* * *
- Ну так что, Андрюх? Сыграешь судью, а? У меня есть кое-какие мелодии, которые в Король и шут не годятся – посмотри, а? Может, что подойдет для Тодда, и ты либретто напишешь? Надо, правда, сценарий сперва раздобыть. - Раздобудь, Миха, - сухо прокомментировал Князь, уже с головой погруженный в игру. - Ну так мы договорились, да? – ничего не понял в происходящем Горшок. - Договорились. Ты делаешь Тодд, но я в этом не участвую, прости. Можешь замутить мюзикл как сольный проект. Может, парни тебя в этом поддержат. Но я, прости, участвовать в этом не хочу. - Значит, так, да? – кричит Миха, угрожая равнодушной спине Князя кулаком. – А вот возьму и замучу! И как сольный проект! И все парни со мной туда уйдут, слышишь? Один в Короле и шуте останешься? - Ну я подожду, пока вы перебеситесь, - хмыкнул, не оборачиваясь, Андро, - и потом мы новый альбом запишем. Без вас пока погастролирую. - Гастролируй! – завопил Горшок. – Кому нужен Король и шут без меня?! – и попытался театрально хлопнуть дверью, но из-за проклятого доводчика и с этим у него ничего не вышло. Как не вышло уговорить группу на Тодда: все разводили руками, пожимали плечами, но бросаться в сольную авантюру ополоумевшего Горшка не решался никто. Даже внезапно нарисовавшийся вдруг на горизонте Реник. На концертах с хитами отжигать готов, мюзиклами заниматься – прости, Мих, свободного времени совсем ни грамма. Семья, дети, Король и шут. - Да и черт с вами, предатели! – кипятился Горшок. – У меня и музыка уже готова, текстовиков найдем. Думаете, на мое имя никто не придет что ли? Да Горшок гремит не хуже Короля и шута! Никто не спорил, все кивали, но в сольнике его участия принимать не спешили. Тем более, что Князь уже задумал новый альбом, и тексты успел подготовить, и музыкой активно занимался, пока Горшок Тодда своего сочинял да репетировал… Он и хотел бы отложить вопрос на осень, чтобы после фестов с чистой головой сесть и еще раз со всеми перетереть… Да только застал однажды всех в студии репетирующими новый полностью готовый альбом Короля и шута. Ну просто дежавю! Только на Акустическом Миха в рехабе морозился, а сейчас он жив-здоров, а группа все равно сочиняет и репетирует, но без него! Будто бы он совершенно ненужный элемент давно устаревшего конструктора. Пришел папа Андрей, всех отшлепал, и все работают, а Михе в этом слаженном механизме места уже нет. - Давай, Мих, к микрофону, - вместо приветствия деловито окликнул его Князь. – Человека-загадку и Письмо из Трансильвании точно ты должен петь, мой голос под них совсем не годится. Горшок молча окинул взглядом кропотливо работающую группу – работающую без него, даже мысли не допускающую, что он может не согласиться писать этот второй Акустический – плюнул прямо им под ноги и показал фак. Даже два. - Хрен вам, а не мой вокал! – для убедительности еще и голосом добавил. – Пишете новый князевский альбом? Вот и пишите, а я из группы ухожу. Буду мюзиклы сочинять и в театре играть. А вы пойте свои побасенки, вам такой масштаб в самый раз, - еще раз смачно харкнул под ноги Князю и вот на этот раз уже совершенно натурально и пафосно хлопнул раздолбанной такими же уравновешенными рокерами дверь. Втайне надеялся, конечно, что они хотя бы название сменят или объявят о роспуске группы, но разумом понимал, что глупо это: ушел он один, все остальные музыканты остались, а присваивать себе всю суть Короля и шута было слишком даже для Михи даже в период отчаянного рывка в сольное плавание. Забирайте себе название свое, шута забирайте, песни все мои забирайте, я новые напишу! И выкидывал руку вперед в барском жесте. Оля, конечно, такую щедрость оценить не могла, ну да они уж на тот момент почти и не жили вместе, а на подарки Саше он всегда что-нибудь наскребет. Надо будет – на мусорку пойдет работать, засучит рукава, не переломится. Музыкантов собирал по крохам, идти в его нулевую команду никто не хотел. Да, Горшок, да, фронтмен, да, имя, но кому ты нужен без бренда своей великой группы? Объявил об уходе – молодец, а по зарплате что? Мюзикл? А кто на него пойдет? Панки твои да анархисты? А нафиг он им сдался? Они на Андрюху лучше в очередь выстроятся. Это ты же у нас нынче предатель – бросил группу, от лучшего друга отрекся ради мюзиклов своих, вот и давай не привередничай там по части музыкантов, бери кого попроще, поскромнее. Миха так и сделал в итоге – где бывшими техниками поживился, кого вообще по малюсеньким провинциальным клубам подсобрал. У таких запросы минимальные, они счастливы уже были видеть своего кумира и выступать с ним на одной сцене пусть и перед сотней человек. А Тодд никак не хотел собирать больше. Поначалу вроде из любопытства толпы собирались, а потом, послушав всех этих Добрых людей и Пирожковые, требовал Лесника и Куклу колдуна, будь она неладна. И плевать им было, что если Лесника Михе хотя бы гордость петь не позволяла, то вот Куклу – уже вполне реальный закон. Он, конечно, разбавлял Тоддовское болото Северным флотом, АМТВ и Королем вечного сна, да только их почти никто и не знал, и звучали они для них в точности как На краю – невнятно и незнакомо. Миха психовал, бесился, а потом натыкался на ютубе на очередное интервью Князя, снова невольно посвященное уходу Горшка из группы, и материться хотелось не просто в тот момент – матом хотелось заменить вообще всю речь до скончания веков. Князь, конечно, держался молодцом, до прямых оскорблений не опускался, выражался предельно корректно и вежливо, но сухо, холодно и равнодушно. - Да, Михаил больше не играет в нашей группе. Да, это его личный выбор, мы никак не можем на него повлиять. Он предпочел театр панк-року. Он больше не анархист, а театральный и мюзикловый актер. Думаю, вам не моего мнения нужно спрашивать о его работах, а мнение какого-нибудь Киркорова, допустим – он же специалист по мюзиклам. А я кто такой? Всего лишь простой рокер, – и разводил руками с таким непроницаемым выражением лица, что Миха не один планшет расколотил, пока переслушивал Князевы откровения. - Нет, мы с ним больше не общаемся. У нас нет общих тем для разговора. Я театром не увлекаюсь, мне панк-рок по душе. Думаю, про задушевные разговоры с Михаилом вам лучше у Данилы Козловского уточнить. Он должен быть в курсе, они же теперь из одной общей когорты, - и снова каменное выражение лица, а ведь Миха еще помнил, как они с Князем когда-то ржали над байками о