* * *
- Ну так что, Андрюх? Сыграешь судью, а? У меня есть кое-какие мелодии, которые в Король и шут не годятся – посмотри, а? Может, что подойдет для Тодда, и ты либретто напишешь? Надо, правда, сценарий сперва раздобыть. - Раздобудь, Миха, - сухо прокомментировал Князь, уже с головой погруженный в игру. - Ну так мы договорились, да? – ничего не понял в происходящем Горшок. - Договорились. Ты делаешь Тодд, но я в этом не участвую, прости. Можешь замутить мюзикл как сольный проект. Может, парни тебя в этом поддержат. Но я, прости, участвовать в этом не хочу. Несколько минут Горшок мялся позади кресла, ожидая, что Андрей вдруг обернется и вернется к начатому разговору, но тот уже водрузил на голову наушники и принялся перешептываться сам с собой – верный признак того, что игра его увлекла куда больше сомнительного предложения Михи. И был лишь один способ выудить Князя из объятий виртуальности назад в реальность его комнаты и стоявшего за спиной Михи. Последний сделал шаг вперед, наклонился и едва ощутимо коснулся губами обнаженной шеи своего явно обиженного напарника. Тот вздрогнул, на мгновение замер, но затем раздраженно дернул плечом. Однако, Миха не остановился, продолжая движение губ выше, а руками – наоборот скользя по груди все ниже к животу и роковой шнуровке на спортивных штанах, в которые Андрей был традиционно облачен. И крепость все же пала: Князь чуть откинул голову назад, небрежно сбросил наушники и запустил пальцы в густые Михины волосы: - Ты же не собираешься делать это прямо здесь? – буквально в лицо выдохнул он Горшку. - Андро, мы две недели не виделись, е-мое, - тут же возмутился Миха. – Если я сейчас уйду, то и еще хренову тучу дней не увидимся до следующих гастролей. Я не могу так! - Хоть дверь-то запри, - усмехается явно довольный его ретивостью Князь. - К черту дверь, Агата твоя там с Алиской возится, зачем ей сюда входить? - Тогда дай я, - но он не успел даже встать с кресла, как, вцепившись в подлокотники, тихо застонал, закусывая губу: Миха резко развернул его к себе, встал на колени и уткнулся лицом в уже начавший твердеть пах, а пальцы его тем временем гладили мускулистые бедра, поднимаясь все выше, дергая шнуровку и приспуская, наконец, штаны. Ладони Князя привычно легли на затылок Горшка, направляя да и просто наслаждаясь еще одной возможностью касаться, запутывать пальцы в пока еще темных – без намека на седину – волосах, гладить, ласкать, как ребенка. Своего самого непоседливого, но и самого любимого ребенка. За долгие годы их неправильных тайных отношений делать минет Миха так как следует и не научился, хотя практиковался регулярно. У Князя выходило куда лучше, но все равно раз за разом он позволял Михе попробовать снова и снова: тому явно доставляло удовольствие ласкать Андрея еще и так, а сам Андрей наслаждался больше психологически – видя, как доволен Горшок, как приятна ему вся эта процедура. Как правило, он позволял доводить дело до конца, поскольку в процессе и сам уже увлекался и переставал замечать мелкие недочеты – слишком агрессивные прикусывания, слишком глубокое и яростное заглатывание – но сейчас спустя несколько горячих и влажных минут, наполненных взаимными тихими стонами, он все же мягко отвел голову Горшка, поднимая ее к себе, всматриваясь в его расширенные страстью зрачки столь же потемневшим от желания взглядом. Слова были излишни, Миха все понял и так, лишь задышал еще чаще: на это здесь и сейчас он явно не рассчитывал, но, когда доходило до дела и Князя удавалось уломать на эксперименты, то, даже изначально будучи к ним не готовым, именно он в итоге и решался идти до конца – там, где Миха запросто мог струсить и дать заднюю. Затевая эту нечаянную ласку, Горшок думал лишь о расслабляющем минете, но теперь вот именно Князь мягко подтолкнул его к тахте, прикладывая палец к губам. Здесь у них будет в первый раз: в последние годы Андрей предпочитал заниматься этим либо в гостинице, либо на квартире у Горшка. Оля с Сашенькой часто уезжали за город, и можно было беспрепятственно пользоваться хоть огромной двуспальной кроватью. С Агатой Князь поступать так не хотел, чем часто вызывал у Михи неконтролируемые приступы ревности. Впрочем, кому как не Михе было знать, почему именно с Агатой Князь в итоге и связал свою жизнь, и как именно появилась на свет их Алиска. Не ради жены, пусть и в некотором роде фиктивной, так старался не палиться Андрей. Ради своей маленькой и хрупкой дочери. Что случилось сейчас, и почему Князь вдруг так резко согласился отшвырнуть собственные принципы и навалился всем телом на уже буквально дрожавшего от возбуждения Миху, тогда как через стенку Агата пела колыбельную плохо спавшей Алиске, думать совершенно не хотелось. Горшка вжали лицом в подушку, вся рефлексия оставлена на потом, уступив место хаотичным жарким прикосновениям, то невесомым, то ощутимым и почти болезненным поцелуям, поспешному избавлению от одежды, точнее, только штанов: футболки Князь на них обоих просто задрал в нелепой попытке сохранить хоть толику приличия. Оба давно научились обходиться без смазки: в конце концов, они чертовы панки, а не педики в розовых лосинах, не всегда на их жизненном пути под рукой окажется хоть что-то подходящее, а если таскать вазелин всегда с собой, кто-нибудь из группы его рано или поздно обнаружит. И вот тогда вопросов станет еще больше, а их и без того хватает. С тех пор, как Балу впервые застал их в недвусмысленной позе лет эдак пятнадцать назад, взгляд его сделался слишком уж хитрым. Горшку даже иногда казалось, что и Реник с Яшей обо всем догадаются по одному только взгляду их слишком длинноносого басиста. А еще они научились делать это в тишине. Это вам не западные гей-клубы, в наших толчках нужно быть максимально осторожными и бесшумными. Миха обычно закусывал руку или рукав рубахи, Андрей же просто держался исключительно на силе воли. Оба даже двигаться старались предельно плавно и осторожно, не провоцируя излишнего шума, избегая шлепков. Со стороны их нечастый, обрывочный и поспешный секс с учетом всех этих нюансов выглядел как эротика высшей степени красоты и нежности: один естественным образом вливался в другого и двигал бедрами, практически не отрываясь от его тела, даже почти не выходя, без грубых и пошлых звуков, лишь ласково касаясь, поглаживая и беззвучно целуя, прижимаясь всем телом, да и его прижимая спиной к своей груди. Альмодовар бы просто удавился от зависти, наблюдая за этой бесшумной, неторопливой, но наполненной такой отчаянной страстью сценой. Натренированные годами любви в клубных сортирах, за мусорными баками, в гримерках, дешевых гостиницах с картонными стенами, туалетах поездов, Князь с Горшком и сейчас не подвели сами себя. Резкое проникновение, тихий, едва ощутимый вдох и медленные легкие движения бедер к бедрам. Руки скользят под грудь, ласково касаются, гладят, спускаются вниз и замирают в паху по-прежнему не издававшего ни одного подозрительного звука Горшка. Тахта не отзывается ни единым скрипом. Губы Князя движутся по плечам, позвоночнику, лопаткам, пальцы нежны и предупредительны, и Горшок податливо изгибается, прижимаясь плотнее. Они научились этому после того пресловутого свиста