Bless me, Father

Когда Гил шел на воскресную службу, то намеренно не запоминал дорогу: он все равно жил недалеко от церкви и хотел хоть немного покружить на обратном пути. В первые дни в Валдосте он искренне пытался заблудиться и поначалу ему это казалось даже вполне возможным: приторно уютные одноэтажные дома были все как на подбор одинаковые. Но каждый раз все дороги так или иначе приводили его к его темно-зеленой скрипучей двери, которая стояла скорее для красоты, нежели в качестве препятствия для входа — выбить ее можно было с одного удара ногой. Гилберт вообще ненавидел архитектуру юга США — все здания поголовно делали картонными, что, казалось, любое дуновение ветерка могло их снести. Примерно это и случилось с домом через дорогу.* Ураган Идалия в этот раз через Флориду добрался до Джорджии и повалил огромную сосну прямо по центру на крышу соседнего дома. Ствол дерева пробил не только кровлю на чердаке, но и потолок в целом. Все та же везде успевающая Эмбер даже показывала Гилу фотографии того, что случилось с домом, но уже изнутри: повсюду были обломки дерева и известка на полу. Плюс ко всему из-за последовавших проливных дождей, комнаты еще и прилично затопило, но Эмбер поспешила заверить Гила, что снимавшие дом студенты не пострадали и их просто пересели в общежитие — будто Лоуринайнсу было до этого дело. Что его действительно волновало, так это то, что если уж относительно стойкий по южным меркам домишка середины двадцатого века так легко развалился под ураганом, то как бы и с его жилищем подобного не случилось. Дом, который приобрел после переезда Гилберт, был построен около века назад, так что Лоуринтайнс все ожидал, что если старинная постройка до сих пор не рухнула от времени, то наверняка в любой момент может также легко развалиться от ураганного ветра или какой-нибудь сосны. Гилберт допускал, что отхватил себе не самый худший дом из того, что можно было взять. У здания даже были некоторые преимущества, например, в виде предметов антиквариата или близкого расположения к университету, но в целом новое жилище нагоняло на Лоуринтайса тоску. Последние пару лет в этом доме явно никто не жил и это чувствовалось в том, какими неживыми были предметы вокруг. Или чувствовалось по затхлому запаху, что так полностью и не исчез даже после тщательной уборки. Если бы Гилберта попросили подобрать слово, чтобы описать то чувство, что он ощущал на новом месте, то он определенно охарактеризовал бы его как — «хандра». Он много раз задумывался, привез ли он ее уже с собой, когда бросал все, что успел заиметь, лишь из-за каприза какого-то мудака? Под конец ведь дела действительно складывались неважно. Или же уныние окончательно поймало его именно в Валдосте? Раньше ему было не до философствования и анализа собственной жизни: все время и силы забирал бизнес. Ему нравилась атмосфера жесткой конкуренции, безумная гонка, бешеные взлеты и падения, соперничество. Он радовался победам и огорчался неудачам. Однако он никогда не задумался, для чего все это, и куда он в конце концов хочет прийти. Он занимался этим, потому что оказался хорош в этой сфере, но конечной цели не имелось. Почему-то вспомнилось сухое лицо отца, чьи губы всегда были поджаты, а глаза выражали недовольство. С ним Лоуринтайс не общался уже много лет, хотя ощущал, что становился на старика похож больше, чем хотел сам. Какую цель преследовал Рихард, женившись на матери, а потом оставив ее умирать? Зачем дал им с сестрой появиться на свет, а потом сделал вид, будто их не существует? Интересно, Гилу тоже суждено чахнуть в одиночестве, как и старику? В любом случае, если бы Гил не связался со своим ублюдком бывшим и не украл важные для него бумаги, то все ведь могло сложиться иначе. Наверное, его сестра, Миранда, все же была права, если бы он не портил жизнь стольким людям, то все могло бы пойти иначе. Теперь же из-за своих нелегальных действий Гилберт оказался отрезан от привычной жизни: от дела, которое ему нравилось, от приятелей, которых парень не мог назвать друзьями, но с которыми можно было весело убить время, от сестры — единственной, кто мог вызвать у него искреннюю и добрую улыбку. И самое главное от знакомой, лично