Второй шанс

Стемнело быстро. Так, как будто бы кто-то выключил свет в доме. Хотя, не удивительно. Свирепый ветер, пробужденный бурей, гнал по небу темные, тяжёлые облака, скрывшие, клонящееся к закату, солнце. Шорох песка был слышен даже здесь, в отдалении от пустыни, пусть и за ветхими, но, все же, стенами. Им двоим стоило бы поспать. Никогда не знаешь, будучи шиноби, что ждёт тебя завтра, и грех было упускать возможность отдохнуть. Вот только так считал Сасори, и только. - Данна?.. Кукольник не успевает никак отреагировать на тихий, удивительно бархатный, голос. Не успевает сказать, что не спит. Не успевает даже приоткрыть глаза. Дейдара рядом приподнимается на локте, склоняется и целует, не спрашивая, можно ли, абсолютно бесцеремонно. Что стать чем-то привычным не могло, и вряд ли когда-то сможет. Глупо, должно быть. Но Акасуна до сих пор не знал, как ему реагировать. Не знал, должен ли он быть смущён, раздражён или зол. Но и пустоты не было. Внутри от тепла, жара почти, чужого тела будто бы что-то таяло. Там, под ребрами, где, не позволяя себе ускориться, билось напряжённое сердце. Это нечто, постепенно избавляясь от невидимых оков, оживало, вздрагивая, как бабочка ранним промерзлым утром. Хотел бы кукловод, чтобы все было, как раньше. Чтобы раздражающий мальчишка рядом просто.. был. Был как предмет, кем можно было по своему желанию пользоваться, но у кого нет абсолютно никакой власти. Вот только его голос в вопросе его же жизни никто не спрашивал. С самого своего возрождения Сасори ощущал себя не более, чем листом или маленькой веткой, захваченной водами бурной реки. Жизнь несла его вперед, не давая опомниться, не позволяя подумать, хотя, казалось бы, времени было просто неприлично много. Всё его существование будто небрежно смяли, как лист бумаги, а, затем, развернули в надежде, что ничего не изменится. Изменилось. Дейдара ведёт по губам языком коротко, почти осторожно, как если бы, пусть и с запозданием, спрашивал, а можно ли. Как дворовый зверёк, впервые имеющий возможность проявить к человеку нежность, а не агрессию. Кукольник и сам не замечает, как собственная же ладонь ложится на чужой затылок. Хотелось бы сказать себе, что для того, чтобы иметь возможность заставить отстраниться, а не из-за едва ли не инстинктивного желания прикоснуться, какое возникает разве что в отношении кошка. Но врать себе было глупо, да и бессмысленно. Волосы его на ощупь как тонкие шелковые нити. А ведь должны быть как минимум спутаны за день. Очередная ненормальность, одна из десятков, возможно, сотен, которые сплелись в одно целое внутри человека, понять которого кажется невозможным. Под аккуратным давлением большого пальца на подбородок, Акасуна, не задумываясь, едва ли не рефлекторно приоткрывает рот и тут же забывает, как дышать. Движение языка по собственному одновременно мягкое, обжигающее и такое нежное, что голова кружится. Это должно было быть странно. Мерзко даже. Но не было. Сердце, всё так же отказываясь ускоряться, бьёт в грудную клетку сильнее, так, будто вознамерилось вырваться из тела, которое Сасори с каждой секундой контролировал всё меньше. Пальцы в светлых волосах сжимаются судорожно, в ответ на что Дейдара, вместо того чтобы, ожидаемо, отстраниться, прижимается едва ли не вплотную. И это было невыносимо. Невыносима эта близость, но больше всего то, что тонкие, невидимые нити теперь были в чужих руках. В них не только тело. В них контроль. Что Дейдара доказывает, соскальзывая ладонью по шее к ключицам, выступающим из под воротника футболки, и дальше по груди, к животу. Внизу накапливается тяжесть, завязываясь болезненным узлом, что, будучи