происхождение вселенной

Мизуки в детском саду нравится. Вот уже практически месяц Тэхён забирает ее счастливую и довольную, пока она громко щебечет о своих новых друзьях. Минхо всегда собирает с ней конструктор, Анна играет в куклы, Харин лепит из пластилина. А еще ни один отчет о прошедшем дне не обходится без пары длинных и грамотно сложенных предложений о ее любимом воспитателе Чонгуке, который, как говорит Мизуки, «самый добрый человек на свете». Тэхён пристегивает ее в детском кресле, командуя водителю двигаться в сторону дома. Все прошедшие дни он был до ужаса занят, так что не имел в запасе достаточного количества времени, чтобы поговорить с Чонгуком чуть дольше положенных формальных «здравствуйте» и «всего доброго». Да и выглядело бы это странно и не к месту: все же из общего у них сейчас только Мизуки — их связующее звено и узел, сцепляющий два каната. Все, на что Тэхён имел достаточно наглости, — это кидать на Чонгука беглые любопытные взгляды, каждый раз поражаясь его умению ладить с кучей детей и иметь к каждому абсолютно индивидуальный подход. Чего греха таить, этот воспитатель ему чертовски приглянулся внешне. Весь из себя изящный, он проявляет трепетную заботу ко всем окружающим, словно пропуская их эмоции через себя. Тэхён уверен, что эти солнечные блики в чужих глазах и всегда счастливая улыбка при виде детей никак не могут быть натянутой маской и игрой. Чонгук такой и есть по своей натуре — самый яркий человек на свете. Все, что с Тэхёном сейчас происходит, — банальная заинтересованность в человеке, что является его полной противоположностью. Не хмурой, придирчивой глыбой, а каким-то невозможно теплым, о которого, кажется, можно с легкостью греться в предстоящие морозы. Тэхёну любопытно, интересно за Чонгуком наблюдать и много непреднамеренно анализировать. Он осознает, что все выходит из-под контроля, когда в очередной раз ловит себя на мысли, что чужого тепла, которое Чонгук с радостью и без остатка дарит детям, хочется. «Хочется такого и себе», — поразительно глупые, наивные и совершенно неподходящие Тэхёну мысли, избавиться от которых не получается, как бы он ни пытался. Все дороги почему-то стали вести туда, к детскому саду, чужой работе, а Мизуки еще и за руку тянет, подначивает, мол, давай быстрее, бежим, а то опоздаем к Чонгуку. Тэхён не может противиться ни себе, ни тем более дочери, так что утром нового понедельника отменяет несколько первых встреч в расписании и отводит Мизуки в сад с одной единственной целью: поболтать с ее воспитателем чуть дольше. Это, вероятнее всего, не даст ему ровным счетом ничего, кроме еще более сильных головных болей по вечерам, когда дел становится меньше, а времени думать о разных других людях — больше, но иначе он уже просто не может. Просто так хочется. — Как у нее дела? — осторожно начинает Тэхён после приветственных формальностей. Чонгук сегодня в огромном мешковатом худи, с ураганом на голове и, конечно же, привычной яркой улыбкой, что финальным штрихом завершает его образ. Вид его кардинально отличается от Тэхёна, что в накрахмаленной рубашке, костюме-тройке и брендовых лоферах сразу после праздной беседы поедет решать дела жизни и смерти — буквально — вылизанный до блеска и с убранными назад волосами. — Она отлично справляется, — Чонгук становится у Тэхёна под боком, чтобы не упускать из виду детей. — Очень умная девочка и очень вас любит. Тэхён отвлекается от созерцания своего чада, что играет с другими детьми на ковре, и переводит на него вопросительный взгляд, вздергивая бровь. — Я имею в виду, что она очень много о вас говорит, особенно перед тихим часом, когда сонная, — моментально ищет оправдания воспитатель, заблестев огромными темными глазами. Тэхён в ответ весело хмыкает себе под нос, развернувшись к Чонгуку уже в половину корпуса, чтобы получше разглядеть багровую неловкость на чужом лице. — Надеюсь, только хорошее? — его