Понять себя

      Ван Ибо был помешан на Сяо Чжане с первого дня учебы в средней школе.       В самое худшее утро в жизни любого ученика мама крепко обняла его, чмокнула в макушку и всучила огромный букет, который он, естественно, выкинул, не дойдя до школьного крыльца — он не собирался позориться даже перед самим собой.       В свои двенадцать Ибо считал себя слишком взрослым, чтобы участвовать в такой ерунде. Он с детства был серьёзен, молчалив, но нисколько не застенчив, чаще держал дистанцию, чем сходился с людьми. С возрастом общительности не прибавилось, но его это вполне устраивало. Разумеется, в школе у него были приятели, однако их компании он чаще предпочитал собственные увлечения. Мама, то хмурясь, то улыбаясь, изредка твердила, что характер сына подобен реке Янцзы, которая в древности пробила горы, дабы проложить путь к морю. Отец, хоть и посмеивался, но против такого сравнения не возражал: их сын любил музыку и движение, и разбитые колени, синяки и ссадины не успевали заживать, как появлялись новые.       Лето закончилось как-то разом, не успев предупредить, словно и не было никаких запахов моря, покалывающего солёного ветра, нагретого солнцем асфальта под колёсами велосипеда, да далёких звезд, что в августе светят ярче всего.       Город встретил начало осени почти незаметными каплями дождя, ужасной влажностью и беспросветным унынием. Школьный двор, ещё не остывший от лета, но сейчас похожий на растревоженный муравейник, будто обмакнули в парное молоко. Густой туман залил всё вокруг: разноцветные шарики, гирлянды флажков, шуршащие целлофаном букеты, девчонок и мальчишек в синей школьной форме. Началась торжественная часть, и голос директора Чжоу-лаоши, как всегда, зазвучал сухо и невыразительно, будто он произносил не слова приветствия, а читал скучнейший отчётный доклад. Впрочем, никто из присутствующих по-настоящему и не прислушивался к его словам. Ученики разговаривали, смеялись, о чём-то спорили, что-то обсуждали.       Ибо стоял, погружённый в свои мысли, не обращая внимания ни на директора, ни на одноклассников. Дома его ждал новёхонький набор лего (подарок родителей к началу седьмого класса), и единственное, о чём он мечтал, — это как можно скорее собрать из маленьких деталей нечто поистине грандиозное.       И вот тут-то случилось то, что в корне изменило его жизнь.       Из молочной пелены тумана донеслась песня. Она была незнакомой, но удивительно красивой, а голос певца завораживал. Вдруг стало жарко. Ибо перевёл дух (он сам не заметил, как до этого затаил дыхание) и, не успев сообразить, в чём дело, сделал шаг в направлении источника звука. Староста класса, очень активная и чересчур напористая девочка, едва успела перехватить его руку:       — Куда это ты?       — Кто это поет? — совсем невпопад спросил он.       — Не узнал? Это же Сяо Чжань. Тот самый, что живёт с тобой по соседству, — староста высокомерно вздернула острый носик.       Сяо Чжань?! Бесспорно, Ибо знал, кто такой Сяо Чжань, однако никак не мог соотнести ангельски чистый голос, что упал на него словно тонкий шёлк, и вполне земную наружность своего соседа-старшеклассника: высокого, худого парня с неловкими угловатыми манерами и кроличьей улыбкой.       Вечером Ибо сидел на качелях с книгой в руках, усердно делая вид, что чтение его крайне занимало. На самом же деле, он ждал Сяо Чжаня, единственно для того, чтобы убедиться, что это действительно один и тот же человек. Во дворе с веселыми криками бегали друг за другом дети, играли в догонялки и прятки, сидя на лавочках, старички играли в маджонг, а старушки сплетничали. Брошенный за ненадобностью велосипед мирно покоился рядом в траве. И именно об него Сяо Чжань и споткнулся, и чуть было не пропахал носом землю, но Ибо успел его подхватить.       — Спасибо, ребёнок!       От Сяо Чжаня пахло алкоголем. Не сильно, но чувствовалось.       — Я не ребёнок, — Ибо надул губы.       Прозвучавшая в голосе обида вызвала у Сяо Чжаня короткий смешок. Парень потрепал Ибо по голове:       — Ладно-ладно…       На его лице появилась сияющая улыбка, которая стала чем-то вроде контрольного выстрела в голову. Сяо Чжань всего лишь улыбнулся, и время остановилось. Мозг перестал функционировать. Ибо умер, пропал, провалившись в омут сияющих полумесяцев глаз, позабыв обо всём, не замечая людей вокруг.       — Это твоя тачка?       Залипший на лицо напротив, он не сразу понял вопрос. Тачка? О чём это он? Ах да, про велосипед.       Ибо кивнул.       Сяо Чжань хихикнул, рассматривая его:       — Молодец! А я вот умею кататься только на трёхколёсном…       Ибо был сбит с толку. Он серьезно? Да нет, не может быть. Наверняка красивый гэгэ так шутит. Или не шутит?       — Хочешь научу? — выпалил он.       Сяо Чжань отмахнулся от вопроса и спросил:       — Как тебя зовут, не-ребёнок?       — Ван Ибо…       Парень помолчал немного, потом подмигнул ему и невесомо щёлкнул по носу:       — Хорошо, Бо-ди, но не сейчас. Сегодня мне за руль нельзя. Я чуток выпил — мы отмечали начало последнего школьного года.       И Сяо Чжань ушёл, а Ван Ибо остался стоять, как пригвождённый к земле. Он отмер лишь тогда, когда его из окна окликнула мама.       Дома было всё, как всегда. На кухне негромко бормотал телевизор, и вкусно пахло тушёным мясом и свежей выпечкой — мама накрывала стол к ужину, пытаясь одним глазом следить за происходящим на экране. Папа был чем-то занят в своей комнате.       — Ну что? Она его простила? — без особого интереса поинтересовался Ибо. Не то чтобы он следил за сюжетом дорамы, просто хотелось, поддержав разговор, сделать маме приятное.       Мама закатила глаза и рассмеялась:       — Ещё нет, но куда она денется. Он ж упрямый, как осёл, и целенаправленно добивается своего. Так что рано или поздно им придётся помириться. Погоди, скоро будем есть.       Ибо стянул одну лепёшку и откусил приличный кусок, перевёл взгляд на экран и согласно хмыкнул. Он теперь тоже точно знал, чего хочет от жизни, и готов был за это драться.       Ван Ибо был чертовски уверен в себе.       — О чём ты разговаривал с сыном госпожи Сяо?       Ибо потеплел ушами. Как мама это делала — неизвестно, но она всегда каким-то непостижимым образом угадывала его мысли.       — Представляешь, такой большой, а не умеет кататься на велосипеде, — смущённо буркнул он, отправляя в рот очередной кусок.       Мама посмотрела на него ласковым внимательным взглядом. И он выложил ей всё как на духу: и про туман, и про линейку, и про голос Сяо Чжаня, и про трёхколёсный велосипед, и про то, что он обещал научить этого смешного гэгэ кататься по-взрослому.       С того памятного дня Сяо Чжань, будто нарочно, постоянно попадался ему на глаза. При виде знакомого силуэта, торопливой, чуть неуклюжей походки и застенчивой улыбки сердце падало куда-то в пятки, выдавая барабанную дробь. Промаявшись неделю, Ибо решился: подкараулил Сяо Чжаня на выходе из столовой и ломким голосом сказал:       — Погода стоит хорошая, солнышко и сухо. Если гэгэ хочет, я могу поучить его кататься.       Компания, шедшая за Сяо Чжанем, расхохоталась, впрочем, довольно добродушно.       Высокая девица с улыбкой поинтересовалась:       — Ты обзавёлся братиком, Чжань-Чжань?       Лицо кольнули иголочки злости. Ибо хмуро смерил её с ног до головы, и снова уставился на Сяо Чжаня.       — Что-о? — оторопело спросил тот, выглядя застигнутым врасплох. — О чём ты? — затем он явно вспомнил, и уши его вспыхнули алым. — Не сегодня, Бо-ди.       Сяо Чжань застенчиво улыбнулся, и они ушли.       Ван Ибо проводил их глазами и вдруг понял, что улыбается тоже.       Не сегодня?! Отлично! Отказ — удачный повод напомнить о себе снова.       В тот последний с Сяо Чжанем учебный год Ибо проявил чудеса изворотливости, лишь бы привлечь внимание гэгэ: выучил расписание старшеклассников и мог точно знать, когда и на каком этаже в этот день тот появится, по его примеру увлёкся европейскими художниками и средневековыми китайскими поэтами, заодно подсадив на них маму, записался в драмкружок, который посещали Сяо Чжань и та высокая девица, и никогда не пропускал репетиций.       Кстати, девица (её звали Джу-Джу) оказалась очень ничего, и Ибо был ей безмерно благодарен. Однажды в столовой она помахала ему рукой, и он, замешкавшись на мгновение, неуверенно махнул в ответ, а потом подошел к компании Сяо Чжаня и сел за их стол, тут же решив про себя, что прогнать его теперь можно будет лишь со скандалом или дракой.       Собственно говоря, каждый день у него был расписан буквально поминутно, а когда мама задала вопрос, для чего ему это надо, уж не для того ли, чтобы понравиться одноклассницам, Ибо криво усмехнулся и сказал: «Как-нибудь объясню».       