Балу, который тот в изумлении издал, застав их во всей красе в опустевшем сортире, который те в порыве отчаянной юношеской страсти даже и не подумали запереть. Впрочем, не то чтобы Шурик был как-то слишком удивлен: судя по его понимающему взгляду и последующему непоколебимому молчанию, он давно подозревал за ними что-то подобное и изумился в тот миг только их непредусмотрительности: в туалет тогда мог зайти кто угодно. Он им в ту пору долго ездил по ушам, как им повезло, что их конфидентом оказался именно он, а не какой-нибудь Рябчик. На самом деле, Балу все понял про них даже раньше их самих: когда Миха притащил в свою компанию нового знакомого по училищу, Балу сразу отметил лихорадочный, почти больной блеск карих глаз, дрожавшие колени, доходивший до истеричного визга голос и постоянные вроде бы нечаянные попытки коснуться, обнять, толкнуть, потрепать по волосам, чуть дольше задержать пальцы на плече… Не то чтобы Шурик был великим душеведцем, просто Миха выглядел тогда как самый обычный безумно влюбленный, просто сам не осознавал этого по вполне понятным причинам: будь на месте Князя девушка, вопросов бы не возникло ни у кого. Великую Михину тайну знал пока только все тот же мудрый Балу: в свои пятнадцать Гаврила оставался девственником да и не рвался как-то исправить ситуацию. Она исправилась позже сама собой. С Князем, который вот как раз недостатком опыта не страдал. Вжимаясь сейчас на тахте в крепкое Михино тело, в который раз осознавая, что за все эти двадцать два года чувств ничуть не поубавилось, а скорее наоборот, Князь вспоминал, каким тот был, когда между ними впервые проскочила какая-то совсем не дружеская искра. Девушек у скромного и тихого Андрея хватало с избытком, и он никогда не рассматривал себя в каком-то ином ключе. И с Михой поначалу просто дружил. Только очень сильно. Очень-очень сильно. Так, что без него даже воздуха не хватало. Хотелось сжать до хруста в ребрах и не отпускать ни к какому деспотичному отцу и молчаливому Лехе. Ни на какую Ржевку. Вечно сидеть с ним, писать страшилки на его музыку, распевать их потом на два голоса, скакать по крышам, рисовать афиши их будущей великой группы, обмениваться шмотками и покрываться мурашками от его прикосновений, с каждым разом становившихся все смелее и продолжительнее. Горшок словно бы понял все про себя гораздо раньше и не рефлексировал на эту тему. Но прошел целый год, прежде чем он все же решился на что-то: после очередной грандиозной пьянки взял и положил голову на плечо основательно захмелевшего Андро, замер так минут на пять, а потом, вот как сейчас, полоснул губами по шее, задержался, не двигаясь, просто прижимая сухие губы к горячей влажной коже. И Андрей все понял и не оттолкнул. Только обнял в ответ, словно бы разрешая. Горшок спустился ниже – к ложбинке между шеей и плечом и замер там. А когда ощутил, как участилось дыхание Князя, у него просто сорвало башню, и больше медлить и выжидать он не стал, просто взял и накинулся на пьяного друга с поцелуями, роняя его спиной на диван, а сам нависая сверху и щекоча тому лицо отросшими прядями. Дальше губ тогда дело не зашло: девственный горшеневский разум о большем и мечтать не мог, а опытный в таких делах Андрей наверняка слишком опешил и не рискнул взять инициативу в свои руки. Довольно и того, что не оттолкнул, а даже как-то робко ответил. Наутро на трезвую голову все было тяжелее. Миха хмурился, сторонился, словно бы боясь получить отповедь. Князь тоже тему не поднимал, и как-то все это замялось на несколько недель, будто бы ничего и не было. Но очередная пьянка снова закономерно закончилась поцелуями на диване, и вот тут Андрей уже был морально готов и, пока целомудренный Горшок просто касался его губ, даже не пытаясь проникнуть в рот языком, взял да и расстегнул ширинку у того на джинсах и по-хозяйски запустил внутрь пальцы, обхватывая уже давно и основательно возбужденный член. Глаза Горшка расширились от изумления: подобной прыти от своего тихого Андро он никак не ожидал, даже от смущения хотел было отвести его руку, но Князь, сверля его помутневшим от страсти взглядом, дерзко продолжал вести Миху по тропе порока в самые нижние круги ада. Сам Миха забраться в штаны Князю и ответить услугой за услугу тогда не решился, но раз за разом сам инициировал поцелуи и касания в надежде, что сейчас Князь будет еще смелее и все сделает за него. Вот так вот медленно, но верно от пьянки к пьянке, в промежутках не обсуждая происходящее и даже не намекая на него, они начали целоваться с языком, мастурбировали друг другу – сперва через штаны, а потом и избавляясь от них, смущенно отворачиваясь, а в следующий раз уже искоса поглядывая, как там все это у другого устроено, постепенно пришли к минету. И все это за полгода абсолютного молчания, будто бы все это происходило и не с ними вовсе. Горшок никогда бы не решился поднять эту тему сам, ему даже нравилось, что все идет своим чередом, можно ничего не обсуждать, просто наслаждаться процессом, жить одним днем. Обет молчания первым прервал опять же Князь. Когда намечалась очередная пьянка и Горшок втайне предвкушал, чем она закончится и даже дефилировал мимо киосков со всякой всячиной в поисках презервативов, Андрей просто взял и сказал: - Мих, поговорим? Тот сразу весь как-то съежился, спрятался в кокон своих таких странных и непонятных чувств, которые он и понимать-то даже не собирался. Чувства не понимать надо, а испытывать и практиковать, а Князь, кажется, всерьез решил обломать ему этот столь долгожданный кайф. Горшок поморщился, помотал головой, вжимая ее в плечи, но Андрей не дал ему увильнуть, ухватил лицо руками, притянул к себе: - Мих, если мы… планируем продолжать это, то надо обсудить, понимаешь? Я не хочу, чтобы это и дальше происходило стихийно и по пьяни. - Хочешь все прекратить? – с ужасом отозвался Горшок, пряча ладони между плотно сжатыми коленями. - Нет, - тепло улыбнулся Андрей. – Хочу прояснить. И… хочу по-трезвому. По-настоящему. А потом поцеловал. Было непривычно не ощущать на губах вкус алкоголя и отвечать на поцелуй без расслабляющих паров в голове, но Миха сопротивлялся совсем недолго: тело само отреагировало на ставшие уже привычными ласки, податливо раскрылось, подпуская Андрея ближе, и спустя несколько минут они повторили все, что проделывали друг с другом раньше, но уже с полной осознанностью. А Князь еще и принялся жарко и бесстыдно шептать: - Хочу тебя… - чем вызвал настоящий шторм в голове у Горшка. По-настоящему лишился девственности он именно тогда – в 16 лет в постели со своим лучшим другом. Сначала позволив ему, как более опытному, взять инициативу в свои руки, а затем попробовал и сам. Они тогда долго и громко матерились, еще громче ржали и совсем громко потом стонали и кричали. Они еще не научились беззвучию и красоте. Они были юны и безбашенны, не думали ни о соседях, ни о синяках и ссадинах, ни даже о том, кто они теперь после всего произошедшего – уже пидорасы, или такая сильная любовь с полным единением душ все же дает право сохранить собственную натуральность тем более, что ни у кого из них другие мужчины никакой реакции не вызывали. Словно бы та сказка, что они творили вместе, то переселение