приглушенный голос вдобавок к неизменно строгому виду заставляет колени Чонгука предательски дрожать, хотя он абсолютно точно Тэхёна не боится. Это, наверное, что-то другое. Это точно что-то другое. — О вас она тоже много говорит, — разрушает Тэхён затяжную паузу. Правда ведь, Мизуки буквально не умолкает. — Надеюсь, только хорошее, — с искренней улыбкой парируют в ответ. Щеки Чонгука покрываются румянцем, как и всегда от чужих слов. Тэхён сразу же выделился из густой толпы родителей, которую Чонгуку каждый день доводится наблюдать. И дело даже не в том, что он безмерно харизматичен (хотя в этом, безусловно, тоже), но то, как он ведет себя с ребенком, то, как ласково обращается к ней по милым прозвищам, заставляет Чонгука каждый раз замирать в удивлении. Тэхён — ужасно нежный родитель. И почему-то единственный, которого Чонгук видел рядом с Мизуки. Его не то чтобы настораживает, но совсем немного смущает факт того, что ее мать никогда не приходила с ней повидаться или забрать. Чонгук ни разу не слышал про нее ничего из уст малышки. Но он, конечно же, самостоятельно лезть с расспросами и углубляться в подробности, которые ему знать совершенно необязательно, не будет. Очевидно, что такой статный и обаятельный мужчина, как господин Ким, точно бы не остался одинок и, даже если сейчас не поддерживает связь с женщиной, что является матерью Мизуки, наверняка состоит с кем-то в отношениях. Иначе и быть не может. Чонгук просто любит забивать голову глупостями и придавать совершенно обычным вещам абсурдные значения. Например, стоит Тэхёну посмотреть на него чуть дольше положенного — Чонгук уже не знает куда себя деть от смущения. Заговорит — у него от волнения сохнет в горле. Тэхён выглядит моложе всех остальных родителей, относится к дочери так, как Чонгук относился бы к своей, если бы она у него была. Возможно, из-за этого мужчина его и привлекает. Чонгук видит в нем что-то неописуемое, что-то, заставляющее томиться в ожидании нового дня, чтобы снова его увидеть. И Тэхён вновь приходит. Снова смотрит, снова здоровается бархатным голосом, от которого Чонгуку хочется спрятать лицо в ладонях. Дрожь пробегает от макушки до кончиков пальцев. Стеснительность, которую испытывать болезненно и неправильно. Чонгуку нельзя смотреть на него в ответ, потому что бог знает что в его чистых глазах внимательный Тэхён сможет рассмотреть. А Тэхён-то, каждый раз приходя в сад, ловит себя на мысли, что ему совсем не хочется быть пугающим и мрачным в компании Чонгука, хотя, казалось бы, всю жизнь он привык быть именно таким. Все странно — Тэхён мыслит связно, шестеренки в голове крутятся, но все какое-то слишком мыльно-розовое. Будто его до краев заполняет воздушной пеной для ванны, в которой обычно купается Мизуки. И это даже не страшно. Ново, непривычно и кажется чем-то сродни удивительному чуду, ведь Тэхён не думал, что с его характером и жизненным устоем он позволит себе испытывать такой дикий неприкрытый интерес вновь. Это может быть чревато последствиями — как для него, так и Чонгука. Неприкрытые чувства могут стать слабым местом, куда жаждущие в тени люди точечно надавят, когда придет момент. Но у Тэхёна времени думать об этом нет. В данную секунду голова забита совершенно другим — у него крыша плавится от чужих мелко подрагивающих ресниц. Вот он, мафиозный отец города уже практически месяц ловит сбитый сердечный ритм от чонгуковых робких улыбок и даже думает, как бы подстроить график так, чтобы провести в детском саду чуть больше положенного времени. Катится в пропасть, сходит с ума, сам удивляется, каким человеком, оказывается, может быть и как бесстыдно позволяет на себя влиять. Раздвижная дверь, отделяющая их от гардеробной, с шорохом открывается, и в комнату заходит сразу несколько мамочек со своими детьми. Чонгук любезно извиняется, ссылаясь на то, что ему пора работать, и приветствует всех пришедших. Тэхён же не