Понять себя

      Симпатичная женщина средних лет, улыбаясь смотрела на него. Она не была китаянкой, скорее японкой или кореянкой: на китайском говорила хорошо, но очень медленно, подбирая слова, проговаривая каждый слог.       У Сяо Чжаня внезапно ослабели колени:       — С чего вы взяли, что мы пара?       — Как глупо! Извини, я думала, что вы геи, — женщина пожала плечами. — Возможно, виновато солнце, но мне показалось, что ты смотришь на него немного влюблённо. Впрочем, как и он на тебя…       — Ну… я… он… Н-ничего т-такого, — он с перепугу даже стал заикаться. — М-мы вместе учились в школе. И м-мы не п-пара…       Не ослышался ли Сяо Чжань? Это он-то смотрел на мальчишку влюблённо? Или, наоборот, Ван Ибо?       Второе предположение выглядело настолько диким, что он тут же нервно хихикнул — такое могло присниться разве что в страшном сне. Стоп, а первое?! Захотелось ущипнуть себя и почувствовать боль, дабы удостовериться в реальности происходящего. Или хотя бы оглянуться.       И Сяо Чжань оглянулся.       Ван Ибо встретил взгляд привычной ухмылкой — он стоял поодаль и явно пытался прислушаться к их разговору, однако проходящие мимо туристы громким смехом перекрыли его попытки.       Нет, сказал Сяо Чжань себе, нет-нет-нет! Этого не может быть. Это же Ибо, всего лишь Ибо, ни в грош никого не ставящий, вечно хмурый, нахальный, и… невозможно красивый.       — Он маленький засранец…       — Не такой уж и маленький, — женщина с улыбкой проследила направление его взгляда.       — Ладно, хорошо, достаточно большой засранец! Я знаю его с детства, мы росли бок о бок. И он просто приятель.       — А я — жена императора Японии, — рассмеялась женщина, кивнула, прощаясь, и на ходу шепнула. — Смотри не проморгай просто приятеля.       Сяо Чжань не нашёлся что ответить. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Не оглянуться ещё раз стоило ему усилий.       Так он и стоял, глядя ей вслед, пока мальчишка не спросил:       — О чём вы с ней разговаривали?       Сяо Чжань открыл рот… и снова закрыл.       Слова совсем не шли, да и как сказать, что главным предметом беседы был он сам? Сяо Чжань не знал.       Ван Ибо, кажется, не расстроился, пожал плечами и подхватил его за локоть:       — Чего застыл как кролик перед удавом? Пошли уже! Жрать хочется…       Очередной приступ сердцебиения был бы совсем некстати. Сяо Чжань вырвал руку из пальцев Ибо и отступил на шаг, перевёл взгляд на его губы, потом обратно на глаза, и снова на губы:       — Есть, кушать, обедать, в конце концов, трапезничать… Твои манеры оставляют желать лучшего, Бо-ди.       Лишь бы пожрать да поржать!       Он поджал рот и уставился на бабочку, не видя её. Неужели незнакомка права? Неужели мальчишка настолько вошёл в его плоть и кровь? Неужели… Да нет, бред наиполнейший!       Голос Ван Ибо выразил вежливое недоумение:       — О, этот недостойный всё не так понял, и Чжань-гэ вместо завтрака хотел бы поговорить о высоком? Тогда как насчёт философии семи мудрецов бамбуковой рощи? Или поэзии империи Тан? Моя мама обожает Ли Бо, но лично я предпочитаю стихи Мэн Хаожаня. Особенно эти:

Невольно захочешь по струнам циня ударить, Но жаль не услышит знаток, кому это в радость… При чувствах подобных о друге старинном думы, А полночь приходит — и он в моих сновиденьях!