в головы друг другу вызвали странный побочный эффект, глюк организмов, отчаянно возжелавших заполучить потомство от столь любимого, столь прекрасного объекта, с которым так легко, так интересно, так по-настоящему. И вслед за тем все стало совсем уж правильно и серьезно. Они начали много говорить, постоянно обсуждая эту тему, не избегая ее. Горшок превратился в совсем уж ласкового котенка и иногда палился при посторонних, а потому решено было все же организовать ему пусть и хлипкое, но все же прикрытие в виде официальной супруги. Выбор пал на первую попавшуюся, готовую терпеть длительные отлучки, не ревновать и не истерить. Зато, видя их постоянно вместе, ревновать начал уже сам Князь, их встречи участились, стали жарче, бездумнее. Тогда-то Балу их и спалил и довольно настоятельно посоветовал принять меры, чтобы он остался единственным конфидентом. Потому что, если прознает Анфиса, на следующий день об их связи будет судачить весь Питер, и репутация панков, пусть пока и весьма хлипкая, полетит к чертям. Встречи стали более редкими, парни учились вести себя тише, а с обрушившейся на них славой Балу потребовал еще больше осторожности. Особенно с учетом появившегося в группе нового и весьма пронырливого элемента, который хоть и помалкивал до поры до времени, но, кажется, просекал и замечал слишком многое. Балу не понимал столь повышенного интереса Ренегата к парочке лидеров, просто взял его пока на карандаш, призывая парней держать себя в руках. И иногда даже отдавал им свою квартиру, лишь бы они не толклись по туалетам и не лапали друг друга при первой возможности. Князь сносил все превратности их трудной любви относительно стойко: ничего иного в их стране у них быть и не может. Только вечные обжимания по углам до самой пенсии. Вечный страх, что тебя спалят друзья, жены, папарацци, фанаты, потом дети и внуки… Он старался относиться ко всему философски и даже отчасти был готов всю жизнь провести вот в таком вот закулисье. Но Горшка этот расклад не устраивал категорически. Подчас он начинал намеренно в открытую провоцировать, лез с поцелуями буквально на глазах у всех, а, когда Андрей отталкивал его, возмущался и бузил. А потом в его жизнь как-то незаметно вошел героин, и все стало проще, любовные муки отошли на второй план. Героин снял нервозность, расслабил, и поначалу Андрей даже решил, что ничего совсем уж страшного в этой зависимости нет. Что она преодолима, но вот Горшок зато ведет себя куда приличнее. С Анфисой только зависать стал чаще да в нарколожку один раз с передозом загремел. А когда вышел оттуда, Князя ждала грандиозная сцена: Горшок попрекал его не только Акустическим. Он приревновал его вообще ко всем, кто только проходил мимо Андрея в тот период. И тот в сердцах бросил, что клятву верности ему не давал и от группиз отказываться не намерен. Правда, добавил потом, что все это исключительно в целях конспирации, но Миха его уже не слышал, круша свою комнату буквально в фарш. Потом, когда пришел в себя и угомонился, они долго наводили порядок. Анфиса им не помогала, героин держал ее в своих объятиях гораздо крепче, чем даже Миху. Свое регулярное битье по вене и вечные трипы Горшок теперь закономерно объяснял тоской и депрессией. Дескать открыто они парой быть не могут, а шкериться по углам ему надоело, вот и забивал мозги подогретым в ложке порошком. Андрей изо всех сил старался быть с ним чаще. Пару раз они занимались сексом прямо на глазах у Анфисы, правда, тогда сама она была в полном невменозе и вряд ли поняла, кто с кем и чем именно занимается. И когда родители Горшка приняли решение развести их с женой по разным углам, на роль исполнителя предсказуемо выбрали именно Князя. Тому даже и стараться особенно не пришлось, просто сказал Михе, что пора заканчивать этот цирк и изжившие себя фиктивные отношения. На совесть даже надавил. Дескать, она-то для тебя ширма, а девчонка реально влюблена. Отпусти ее, пусть строит свою настоящую жизнь, ребенка родит, наконец. А сам при этом изо всех сил скрывал свою постоянную на тот момент пассию – Алену. Только наркотические угары Горшка помешали тому вовремя заметить происходящее и забить тревогу. Но с уходом Анфисы сознание его просветлело, и он четко осознал, что Князь не просто так отбрехивается от совместных пьянок с группой и бежит домой в полном одиночестве. А потом и саму Алену увидел – нескладную, некрасивую, плохо одетую, но буквально плавившуюся от страсти в сильных руках Андро. Руках, которые должны были так обнимать и ласкать всего одного человека на этом свете. Горшок тогда пробил ногой дыру в хлипкой двери гримерки, увидев их обжимающимися в коридоре, а потом заревел, подбежал к Князю, схватил его за грудки и вытолкал на воздух. - Кто она?! – прорычал он Андрею в губы. Ничего не понимающая Алена выбежала вслед за ними и с ужасом наблюдала за происходящим, но мудрый Балу отправил ее на такси домой: уж он-то знал, что ее уши не подготовлены к тем откровениям, которые вот-вот должны были прозвучать в питерской ночи. - Моя девушка, - совершенно спокойно ответил Князь, отцепляя пальцы Михи от своей косухи. – Мих, мы же договаривались с тобой, что девушки и жены в нашей жизни остаются. У людей возникнут вопросы, если мы до пенсии останемся одинокими и по всем интервью будем ходить только вдвоем. Вот тогда наша истинная ориентация ни у кого никаких сомнений не вызовет! - Ты так ее лапал, - всхлипнул сдавшийся Горшок. – Как будто… как будто и вправду ее хотел… - Так, как я хотел и хочу тебя, я не хотел никого и никогда, - едва слышно прошептал Князь и потащил его за угол к мусорным бакам. Тогда еще они продолжали эти молодежные развлечения. Балу, провожая их взглядом, полным укоризны, все же успел заметить, как на крыльце возникла высокая фигура Реника, кажется, тоже заметившая самый краешек действа, а потому недоуменно взиравшая сейчас в темноту ночи с немым вопросом. Балу тут же юркнул назад к входу в Юбилейный, чтобы не провоцировать ненужные расспросы. Однако они случились несколько месяцев спустя в грохочущем трейлере, мчавшемся по просторам США. И без мудрого Балу, готового прикрыть спины двум дорвавшимся друг до друга безумцам. Они тогда набросились друг на друга, едва только другие участники группы рассосались в американских парках и магазинах. И Реник вернулся чуть раньше ожидаемого да так и замер на ступеньках: происходящее прямо на его глазах нельзя было объяснить ничем иным, Князь и Горшок совершенно отчаянно и бесстыдно занимались грубым и грязным сексом прямо на Михиной откидной койке. Быстрым и рваным, потому как они все-таки спешили, но бесшумным, ибо внимания с улицы привлекать не желали. Даже шторку на ближайшем окне предусмотрительно задернули, но вот валялись там без штанов и трахались прямо на глазах у изумленного Реника. Конечно, их переглядки и прикосновения и прежде не ускользали от его внимания, но он их принимал скорее как желаемое, не действительное. Ан нет, лежат себе и делают это так, словно бы занимаются этим уже не первый раз, не первый год даже. Словно бы и Анфиса с Аленой им помехой никогда не были. Реник тогда привлекать внимание к своей персоне не стал, тихо вышел и дождался, когда из трейлера