гомосексуальной связи Киркорова с Козловским. Это что за намеки, Андро?! – и очередной планшет летит в стену. - Ну да, он стоял у истоков группы, так и Александр Балунов стоял, только мы почему-то название не сменили после его ухода и о распаде группы не объявили. И Поручик стоял, почему же он должен страдать от решения отдельно взятого члена общего коллектива? Да и, кроме того, он стоял у истоков группы Контора. Если он желает, то вполне может именоваться сейчас именно так. Мы ему никаких препятствий чинить не намерены. Название Король и шут именно в этом виде было придумано мной, почему же я должен отказываться от него? Ведь мы не группу распустили, мы проводили одного из нас на театральные подмостки и пожелали ему успехов. Но он всегда может вернуться и спеть Письмо из Трансильвании или Горгону, мы будем только рады. Наши двери всегда открыты для вас, Михаил! – холодный взгляд прямо в камеру. – Мы же понимаем, как тяжело вам сейчас работать в маленьких клубах после многотысячных стадионов. Вам ведь семью нужно кормить, а ваша горшечная гильдия едва ли насчитывает больше пятидесяти человек, - искренняя печаль в голосе. – Но мы исправно платим Михаилу роялти и постоянно предлагаем начать исполнять хиты Короля и шута. На них театральная контора Михаила точно должна свести-таки дебет с кредитом, - на Князе кожаная жилетка собственного пошива, а под жилеткой – ничего, голый потный торс, и Горшка бросает в жар при виде его крепкого тела. – Вот, смотрите, что мне только что фанаты подарили, - и демонстрирует журналистке небольшой топорик, выполненный в средневековом стиле. - Какие у нас с ним отношения? Да никаких. Мы недавно договорились не упоминать друг друга в интервью, поэтому позвольте оставить этот вопрос без ответа. Но вообще хочу сказать: я очень рад, что на наших концертах больше не звучит Северный флот, - и впервые за все интервью во взгляде мелькает ироничный блеск. И ведь эта падла тысячу раз права: никто из них не запрещает Михе начать петь Лесника, Мясо или Дом. Публика подтянется – может, не в прежнем количестве, но дыры в бюджете он спокойно заткнет. Да только в чем тогда был смысл уходить из Короля и шута? Чтобы петь то же самое, но уже одному? Посыпятся вопросы: чего уходили? Чего с Князем не поделили? И что на это отвечать? Чего они не поделили? Тодда? Сцену? Михины нездоровые фантазии? Голову Князя? Будь оно все проклято, но от мюзиклов мы не отступим. И Горшок приступает к репетициям уже Гамлета. У Андрея тем временем выходят альбом за альбомом – один успешнее другого. Король и шут не потерял ни одного фаната, группа на коне, вот только взгляд у Князя становится все жестче, все суше, все тяжелее. Былой задор и юморной блеск куда-то пропали, в интервью и на сцене больше не шутит и не дурачится, от звука имени Михаила точно бы шарахается, в глубине зрачков маячит боль. Горшок все это замечает и внутренне злорадствует: у тебя есть все, но тебе без меня хреново! А у меня нет ничего, я ушел от тебя с голым задом, и мне зашибись! На азарте он совсем забывает про вещества и даже почти не пьет, выглядит молодо и подтянуто, ничуть не постарев за прошедшие два года, хотя тоже давно уже не смеется и не болтает без умолку, как когда-то. Про анархию и панк-рок заикается все реже – сам же от них отрекся ради мюзиклов этих… Первой не выдерживает Оля, о чем Горшок узнает уже постфактум. Она заявилась прямо к Князю домой и устроила скандал. Дескать присвоил себе всю группу, Мишку по миру пустил, ты что творишь? Немедленно забирай его назад, никаких мюзиклов, пойте Лесника и не выделывайтесь. Андро спорить не стал, холодно выставил ее за дверь, только желваки на скулах играли. - Его никто не выгонял, - напоследок процедил он. – Вернется, тоже выгонять не станем. - Мишутка! – рыдала теперь Оля у него на плече. – Я все понимаю, гордость у тебя, все дела, но мы Сашеньке ничего не можем позволить. Я же ничего не прошу для себя, только для нее!.. – ага-ага, словно бы и не она выклянчивала поездку в Турцию для себя с подругой, а ты, Миш, пока с дочкой посиди. Ради шмоток же старается, ну да ладно, Андро таким не проймешь. – Позвони ему, Миш, ему же тоже хреново! Видел бы ты его глаза, когда я просила его вернуть тебя. Их как будто жидким азотом заморозили! Он как будто мертв изнутри без тебя, Миш! Невозможно вам порознь быть, слышишь? И Горшок наступил себе на горло, позвонил – ради тех ледяных глаз. Чтобы убедиться, что Оля ошибалась, хотя очень хотелось надеяться, что все же была права. Поговорили коротко и сухо, но обошлось без взаимных обвинений и подколок, ставших привычными за эти два года разлуки. Через пару недель Князь перезвонил уже сам, и в голосе его проклевывались былые теплые нотки, от которых Миха за долгие месяцы уже успел отвыкнуть: даже со сцены голос Андро звучал как завывание ледяного северного ветра. Может, еще договорятся и Гамлета вместе забацают, а? Чем черт не шутит? На Окна позвали обоих, Миху – с Тоддом, правда, на дополнительную малолюдную сцену для новичков и непопулярных команд, но он был не в обиде. Зато выступали в один день с Андро. Тот в последнее время сильно похудел, глаза из серых стали буквально льдистыми, но в остальном виду не подавал: у нас Король и шут и все прекрасно, а Миха… в мюзиклах мы не разбираемся. Горшок сам решился и подошел к его палатке, набросился сзади, сжал в объятиях, ощутив знакомое тепло, плавящееся под сильными пальцами… Князь ответил немного суше, но все же ответил. И улыбнулся, и по плечу похлопал. Потом, правда, поморщился как-то странно, будто заболело у него что-то, ну да мало ли что, он ведь здоровый крепкий мужик, а вес… вес он еще наберет. Вот бы на Гамлета его только уговорить… Миха решил непременно отловить его еще и после Нашествия, затащить в студию, показать, что у него с Гамлетом происходит. И как-то мир снова наполнился надеждами и красками… 19 июля вечером позвонил Илья Черт. Они почти не общались, и, глядя на имя на экране телефона, Горшок недоумевал, чего бы Илюхе понадобилось на ночь глядя. - Привет, Мих. Прости, что поздно. Меня попросили набрать. Тут суматоха такая, всем не до тебя, но знать ты должен, - и пауза. - Ну что там такое? – встрепенулся Горшок. – С Олей и Сашкой все путем? - Да, тут уж точно не мое дело. Князь умер, - и снова тишина. - Что?! – не вполне осознал услышанное Миха. - Кажется, инфаркт, но подробностей я не знаю. У