      Уши Сяо Чжаня полыхнули огнём.       — Ибо… — начал было он, но осёкся, споткнувшись о нарочитое безразличие, застывшее на лице мальчишки.       — А, может, Чжань-гэ больше интересует современность? — словно бы не услышав, продолжил тот. — Тогда я с удовольствием бы обсудил фильм Триера «Худший человек на свете». И не беспокойся, Сяо-лаоши, этот недостойный умеет различать этого Триера и того, другого, великого и ужасного, а также, к слову, Моне и Мане. Ты смотрел? Потрясающее исследование жизни, не правда ли? Время идёт, пора делать выбор, а главная героиня ещё так и не поняла, чего она хочет…       Сяо Чжань, почувствовав, как щёки заливает краска, растерянно переступил с ноги на ногу. Странная пустота разливалась внутри — пустота, от которой теперь становилось страшно. Как так могло получиться, что привычный мир рассыпался в одночасье, и вся накопленная за полгода уверенность — уверенность, что ему нужны лишь лёгкие необременительные отношения, — с которой он жил последние несколько месяцев, начала стремительно уменьшаться в размерах, таять, точно мороженое в жаркий день?       Перед ним стоял парень, которого Сяо Чжань видел сотни раз, но ни разу не задумывался о том, каков он на самом деле. Ван Ибо открылся ему с неожиданной стороны. А ведь не далее как сегодня ночью он задыхался, стонал, дрожал всем телом, (давай, не будь трусом, произнеси это!) дроча, как пятнадцатилетний дурачок, лишь на смазливую мордашку и худощавое гибкое тело.       Но что, если он снова морочит себе голову? В юности легко сходиться с людьми и так же легко расходиться. С возрастом делать это гораздо труднее. Сяо Чжань не хотел снова обманываться. К тому же, всего раз он повёлся на поводу у собственных желаний, выдумал невесть чего. И, как следствие, единственные его серьёзные отношения закончились разбитым сердцем. Однако ему уже не девятнадцать. И он достаточно разумен, чтобы понять, что подобные фантазии никогда не принесут счастья. Разве что украдут время. Просто безумие — позволять чувствам брать верх над рассудком. Отсюда следовало, что привыкать к новой ипостаси мальчишки совсем не обязательно. Хватит одного шрама, оставшегося в памяти. Второго быть не должно.       Потому-то, Сяо Чжань ни с того ни с сего съехидничал:       — И где же ты это всё успел узнать?       Ван Ибо посмотрел на него как-то слишком пристально:       — В Школе искусств Пекинского университета.       — Гуй побери, — это было всё, что смог выдавить Сяо Чжань, как только понял, о чём идёт речь — диплом крупнейшего и одного из старейших университетов Китая был ключом от всех дверей во взрослую жизнь. — Да, но я… Почему ты молчал?       — Ты не спрашивал…       Показалось, или Ван Ибо вздохнул? Почему мальчишка вздохнул? Сяо Чжань задел его за живое? Похоже на то…       Он действительно ничего не знал о мальчишке. Совсем ничего. Ладно. Допустим, Сяо Чжань снова врал. Сказать честно, не хотел знать. И пылающие щёки являлись отличным доказательством, что это так. Было ли ему стыдно? Да. Собирался ли он просить прощения? Нет. Собственной вины в этом он не видел и не желал признавать.       А, ерунда, сказал Сяо Чжань себе, дёрнул плечом и осторожно перевел разговор на другое:       — Правда же, тут всё совсем иначе? Как будто можно прожить хоть до ста лет и не устать ни капельки от красоты этого места…       Он поправил на плече ремень сумки и зашагал вверх к подвесной бамбуковой дорожке. Уйти от неприятной темы следовало как можно скорее.       Вода под мостом масляно сверкнула в лучах солнца. От воздуха, пропитанного ароматами цветов, перехватило дыхание. Это на севере зима замотала всё в хрустящую белую пелену, а здесь, на юге, слепящий блеск ярко-синего небосклона и золотого солнечного света заставлял поверить в рай на земле.       — Небо сегодня как на полотнах Ван Гога, — сказал позади Ибо.       И Сяо Чжань кивнул, на этот раз уже без капли удивления. Вот оно, то самое, ни больше ни меньше… Мир вокруг казался нарисованным волшебной кистью.       Наваждение кончилось в тот миг, когда он ступил на нагретый солнцем деревянный настил.       — Чжань-гэ, а вообще, тебе фамилия Ван Гог не кажется странной?       Шаги за спиной стихли. Он остановился:       — Нет. А что?       — Мне прям как-то ухо режет.       Сяо Чжань посмотрел, как мальчишка залился смехом, который был очень похож на хрюканье поросёнка, и ему внезапно стало смешно. Он попытался пнуть мелкого засранца ногой, но тот увернулся и отскочил в сторону, одарив самой сволочной из своих ухмылок.       Губы помимо воли растянулись в ответной улыбке: вечно угрюмый и неулыбчивый Ван Ибо словно сорвал с себя остатки надеваемой при посторонних брони и выглядел абсолютно счастливым. Этакий львёнок на отдыхе. Довольный жизнью хищник.       