задерживается. Машет на прощание Мизуки, машет Чонгуку и спускается по лестнице к своему автомобилю, глупо радуясь тому, что вечером снова сюда вернется. Он поразительно другой, и ему это нравится. В планы на сегодняшний день входила встреча с господином Мином, который любезно согласился продать пятьдесят один процент в своих клубах на Итэвоне; разбор полетов с помощниками, которые все никак не могут устранить сбежавшего предателя, и несколько визитов в полицейские участки в разных концах города, где нужно оставить пару бумажек из чековой книжки, дабы отогнать от себя пару заявлений. У Тэхёна самый обычный понедельник, и единственное отличие его от всех предыдущих — перманентная мысль о Чон Чонгуке, который при каждой встрече, даже не подозревая, рушит на куски чужие выстроенные годами стены. Тэхён не слышит падения каменных блоков, а даже если и слышит, то не придает этому значения. Он, кажется, теперь абсолютно не против, и Чонгуку позволяет со своими барьерами делать все что угодно. Тэхён томится в нервном ожидании вечера и, как только заканчивает со всеми делами, отпускает водителя и лично направляется к детскому саду. В голове странная мысль, несвойственная, заставляющая сердце бесстрастного предводителя опасных городских группировок пропустить пару ударов не в такт: «А может, получится подбросить Чонгука до дома?» Тэхён не из влюбчивых, не из привязывающихся и даже не из страдающих. Но тогда почему целый день был как на иголках? Почему хотел увидеть Чонгука как можно быстрее? Почему ведет себя как влюбленный, привязанный и страдающий от нехватки кого-то дурак? У них ведь даже ничего не было, он же даже не знает, нравятся ли Чонгуку мужчины. Но все былое любопытство с течением времени становится интересом, а теперь уже у него к Чонгуку что-то за этим всем. За интересом, за любопытством, за гранью, за пределом. Тэхён совершил световой скачок на другой этап и теперь стремительно летит в неизвестную пропасть вопросов вселенной, ответов на которые у него не хранится точно. Корпус группы закрыт, а значит, все наверняка сейчас на прогулке. Тэхён лениво бродит вдоль окрестностей, наслаждается морозным воздухом, оставляет на выстланных тонким шаром снега дорожках свои следы и направляется к заднему двору, где расположена площадка с разнообразными горками и игровыми зонами. Пытается выровнять дыхание, уже издалека видит, что детей осталось немного: закончившие рабочую смену родители позабирали своих чад. Среди оставшихся и все еще там находившихся Тэхён сразу замечает знакомую взъерошенную макушку воспитателя. На прошлой неделе, забирая Мизуки, он смог застать забавную картину: Чонгук, сидя в окружении детей во время прогулки, любезно позволял им играть со своими отросшими волосами, заплетая маленькие хвостики и крепя цветные заколки, так что стало понятно, почему его прическа всегда в таком хаосе. Чонгук себя всего всегда отдает детям. — Добрый вечер, — Тэхён тихо подкрадывается сзади, чем немного пугает лепящего что-то из снега Чонгука. Он тут же весь подбирается, обтирает ледяные и покрасневшие ладони о куртку и поднимается во весь рост, радушно приветствуя родителя. — Я сейчас позову Зуки. Она на горках с другими. — Я не тороплюсь. Пусть еще поиграет, — Тэхён легко качает головой. Правда не торопится: закончил со всеми делами, отменил все встречи, только чтобы было лишних полчаса побыть в чужой компании. — Как прошел сегодняшний день? Чонгук покоряет его своими большими удивленными глазами. Снова. Покорил то, что уже им было покорено. — Мы много играли, учили песни наизусть, — перечисляет, загибая пальцы. — Так что, если Мизуки дома будет постоянно петь надоедливую песню про котов, извините, это моя вина, — Чонгук смущенно прикрывает лицо ладонями, а Тэхён не может отвести любопытного взгляда. Все таки этот воспитатель до невозможного, до хруста, до ломки, до боли красив. — На полдник давали сахарные булочки, но