него в последнее время сердце шалило, а до врача дойти так и не успел. Видел же, как похудел сильно? Миха жмет отбой и умирает вместе с Андро. В фигуральном, разумеется, смысле для всех окружающих, но в самом реальном и настоящем для самого себя. Да ну бред. Быть того не может. Ну похудел, да. Ну глаза ледяные, зубы сцеплены, губы стянуты в тончайшую нить, так и что с того? В остальном же крепкий вроде мужик был. Был?! Трясущимися пальцами пытается набрать номер Агаты, несколько раз промазывает и отчаянно матерится. Проходит не одна томительная минута, прежде чем ему удается, наконец, прорваться. Только трубку берет не она, отвечает чей-то чужой изможденный мужской голос. - Да, Мих. Это Каспер, Агата пока не может ответить. - Это… это правда?! – только и удается выдавить Горшку. - Да. Сердце у Андрюхи оказалось ни к черту. Себя не вини, он сам к врачу не шел, его Агатка давно отправляла. - Я… могу приехать? – сам не узнает собственный голос. - Сейчас, - закрывает трубку рукой, но даже сквозь нее Миха слышит холодный голос Нигровской: - Нечего ему тут делать. - Мих, прости, но мы вроде справляемся. По поводу похорон я тебе чуть позже наберу или сам позвони мне. Путь от кухни до дивана в спальне невероятно длинный и страшно утомительный. Каждый шаг дается с трудом, ноги будто увязают по колено в странной субстанции. А сверху череп придавило чудовищных размеров жерновом. Князя больше нет. Не с кем больше соперничать, ссориться, делить наследие Короля и шута и фанатов. Не от кого ждать язвительных интервью, некого проклинать за свои крошечные площадки. Не от кого ждать новых текстов. Некого критиковать за шуточное кабацкое псевдоискусство. Не с кем напиваться и философствовать сутками напролет. Не на кого опираться, шатаясь в наркотическом бреду. Некого любить. Не о ком мечтать. Верить в это Миха отказывался. Пока сам лично не увидит тело (тело???) в гробу (гробу???), он собирался жить как раньше. Может, это вообще очередная Князевская нелепая разводка, а Ришко с Агатой подпевают ему, как всегда. Только вот Черт тут причем? Его-то как умудрились во все это втянуть? Горшок устает мерить шагами вязкое пространство квартиры, ища там пятый, шестой и далее по счету углы. Вызывает такси и едет в Купчино. Вот сейчас он нагрянет к ним, дверь откроет непременно сам Андро, и уж тогда Миха отведет душу! Уж он поставит ему такой фингал, что придется отменить все концерты на ближайшие недели три, а то и больше! И никогда, слышите, никогда он не вернется в Король и шут! Если Андро выбрал такой странный способ убедить его вернуться, так вот – ни за что! Миха притаптывал по полу такси и бормотал все это себе под нос, сильно напугав водителя эмоциональной подачей и жестикуляцией. Но дверь ему открыл не Князь, а все тот же злополучный Каспер, ничуть не удивившийся его приезду. Впускать внутрь его не стал, только сам обулся и вышел. - Это шутка такая, да? Позови Андрюху, поговорить с ним хочу. - Миш… - Позови Князя, е-мое! – заорал Горшок на весь подъезд и принялся молотить кулаками в дверь. – Эй, Андро, выходи давай! Это что за приколы у тебя такие! Я не вернусь в группу, слышишь? Хоть ты сто раз подряд умри, е-мое! Ришко едва удалось оттащить его от двери и пинками согнать вниз на улицу. - Так, ну ладно, поехали, - он затолкал Миху к себе в машину. - Никуда я не поеду. Я должен поговорить с Князем. Что это за приколы такие?! - К Князю поехали. Ему все это выскажи. Ну про приколы. - Так он не здесь что ли? - Не здесь. Зачем ему здесь быть? Шкерится он от тебя, Мих. Поехали сдам тебе его хату, - и быстро вырулил на проспект. Ну вот и раскололись. Ну вот и славно. Горшок сидел и лупил себя кулаком в ладонь. Сейчас Княже огребет у него по самое некуда. Сейчас он за все ответит. Когда Каспер втащил его в какое-то странное темное здание с холодным и сырым коридором, Горшок почуял неладное: - Что это за наркопритон? – толкнул он Ришко. - Да, Мих, наркопритон. Лучше названия для этого места и не подыщешь. А потом они вошли в просторный зал, залитый ядовито-зеленым цветом и весь уставленный каталками с накрытыми простынями телами. И вот тогда Горшок заорал. Заорал так, что, описывай эту странную ситуацию Князь, трупы у него непременно восстали бы все до одного и заставили бы Миху заткнуться. Но писать такое было больше некому. Игнорируя вопли своего спутника, Дима прошел в самый дальний угол к каталке с чем-то, упакованным в плотный черный мешок. И Миха заорал еще громче. - Нет, не надо! Я верю, верю! - Нет, уж ты все же удостоверься, сын анархии! – и Ришко толкнул его в спину, заставляя буквально рухнуть на что-то холодное и окоченевшее, а потом дернул молнию, и крик замер в горле Горшка. Заклокотал и вмиг заглох. Миха уперся подбородком куда-то в ледяную ключицу, а прямо перед глазами его было абсолютно бледное лицо с заострившимися чертами. Лицо безапелляционно мертвого человека. Лицо Князя. Миха инстинктивно вцепился в его плечи и начал трясти, бормоча что-то абсолютно глупое: - Андрюх, ну давай, ну хватит дурью маяться. Ну пришел я, пришел. Вернулся я, Андро! Никуда больше не уйду, е-мое! Поигрались и хватит. Все, возрождаем Король и шут в лучших традициях. Зловещий кузен там, Два вора и монета, все дела. Никаких Тоддов, Андрюх, понимаешь, да? Никаких нахер Гамлетов! Кузьма и барин, Разговор с гоблином, Мастер приглашает в гости, сука! Ну хочешь, я Куклу буду петь каждый концерт, а? - Голые коки, Мих, - прозвенело где-то у Горшка в голове, - на меньшее я не согласен. - Да без базара, Княже! Что угодно! Давай, поднимайся, - и тряс все сильнее, пока Ришко не схватил его сзади за талию и буквально оттащил от холодного и равнодушного тела. - Прекрати, Мих. Все кончено. - Нееееет! – орал Горшок, пока Каспер тащил его назад к машине. – Он обещал вернуться, если я…, если я… - и, не договорив, зашелся в воющих рыданиях, подобно плакальщикам на похоронах. Сами похороны прошли сумбурно и не просто словно в тумане – словно под мутной толщей отравленной нефтью воды. Миха плохо соображал, ни с кем не здоровался и вообще не реагировал ни на какое внешнее вмешательство в свой огороженный от всех, но теперь безнадежно покалеченный мир. Он не плакал, но Агата не плакала тоже – деловито отдавала распоряжения и вообще держалась молодцом, но, возможно она была под коксом, этого Горшок не знал. Сам же посчитал оскорблением для Князя принимать