им обустроенной, высоко технологичной квартиры. Нужно было заново выстраивать свою жизнь и быт хотя бы на ближайшие пару лет. Войдя в дом, Гил не стал включать в коридоре свет. В темноте он небрежно швырнул ботинки куда-то в угол. Резкими рваными движениями он принялся на ходу расстегивать светлый пиджак, почти вырывая пуговицы, и бросил его на спинку стула. Находиться на такой жаре в нескольких слоях одежды было не слишком приятно, поэтому хотелось как можно скорее снять с себя лишнее, чтобы наконец остыть под ледяным кондиционером. Миновав коридор, Лоуринтайс прошел на крошечную кухню со старой, вероятно, оставшейся еще с шестидесятых годов плитой. Слегка пожелтевший от времени белый кухонный гарнитур из натурального дерева, небольшой, но тяжелый стол в центре с мощной квадратной столешницей и резными ножками, в комплект к которому шли такие два резные стула, стоящие по бокам — на вкус Гилберта та еще безвкусица. Антиквариата дома хватало, но то, что было на кухне, можно было скорее назвать на его взгляд обычным старьем, ничего особенного. Впрочем, вся эта неактуальная мебель все же была разбавлена новым холодильником и посудомойкой. В остальных комнатах также уживалась старая деревянная мебель с уже потрескавшейся краской и неровностями наравне с чем-то более интересным. Например, в гостиной в голубой фаянсовой вазе до сих пор стоял уже рассыпающийся в труху букетик. Под все предметы кто-то заботливо в свое время поставил кружевные салфеточки, и от их вида Гилберта почти тошнило. Но зато теперь он любил растекаться по поразительно удобному креслу польской марки «Stefan» бежевого цвета* и слушать граммофон с единственной уцелевшей джазовой пластинкой — какой-то неизвестной, заунывной мелодией подстать его настроению, которая уже давно не покидала его головы. После долгого дня Лоуринтайнс, устроившись с кресле с виски, мог, наверное, часами смотреть как плавно крутился черный диск, пока по нему танцевала игла, извлекая музыку. Когда Гил переехал в Валдосту около месяца назад, темп его жизни резко замедлился. Если в Детройте это были постоянные деловые встречи или же встречи с любовниками, то здесь он действительно загибался от отсутствия развлечений. Так и сегодня его вечер был проще некуда: разогретая готовая еда из Пабликса* (слава богу, что хоть приличный магазин с едой здесь нашелся, а то с Волмартом пришлось бы голодать) и небольшой стакан виски, чтобы расслабиться. Поставив на стол прямо в контейнере мясо с овощами, Гил устроился справа за столом, принимаясь за ужин, и достал телефон, сверяясь с расписанием. Сегодня стоило бы перед сном сделать наброски для ближайших лекций по финансовому анализу, в основу которых он положил информацию из своей предыдущей практики, взятых на кафедре учебников и интернета. Возможно, позже принять теплую ванну — с его частыми мигренями последнее неплохо помогало. Но перед этим нужно было сделать кое-что еще. Разумеется, узнавать человека лицом к лицу всегда интереснее, но после разговора на церковной кухне руки так и тянулись к телефону, чтобы взглянуть на слишком уж идеального пастора еще раз. «Теодор Каммингс» на фейсбуке нашелся быстро, вот только, как Гил и ожидал, страница оказалась пустой. По профилю пастора Гил лишь смог узнать, что у того приличное количество людей добавлено в друзья, а на стене не было никакой личной информации, лишь репосты с цитатами из Библии и посты о предстоящих церковных мероприятиях и службе. Опять же слишком идеальный со стороны, не прикопаться. Хмыкнув, Гил отложил телефон в сторону, принимаясь за быстро остывающий ужин. Сегодня уже вряд ли ожидалось что-то интересное: тоскливая рутина, которую нужно пережить. Впрочем, за скучными вечерними делами Гилберта все же грела мысль о внезапных планах: завтра у него выходной, а значит он вновь наведается в церковь. В понедельник днем наверняка народу будет гораздо меньше и можно будет «по душам» поболтать с этим лжесвятошей. Этот отец Теодор… следовало узнать о нем побольше. Что-то после сцены с цепочкой на кухне подсказывало Гилу, что пастор не так уж и чист помыслами, как хотел бы казаться со стороны. А значит в его шкафу мог храниться не один скелет.