Ми- Чужой монолог прерывает оглушительный детский плач, и они одновременно разворачиваются в сторону качелей, откуда к ним на всех парах бежит Мизуки. — Чонгук! Папа! — кричит она, запыхавшись, громко топая ботинками по хрустящему снегу. Тэхён испуганно пробегается по ней глазами, понимая, что плачет не она. — Минхо больно упал, помогите, пожалуйста. Быстрее. Чонгук немедля срывается с места. За ним же следует Тэхён, а Мизуки, громко и устало дыша, пытается не отставать. Мальчик сидит на снегу у детских свежевыкрашенных качелей, надрывно плача и шмыгая покрасневшим носом. Чонгук приземляется рядом, аккуратно поднимая покалеченную ногу, параллельно успокаивающе поглаживая ребенка по спине. В слоях зимней одежды рассмотреть ушиб не представляется возможным, так что определить степень повреждения трудно. — Скажи, тут болит? — Чонгук чуть надавливает мальчику на лодыжку, но тот, не в силах вымолвить ни слова, вновь заливается громкими рыданиями, на которые сбегаются оставшиеся дети и второй воспитатель. — Может быть, растяжение, — бубнит под нос, но Тэхён его прекрасно слышит. Ладони Минхо тоже не в лучшем состоянии — все в царапинах от неудачного приземления, их бы тоже обработать как можно быстрее. Чонгук наверняка знает, что в таких ситуациях положено делать, но очень переживает за состояние малыша, сразу видно. Пытается его успокоить и поднять, а тот ни в какую, лишь плачет еще громче, не давая даже полностью ощупать пострадавшую ногу. — Я могу довезти до больницы, если необходимо, — предлагает Тэхён, усевшись на корточки и не особо заинтересованным взглядом оценивая ситуацию. Вряд ли можно сломать ногу, упав с качели, а на обычное растяжение достаточно наложить эластичные бинты, но вид охваченного страхом Чонгука говорит сам за себя. Он точно захочет убедиться, что все с ребенком в порядке. — Спасибо, — болванчиком кивает, подхватывая сопротивляющегося Минхо на руки. — Минджун, присмотри за детьми, — обращается ко второму воспитателю. — Я позвоню родителям сам. До машины они доходят быстро, кажется, даже не ступая подошвами по мокрому и блестящему от яркого снега асфальту. Тэхён непозволительно часто оборачивается на Чонгука, которому тихим и нежным шепотом удается успокоить мальчика, и тот теперь лишь грустно хлопает влажными ресницами. — Отделение больницы есть в квартале отсюда, — Чонгук садится на заднее сиденье, держа Минхо на руках, пока Тэхён отточенными движениями пристегивает Мизуки в детском кресле. — Извините за неудобства, и большое Вам спасибо за помощь. — Бросьте извиняться, — машина заводится, и Тэхён выкручивает руль, выезжая на проезжую часть. — Вы не против, я позвоню? — после чужого кивка Чонгук тянется к телефону, пытаясь не сильно двигаться, чтобы не задеть ногу Минхо, и набирает контакт его мамы. В трубке гудки, а после пересказа происшествия перепуганные вздохи и вопросы. Она будет в больнице через двадцать минут. Дорога удивительно пуста, хоть сейчас и самое время вечерних пробок; в травмпункте немноголюдно, пахнет медикаментами и все отталкивающее искрится светлым больничным оттенком. Тэхён отказался сидеть в машине, а тем более уезжать, хоть Чонгук его и просил больше не утруждаться и говорил, что того, что их довезли, уже вполне достаточно. Все же его идея подкинуть Чонгука до дома из головы не выходила, а наоборот только набирала обороты и раскручивалась до небывалых масштабов. Такого раньше не было. С Тэхёном уж точно. — С Минхо же все будет в порядке? — шепчет Мизуки, сидя на мягких сидениях в приемной рядом с папой, пока Чонгук заполняет медицинскую карту у стойки регистрации. — Я более чем уверен, — уверяет, даже не смотря на малышку, а вперяя взгляд в ссутуленную фигуру воспитателя. Тот больше не взволнован, осмотр врача показал, что это все же небольшое и совсем неопасное растяжение мышц. Теперь Чонгук спокойный и уставший: все же он с такими происшествиями сталкивается