Старые фики по ОЭ

— Алва… Знаю, со времен Арсена Савиньяка в вашем роду не жалуют Людей Чести. Но эти слова не пустой звук и я знаю, что, хоть мы и по разные стороны, вы принадлежите к истинным Людям Чести в своем сердце. — Не трудитесь читать в моем сердце, сударь, там написано по-кэналлийски, а писавший был, к тому же, неграмотен, — усмехается Алва, скучающе наблюдая за тем как договариваются секунданты. — И все же я скажу. Герцог Алва, я верю вам гораздо более, чем большинству моих союзников. Мне горько об этом говорить, но это так. Рокэ молчит. Насмешничать нет силы, к тому же Окделл собирается сказать что-то и вправду важное. Эпинэ чертит Линию на смрадной глинистой почве. — Чем же вы вздумали меня обременить, дорогой враг? *** Надо было кого-то послать… Чтобы ему отчитывались, что замок Надор, как в старину, пришлось взять в осаду? Надо было передать письмо через гонца… Чтобы гонец услышал «Это подделка»? Надо было… Нет. Иначе было нельзя. Зал огромен, сер и гулок. Гобелены не спасают ни от сквозняков, ни от эха. Облаченный в подбитый облезлой лисой плащ герцог Окделл дрожит от холода. Он тонок как камыш, как ни старается изо всех сил развернуть плечи, чтоб не сползла с них герцогская цепь. Его сестра замерла рядом серой тенью, такая бледная, что Рокэ на секунду серьезно думает, сумеет ли малышка добраться до Олларии, не то что до Алвасете… Герцогиня Окделл глотает крики ярости и горя, скорбная и растерянная. Рокэ не хватает выдержки посмеяться над подобным. Герцог Окделл передает письмо своей прямой как палка матери. Та, приняв, стискивает бумагу так, словно хочет порвать. Мальчишка смотрит на Рокэ растеряно, но помощи ему ждать неоткуда. Парень довольно быстро понимает это и спешит разбить безмолвие, не дав убийце своего отца слова сказать: — Род Окделлов вам благодарен, герцог Алва. Глаза у паренька отчаянные. Он выталкивает слова по одному. Похоже, силится говорить так, как говорил отец, только не знает, что нужно говорить. Мать за спиной стоит, так что его единственной подсказкой остается письмо Эгмонта. — Вы спасли моего отца от позорнй смерти. Он был рад умереть от руки столь достойного врага. И тут он прерываетя. Девчонка, похоже, до сих пор не осознавшая всего, что вообще произошло, судорожно хватается за горло, силится вздохнуть, делает шаг назад. Герцог Окделл, забыв про все, бросается к ней, ослабляет воротник, пока ее не забирает подбежавшая служанка. Рокэ цинично замечает, что не мать. Пафос убит. В глазах мальчишки непролитыми озерами застыли слезы. Мирабелла, кажется, вот-вот впадет в истерику. Герцог Окделл — Ричард Окделл — движением сестры подносит руку к вороту, хотя и держится. Глотает слезы, держится. Карьярра, на этом холоде неудивительно, что эти дети еще и насквозь больны! — Юноша, если вы и впрямь испытываете благодарность, выразите ее одним способом: позаботесь, дабы ваша семья более не тревожила покой страны восстаниями. Длинными речами меня будут мучить соратники вашего батюшки — им повезло чуть меняше, как вы понимаете — они не умерли лубочными героями. Алва не может не бить на отмашь. Если это мерзнущий волчонок не очнется, то… — Как вы!.. Что? Смеете? Можете? В глазах мальчишки боль и ужас, Мирабелла умудряется все-таки закрыть рот, но Рокэ все же произносит, пристально глядя ей в глаза: — Эрэа, я сейчас говорю с герцогом. — Прошу меня простить, — цедит вдова. Мальчишка подбирает слова, но Алва слишком замерз, слишком устал, и слишком ему мерзостно. — А до тех пор, юноша, вы, согласно пожеланию Эгмонта Окделла станете воспитываться в доме Алва. Если вы полагаете, что можете отказаться, — предупредил он готовое вырваться восклицание его матери, — я скажу иначе — переходите на положение военнопленного вплоть до своего совершеннолетия. Эрэа, прикажите собрать герцогу и герцогине вещи. Тонкие, похожие на птичьи лапы, руки судорожно сжимают плечи маленького герцога, впиваются в шерсть, в лисий мех, слегка звенят под ними звенья его цепи. Наверняка, мальчишке больно. — Мдадших дочек тоже прикажете собрать, герцог Алва? — она говорит тихо, но слова ее звучат звериным криком. — Нет, — он не отрываясь, смотрит ей в глаза, — они слишком малы и могут заболеть в дороге. Пока юные Дейдри и Эдит будут на вашем попечении. Возможно, — медленно добавляет он, помня, что с женщинами надо как с детьми, а женщинами в горе, как с младенцами, — так будет продолжаться, пока герцог Окделл не сможет стать по праву их опекуном. И Мирабелла это принимает. — На этом разрешите мне откланяться. Юноша, вас и вашу сестру ожидает карета. Спешите. Эрэа, для меня была честь с вами беседовать. Поклон и разворот на каблуках. Уйти, не оглянуться. Не слышать, как они начнут рыдать. Даже если Окделлы будут благодарны за смерть Эгмонта — даже и на словах — свидетельства их унижения Окделлы не простят. И будут правы. Дора Рикардо и дориту Ирис из кареты выносят спящих на руках. Служанки шепчутся, слуги, привыкшие к болезненным, но терпеливым детям за дорогу, очень осторожны. Над Алвасете нависает ночь, тихая, и до слуха Росио доносится, кажется, даже шум прибоя. Он вот уже пять дней как дома, а карета прибыла только что. Лекарь встретил детей в дороге, за дориту можно не беспокоиться. Готовы комнаты и одежда, менторы и слуги. Он не знает, чего он хочет, почему встречает этих детей. — Алва, я не надеюсь, что кто-то из моих соратников сумеет вырастить моего сына не только Человеком Чести, но и просто достойным человеком. Тех, кто сумел бы, вы скоро раздавите, другие слишком слабы или слишком подлы… Рокэ смотрит на спящего ребенка. Цепь уже убрали, но неловкой худой рукой он и во сне сжимает «поросенка» — отцов кинжал. Рокэ отводит локон шелковых волос с его лица. Сегодня соберано так спокойно, словно он от чего-то долго и мучительно бежал. И избежал. В постели крепко спит приемыш Кэналлоа. «Ладно, Человек Чести. Пусть все будет так, как ты сказал».