послышатся спокойные голоса, обменивающиеся репликами на нейтральные темы. И Пора к входу не подпустил, уведя на несколько шагов в сторону и отвлекая малозначимым разговором. Но с тех пор крепко задумался о том, что же творится в группе и как им всем теперь с этим жить. То, что Балу обо всем знал, Реник, конечно же, догадывался. Этот хитрый проныра просто не мог не спалить их и наверняка неоднократно уже прикрывал им зады. Будь он сейчас здесь, такого казуса бы точно не случилось. Но и Реник промолчал и никого ни о чем спрашивать не стал. Просто весь обратился в зрение и слух, не вполне поначалу понимая, что ему делать с этой информацией, но впитывая ее галлонами. А потом и сам как-то выпил в компании Яши с Пором, расслабился, голова поплыла, ноги едва ли не против воли мозга сами пошагали искать хоть кого-нибудь из двоих незадачливых любовников. Нашли Князя. И то, о чем Реник молчал последние несколько дней, тут же лавиной обрушилось на голову совершенно ошалевшего Андрея. - Вы с Михой – пидоры, да? – без всякого предисловия брякнул Ренегат, присаживаясь рядом на койку. Князь не успел и рта раскрыть, как тот продолжил: Можешь не отрицать, я видел, как вы там в трейлере… - поморщился и сам удивился тому, как внезапно увлажнились его ресницы. - Ну, раз видел, отрицать и вправду было бы глупо, - пожал плечами Андрей. – Надеюсь, перед остальными не попалишь нас? Чего хочешь за это? – практичный Князь понимал, что любая услуга стоит денег. Тем более, если оказывается таким скользким типом. - Андрюх, да я вовсе не для этого, - отмахнулся Реник. – Просто… неожиданно это все как-то. Вроде панки, все дела. Миха только развелся, ты жениться собираешься… Откровенничать Князь явно не собирался, но Ренегат все ныл и канючил, у него все никак не укладывалось в голове, что Миха и Андрей… - Понимаешь, Саш, влюбляешься в человека, а не в его половые органы, - как-то слишком уж философски изрек Князь. – И, если так уж вышло, нам приходится иметь с этим дело. Если тебе все это противно, то… ты можешь вернуться к Лехе. Думаю, он не будет против. Реник тогда пьяно уверил Андрея, что никуда уходить он не намерен, однако сам при этом крепко задумался над этим рацпредложением, полагая, что не вынесет подобной атмосферы. Но и сам удивился, что более ничто в отношениях Горшка с Князем не напоминало ему о той злополучной сцене в трейлере. Они по-прежнему вели себя как лучшие друзья. Они спорили, пихались, сочиняли, бухали, без нужды не уединялись. По их поведению никак невозможно было заподозрить того, что творится между ними, когда они оставались одни. Вопреки страхам Реника, никакой педерастией в Короле и шуте пахнуть не стало, все осталось как и было. И постепенно острая фаза отвращения и неприятия отступила, поблекла, уступив чему-то странному. Ренику стало интересно, чем они оба могли привлечь друг друга именно в физиологическом смысле. Мужчины всегда любили женщин – крутые бедра, упругие груди, красивые личики и доброту. Здесь же налицо имелась полная противоположность – оба угловатые, мужиковатые, готовые спорить до одурения. Их обоих никак невозможно было представить в качестве кого угодно, кроме самых прожженных натуралов. И вот на поди. В памяти некстати всплывали обрывки той проклятой сцены в трейлере – обнаженные крепкие тела, сплетшиеся в объятиях и так откровенно наслаждавшиеся друг другом. Андрей был сверху, и его Ренику удалось рассмотреть лучше – отточенные, выверенные движения, сильные бедра, крупные ладони, так по-хозяйски оглаживавшие закусившего подушку Горшка… С каждым разом противостоять этим воспоминаниям становилось все сложнее, они все чаще всплывали перед внутренним взором Леонтьева, пока, наконец, один раз после бурных возлияний тот вдруг с ужасом не осознал, что вместо Михи видит на той чертовой койке самого себя. И успел даже ощутить тянущее возбуждение, прежде чем брезгливо принялся трясти головой и тереть кулаками глаза, чтобы прогнать наваждение. В течение нескольких дней после того неприятного эпизода с глюками собственного пьяного сознания Леонтьев избегал общества ребят, отбрехивался от реп и работы в студии в принципе. Но когда вернулся спустя две недели, то с еще большим ужасом, но уже совсем без всякого отвращения отметил для себя, как чудовищно рад был видеть Князя, как внимательно наблюдал за его движениями – поворотом головы, как крепкие руки его держали микрофон или ручку, как радостно сиял его взгляд пусть и направленный при этом на Горшка… Впечатления копились день за днем: там прошило током от нечаянного прикосновения, тут сердце подскочило от радости, когда Князь чуть дольше задержал взгляд на Ренике, а давешняя дурацкая пьяная фантазия снова возродилась уже на новом витке трезвости, и Леонтьев перестал ей сопротивляться, с какой-то унылой покорностью принимая самый странный факт собственной биографии: кажется, он влюбился в Андрея. Задавать себе вопросы о том, послужила ли спусковым крючком та пресловутая сцена в трейлере, или подспудно Леонтьев всегда другими, более смелыми глазами смотрел на Князя, было бессмысленно. О таком не думают, такое не анализируют. Это просто было и все. Поначалу Реник наслаждался происходящим, как юная барышня, но постепенно вся эта катавасия ему осточертела. Он взрослый мужик, у него есть любимая женщина, на которой он собирался жениться, но мысли о руках Князя на его бедрах не желали отпускать, став его наваждением. И тогда он решил уйти из группы. Для ухода и других поводов был целый вагон, но с ними он бы точно справился, не выходя из состава. А тут количество встреч с Андреем резко сократилось если и не до нуля, то до приемлемого минимума, и постепенно пылающий разум успокоился. Они сыграли с Аленой свадьбу, родили дочь, и все наладилось, утихло. Но только не в отношениях Князя и Горшка. К моменту ухода из группы Леонтьева оба успели обзавестись официальными дамами сердца, снова клянясь друг другу, что это только для дела. Вот только дело это для Андрея закончилось рождением первенца, и у Горшка снова заполыхал вулкан никогда, впрочем, не засыпавшей ревности. Они ругались постоянно, Бунт на корабле стал скорее следствием их не прекращавшихся склок. Вот только с появлением жен бурно мириться стало сложнее, поэтому ссоры начали выходить на новый уровень. Горшок в бешенстве пробивал кулаками стены, Князь бросал трубки и вливал в себя водку литрами, а потом бил кулаками стекла в поездах. Спасали только живительные гастроли, где можно было снова уединиться и снять приступы ревности самым подходящим для этого способом – любовью. Зачастую им достаточно было просто побыть наедине в полной тишине – без откровенных ласк и секса. Горшок смотрел в серые глаза напротив, видел в них незатухающую любовь и расслаблялся, приходил в себя. И музыка снова лилась из-под его пальцев, Князь едва успевал сочинять тексты. К моменту их бурного обсуждения спектакля Тодд отношения их успели устаканиться. Князь женился повторно на куда более подходящей для их ситуации женщине, от которой, по большому счету, и скрываться-то не имело смысла: у нее самой были столь же стабильные и не менее яркие отношения на стороне. И тоже с лицом своего пола. С первых же дней знакомства