что-то. Даже алкоголя не выпил ни грамма: Князь бы не одобрил. Да и перед кем теперь ерепениться. Доерепенился уже… Когда-то давно в очередном гастрольном загуле Андро потребовал от Михи пообещать ему не хоронить его, а развеять над каким-нибудь красивым сказочным лесом. А потом они долго сидели и подбирали подходящий. Остановились на лесе вокруг замка Бран, и Горшок торжественно поклялся перегрызть глотку любому, кто встанет на его пути. Возможно, с тех пор Андро и остепенился и согласился лечь в могилу прямо так – во весь рост, или Агата оказалась не столь сентиментальна, только развеивать она никого не собиралась. Все стояли у могилы, произносили разные громкие речи, кто-то рыдал взахлеб – все больше из тех, кто и знаком-то почти с Князем не был. Горшок забился в самый конец толпы и лихорадочно соображал, как бы ему стащить урну с прахом, чтобы тайком пересыпать его куда-нибудь, а уж потом спокойно рвануть в Румынию… Фантазии хватило только на то, чтобы пролезть, наконец, вперед и начать давить Агате на совесть. Дескать, он же хотел, а ты… - Миш, а ты кто такой? – громко и сурово изрекла она. - Я… то есть в каком это смысле? - Ты кто такой, чтобы мне сейчас рекомендации раздавать? А и вправду, кто он такой? Подумаешь, двадцать три года прожили в головах друг у друга. Подумаешь, ни часа друг без друга обходиться не могли. Подумаешь, знали друг друга лучше, чем вся родня вместе взятая – по паспорту-то он Князю никто, с этим не поспоришь! - Я с ним двадцать три года одну грязь с пола жрал и в одном сказочном мире с ним жил, а вот кто такая здесь ты? – прорычал Горшок. – Очередная его потрахушка, похожая на меня?! Откуда прилетел внезапный удар в челюсть, Миха понял не сразу. Лишь когда над ним нависла помятая физиономия Лося, он усмехнулся и вытер окровавленную губу. - Еще один святоша нарисовался, - процедил он. – Вы еще давайте ему памятник гранитный забабахайте. Натуральные похороны панка, ничего не скажешь. А я бы выстрелил по твоим слезам, Андро! Ей-богу, выстрелил бы! – и нервно расхохотался. В толпе зашикали фанаты, оттеснили его куда-то совсем далеко. Ну ничего, он подождет, пока все разойдутся, и руками раскопает эту долбанную могилу. Он должен развеять Андрюху над лесом у Брана! Он ему поклялся, понимаешь, да? - Понимаю, - кто-то шептал ему на ухо и тащил, толкал. – Тебе поспать надо, Мих. Выпить валерьяночки и поспать. Кажется, это был всеведущий и вечно спокойный Леха. Кажется, он всю ночь просидел рядом с постелью брата, приводя все новые аргументы в пользу того, почему эксгумация – не очень хорошая идея. Тем более ночью и руками. Агата засудит, Горшок и билет в Румынию купить не успеет. А ты сожги лучше какую-нибудь вещь, что от него осталась и символически развей над тем самым Браном. Вот тебе и исполнение клятвы будет – все, на что способен без официального родства. Леха все бормотал и бормотал, гладил по голове и подкапывал в рюмку валерьянки, пока старший не отрубился. Сжигать вещи Андро не хотелось совсем, каждая из них была по-своему ценна, каждая хранила кучу воспоминаний обо всем, что они когда-то пережили вместе. И, уже имея на руках билет в Румынию, Горшок все еще копался и выбирал: этот рисунок или эту жилетку? А, может, отправить в топку пару кассет Акустического? Совместить приятное с полезным. И поймал себя на мысли, что теперь только Акустический и хочет переслушивать, былая обида на друга сгорела в печи крематория, а вот Андро может обидеться, если Миха так поступит с той выстраданной пластинкой, спасшей группу в сложный период и подарившей ей настоящий успех. В итоге пришлось отрывать от сердца одну из тетрадей с рисунками времен реставрационки. К ней Горшок добавил старую Андрюхину футболку, которая завалялась еще с гастрольного прошлого, а вернуть он ее поначалу забыл, потом подумал, что такая футболка и самому в хозяйстве сгодится, а после разлуки и тем паче вцепился в нее мертвой хваткой и даже стирать отказывался. Теперь же устроил скромный костерок в раковине с заткнутой пробкой, тщательно собрал пепел в пакет и побежал на самолет. Замок выглядел совсем не так сказочно и зловеще, как фантазировалось Михе, но Князя привлекала, вероятно, атмосфера тех мест – жуткая по сути и парадоксально милая внешне. Купив экскурсию, Горшок взобрался на самую высокую башню, окинул взглядом веселый зеленый лесок у себя под ногами… - Ну вот, Андрюх, мы и здесь. Как договаривались. Обещал – выполняю. Не совсем тебя, конечно, но… помнишь, мы тогда говорили, что личность человека живет в его творениях, а не в теле! Что там Агатка на кладбище закопала? Одни твои кости и мясо. Это ничто, понимаешь, да? Ты настоящий вот где! – и помахал пакетом у себя над головой. – В своих рисунках и стихах. Я все отфоткал, все сохранил, все это со мной останется. И ты останешься со мной – вот здесь. – постучал пальцем у себя по виску. – Сейчас я хороню сказочника Андрея Князева, и пусть наш с тобой мир встретит тебя тепло как своего… короля! – проговорил, набрал горсть пепла и сдул его с ладони. – Я не прощаюсь, Андрюх, слышишь? Я… надеюсь, что и для меня найдется тот, кто развеет меня вот так же и… здесь же. Я тебя… - не решился договорить даже здесь и сейчас, произнес это слово про себя да тем и довольствовался. И побежал вниз, оставляя совсем не сумрачный Бран встречать своего сказочника. А потом пошла череда памятных концертов. После смерти своего лидера осиротевшие Яша, Пор и Реник решили двигаться дальше и основали группу Забытые ботинки, а вслед за тем отправились в гастрольный тур. Пригласили и Миху, но тот решил, что якшаться он с ними не собирается. У него с Андро свои дела, и память он ему отдавать будет единолично. Тем более из группы он ушел, и возвращаться таким вот образом назад и устраивать пляски на костях друга в попытке заработать… Снова петь Лесника, Дом и Мясо… Андро ведь наверняка хотелось бы, чтобы чаще звучали именно его мелодии, за которые он когда-то дрался с Михой до крови и живых волос. И если при жизни они могли спорить и не соглашаться друг с другом, то что им делить после смерти? И он, Горшок, не переломится, если сделает такую концертную программу, которую хотел бы слышать от него Князь. Он развеял его прах над Браном, сжигая самое ценное, что у него оставалось от самого же ценного человека в жизни, после такого шага концертный сетлист вообще уже мог быть каким угодно. И Миха не