Понять себя

      М-да, стоило сразу признать, что день не задался с самого начала. И не было никакой надежды, что что-то изменится к вечеру. И если ещё по пути к пляжу Сяо Чжаню чудилось, будто он сумеет поговорить с Гуан Ченом и всё понять, то к вечеру эта мысль окончательно развеялась. Стараясь ничем себя не выдать, он поначалу внимательно и по возможности незаметно наблюдал за парнями, но вскоре ему это надоело. Ван Ибо почти не раскрывал рта, а Гуан Чен держался так же приветливо и дружелюбно, как в первые дни знакомства, и лишь небольшая морщинка между бровей выдавала внутреннее напряжение. Ничего из ряда вон выходящего больше не происходило, их общение выглядело со стороны вполне прилично, и Сяо Чжань перестал мучить себя догадками — все предположения были забыты, побеждены, затоплены солнечным светом, безоблачным небом и умиротворяющим шелестом волн.       Впрочем, как оказалось, ненадолго.       Он закрыл глаза и снова задремал, однако моментально проснулся, сквозь шум моря различив знакомые голоса.       Сяо Чжань приподнял голову, и бессознательно остановившись взглядом на рельефном прессе Ван Ибо, не сразу сообразил, что мальчишка заботливо придерживал повисшего на нём Гуан Чена. Тот выглядел плачевно — бледный до синюшности, он едва держался на ногах и беззвучно шевелил губами.       — Что это с ним? — не выдержав эмоционального перенапряжения за день, вскрикнул Сяо Чжань, с тревогой разглядывая жалкую фигуру.       — Видимо, морская болезнь, — бесстрастно откликнулся Ван Ибо.       — Если он знал, что у него морская болезнь, чего ради ты потащил его в воду?       — Ну, положим, А-Чена никто не заставлял, — мальчишка уставился на него в упор, потом улыбнулся. Его улыбка сделалась неприятной.       Худощавый, подтянутый, широкоплечий… Сяо Чжань, проследив за капельками воды, стекавшими по светлой коже, невольно сглотнул в попытке смыть наваждение и выкрикнул:       — Ты это нарочно устроил!       Он намеренно разжигал в себе злость, чтобы не показывать беспомощности. Гнев был сейчас единственным средством защиты от грязных мыслей. Всё в мальчишке — начиная с бесконечных ног и заканчивая кривоватой ухмылкой — казалось ему совершенным.       Ван Ибо, оступившись, неуклюже отшатнулся. В потемневших глазах на секунду мелькнула растерянность.       Гуан Чен опасно побледнел, борясь с тошнотой — взгляд его сделался тусклым — но сумел пробормотать:       — Не сердись, Чжань-Чжань. Ибо прав… Я сам виноват. Неловко вышло. Думаю, к вечеру всё пройдет.       Однако чуть легче ему стало лишь к утру.       Сяо Чжань, решивший дежурить у постели больного всю ночь, был выставлен за дверь дежурным врачом отеля, без церемонии давшим понять, что пациенту необходим покой. А утром, ни свет ни заря, он был разбужен Ван Ибо, как ни в чём не бывало ворвавшимся в номер и поднявшим его с кровати.       — Ты не забыл, что мы сегодня собрались в Ущелье бабочек?       Сяо Чжань устало выдохнул — он чувствовал себя как выжатый лимон. Вчера он битых три часа проворочался без сна, мучимый сумбурными мыслями, и ни одну из них нельзя было назвать хорошей. Его одолевали десятки вопросов, на которые он не находил ответа. Но всё в итоге сводилось к одному: он приехал сюда затем, чтобы, во-первых, отдохнуть, а во-вторых, разобраться в своих отношениях с Гуан Ченом, однако вместо этого только больше запутался. Привести мозг в состояние покоя ему так и не удалось. Полярные варианты происходящего никак не желали связываться друг с другом. Потому что, был ещё Ван Ибо, чёртов Ван Ибо, на светлый образ которого он ночью… Стоп-стоп. Просто надо немедленно выкинуть эту мысль из головы.       Честно говоря, Сяо Чжань находился в безвыходной ситуации, и ему это не нравилось.       — Так мы едем, Чжань-гэ? Сам знаешь, туда надо пораньше.       Мальчишка стоял непростительно близко, по обыкновению, нарушая личное пространство. Преступно близко. Ближе некуда — точно издеваясь. Надо бы осторожно отодвинуться назад, но ноги словно приросли к полу. Сяо Чжань непроизвольно вспыхнул, надеясь, что рассветный полумрак скроет покрасневшие щёки. Поэтому и голос прозвучал резче, чем он хотел бы:       — Ты был у Гуан Чена?       Ван Ибо отвёл глаза и промолчал. Смутился? Ну да, как же!       Надо сказать, что Гуан Чен выглядел значительно бодрее и свежее, чем вчера. Сяо Чжань с облегчением обнаружил, что тёмных кругов под глазами у парня нет, но на всякий случай спросил:       — Как ты себя чувствуешь?       — Жить буду, — отозвался тот, попытался встать, но его шатнуло вперёд, и он едва устоял на ногах.       Сяо Чжань инстинктивно схватил его за предплечья, чтобы удержать.       Видно было, как еле заметная жилка бешено пульсировала на влажном виске. Ещё неделю назад Сяо Чжань без раздумий, флиртуя, ткнулся бы в неё губами, а теперь отчего-то медлил. Давало ли знать напряжение последних часов или что-то иное? Он и сам уже не знал, чего хочет от их отношений. Всё было так сложно, что даже думать об этом было тошно. И всё же, сонный, взъерошенный Гуан Чен поневоле вызывал симпатию, и сердиться на него никак не получалось.       — Вы наобнимались, или мне ещё подождать? — голосом Ван Ибо можно было заморозить море. — Боюсь лишь, бабочки ждать не будут.       Гуан Чен аккуратно высвободился из объятий и снова уселся в кровать:       — Не надо ждать. Идите. А у меня что-то до сих пор голова кружится.       Сяо Чжань тотчас переполошился:       — Может, тебе в больницу, рентген сделать там или МРТ.       — Не говори глупостей, Чжань-Чжань, мне надо всего-то чуток полежать.       — А то смотри, — бесцеремонно вклинился в разговор мальчишка, — буквально вчера я наткнулся на промоакцию от курортных врачей: не просто рентген, а рентген с обезьянкой!       Сяо Чжань закатил глаза до самого затылка. Мальчишка был таким засранцем!       А вот выдержке Гуан Чена стоило отдать должное: он только слегка побледнел и на секунду сжал руки в кулаки, а потом повернулся к Сяо Чжаню и ласково улыбнулся:       — Ты приехал сюда вовсе не затем, чтобы сидеть в четырех стенах. Увидимся вечером.       Если Гуан Чен и был разочарован, то ничем этого не показал.       Когда за ними закрылась дверь номера, Сяо Чжань, с трудом удерживаясь от желания дать Ван Ибо подзатыльник, прошипел:       — Ну ты и придурок! Что он тебе плохого сделал?!       — Мне — ничего, — Ван Ибо пожал плечами, немного помолчал и спросил. — Так мы едем?       По-хорошему, надо было бы развернуться и уйти, гордо задрав нос, но напрочь портить отпуск в планы не входило. У него оставалось всего два дня. Сегодня и завтра. Поэтому пришлось сделать вид, что ни хрена не произошло, и с напускным безразличием согласно кивнуть головой.       Усыпанные махровыми цветами кусты гибискуса, огромные пальмы, густо оплетённые лианами, заросли бамбука, от которых веяло влажной прохладой, голубые воды крошечного водопадика, ниспадающие с каменного уступа, вымощенная булыжником дорожка, а за этим великолепием — тёмная зелень тропического леса. Где-то совсем рядом пели невидимые птицы, сквозь листву пробивались лучи январского солнца. Густой аромат дурманил голову, вызывая смутное томление внизу живота и неясные желания.       К Ван Ибо вернулась ребяческая, бьющая через край, дурашливость последних дней. Хотя нет, никогда раньше Сяо Чжань не видел его таким жизнерадостным. Он так заразительно хохотал, что и Сяо Чжаня сумел заразить своим весельем. Бабочки вились вокруг них — лимонные, бархатно-чёрные с красными пятнами, небесно-голубые, сиреневые и фиолетовые с шёлковым отливом. Переливаясь разноцветными красками, они кружили над головами, перебирали крыльями, в призрачном танце перепархивая с цветка на цветок. Самая большая села Ван Ибо на нос — мальчишка замер, боясь её спугнуть, широко распахнутые глаза светились детским восторгом, — затем перелетела на губы. Он фыркнул, прогоняя нахалку, и тогда она опустилась ему в ладонь. Ярко-изумрудные крылья распахнулись.       — Не шевелись, — пробормотал Сяо Чжань.       Мысли рассыпались, будто горошины. От обаяния этого мальчишки перехватывало дыхание. На тонких длинных пальцах бабочка смотрелась до того восхитительно, что он потянулся за телефоном, чтобы сфотографировать. А уж лицо прямо-таки было создано для камер. Спокойно наблюдать за происходящим оказалось делом непростым — художник внутри него вопил от восторга. Разумеется, Сяо Чжань убеждал самого себя, что он испытывает к своей невольной модели лишь чисто профессиональный интерес, и ничего иного в этом нет. И, разумеется, он щёлкнул кнопкой не один раз, сохраняя в памяти телефона каждый поворот и наклон головы, каждый взмах ресниц, каждую улыбку мальчишки. Взгляд, как и камеру, отводить совсем не хотелось.       — Вы двое — красивая пара, — негромкий голос за спиной заставил его вздрогнуть и обернуться. — Давайте я вас сфотографирую!