Андрея с Агатой та поведала ему, что предпочитает девушек, посетовала, как тяжело таким, как она, выживать в современном мире: жить под одной крышей с любимым человеком просто нереально. Приходится прятаться, выкручиваться, строить семью, а потом бесконечно врать, избегать нежелательных постельных отношений – и все ради ореола нормальности, столь необходимого для выживания в обществе. Князь тогда стал ей хорошим другом, конфидентом, родственной душой. Сам же про Миху ей говорить ничего не решился, но предложил дружескую поддержку в собственном лице. С Аленой их брак бы самым настоящим, а потому сложным и нервным, и Андрей был даже рад, когда она нашла себе другого мужчину и предложила развод. Фиктивный брак с гораздо более удобной Агатой оказался настоящим спасением: с ней не нужно было ничего из себя изображать – ни безумно влюбленного, ни любящего мужа. Их отношения с самого начала были понятны, просты и прозрачны: оба обеспечивают друг другу статус и штамп в паспорте и не лезут в душу. Агата не спрашивала, для чего такая ширма нужна была ему, но женщиной она оказалась на редкость умной и проницательной и поняла все и без объяснений. Именно поэтому Князь и не хотел тащить Горшка в супружескую постель: в ней спала всегда одна Агата, с некоторых пор – с Алиской. Постель была чужая, не хотелось осквернять ее своей страстью. С кем встречалась сама Агата, поначалу было для Андрея загадкой. Но постепенно они по-настоящему подружились и стали делиться друг с другом переживаниями. Постоянной девушки у нее на тот момент не было, но, войдя в ближний круг Короля и шута, она довольно быстро сошлась с Лехиной женой, а совсем недавно обреченно созналась: да, они вместе. Да, она сбила с пути истинного обычную замужнюю женщину и мать. Какое коварство. Зачатие Алиски тоже произошло не так, как у обычных семейных пар. Привлекли к вопросу репродуктолога, и спустя несколько попыток внутриматочной инсеминации молодая и здоровая Агата забеременела. Теперь у них вообще было все как у нормальных людей. И вот уж Князь Михе не закатывал сцен на тему того, что Оля зачала Сашку самым что ни на есть естественным путем тем более, что вот у них-то отношения разладились почти полностью, а рождение ребенка их и вовсе разрушило. Ревнивый Горшок, запрещавший Андрею даже смотреть в сторону других женщин, нашел себе юную самоуверенную особу, ездил с ней по отпускам, в открытую гулял за руку по улицам, но Андрей не противился и скандалов не закатывал: Мишке по-прежнему тяжело давалось принятие самого себя. И если для удержания его хрупкой психики в рамках требовалось хоть иногда оказываться в постели с женщиной, значит, так тому и быть. Самому Князю давно уже хватало одного Горшка. К началу 2011 он стал удивительно моногамен. Едва справляясь с дыханием, Андрей скатился на бок и прижал к себе Миху: - Ты так собирался уговорить меня на Тодд? – и усмехнулся. - Андрюх, ты хотя бы просто с текстами подсоби, а? – Горшок развернулся к нему лицом, подпер голову рукой. – Не хочу левых людей брать. Лажу ведь напишут. А тут какой с тебя спрос будет? Ты автор текстов и на этом все. Группу оставим как есть, а это мой сольник будет, а? – расслабленный и счастливый Горшок потянулся вперед и по-щенячьи нежно потерся носом о нос Князя. - Ладно. Считай, что уговорил. Музло скинь вместе со сценарием, я подумаю, что с этим можно сделать. Музыки было много и самой разной, а сценарий Андрею показался слишком уж пафосным, совсем не в стиле Короля и шута. От излишнего драматизма необходимо было избавиться, разбавить его привычным юмором, пусть даже мюзикл выйдет как сольный проект Горшка. Михе нравилось практически все, он лишь повизгивал от восторга при виде очередного людоедского текста. Планируемый мюзикл под пером Князя постепенно превращался в его типичный кабацкий балаган, но Горшку настолько привычный, что тот не спорил, отстаивая серьезность и трагичность действа, а лишь поддакивал и подкидывал новые идеи по подгонке истории Тодда под риторику Короля и шута. Миха как никто другой умел петь стебные тексты Князя так, что они полностью меняли свой смысл едва ли не на противоположный, и когда спустя несколько месяцев Миха с приглашенными музыкантами приступил к записи альбома и репетициям на сцене театра, всем уже было ясно, что далеко от собственного порта приписки оторваться ему не удалось, а назревавший было между ними с Андро конфликт улажен был молниеносно. А потом из ниоткуда снова выплыл Ренегат – отдохнувший, успокоившийся, согласный начать все сначала. И если на свой сольный проект Горшок его взял, то в Король и шут вернуться не удалось, Князь встал в позу. Пронырливость и излишняя осведомленность Леонтьева его очень напрягали, им в группе хватало и одного мудреца Балу, который вот уже много лет преданно прикрывал их. Князь несколько раз порывался уволить всезнайку, но сам же в итоге бил себя по рукам: нельзя отпускать таких людей на вольные хлеба. Завтра же во всех СМИ появятся громкие сообщения, пусть и бездоказательные, но их успеют замучить вопросами, Горшок непременно хоть в чем-нибудь да спалится, и все это лавиной накроет группу и ее карьеру. Андрей и Миху пытался отговорить от сотрудничества с Леонтьевым. В пылу спора даже рассказал ему, что тот все про них знает и неровен час еще шантажировать начнет, но Горшок только отмахивался. Не верил он, что Реник понесет в массы всю эту историю. Зачем бы это ему было нужно? Хотел бы растрезвонить, давно бы это сделал. А раз помалкивает все эти годы, значит, какую-то свою выгоду во всем этом имеет. И был чертовски прав на этот счет, только не понимал сути той самой выгоды. Ее поначалу и сам Леонтьев не понимал. Просто ему была нужна работа, и он вернулся в знакомую обстановку. Пусть Андрей не допустил его до Короля и шута, но работать все равно приходилось с музыкой Горшка и текстами Князя. Привычно и удобно. Тексты нравились всем. Новый созданный Князем Тодд куда больше походил на Джокера в исполнении Джека Николсона, чем на трагического безумца, который планировался сценаристами изначально. И Горшку самому было интереснее играть не маньяка, а шута. Разумеется, творившего беспредел судью справедливо убили и начинили им пирожки, но больше ни на кого свое лезвие Тодд не поднимал и в самом конце сумел-таки обрести счастье с хоть и не узнававшей его поначалу, повредившейся рассудком женой. Ловетт же выступила в роли некоего доктора Ватсона: помогла вычислить мерзавца, выследить его и уничтожить. Мюзикл обрел очертания юмористического детектива со счастливым концом и в этом исполнении уже никак не повторял Бертона с Деппом. Его даже было решено переименовать в «Постриги судью», и Горшок на сцене выступал в уже привычном для всех образе панка, рассказывающего юмористические страшилки с драматичным выражением лица. Из зала даже выкрикивали, что для полноты картины не хватает только Андрея на все остальные роли – судьи, Ловетт и даже жены, а Миха изо всех сил старался не представлять в этот момент Князя в кринолине, уж слишком жарко и волнительно становилось. Слишком хотелось действительно увидеть его в этих ролях рядом с собой. Параллельно Король и шут приступил к сочинению и записи