стал жалеть ни себя, ни фанатов, надеясь, что Андро улыбнется где-то там на сказочных облаках из сладкой ваты. Агата на удивление сопротивляться не стала. И первый же концерт Горшка памяти Князя шокировал фанатов так, как никогда и ничто прежде вообще. Миха вышел в своем традиционном кожаном плаще с традиционными иглами на голове и запел Куклу колдуна. Ее были рады слышать все до одного. Радостно загикали и заулюлюкали тому, как драматично выводил мелодическую линию Михин роскошный баритон. Потом был Ром, Писатель Гудвин, Месть Гарри, Ведьма и осел, Со скалы. Все, что прозвучало до биса, вызвало ажиотаж, энтузиазм, радостное изумление, но и только. Все плакали вместе с Горшком, грим которого немилосердно сдал свои позиции уже после первых же минут выступления. Даже на самых смешных вещах вроде В гостях у соседа в зале никто не смеялся, ни тени улыбки не проскальзывало на мрачных панковских лицах. Но они еще не знали, что ожидает их в финале на бис. Все хиты Миха отпел в основном сете, и зал закономерно ждал что-то из сольного Князевского. Горшок рассматривал и такой вариант, катал на языке Горгону и Письмо из Трансильвании, но приглянулась только Адель – невероятной схожестью с именем автора. Ее и исполнил в бисе первой. Эта песня смущала Миху и раньше: Андрей пел ее так, словно бы она описывала их с Горшком ссору, их сложные и многократные попытки помириться и вырулить в конструктивное русло. Закономерно каждый раз летящие ко всем чертям. А в имени Адель звучали отголоски собственного Андрюхиного имени, будто это не ученый пытался достучаться до своей любимой, а… Миха кричал: «Поздно, Андрей!» и раз за разом вращал чертовы стрелки назад? И теперь со сцены Горшок решил обнародовать собственные подозрения и слегка видоизменил текст, теперь уже открыто признавая всю трепетность и нервозность их отношений: - Поздно, Андрей! Ты сделал этот выбор, и я Остановлю часы в двенадцать дня, и время снова направлю я вспять. Зал неистовствовал: кажется, не один Миха в свое время трактовал смысл этой песни именно в таком ключе. Оставалось еще два номера, народ в первых рядах отчаянно гадал, что же припас им Миха напоследок. Большинство было за Письмо, поскольку шутовской костяк был уже выбран. Миха сыграл и Зловещего кузена, и Двое против всех. Никаких сюрпризов и тайн не оставалось. В конце концов, не… Когда зазвучали вступительные аккорды следующей композиции, первые ряды сперва нахмурились, а потом принялись осторожно улыбаться: он, что, серьезно? - Первым парнем я был во дворе, Всех девчонок я знал очень близко, Но ужасно не нравилось мне, Что меня называли сосиской. Миха изо всех сил старался звучать серьезно и драматично, но даже сквозь осознание того, что это эпитафия Князю, сквозь траурные лица в зале, сквозь мрак собственной души наружу все равно прорывался смех. Андро всегда умел развеселить своего ребенка и делал это с огромным удовольствием. Даже после своей смерти. Горшок держался ровно до середины, а потом его все же прорвало, и он принялся хохотать вместе с залом, едва справляясь с мелодической линией. Наверное, Агата подумает, что он специально запорол концерт, чтобы и после смерти потоптаться по могиле друга, но вот Княже бы все понял. И, Миха был уверен, сейчас и сам подпевает ему вместе с залом: - Ну зачем называют сосиской меня? Мне же стыдно и очень обидно! И от этого слова в душе плачу я, Только внешне вам это не видно. К самому последнему номеру Горшок подготовился особенно основательно: он станет его полной и окончательной капитуляцией, а белый флаг стоило выбрасывать гордо, красиво и с чувством собственного достоинства. На заднике, до того сиротливо черневшем квадратом Малевича, возникла их с Князем фотография времен лихой гастрольной юности: они стояли в обнимку и пели какую-то очередную Андрюхину страшилку – пьяные, уставшие и счастливые. А потом зазвучал осевший на подкорке у каждого истинного фана Короля и шута гитарный перебор, и зал просто не поверил собственным ушам. Они строили какие угодно предположения, готовы были услышать сегодня вообще что угодно. Кроме нее. Ее никто и никогда не рассматривал всерьез. Все были уверены, что быстрее небо разверзнется, и с небес на облаке сойдет Князь в прикиде Иисуса, чем Горшок споет это – лично, в одиночку, без принуждения. На собственном сольном концерте. Поклявшись вообще никогда больше не возвращаться к теме страшилок и разудалого княжеского кабака. И вот теперь Миха, так великолепно вжившийся в роль маньяка Суини Тодда, репетировавший нынче Гамлета, собиравшийся выступать в цирке с тиграми, выступающий за анархию, восхищающийся Кропоткиным и Махно, желающий серьезных песен на исторические темы, уже не пытаясь выглядеть и звучать драматично, весело и нагора выдает: - Не надо меня утешать, это мне не поможет. Любимая девушка очень жестоко обидела. Стыдливое чувство меня беспрестанно тревожит: Она меня с голыми коками взяла и увидела. Шокированный зал на первые несколько секунд погрузился в гробовую тишину, а потом вдруг взорвался в едином порыве. Все орали, визжали, хохотали, скакали, топали и аплодировали. Это была не капитуляция, это было возвращение домой. В свое время Миха очень стеснялся этой песни. Не то чтобы она ему откровенно не нравилась, как он злобно вещал в интервью после распада. Его всегда восторгала задорная Княжеская бесстыжесть в подобных вопросах: взял да и написал песню про свои голые коки. А всем понравилось. Горшок от одного упоминания подобных тем краснел, словно юная монашка, а этот бренчал себе на гитаре и орал во весь голос: - Голые коки! Голые коки! Как теперь орал и сам Горшок, тоже уже не смущаясь ровным счетом ничего. Сюрреализм происходящего погреб под собой всю многочисленную толпу: Миха в кожаном плаще с иглами на голове и гримом мертвого анархиста на лице задорно и смешливо распевает ту песню, которой в свое время от него доставалось больше всего. Пресловутые коки символизировали то самое дно, которого Король и шут по мнению Горшка достиг, ниже которого падать было уже некуда. Князь никогда не спорил, а просто брал гитару и распевал свои коки, Миха тут же начинал сначала ржать, а потом и подпевать. И напряжение уходило само собой, а спор завершался со счетом 1:0 в пользу Андро. Он всегда побеждал с этим счетом. Только вот никогда не воспринимал их дружбу как соревнование. И сейчас, крича со сцены про бестрепетное