слишком странным, слишком непривычным, и служит последней каплей. Сжав пальцы у корней светлых волос, кукольник аккуратно тянет от себя, заставляя отстраниться. - Что ты делаешь? - произносит Акасуна медленно, успевая разве что порадоваться тому, что голос звучит ровно и не дрожит. Блондин чуть наклоняет голову вбок, но не смеётся над странным вопросом, хотя, мог бы. Лишь смотрит синими, из-за полумрака помещения, глазами, прежде чем легонько пожать плечом руки, на которую не приходился вес тела. - Так, вроде бы, чувства выражают? Трогая друг друга? Но этот вопрос Сасори душит в зачатке. Тем более, что был другой, важнее. - Какие? - Привязанность. Симпатию.. - Дейдара будто бы избегал того самого слова, но, под выжидающим взглядом напарника, всё же, произносит: - Любовь. Кукловод непроизвольно поджимает губы, что не остаётся незамеченным. Блондин отстраняется, ложится рядом на бок, но не произносит ни слова, давая время подумать. Любовь всю жизнь приносила одни проблемы. Лишь боль, которую пришлось вырезать из самого себя. - А что такое любовь? Дейдара непроизвольно хмурится, будто бы ожидал чего угодно, но не подобного, довольно таки логичного, вопроса. Несколько минут он молчит. Сасори, повернувшись на бок, спиной к нему, прикрывает глаза. Сейчас кукольник и сам не знал, хотел ли услышать ответ, каким бы он ни был. Ведь, если подумать, правда, что это? Пожалуй, в первую очередь, привязанность. Но что ещё? Любой из вариантов казался жалким, абсолютно не стоящим того, чтобы быть даже малой частью чего-то столь масштабного и трудного для понимания. - Я не знаю. - блондин обнимает со спины, а Акасуна ощутил внутри гулкое чувство, будто бы что-то оборвалось и падает, готовое вот-вот разбиться. - Я всегда восхищался Вами, хоть и не совсем понимал. Может, поэтому и не был рядом, хотя стоило бы.. Вероятно, если бы они не разделились тогда, сам кукловод остался бы жив. Дейдара не потерял бы руку, да и в целом всё сложилось иначе. Вот только.. был ли смысл думать об этом? К тому же, умереть и даже убить ради того, кто тебе дорог, не сложно. Как уже сказал блондин ранее, сам Сасори едва не убил ребенка, чтобы защитить бездомного кота. - Ты сможешь жить для меня? Комнату вместе со сгущающейся темнотой заполняет вязкая тишина. Она проникала внутрь с каждым вдохом, в горло, трахею, лёгкие. Эта тяжесть ощущалась физически, и не задыхался кукольник лишь потому что Дейдара не просто молчал. Можно было бы просто ответить "да". Но если бы он это сделал, Акасуна бы не поверил. Умереть для кого-то просто. Убить ещё проще. А вот жить.. Жить - это бремя. Это ответственность. Это связь, которую не получится разорвать, даже если очень захочется. Жизнь - это боль. Сотни, тысячи маленьких смертей, растянутые во времени, чтобы не сойти с ума. - Не думал, что Вы попросите. С какой лёгкостью он рисковал собой? Как легко решился убить себя? Сможет ли такой человек смириться, что его жизнь ему не принадлежит? - Да. Кукловод и сам не верил. Ждал череду бессмысленных слов, призывных увести от сути, но.. - Буду. Я же не могу Вас оставить. Сердце наносит ещё один предательский удар, от которого в груди становится больно. Прикрыв глаза, Сасори, обернувшись, пододвигается ближе и нет, не целует. Скорее просто прижимается губами к краешку чужих. Дейдара улыбается и, крепче прижав к себе, мягко целует в ответ. В этот момент все ощущалось правильным. Действительно правильным, как сложный механизм, где все детали были на своем месте. Как раньше уже не будет. Не получится. Это была новая жизнь, и жить её по-старому невозможно, даже если бы кукольник по какой-то причине захотел.