Старые фики по ОЭ

Последний визит в летний лагерь перед тем как Эмиль отведет войска. Лето осталось позади, прозвенели бои и победы, жаркое солнце некогда проклятых земель Борраска больше не ласкает вечно мерзнущей кожи. Рокэ незаметно косится на оруженосца. Осень. Оллария тускло блестит серым и золотом, медленно облетают листья с кленов, обнажая деревья — Рокэ кажется, что ветви не покачиваются под легким ветром, а дрожат от холода. Южная кровь, привычная к огню вина и схваток, белая кожа, отражающая солнце, плотная ткань колета, неудобно сковавшего движения. Теплая по меркам оруженосца-северянина Оллария… И осень — время умирания живого, любящего тепло. А впрочем, посмотреть на этого мальчишку — начинает казаться, что это как раз пора расцвета, тихой, сияющей, нагой в своей наивности, мечтательной и нежной юности, не роскошной, чуть бедняцкой — но почти мягкой в ожидании суровой зимней зрелости. Ричард едет на два шага позади, как и привычно, но не следит за Соной, и кобыла то и дело нагоняет Моро, который к ней испытывает, кстати, известную симпатию. Колет у юноши расстегнут, как-то несерьезно расхристана рубашка — ему душно во влажной осени Олларии. Сияют, ловя прозрачные лучи, стальные цветом глаза, и светится тоскливая мечтательность во взгляде. Проблескивает золотинка в его русых, выгоревших под жарким солнцем волосах, вспыхивает в руках подобранный зачем-то багряный лист. Мальчишка засыпает прямо в седле — опять сонеты ночью сочинял. Рокэ удерживает вздох. Терпеть не может осень, когда даже известный собственным безбожием и черствостью Ворон начитает считать ворон, мечтать о ласточках — тайком. Осенью вечно тянет в Кэналлоа, где — нет, уже не дом. Но там… тепло. Пусть даже это только тепло солнца, а тепло дома безвозвратно растворилось в холоде зимнего прибоя вместе с тихой улыбкой матери и пением Рубена, сказками Карлоса и железной волей соберано, которая спасала как стена, даже когда Рокэ уже не был ребенком. Но все-таки можно попробовать прижать мерзнущие белые пальцы к стене дома, пытаясь греться о нагретый солнцем мрамор — если уж от любимых рук уже нельзя. Да хватит уже! — Юноша, не спите! У вас на гербе не медведь, а вепрь, так что впадать в зимнюю спячку вам не стоит. Дикон встрепехивается: — Простите, монсеньер. Что-то бормочет неразборчиво. — Что, юноша? Извольте говорить громче! «Или уж молчите» — Рокэ удерживает. Удивительно не хочется молчать. Ричард вздыхает: — Осень в Олларии какая-то больная. Все время тянет в сон, а стоит лечь — не спится. Эти туманы, из-за них такое чувство, что тебя обкладывают теплой сырой корпией. И в мыслях муть, — голос оруженосца слишком монотонен, как будто он наполовину спит. — А вы не простудились? Алва ненавидит моменты, когда может показаться заботливым — с мальчишки станется придумать себе доброго эра — но необходимо все-таки убедиться. Дик мотает головой, то ли в знак отрицания, то ли пытаясь проснуться: — Нет. Когда я простужаюсь, меня знобит. Это другое. Это осень. Скорее бы уже зима! Ну да, кому что, называется. — Вам не понравилось бы в Кэналлоа, господин оруженосец. Зимой там бесконечные дожди, а осенью ветер. — Ветер это отлично, — сонно возражает Ричард, явно пытаясь проморгаться, — ветер… освежает. — Глубокая мысль! — не выдержав, фыркает Рокэ. Останавливает Моро и заявляет: — Юноша, на вас без слез не взглянешь. Если война так и не научила вас в спать в седле, довольно мучить Сону. До дома ехать еще долго. Перебирайтесь! Юноша даже просыпается немного: — Чт-то? Нет, не надо, монсеньор! Ну вот, решил, что злобный Ворон издевается, конечно. — Юноша, хватит глупостей. Эскорт я отослал вперед, до улицы Мимоз нам ехать долго по тихим переулкам. Так мы, кстати, быстрее доберемся, если не придется сдерживать лошадей, чтобы вы ненароком не сверзились к ним под копыта. Ричард слишком сонный, чтобы обидеться, но все же возражает, уже чуть менее уверенно: — Но… — Лезь! — рявкает Рокэ, — никто вас не увидит, а вы хоть выспитесь. Такие окрики на Дика действуют хорошо. То еще воспитание в Надоре — похоже, что эрэа Мирабелла позволяла себе повышать голос на детей. Ричард беспрекословно повинуется, привязывает повод Соны к стремени Моро и забирается в седло перед эром. Хочет назад, но Рокэ выгибает бровь и юноша признает бессмысленность затеи. Он вздрагивает, когда Рокэ обнимает его одной рукой и заставляет чуть откинуться назад: — Вы спите или нет? Садитесь так, чтобы мне не пришлось держать вас. Да что вы дергаетесь как эсператистская монашка?! — Просто у вас руки… холодные. Рокэ хмыкает. Руки ледяные, он это знает. Постоянно мерзнут. — Спите уже. Юноша быстро засыпает. Они едут по улочкам, и Рокэ медленно согревается. Откинув голову набок, мальчишка чуть щекочет теплым дыханием шею, а в нос лезут чуть влажные мягкие прядки, почему-то пахнущие сеном… ах, нет, это осенняя листва. Теперь он тоже это чувствует. Как будто мокрое одеяло навалилось со всех сторон. Дышать становится труднее, мир полон запахов и неожиданно почти лишился звуков, а мысли… В мыслях — морось и туман. Внезапно начинает ломить плечи и поясницу, и немного тянет в сон. Доехать бы уж до особняка… Только в особняке холодная постель, согретая горячими камнями — и все равно холодная. И даже если отправиться к какой-нибудь красотке… душно и влажно или холодно и пусто. Руки замерзли… Моро сам отлично знает дорогу, да и Рокэ еще с детства научился править одним нажатием коленей. Не проснется же? Как вор, просунуть ледяные пальцы под расстегнутый чужой колет, поближе к жаркой коже. Там на севере так холодно, что вот такие сонные мальчишки согревают его током своей горячей крови. В мыслях появляется детская поэтичность, но недолго — можно. Ричард вздыхает во сне, накрывает его руки собственными горячими ладонями… Рокэ в досаде напрягается. — Теплее? — чуть сипло спрашивает юноша. …сплетает их пальцы. — Да, — Ворон с трудом удерживается, чтоб не уткнутся губами в бьющуюся жилку на виске мальчишки. — Хорошо, — Дик снова засыпает. И всю дорогу бессознательно сжимает пальцы Ворона, прижимая их к себе.