отношение девчонок к голым кокам, Горшок смог, наконец, понять это. В дружбе не может быть соперничества. И тем более его не бывает в духовном единении и…в любви? Любил Андрюха эту песню, значит, Миха споет ее, они ведь друзья, что ему, западло что ли? Ведь, умри Горшок, Князь бы наверняка спел для него и Северный флот, и АМТВ. Правда, в этом случае выбор у Андро был бы совсем небогатый, но он бы непременно выкрутился. Или… написал бы что-нибудь новенькое про самого Горшка, про его смерть, про…попытки воскрешения? Ведь это было бы как раз в стиле такого сказочника! Миха так увлекся этими мыслями, что Голые коки растянулись по времени вдвое дольше положенного, а зал сорвал голос, выводя хором песню про небезобразное зрелище. С того вечера фандом изменился до неузнаваемости. Поначалу Миху просто благодарили за роскошный концерт, составленный из одних только Князевских песен. Но когда первые восторги схлынули, уже примерно через неделю начался кошмар. Сначала кто-то первый лихо вбросил, что Горшок, таким образом, попытался посмертно попросить у Князя прощения за свое предательство, и тем запустил необратимую цепную реакцию. Всех просто прорвало. Если Миха пытался включать в концертную программу что-то из Шутов – даже в память о друге, тут же набрасывались толпы. Сперва Миха читал комментарии и даже пытался отвечать, потом банил всех подряд. Даже запил на этой почве, не понимая, как со всем этим совладать. А шквал ненависти все продолжался, грозясь погрести под собой и Горшка, и Шутов, и их с Андро совместное славное прошлое. Словно бы и не было всех лет вместе, не было всех этих песен. Смерть Князя стала главным событием всего фандоама, и именно на нее ориентировались, изучая каждое действие Горшка буквально под микроскопом. - КиШ – это Князь и точка. Горшок наживается на его таланте! Князь создал все эти сказочные миры, он и 40% музыки написал, а этот предал его, бросил, ушел в свой театр, вот пусть в нем и сидит теперь. Не имеет он права Лесника петь! Есть у него Тодд, пусть на нем свои тридцать сребренников и зарабатывает! - Вот Забытые ботинки – молодцы, они друга не предали, до последнего с ним были. Если бы не они, Князь бы помер гораздо раньше. Его эта мразь в могилу загнала, а теперь еще и поплясать на ней пытается. Не позволим! Бойкотировать все концерты Горшка! Пусть сдохнет с голоду! - Да! Его Андрей всю жизнь из всех передряг спасал, из скольких передозов вытаскивал. Да если бы не Князь, он бы еще в 90-е со своей Фисой окочурился. И вот его благодарность! Князь умер, а этот теперь пытается наследие КиШ присвоить себе. Вообще не могу рожу его видеть теперь. Смотрю, а сама Князя там на сцене представляю. Не звучат песни Шутов без его сказочного задора! - Он еще и в суд на ЗБ посмел подать, жадная до денег скотина! Хочет себе все права на песни заграбастать. - Я в шоке с Агаты. Зачем она с ним в сговор вступила! Еще и с Реником на ножах теперь. Что вообще происходит?! - Агата – тоже не промах. Понимает ведь, что с Горшком бабосов срубит больше, чем с ЗБ. Он ведь все-таки какой-никакой, а фронтмен. И автор кое-каких мелодий. - Мда… ЗБ остается только два последних альбома катать, на все остальное эти скупердяи лапы свои волосатые наложили. Вот был бы сейчас жив Княже… - Был бы жив Княже, этот так и шарахался бы по своим клубешникам на пятьдесят человек! Кому он был бы нужен со своим псевдотворчеством без нашего сказочника. Воспользовался смертью друга, чтобы теперь снова на крупные площадки вернуться. Надоело для трех с половиной калек петь. Горшок просто глазам своим не верил. И это вся их благодарность за годы концертов и тонну написанной для них музыки?! Вот таких фанатов взрастил Князь, получается. Поощрял в них ненависть и презрение к собственному лучшему другу, и теперь они готовы втоптать его в грязь, уничтожить, запретить исполнять собственные песни только потому, что он посмел выжить. Что посмел захотеть создать что-то еще помимо КиШ… Тяжелее всего среди этого кромешного кошмара было не возненавидеть Андрея, не начать обвинять во всем его. Горшок буквально заставлял себя смотреть старые концерты и интервью, глотал их как пилюлю, вспоминая, что у них все было прекрасно. Когда-то очень давно, но все же было. Они были вместе, они мечтали, творили, стояли друг за друга горой, и публика любила и его – Миху – ничуть не меньше Андро. А вот теперь смерть все исказила, извратила, перекорежила, сделав из Князя – безгрешное божество, а из Горшка – его бездарного и жадного служку. Этого ли ты хотел, Андро, когда впервые однажды поднялся вместе с ним на сцену?.. И как бы ты поступил, если бы жизнь вдруг сложилась иначе? Если бы похоронили Горшка, а не тебя? Ты бы смог отстоять право на собственное творчество или вот как и Миха сейчас – мялся, рыдал и все чаще посматривал в сторону шприца?.. Миха обещал, Миха поклялся на той самой башне Брана больше никогда и ни за что. Если умрет от передоза еще и он, некому будет нести знамя Короля и шута дальше в будущее. Ну и не мог же он, право слово, выходить на сцену в невменозе – опухшим и с обколотыми венами. Князь не простит, Князь не поймет. Он ему создал эту сказку, а Горшок что, растопчет ее, смешает с порошком, разведет, подогреет и вколет в себя? Сказки такого не прощают. И Горшок закусывал губу и шел на сцену петь Лесника и Фокусника, Танец злобного гения и Отражение, Прыгну со скалы и Голые коки, которые теперь стали его неизменным бисом, как бы кто к этому ни относился. На заднике мелькали их с Андро совместные фото, а Горшок раз за разом каждый свой концерт завершал именно Коками. Тодда в сете становилось все меньше. Панкер позвонил в один вроде бы совсем не прекрасный день и неожиданно для Михи спросил его согласие на съемки сериала. Про группу, про Андрюху. Со дня его смерти прошло уже восемь лет. Горшок принял этот факт, смирился с ним. Проглотил вместе с множеством шотов текилы и джина. Вместе с не выпитой водкой, не вынюханным коксом, не вколотым героином. Андро стал частью его подсознания и всегда был с ним. В первую секунду прозвучавшего предложения о сериале Горшок даже подумал: Князю понравится, надо соглашаться. Не «понравилось бы» - понравится. И согласился. Сначала не хотел принимать в съемках никакого участия, а потом взбеленился вдруг: Забытые ботинки непременно подсуетятся и расскажут историю по-своему. Он не может не вмешиваться. Он должен