не каждый день, к счастью. — Вы правда можете ехать, большое спасибо, — воспитатель заканчивает с бумажной волокитой, подходя к Тэхёну и снова пытаясь убедить не оставаться. — А я подожду его родителей. — Как Вы доберетесь до дома? Тэхён не меняет позицию, все так же сидит около Мизуки на лавках в приемной, пока Чонгук стоит напротив, одаривая его взглядом с мелькающим замешательством. — Я? — недоуменно переспрашивает, ведь на самом деле такой чужой вопрос слышать поразительно странно. Еще и стоя под натиском пристальных чужих глаз, которые будто читают, сканируют и приходят к совершенному анализу. Чонгук на мушке. Снайпер напротив настраивает прицел. — Вы. — Пойду на автобусную остановку, наверное, — Чонгук заламывает пальцы: все это неловко до ужаса. Почему от Тэхёна разит заботой? — Или вызову такси. — Считайте, что такси уже здесь, — Тэхён говорит самые настоящие глупости. И почему-то совсем себя за них не корит. — И я даже не беру деньги за дорогу и простой. Глаза Чонгука, что и до этого блестели двумя огромными звездами, сейчас округляются до размеров дальних планет галактики. — Нет, Вы что! — он машет руками перед собой, отнекиваясь. — Я никак не могу с Вами поехать. — Почему не можете? — Тэхён вопросительно выгибает бровь. Ему всего на мгновение кажется, что все происходящее для кого-то может показаться неправильным. Что это все выглядит как ухаживания — хотя так оно и есть — и что Чонгуку неприятно получать их от мужчины. — Вы представляете, как мне неловко? У Вас, может, есть дела, но вы повезли нас в больницу, а сейчас еще хотите меня подождать и отвезти домой, — перечисляет негромким подрагивающим голосом. — И, может, я живу очень далеко, Вы же не знаете, на что идете. — У меня нет дел, — отрезает Тэхён, останавливая чужой непрерывный поток оправданий, смотря глаза в глаза. Пытается найти беззвучный ответ на вопрос, как все это выглядит в глазах Чонгука. Понял ли он, почему Тэхён все еще здесь? Знает ли истинную причину намерений? — Вам неприятна моя компания? — спрашивает то самое, волнующее. — Приятна, — вырывается из Чонгука, за что он сразу кусает себя за губу. Говорит лишнее. — Тогда не вижу проблем, — взгляд смягчается, желаемый ответ получен. И проблем действительно нет. Чонгук их придумал — Тэхён их разрушил. Все оказалось до ужаса просто. В ближайшие десять минут приезжают родители Минхо. Они не злятся на Чонгука за то, что тот, возможно, недоглядел за их ребенком, а наоборот благодарят, что он беспокоился настолько, что привез его в больницу, хотя рана была действительно пустяковая. Чонгук же все скидывает на Тэхёна, говоря, что это ему нужно говорить спасибо. Они забирают уставшую и уже сонную Мизуки с мягких лавок, и Тэхён несет ее до машины, пока Чонгук тихонько плетется следом, все еще думая, на самом ли деле он на это все согласился. — Вы не хотите перекусить? — Тэхён стягивает пиджак, укрывая им Мизуки, что умащивается поудобнее в детском кресле. Он не из скромных, когда заинтересован. Будет подбираться, пытаться и добиваться, как может и умеет. У себя в голове уже решил — с Чонгуком хочется попробовать. Его хочется себе и с собой. Теперь осталось узнать, заинтересован ли Чонгук в этом. Возможен ли шанс? Одного маленького будет достаточно, Тэхён его не упустит. — Что? Я? — Ага. Я хочу есть, и Мизуки, уверен, тоже. А Вы? — Тэхён вставляет ключ в зажигание. — Или спешите домой? — машина отдает приятной вибрацией. — Кто-то ждет? — Нет-нет, никто не ждет, — бубнит воспитатель, загнанный в краску окончательно. Снова ответ, который Тэхён надеялся услышать. — Давайте заедем. Чонгук сливается с кожаным сиденьем авто, неловко перебирает пальцами и ловит лицом блики ярких уличных баннеров. Начались вечерние пробки. Они плавно двигаются по широким сеульским улицам. Чонгуку тепло из-за работающего обогревателя, сопящей сзади малышки и тихой радио-песни. Тэхёну тепло из-за Чонгука.