нового альбома, и во время очередной студийной сессии Миха таки не выдержал и буквально сквозь зубы пробормотал в лицо Князю, стараясь, чтобы хотя бы Яха с Пором его не слышали: - Народ мечтает видеть тебя в роли судьи и Ловетт. Ты все еще против? - Что? – рассмеялся Андрей. – Ты же не всерьез? - Ну… платье бы тебе пошло. Правда, тебе бы схуднуть, Андро. Для Ловетт ты малость крупноват, - и отчаянно захихикал в кулак. – Олино на тебя точно не налезет. - Нахер иди, - добродушно бросил Князь и вернулся к микрофону. Альбом продвигался медленно, Реник постоянно просился назад в группу, и, когда Миха в очередной раз заявил, что Князь ни в какую не хочет снова видеть его в Короле и шуте, Леонтьев не выдержал и вызвал Андрея на разговор. Завалился к нему домой с бутылкой рома, когда Агата была на съемках, а няня с Алиской гуляли в парке. - Андрюх, вам же не помешает моя гитара. Потяжелее будете звучать. Вам явно мало одного Яхи. Всю жизнь тяжеляк играли, а сейчас вдруг на лайтовую версию перейти? - Уж три альбома без тебя и твоей гитары записали, Саш. И четвертый сделаем. Не переживай так за нас. - Ну вот зачем ты так, а? Ты из-за тогдашнего разговора, да? - Уж не думаешь ли ты, что я тебя боюсь, потому и в группу не допускаю? Ты, помнится, после того разговора еще долго у нас продержался и в итоге сам ушел. Вот только обстановка в группе с твоим уходом стала адекватнее. Легче дышится без тебя, Саш, уж ты извини. Воздух чище. - Значит, боишься, что болтать начну. Да зачем бы мне это было нужно! - Не знаю, Саш, но веры тебе нет, прости. - Балу по той же причине приблизили, а меня исторгаете? - Балу на нашей стороне. А на чьей стороне ты – я не знаю. Просто не хочу рисковать. - На твоей, - с рома его слегка повело, и разговор с Князем уже не казался таким безобидным, как прежде. – Я хочу работать с тобой, вот и вся таинственная причина, - ром требовал честности, и Леонтьев не смел сопротивляться. Не то чтобы чувства к Князю вмиг воспылали в нем с новой силой. Они просто вспомнились и стали искать выход. За минувшие годы Реник так и не смог понять, бисексуален он или нет. Ему нравились и другие мужчины, но скорее отстраненно, как-то издалека. Вести с ними пьяные разговоры на кухне не хотелось. А тут и повод нашелся, да и чего скрывать уже, оба взрослые мужики с детьми. Князь точно никуда эти откровения не понесет, не с руки ему это. - В общем, пересмотри свое решение, Андрей. Я прошу, - и накрыл ладонью руку Князя, безмолвно намекая на что-то и самому не шибко понятное. - Саш, нет, прости, - рука выскользнула, Князь скривился. – Я понимаю, о чем ты. Еще тогда заметил, поэтому и не беру назад. Еще не хватает нам любовных треугольников в панковском коллективе. Его тогда можно будет в Санта-Барбару переименовывать. А если Горшок просечет, начнутся открытые скандалы, и конец нашей репутации. Ничего личного, Саш. - Я не буду поднимать эти вопросы. Для вас ничего не изменится… - Уже изменилось. В прошлый раз ты не выдержал и сбежал. Сейчас тебе опять будет трудно, ты снова слетишь с катушек. Ни к чему это. Я ценю твои навыки гитариста, но здоровая атмосфера в группе мне важнее. У нас только-только с Горшком все наладилось… - То есть к Оле и Марго ты его не ревнуешь? Сам в фиктивном браке живешь, а Горшку можно гулять направо-налево, и ты боишься лишний раз огорчить его и вызвать малейшую ревность? - Миха нестабилен, сам знаешь. Да и меня в этом браке никто силой не держит. Мне никто не мешал жениться на ком-нибудь другом или с фанатками развлекаться. Или хоть даже с тобой… - на мгновение у Реника все внутри завязалось в тугой узел. – Но мне спокойнее так. И творчеству ничего не мешает. - Если ты все же передумаешь… - и снова будто бы нечаянно накрыл ладонью руку Андрея. - Саш, я не могу, прости. Я к тебе хорошо отношусь, но Миха нестабилен. Трудно предполагать, чем бы обернулись наши с тобой загулы, даже если бы я на них решился… - Какие еще загулы? – раздалось вдруг из прихожей, и в кухню стремительно влетел взъерошенный Горшок, тут же заметивший, как доверительно и нежно сжимает Леонтьев руку Андрея. А тот и не сопротивляется, и говорит о самом Горшке с какой-то унылой обреченностью. – Ты чего творишь?! – и толкнул Реника кулаком в грудь. - Мих, пойдем поговорим, а Сашку отпустим, - тут же подскочил Андрей, хватая Горшка за талию и буквально оттаскивая от свалившегося от удара на пол Леонтьева. - Он к тебе яйца подкатывает, да, Княже?! – продолжал размахивать кулаками Горшок. – А ты с ним тут милуешься вместо того, чтобы в морду заехать?! - Да где же милуется-то! – встрял Реник, предусмотрительно отползая на безопасное расстояние в надежде, что крепкий Андрей без проблем удержит хлипкого и слабого Миху. – Да даже если бы и так, Мих, так Князь заслуживает лучшей доли, а не отношений с неадекватным нариком, который изменяет ему налево и направо! А чуть что – сцены ревности закатывает. Ты какое право имеешь ревновать его, скажи-ка, а? У тебя две бабы в койке регулярно меняются, а у Князя никого кроме тебя нет. Так почему бы ему и со мной не замутить? Я к нему, по крайней мере, как к гондону использованному относиться не стану! Горшок открывал и закрывал рот, словно рыба на разделочной доске с занесенным над нею кухонным ножом. Мысли скрутились в хаотичный клубок, не находя выхода. Лишь продолжал лягаться, почти не задевая забившегося в угол Леонтьева. - Да ты че несешь-то?! – шикнул на Реника Князь. - Ну, это же правда. Это как раз то, о чем я тебе только что и говорил. Он живет в свое удовольствие, а тебе не позволено ничего. Ну-ка, Миха, давай-ка, ответь нам по справедливости: кто ты в такой ситуации? Охеревший мудак, вот ты кто! Подобного наезда Горшок потерпеть не мог, поэтому рванул на Леонтьева прямо так – с повисшим на нем сзади Князевым. Рухнул прямо на обалдевшую фигуру на полу и принялся молотить ее кулаками. - Доигрался бля?! – рявкнул Андрей. – Вали давай отсюда. Ща я скручу его. - А вот хер там! – пошел на принцип Реник, отбиваясь от мельтешившего Михи, с трудом увернулся от очередного града ударов, вскочил и принялся помогать Князю обездвижить вывшего от отчаяния Горшка. В конечном итоге руки ему сзади скрутили старыми трениками да и бросили на диван лицом вниз. - Ссссука! – рычал он в подушку. – Князь, ты у меня еще ответишь за это! А Лось, сссссука, больше у меня не работает! - Я уже и так это понял, - отмахнулся Леонтьев, вытирая разбитую губу и осматривая разодранную футболку. – Вот когда ты поймешь в этой жизни хоть что-то – это большой вопрос. - Саш, иди домой, я серьезно. Чего ты хочешь от героинщика? Никакой разумной версии своего поведения он тебе не озвучит, мы с ним это сто раз уже обсуждали, исход всегда один. Это мой свободный выбор. - Князь, сссссука, - продолжал рычать Горшок, - значит, я героинщик, и ты со мной из жалости?! - А ты со мной для чего, Мих? – устало выдавил Князь, которому, очевидно, и самому вся эта напряженная ситуация давно осточертела. – Баб новых заводишь, с женой трахаешься, а стоит мне на кого-то с интересом посмотреть, начинается шоу «Спаси человечество от ревнивого Горшка». Как думаешь, может, мне тоже прилететь к вам с Марго на квартиру и такое же избиение