что ему… нравится голос Саши. Нравится его незлобивый нрав. Нравится его музыка и интеллигентное поведение на сцене. Нравится готовность к компромиссу. Когда же в голове Князя однажды промелькнула мысль о том, как хорошо, что фронтмен у них именно Саша, а не Миха… не случилось ничего особенного. Это был обычный самый рядовой день, когда Горшок умер по-настоящему и окончательно.

* * *

- Это ты придумал? – спросила Марго, задумчиво всматриваясь в опустевшие подмостки воображариума. А я не знал, что и ответить ей. Нет, я не просил теней высказаться по поводу моей жизни, но они все равно сделали это. Им просто больше неоткуда было черпать вдохновение и темы для новых эпизодов их бесконечного сериала: либо я навяжу им свой сюжет, либо они повторят мою жизнь – по-своему интерпретируя, разумеется, но это будут всего лишь вариации на заданную тему. Поэтому я просто кивнул: да, это придумал я. Это я сбежал от главной любви всей своей жизни (кто бы ни подразумевался под столь громким именем – Хельга или Адель), решив заменить ее суррогатом и вроде даже обретя хлипкое счастье в этих обстоятельствах. - Ты гений, - восторженно прошептала Марго, поцеловала меня и отправилась готовить обед. А я в очередной раз поднял взгляд на те свои часы: не слишком ли рано я забросил попытки все исправить? Не слишком ли резко предпочел покрыться плесенью? И тут же сам себе ответил: нет. По-моему, я, в конце концов, уже просто заслужил жизнь обывателя. С меня хватит потрясений, на моем веку их и так было больше, чем у всех вас, осуждающих меня за выбор болота вместо бурного моря. Да, я предпочел болото и отныне всегда буду выбирать его. Капитан покинул свой корабль. Финита ля трагедия.