Как странно, подумал Сяо Чжань, что рядом с ним я чувствую себя другим — более живым, чем в последние годы.       — Что-то случилось?       За своими размышлениями Сяо Чжань не заметил, что мальчишка внимательно разглядывает его лицо, и смутившись, выпалил:       — Бо-ди, иногда ты почти как человек. А потом так посмотришь, будто сожрать хочешь. Особенно когда я рядом с Гуан Ченом. У тебя сразу такой надменный вид, что хочется огреть тебя по голове…       Ван Ибо резко остановился, сделал шаг вперед, не сводя с него глаз, и встал напротив так близко, что, уловив знакомый запах одеколона, Сяо Чжань почувствовал, как теряет контроль над собственными чувствами. Близость вызвала лёгкое покалывание в кончиках пальцев. Сердце призывно забилось, а дыхание участилось, будто катастрофически не хватало воздуха.       Глаза Ван Ибо стали пугающе тёмными, а чёртики, пляшущие в них, вдруг куда-то пропали. Сяо Чжань заметил, как мелко подрагивали пальцы у мальчишки, и его пробрало дурным предчувствием.       — Ты не так понял, Чжань-гэ. Этот мой надменный вид, когда я вижу тебя с Гуан Ченом, это ни что иное как ревность, — немного напряженным голосом ответил мальчишка.       — Ревность? — переспросил Сяо Чжань, и голос предательски дрогнул. Да что это с ним такое?!       — Я люблю тебя, — с трудом выдавил из себя Ван Ибо. — Ты удивлён?       — Это последнее, что я мог подумать… — прошептал Сяо Чжань, и тотчас взвыл про себя. Он врал, врал… Врал! И ему самому было отвратительно это вранье. Но что мог он поделать? Ситуация выходила из-под контроля. Совершенно не к месту вспомнились дешёвые боевики, в которых злодеи разряжали обойму с почти трогательным простодушием. Кажется, сейчас ему влепили такую пулю в лоб.       Незнакомка всё-таки не ошиблась, а Сяо Чжань был слишком напуган, чтобы спросить, что сделало его таким очевидным. И вот как (подскажите, пожалуйста, хоть кто-нибудь!), как теперь реагировать на признание мальчишки?       Ведь… он же не хотел быть уязвимым. Он дал себе слово ни к кому не привязываться всерьез. Почему же тогда он, как завороженный, пялился в это невероятное лицо? Отчего руки дрожали, а кровь так и била в виски? Может, всё потому, что на мальчишку невозможно было не смотреть.       Ван Ибо наконец-то взглянул на него, но, видимо, понял заминку по-своему, потому что побледнел, однако с усмешкой вскинул голову:       — Не беспокойся, Чжань-гэ, и не вздумай меня жалеть. Я так же люблю лего, мотоциклы и танцы, но не жду, что они полюбят меня в ответ. Так что, я давно смирился с таким положением вещей.       Это была самая странная исповедь, которую ему доводилось слышать. И когда она прозвучала, Сяо Чжань растерялся. Наверное, нужно было что-то сказать, но он не знал, с чего начать. Горло сдавило, словно кто-то затягивал петлю на шее. Стоило ли принимать слова мальчишки всерьёз? Разве можно влюбиться в того, кого едва знаешь? Вот и Гуан Чен…       Занятый своими мыслями, Сяо Чжань не сразу понял, что Ван Ибо назвал то же самое имя человека, о котором он думал, и на секунду замешкался:       — Что? Извини…       — Я сказал, что Гуан Чен тебя тоже любит, но вы не будете вместе, — тихо повторил мальчишка. — А я бы…       Сяо Чжань непонимающе моргнул. Их взгляды встретились. Ван Ибо рассмеялся. Смех вышел малоприятным, и Сяо Чжань вздрогнул, как от удара — неожиданно горячей душной волной по позвоночнику поднялась злость.       Да он насмехается над ним! Гуан Чен?! При чём здесь Гуан Чен? Зачем о нём понадобилось вспоминать именно сейчас? Кому он вообще нужен?       Мальчишка отчего-то продолжал улыбаться, и в Сяо Чжане вдруг взыграл дух противоречия. Он ответил чисто из вредности:       — Почему ты решил, что мы не сможем быть вместе? Не то чтобы меня это волновало, но с чего ты взял?       На душе стало гадко. Ван Ибо снова выглядел таким растерянным — будто собирался что-то сказать, но никак не мог найти подходящих слов. В его глазах промелькнула какая-то обречённость, когда он промямлил умоляющим голосом:       — Ну…       — Он тебе сказал про это?       — Нет. Я просто знаю…       — Ты просто знаешь?!       — Да…       Захотелось оттолкнуть Ван Ибо, обидеть, наговорить колкостей, после которых уже ничего нельзя будет исправить. Однако Сяо Чжань сдержался. По крайней мере, внешне.       — Спасибо! Наверное, я должен быть польщён твоим признанием, — холодно сказал он, взяв себя в руки. — Но… насчет Чен-Чена… Я бы попросил держать своё мнение при себе, потому что меня оно не интересует.       Сяо Чжань был страшно зол на самого себя: зол за свою слабость, за то, что подпустил мальчишку вплотную, позволил этому признанию случиться, не сбежал отсюда, пока было ещё не поздно, а теперь пожинал плоды своего безрассудства.