младенцев устроить, а? Она оценит мой пыл? - Не трожь Марго, она тут ни при чем! - Ну так давай договоримся так: пока ты с ней, ко мне можешь не приходить и задом не вертеть. Забились? - При Ренике-то зачем… - простонал Горшок. - Ты сам себя ему спалил. Так чего стесняться вдруг удумал? По сути-то он прав. Почему тебе с Марго мутить можно, а мне с ним – нельзя? – с каким-то странным вызовом опустил ладонь Леонтьеву на плечо. - Только попробуй, сссссука! - Видишь? И все наши диалоги заканчиваются именно так. Никакого конструктива, - печально развел руками Князь. - Так выполняй свою угрозу. Бросай его, пусть с Марго своей якшается и дальше. - Не вытянет он один, Саш. Я пытался. Сейчас он хотя бы в завязке, а когда я ему поставил ультиматум: я или бабы, он только взбесился. Стоило мне уйти, тут же развязал и в рехаб загремел. Я не знаю, что со всем этим делать. Чертов замкнутый круг… Леонтьев подошел к дивану, толкнул Миху в плечо, разворачивая его на бок, взял за волосы, поймал его взгляд. - Давай, отвечай, гондон ревнивый, где твоя справедливость? Какого хера ты со своей шалавой трахаешься и Князю изменяешь? - Да потому что мне баба нужна! – заорал Горшок, а вслед за тем мощно харкнул Ренику в лицо. – Я не какой-то там педик, в конце концов! - А Князя чего тогда к бабам ревнуешь? – пятерня Леонтьева еще крепче вцепилась в отросшие патлы. - Он влюбится и свалит. Я его с пятнадцати лет знаю, он еще с тех пор ни одной юбки не пропускал. - А такое, значит, твое поведение никак не поспособствует его уходу от тебя, верно? Думаешь, ему по кайфу твои истерики бесконечные? Да он из жалости тебя терпит. - Саш, ты полегче все же, - попытался унять его Князь, но глобально в разборки не вмешивался, вероятно, даже будучи благодарным, что хоть кто-то выступил в таком странном конфликте на его стороне. Балу в их разборки никогда не вмешивался и лишь помогал скрываться, но и на этом все. - Пусть уходит сука, раз из жалости! Один хер, так дальше жить невозможно! – и истошно завыл, мотая головой в попытке укусить Реника за запястье. - Не, тут явно полный неадекват, - Леонтьев отпустил Михины волосы и брезгливо отряхнул ладони. – Я вижу всего один выход из этой ситуации. Боюсь, он тебе не понравится, Андрей, но… думаю, в перспективе ты еще скажешь мне спасибо, - и пошагал к выходу. - Эй, ты это о чем? – окликнул его Князь, но дверь за Реником уже захлопнулась, и Андрей снова остался один на один со своим буйным партнером. А на следующий день к вечеру все таблоиды страны пестрели заголовками: ГРОМКОЕ ПРИЗНАНИЕ БЫВШЕГО ГИТАРИСТА ГРУППЫ «КОРОЛЬ И ШУТ»: МИХАИЛ ГОРШЕНЕВ И АНДРЕЙ КНЯЗЕВ УЖЕ ДАВНО НАХОДЯТСЯ В ЛЮБОВНОЙ СВЯЗИ Далее следовало подробное и обстоятельное интервью, которое Реник дал по телефону одному из журналистов. Потом его пригласили на один ютуб-канал, принялись обзванивать других участников группы, обрывали телефоны и самим виновникам шухера, и их женам. Конечно же, все всё отрицали, только откопанный кем-то где-то Гордеев, явно желая насолить, заявил, что он всегда подозревал нечто подобное и не удивился бы, если бы застал их вместе. И намекнул, что вот Балунов наверняка в курсе, и его надо колоть любыми методами. Балу выкручивался как мог, и тут в бой вступила Рогожникова, которой надоела многодневная осада. Ляпнула, что Шурик ее вовсе не обязан покрывать грешки своих друзей. Пусть сами несут ответственность за собственную постельную жизнь. А вслед за этим обрушилась целая лавина свидетельств, которые раньше отчего-то хранились в темных чуланах и никем не обсуждались. Кто-то, оказывается, видел их жаркое соитие за мусорными баками и даже записал короткое видео. Кто-то заснял нечаянный поцелуй у гримерки. Кто-то застал их по очереди отсасывающими друг у друга в гостинице при не зашторенных окнах и горящем свете. Больше врать и скрываться смысла не имело, зато Ренегат добился своего: и Олю, и Марго с горизонта Горшка сдуло даже не ветром – тайфуном. Осталась одна Агата – по вполне понятным причинам. Фанаты возмущались, ходили с плакатами под окна, требуя объяснений. И к очередному концерту группе предстояло решить, как вести себя дальше. Все это время Горшок не вылезал из квартиры Князя. Пару раз, впрочем, выбегал в магазин, по ходу подравшись с несколькими особо ретивыми фанатами, кричавшими ему в спину: «Пидорас!» После чего Андрей запретил ему выходить, пока не будет принято решение, как поступить. Молчать и отнекиваться было уже просто глупо. Первым делом, Горшок, конечно, позвонил Леонтьеву, грозя ему всеми карами небесными, но тому было на все начхать. Его рейтинг резко вырос в музыкальном мире: шутка ли, все держалось на трудолюбивом Ренике, пока влюбленная парочка разбиралась со своей личной жизнью. Но ни в какую другую группу он не пошел, решив основать собственную и пригласив туда моментально слинявших из Короля и шута Сажина, Яшу и Пора. Каспер пока еще колебался, не зная, к какому клану примкнуть, и верным двум горемыкам оставался один только Балу. К концерту в Юбилейном Князь с Горшком так и не пришли к решению, как вести себя с фанатами. Для себя отнекивались поиском хотя бы разовых сессионщиков и отработкой с ними сета, но на самом деле они и сами не знали, как быть. Миха склонялся к тому, чтобы во всем откровенно признаться, Андрей планировал отнекиваться и обходить острые углы, Балу был готов к любому решению, но Михин подход импонировал ему куда больше, и Князю не удавалось переспорить двоих упрямцев. Выходить на сцену они побаивались: плакаты с обвинениями в содомии и педерастии под их окнами и без того уже набили оскомину, что же будет на самом концерте? Впрочем, билеты при этом никто не сдал, и зал был раскуплен целиком. Горшок выскочил из-за кулис даже раньше срока, до того ему не терпелось узнать, как же встретят преданные фанаты своего анархиста, отрекутся ли только за то, что их отношения с Князем оказались чуть ближе и крепче, чем те полагали. Публика привычно завизжала, вот только без обвинительных транспарантов и правда не обошлось: то тут, то там по залу мелькали надписи: «Анархисты – педики!» «Долой заднеприводных!» «Князь, трахай жену, а не Горшка!» «Будь как дома, путник, я ни в чем не откажу. До гола раздену и на койку уложу!» «Разбежавшись, прыгну я на хер!» «И ты попала к настоящему педуну», «Крик подобен галопу, дайте Князю в жопу!» Ну и все в таком духе. В первые секунды Миха даже завис, вчитываясь в откровенно насмешившее его фанатское творчество. Привел его в чувство Князь, слегка толкнув в плечо: пора было начинать. Но под стартовые аккорды Гимна шута, которым они решили открыть этот в высшей степени странный концерт, Горшок, перебивая заведшего было уже первую строчку Андрея, заорал в зал: - Значит, вы нас пидорасами считаете, да? Зал вроде бы по привычке попытался загудеть, но, осознав, о чем идет речь, все как-то резко попритихли. - Мы двадцать лет служим делу анархии и панка, а после речей того мудла вы готовы так просто от нас отречься, так? Гробовое молчание. - Я жду ответа, суки! – Горшок разошелся не на шутку. – Мы – пидоры, да? Да, мы пидоры. И я бля скрывать этого больше не собираюсь. Да, мы трахаемся в жопу, и нам это нравится. И продолжим это делать, даже если вы, гребаные лицемеры, отречетесь от нас и нашей музыки. Вы ведь отрекаетесь, так? Молчание и недоуменные переглядки, а плакаты с надписями по-прежнему никто не опустил. - Ну вот и отлично, суки. Ну вот и пообщались. На этом группа Король и шут прекращает свое существование. Больше ни одного нового альбома, ублюдки, ни одного концерта, ни единого интервью. И не Реника за это кляните. Он, конечно, тот еще обмудок, но он сказал чистую правду. А вот вы – двуличные твари. И катитесь-ка вы все к черту! – в следующую секунду он притянул к себе опешившего от столь пламенной речи Андро и впился в его губы поцелуем. Из зала послышался недовольный вой и свист. Балу прикрыл лицо ладонью и укоризненно покачал головой: вот так нелепо и бесславно завершалось дело всей его жизни.* * *