рассказать все, как было – и о своих передозах, и о Княжеской сказке. Об их дружбе, любви, свободе, о созданном ими мире, о пустой и глупой ссоре и нелепой смерти, которой не должно было случиться, если бы только… он не ушел в театр, оставив главное, что было в его жизни, разгребаться в одиночестве. И ведь у Горшка имелась целая гора причин, объяснений и оправданий. Ни один взрослый и вменяемый человек не посмел бы осудить его за уход. Но вот поди ж ты, у Князя гранитный памятник, а у Горшка – одиночество и сериал. В первую очередь выбирали артиста на роль Андро, перебрали целую кучу народу, остановились в итоге на двух очень разных пареньках. Агата ткнула в того, что покрупнее и побрутальнее. Этот, говорит, копия Андрей, его надо брать. А Горшок принялся спорить. Кричал, брызжа слюной. Этот, говорит, жесткий слишком, бескомпромиссный, а Андро таким не был. Берите Влада! – и тыкал пальцем в субтильного метросексуала, на первый взгляд на Князя не похожего ни капли. Но он стоял там такой нежный, ранимый, такой отстраненный и воздушный. Его хотелось спасти, защитить. Хотелось обнять и уберечь от будущего кошмара. А еще он так трогательно сопротивлялся напору множества Горшков, с которыми проходил пробы, так мягко обходил острые углы, так заботливо обнимал будущего экранного «Миху», что Миха настоящий потребовал оставить его. - Он же гей, Миша! – зашикала на него Агата, вытащив в коридор. Решение было за ними двоими, они были просто обязаны договориться. - Да хоть инопланетянин, - отмахнулся Горшок. – Андрея будет играть он. Или я наложу вето вообще на весь проект, и хрен вы что снимете без меня, е-мое! - Он совсем не похож внешне! – не сдавалась отчаянная вдова. - А теперь подумай вот о чем. Этот твой суровый бугай смог бы написать Голые коки? А Сосиску? А мой хипстер не просто мог бы, он наверняка уже нечто подобное хранит в своем загашнике! Потому и приперся на эти пробы – почувствовал родственную душу! И мне плевать, метросексуал он или гомосексуал, Андро будет играть Влад и точка. И Влад сыграл. Сыграл так, что публика рыдала от восторга, а дифирамбы в адрес Князя возросли многократно. Новая волна фанатов снова принялась восторгаться гением великого Андрея, а Горшок превратился в зарабатывающего деньги прихвостня. Впрочем, отчего же превратился? За все эти годы он ни разу не лишился данного почетного звания. Его самого сыграл на диво талантливый парнишка, на которого, впрочем, не обратили бы ровным счетом никакого внимания, если бы буквально с первых совместных проб с Владом у них не родилась та самая химия, что когда-то давно, словно бы в другой жизни, существовала между Князем и Горшком. Ребята сдружились с первого дня знакомства и не разлучались ни на миг, и Миха часто ходил на площадку, просто чтобы понаблюдать за ними, фантазируя о том, что все то же самое могло бы быть и у них с Андро, если бы… он был посмелее? Поумнее? Покладистее, наконец? Они без стеснения обнимались и на всех интервью обменивались почти влюбленными взглядами, а однажды, не вовремя заглянув в туалет, Горшок застал их… целующимися. Он тут же захлопнул дверь, а потом долго стоял, не отлипая от ручки в попытке переварить увиденное. Парни познакомились на съемочной площадке, и отношения их сложились во многом благодаря истории Короля и шута. Неужели что-то в этой истории смогло пробудить в них эти противоречивые чувства, заставить вот так вот жаться по туалетам и… Дальше Миха думать боялся, все время натыкаясь на странную холодную стену внутри себя самого. Да и Князь вряд ли одобрил бы подобные мысли и фантазии. Ну встретились два одиночества, влюбились, мы-то с тобой, Мих, тут причем? И вправду, ни при чем, - уныло соглашался Горшок, а перед глазами все равно маячил тот нечаянный поцелуй в туалете. И еще безумнее и жарче он выглядел от того, что оба были все еще в гриме: игольчатый Горшок в кожаном плаще, Князь – в своей яркой жилетке… Издалека и не поймешь, что это актеры, а не они сами. Миха до боли вонзил ногти в ладонь. А ведь если бы только… а вдруг все можно было бы переиграть?.. Сериал имел бешеный успех. Король и шут вновь вернулся на первые места чартов, к Горшку вернулись стадионы. Да только и фанатская ненависть вышла на принципиально новый виток своего безумия. - Андрея показали каким-то невнятным рохлей, бездарной грязью под ногами великого Горшка. Хоть так пытается приподняться над своим великим другом? Ну танцуй, Миха, на его костях. Ответить-то он уже ничего не сможет! - О, да! Князя в фильме слишком мало, весь акцент на Горшке и его наркомании! Да хоть бы он совсем сторчался, кому какое дело! Лучше бы вместо Андрея мы его похоронили! Андрей бы сейчас совсем другую историю нам показал и песни бы новые сочинял, а не паразитировал на творчестве друга. - Бабки, народ, миром правят одни только бабки. Вот и анархист наш моментально переобулся, когда представилась возможность подзаработать. Как же Кропоткин с Махно, Мих? Думаешь, они тоже за звонкую монету душу продать были готовы? Эх, ты… И теперь это без конца сыпалось со всех сторон. Вернулись стадионы, но постоянные упреки стали совершенно невыносимы. Горшок видел их на каждом встречном лице, в каждом стоявшем в толпе фанате. Они приходили с портретами Князя и не довольствовались Голыми коками, снова требуя программу, полностью составленную из его песен. Они не желали слушать Лесника. Им не нужны были ни Мясо, ни Дом. Они хотели Великого Князя, и Миха существовал для них лишь как максимально приближенный к их божеству ретранслятор. Они плакали, но только на концертах Забытых ботинок. И они слушали их новое творчество, а Михин Гамлет и Человек-кошка не вызвали ни малейшего интереса. Его поругивали за растерянный дар мелодизма, и на одно только сольное не приходил почти никто. Изо всех щелей торчал Князь, Князь, Князь… Великий сказочник, лучший рок-поэт, роскошный мелодист, ушедший во цвете лет по вине своего подлого и завистливого – не друга, нет – конкурента. Это лезло Михе в душу со всех сторон круглые сутки без перерывов и выходных. - Лучше бы ты умер вместо него! Прекращай выходить на сцену, ты совершенно не умеешь петь и делать шоу! Ты портишь его прекрасные песни. Ты никто и без Князя давно бы сторчался! И то правда. Дрожащий палец снова набрал давно забытый номер. Номер, который Горшок поклялся никогда больше не набирать. Они хотят его труп? Они его получат. Я никто без Князя? Вы правы, ребятки. Правы, как никогда. - Пыльник? Давай мне как обычно. Тебя когда ждать? Шприцы свои, на них скинь. Жду. А вот жгут он, кажется, посеял…* * *