На девчонок он не обращал никакого внимания. В шкале ценностей Ван Ибо они занимали последнее место, деля его с фильмами ужасов, насекомыми и тем неприятным незнакомцем, что с некоторых пор повадился на дорогущей машине заезжать за Сяо Чжанем после уроков. Ибо не знал, кем тот был, но интуитивно чувствовал, что не хотел бы этого знать. Поэтому он старался не думать о нём.       Он думал лишь о Сяо Чжане.       Весь мир сосредоточился вокруг красивого гэгэ, и Ибо собственнически хотел, чтобы тот смотрел только на него. Он не мог себе это объяснить, но парень нравился ему таким, как он есть. Просто потому, что это был Сяо Чжань.       Однако конец учебного года надвигался пугающе неумолимо, а все отчаянные попытки привлечь внимание терпели полное фиаско. Сяо Чжань продолжал относиться к нему как малышу. Вообще в последние два месяца гэгэ будто витал в облаках, был рассеян и улыбался такой глупой улыбкой, что у Ибо чуть ли не останавливалось сердце.       Но вешать нос не стоило. Всё и так в этот год оказалось лучше, чем он мог представить даже в самых смелых мечтах. И любой, кто думал иначе, был идиотом. Как, например, Джу-Джу с её сочувствующим взглядом.       Не надо его жалеть. Жалость унижает. Дайте ему время и оставьте в покое. Сяо Чжань как-никак был старше на шесть лет.       Лето постепенно вступало в свои права. Стояла чудесная погода — сезон дождей ещё не начался, в воздухе витали ароматы цветов, солнце ярко светило с чистого голубого неба, и казалось, ничто не могло нарушить безмятежной радости, которой дышали первые дни каникул. Всё было хорошо, как никогда.       Но Ван Ибо это не радовало.       С того июньского утра, когда старшеклассники по случаю окончания учебного года прямо из окна выбросили всё, что напоминало бы им о школе, он не видел Сяо Чжаня, и следующие три дня — «три дня ада», по выражению Джу-Джу, или, как они назывались официально, сдача гаокао — прошли как в тягучем блёклом сне.       Ибо что-то делал, занимался какими-то домашними делами, но чаще изнывал от скуки, пялясь в осточертевший телевизор. Мама в замешательстве посматривала на него, и однажды даже потрогала его лоб. Лоб был не горячий, тем не менее, её это не успокоило.       Но вот экзамены остались позади, и настал выпускной вечер. Как бы Ибо ни хотел попасть туда, он не мог, однако Джу-Джу привычно выступила в роли феи-крёстной. Всю церемонию он просидел на последнем ряду, а дома расплакался. Первый раз за десять лет. Оказывается, его гэгэ не собирался никуда уезжать из родного города (и это была отличная новость), но уже неделю, как перебрался к своему любовнику — тому самому неприятному типу с крутой тачкой, причём совершенно неожиданно для родителей.       Испуганная мама кружила вокруг него со стаканом воды, а Ибо, не в силах держать боль в себе, всё размазывал и размазывал тыльной стороной ладони слёзы по заплаканному лицу.       Когда он худо-бедно выплакался, она спросила осторожно:       — Как ты себя чувствуешь, милый? Тебя кто-то обидел?       — Н-нет, — впервые не зная, что сказать маме (он всем с ней делился), Ибо замялся, подбирая слова. Он знал, что мама поймет, но всё равно боялся.       Она молча покусала губы и тихо произнесла:       — Значит, это из-за Сяо Чжаня.       — Как ты догадалась, ма? — Ибо тяжело выдохнул, вцепился в мамину руку и замер в ожидании отповеди.       Мама удивила его, повернув к нему улыбающееся лицо:       — Кажется, я поняла это почти сразу. Ты никогда ещё не говорил с таким восторгом ни об одном человеке.       Ибо ответил на улыбку чуть-чуть неуверенно:       — Но ты не будешь против?       — Лишь бы ты был счастлив! И не стоит терять надежду, — мама обняла его за голову, немного побаюкала, словно ему было три года, и он в первый раз подрался на детской площадке. Голос её был мягким, но в нём почему-то сквозила затаённая грусть. — Мой мальчик вырос, а я и не заметила…       Ибо вдохнул холодноватый аромат её духов, наполненный гармонией водных цветов и морозного воздуха, мамин любимый, который он помнил еще с детства, потом кивнул, глядя на густую крону тутовника за окном, освещенную призрачным светом полной луны.       Он был не из тех, кто сдаётся на полпути, а Сяо Чжань стоил того, чтобы за него бороться.