Воображариум погас, тени исчезли, а я все не мог поверить увиденному. Я подскочил к ящику, принялся колотить по его крышке, вызывая теней назад, но Адель схватила меня за руку, не позволив разрушить одно из лучших моих изобретений. - Они тут ни при чем. Это всего лишь куча железок, своей воли у них нет. А ты отчего-то требуешь от них решения твоих собственных проблем. Разобраться в нашей жизни они не помогут. Это просто зрелище. Развлечение для детей. Ты слишком серьезно к нему относишься. - Я дал им разум, я вдохнул в них душу! – в отчаянии кричал я. - Даже если и так, то ты дал им свои собственные разум и душу. Этот Михаил не может не быть точной копией тебя. - А Князь – тебя? – про Хельгу я тогда предпочел умолчать, да и сам забыл, что когда-то именно с нее создавал эту тень. - Помнишь, когда мы с тобой впервые увиделись тогда на площади и ты показал мне свой первый эпизод с тенями? Андрей ведь уже тогда был похож на меня. Так, может… все было ровно наоборот? Ты заметил меня и влюбился, потому что я напомнила тебе твоего же собственного персонажа? Я в ужасе вытаращил глаза и замотал головой. В ответ на это подозрение я мог вполне честно заявить, что она ошибается. Но ведь она и не могла знать всей правды. - Можешь не отнекиваться. Ты же сам показывал мне черновики, созданные еще до знакомства со мной. Может, ты и пытался сделать его еще более похожим на меня за тот пресловутый день, да только он и изначально в твоих набросках – уже точная копия меня. Такое случается. Просто тебе нравится этот типаж. Поэтому нет, твой Князь – это не я, а кто-то другой. Подумай хорошенько, с кого ты его создавал. Чья душа в нем обитает… Чью жизнь он копирует. - К черту, все к черту! – бушевал я. – Хотел сделать невинное развлечение, а в итоге вышла моя же собственная жизнь, только в других обстоятельствах. Надо создать новых персонажей, - а сам хаотично соображал, как теперь быть: ведь все это время, получается, через теней я пытался наладить отношения отнюдь не с Аделью, а с Хельгой. – Надо все начать сначала. - Не надо, - покачала головой моя циркачка. – Ты не бог весть какой литератор и снова невольно скопируешь еще чью-то судьбу. Работай с тем, что есть. Не жди от них изменения твоей судьбы, сам меняй ее! И тогда они будут вынуждены, повторяя за тобой, исправлять свои ошибки. Мы же с тобой живые люди! – она положила свои крепкие ладони мне на плечи и принялась поглаживать их, причиняя одновременно боль и наслаждение. – Это мы должны показать теням, как нужно прожить эту жизнь! - Хм, какое интересное представление ты готовишь для почтенной публики, Майхель, - послышался у выхода чей-то язвительный смешок. – Кажется, это что-то противозаконное? – и в полумрак кибитки шагнул усмехающийся Рен’Агат. - Ты подсматривал и подслушивал? – нахмурилась Адель, выходя на передний план, словно бы невольно желая защитить и меня, и мой волшебный ящик. - Интересно было понаблюдать за моментом рождения нового мира. Про его воображариум рассказывают разные небылицы, все ждут его выступлений даже больше, чем твоих. Вот этим ты планируешь нынче поражать умы и взоры, Майхель? – одним легким движением он оттолкнул в сторону сперва Адель, затем и меня: рослому и сильному акробату это не составило ни малейшего труда, а затем схватил ящик и быстро пошагал к выходу, бросив напоследок: - Такое уж точно должны видеть все! - Стой! – побежала за ним Адель. – Никто не собирался показывать такое на площади! Мы просто пробовали один из сюжетов и не планировали кому-то его демонстрировать! - Значит, создали эти содомские утехи исключительно для себя? Тогда тем более публика должна знать, чем занимается ее демиург! – он спрыгнул на землю и через пару минут уже достиг центра площади, где я и давал обычно свои представления. Мы с Аделью бежали вслед, требовали остановиться и не показывать всем то, что предназначалось лишь для нас двоих, но акробату было плевать, его разум застилала ревность, а справиться с ним даже нам двоим никак не удавалось. Адель висла на нем сзади, я пытался вырвать у него ящик, но лишь невольно нажал на рычаг, и тени вновь вышли на сцену и во второй раз отыграли для всех то, что мы только смотрели. Сперва народу вокруг было немного, но потом, осознав, что Майхель дает очередное представление, они принялись по цепочке передавать друг другу эту весть, и через четверть часа публика забила всю площадь, в ужасе наблюдая сцены порочной любви Андрея и Михаила. Они выли, свистели, топали, но не отходили от воображариума. А, когда все закончилось, обезумевшая толпа ринулась в мою сторону. Рен’Агат быстро улизнул назад в кибитку, да его персона никого и не интересовала, а Адель осталась, кричала им, что это всего лишь черновики, что нас предали и подставили, что эпизод этот не предназначался для посторонних глаз, но ее никто не слушал. Все налетели на меня с кулаками, женщины вцепились мне в волосы, мужчины пинали и молотили кулаками в живот. Я согнулся в три погибели, рухнул на колени, но и тогда они не остановились, а Адель, с трудом протиснувшись ко мне, выставила руки вперед и заорала во весь голос: - Это была моя идея! Это я написала ту историю, Майхель лишь передал ее механизмам. Не трогайте его! Толпе все равно было кого бить, а я, не сразу осознав, что произошло, лишь вздохнул с облегчением, ощущая, как град ударов становился все реже, а затем и вовсе прекратился. Она не кричала, вообще не издала ни единого звука, и, когда до меня, наконец, дошло, что она просто отвлекла их внимание на себя, было уже поздно. Толпа бездумно раздавала удары, пока кто-то не завопил: - Остановитесь! Она уже не дышит! Кто-то по инерции продолжал награждать бездыханное тело ударами, я, морщась от боли, пополз между ног не желавших расходиться людей ближе к Адели, чтобы утащить ее в кибитку и осмотреть побои, не понимая, что все это уже не имело никакого смысла. Когда до избивающих дошел, наконец, весь ужас случившегося, они принялись в панике разбегаться, пока кто-то звал жандармов. Площадь опустела за несколько шумных и гневных минут, наполненных давкой и ругательствами, я подполз еще ближе и словно бы испытал дежавю: раскуроченный труп моей циркачки выглядел едва ли лучше, чем после того падения, с которого и начались мои скачки в прошлое. Она снова погибла, а я по-прежнему остаюсь вечным заложником времени, неспособным завершить свою игру со стрелками часов.