Ха! Кто мне еще когда-нибудь скажет, что внутри моего воображариума живут бездушные куклы, делающие каждый шаг по моей указке, пусть-ка посмотрит на это! Я чисто на пробу из любопытства велел теням проиграть диаметрально противоположную ситуацию: не Андрей уходит от Михаила, а ровно наоборот, как и случилось у нас теперь с моей циркачкой, и что же я получил? Мои чудные тени, как же я вас недооценивал: мой ящик – это мое спасение от тоски и одиночества. Он плод моего гениального разума, и я больше никому не позволю презирать меня! Однажды я создам тень Адели и никогда больше не покину своего мрачного жилища. Только так она станет моей и навсегда. Ну что, достоин я презрения? Возможно, вот только кому подобны презирающие гениев? - И вы туда же! – все же кричу я, захлопывая крышку волшебного ящика. – Я же спас ее, она живет, дышит, летает под куполом цирка, целуется со своим акробатом, так зачем вы снова убили ее в своем ничтожном теневом исполнении? Разве об этом я просил вас, запуская механизм?! Ответа я, разумеется, не получаю. Бессердечные механизмы молчат. Рождаемые ими тени еще более безмолвны. Отныне они все меньше живут по моей указке, но продолжают повторять мои формулы и уравнения. - Безмозглые вы железки! – снова кричу я. – Я все исправил, а вы… может, вы не в курсе? Может, вам газеты показать с новостями об успешных гастролях цирка в соседнем графстве? – и я бегу на порог, чтобы крикнуть разносчика газет. Но, как на зло, по нашему тихому переулку бегают они не так часто. Иногда за день вообще ни одного не застать. Поэтому мне приходится обуваться и топать в более людное место – и не ради воображариума и моих теней, которых я могу уничтожить одним движением своей дрожащей от боли руки. Ради себя. Чтобы еще раз убедиться, что прошлое я исправил. Чтобы увидеть напоследок ее фото, вырезать его из газеты и сохранить у себя как единственное свидетельство наших никогда не случившихся отношений. На улицах подозрительно безлюдно, и мне приходится бежать аж до самой площади, но отчасти я даже рад этому: там больше шансов встретить тех, кто видел отъезд цирка. Но, оказавшись на открытом пространстве, я в ужасе замираю: огромный желтый шатер, ярким пятном разодравший площадь надвое, никуда не делся и по-прежнему возвышается над угрюмыми крышами домов. Разве я не вернулся? Разве не отмотал время? Неужели я все еще там, в своем же прошлом? Хватаю за шкирку пробегающего мимо мальчишку, но тот разводит руками: все газеты давно проданы. - Какое сегодня число? – трясу я его за драный ворот рубахи. - Тринадцатое, - лепечет он, вытаращив на меня глаза. - А месяц? Год? Нет, я не ошибся, я вернулся в точности в ту же минуту, в которую и покинул свое настоящее с воющим чудовищем в подвале. Отчего же цирк все еще тут, ведь со времени их отъезда прошел почти год? Или они снова приехали к нам? Было бы странно для такой успешной труппы… Но на столбах и правда расклеены были афиши, вечером ожидалось очередное представление. Я подошел поближе, ища на них имя Адель, но там говорилось лишь о клоунах, акробатах и дрессированных животных. Ни слова о художнице-трюкачке. По счастью рядом со мной у афиши останавливается и мой аптекарь. Кажется, мне не придется приставать с вопросами к посторонним, и я озвучиваю их своему старому знакомому: - В прошлый раз тут выступала гимнастка со смертельным номером. Ее звали Адель. Не знаете, почему сейчас ее нет? Аптекарь смотрит на меня как-то странно, точно на безумца. Хмурится, внимательно разглядывая мои зрачки. - Или это какая-то другая цирковая труппа? – осеняет вдруг меня. - Ну, во-первых, нет, это та же самая. Снова прибыла к нам с гастролями, и на этот раз я надеюсь все же сходить, раз дела с аптекой пошли получше. А, во-вторых, доктор Майхель, с вами все в порядке? Вы вообще спите по ночам? - Да, - осторожно отвечаю я, не понимая, в чем подвох. – А что, со мной что-то не так? - Вы так спросили меня про эту самую циркачку Адель, словно бы… она все еще жива. - Что вы имеете в виду?! – то ли вскричал, то ли прошептал я вне себя от ужаса. - Она же погибла около года назад – как раз в пору их предыдущего приезда. - Во время исполнения трюка? – обреченно уточняю я. - Нет, что удивительно! Вот ведь ирония судьбы – столько со смертью в поддавки играла, а погибла от ножа в простой бытовой ссоре! – всплеснул руками аптекарь. – Да весь город об этом не одну неделю судачил, как вы-то умудрились пропустить такое событие? - Да как-то засел в лаборатории и… - мне не терпелось узнать подробности, и на отговорки фантазии уже не находилось. - Да ее же этот любовник ее прирезал, акробат тот. Как раз накануне отъезда в соседнее графство. Они тут устроили массовую попойку и гулянье, пели, пили, плясали. Адель эта ваша по площади рассекала, как каравелла, висла на шее у акробата своего, целовалась с ним, в любви ему признавалась, а потом как скрылись они в кибитке, так послышались оттуда вопли, ругань, возня какая-то грубая. Вслед за тем на верх кибитки брызнула кровь, раздался визг, кто-то из клоунов вбежал внутрь, но было уже поздно, удар пришелся в самое сердце. Акробат тот и сам не ожидал, что все так случится, и без сопротивления сдался жандармам, а на допросе показал, что зарезал ее из ревности. Говорит, был у ее Адели кто-то до него, с кем она рассталась не очень хорошо и до сих пор страдала по нему, а с акробатом – так для развлечения и зрелищности закрутила. Хотела ревность этого своего бывшего возлюбленного вызвать, да сдуру на пьяную голову акробату и проболталась о том. Вот он и вспылил. Все тогда гадали наперебой, что за возлюбленный это был, да так ни до чего путного и не додумались. Может, и соврала она, и получается, что погибла по собственной же бабьей глупости… - аптекарь вздохнул и махнул рукой. – Эх, а я ведь ни одного ее представления так ни разу и не видел. Жаль, и не увижу уже больше. Вам-то, доктор, говорят, подфартило? Это ведь ваш портрет она изобразила на первом же выступлении, а? Может, вы и были тем ее бывшим возлюбленным, а? – захихикал аптекарь собственному дурацкому предположению, которое ни на секунду не воспринял всерьез. А я стоял там на площади и невидящим взглядом прожигал тумбу с афишей насквозь.