***

Если бы Лиама спросили, что ему в проповеди нравится больше всего, то он бы ответил, что больше всего ему нравится момент, когда все наконец уходят, и с выдохом облегчения можно закрыть за прихожанами тяжелую церковную дверь. По крайней мере, он фантазировал, что мог бы так ответить, если бы за подобные признания ему не прилетело. Если долго притворяешься, то моменты, когда можно наконец снять маску и побыть собой, просто бесценны. Как только в захлопнувшейся двери поворачивался ключ, с лица Лиама сходила дежурная улыбка, от которой у него под конец разговоров с паствой иногда даже скулы сводило. Накопившееся напряжение наконец-таки отпускало и Лиам обычно устало потягивался, чтобы окончательно от него избавиться. Иногда для закрытия церкви оставался кто-то из прихожан или сотрудников и приходилось еще немного отыгрывать. Но сегодня — слава Богу — все ушли вовремя, а других работников церкви на месте не было. В их приходе были секретарь, администратор, музыканты и прочие стандартные должности, что существовали и в более каноничных церквях, но особенно часто со службой помогали волонтеры, а именно студенты, двое из которых как штык приходили на каждую воскресную службу, но не сегодня. Майкл был на этой неделе как раз на христианской конференции в Далласе, а Джениффер сказала, что приболела, и взяла отгул до понедельника. Лиам подозревал, что «приболела» она после поездки в Панама Бич, где студенты кутили так, что потом еще неделями приходили в себя. Но уточнять это у Джениффер он не собирался — откуда вообще пастору положено знать такие детали? Проще сделать вид, что он также в свои университетские годы в Юпене* не гонял в один из самых тусовочных студенческих городов. Да и вообще, пусть коллеги отдыхают: чем меньше людей рядом с ним на работе, тем лучше. Убраться на кухне, все запереть, проверить не забыл ли кто чего — работы примерно на полчаса, не больше. А затем можно будет наконец сесть в машину, включить что-нибудь из плейлиста — нормального плейлиста, а не христианского, что демонстрировался специально для попутчиков — и отправиться наконец домой. Убедившись, что дверь закрыта, Лиам быстро прошел к стоящей у края парковки неприметной белой Хонде — хоть в чем-то он не стал выпендриваться, выбрав самую неприметную и стандартную машину. Повернув ключ зажигания, он первым делом включил кондиционер, шумно выдохнул и на секунду устало прикрыл глаза, после чего посмотрел на наручные часы — одиннадцать сорок семь. Лиам уже знал, что в воскресенье лучше не ездить в даунтаун или сторону моллов, особенно ближе к полудню. В торговом центре будет слишком людно, рестораны будут также забиты. Куда лучше всего пойти в зал на тренировку или на пробежку. Тут Лиам вспомнил комментарий Гилберта, усмехнувшись про себя: действительно, если он будет пренебрегать спортом и выглядеть не идеально, то паства же ужасно разочаруется. Впрочем, тренировался он регулярно, а вот отдыхать хотелось бы больше, особенно после такого интересного разговора. Может быть, стоит все же открыть ту бутылку Пино Гриджо, что он привез с собой из Калифорнии в августе? Достать нарезку сыров, выпить пару бокалов под расслабляющую музыку… Или выкурить косяк. Лиам после Нью-Йорка обещал себе подобным не баловаться. Он и тогда не особо увлекался чем-то нелегальным, скорее пробовал за компанию, но клялся себе окончательно бросить, когда переехал. Вот только сделать подобное ужасно сложно, когда с кампуса запах травы вообще не уходит и курит каждый второй, если не первый, а у тебя, как назло, запутанная и сложная жизненная история, а впридачу к ней не так много способов отвлечься и расслабиться. Уже подъезжая к дому, Лиам решил, что одно другому не мешает, так что можно в виду исключения позволить себе все и сразу. — Господи Боже, если бы они меня только видели после работы, — пробормотал он, проходя в дом, и закрыл дверь на ключ изнутри. Впрочем, баловство баловством, но еще одной причиной — наверное, даже главной — почему ни вино, ни самокрутки не исчезали до сих пор из дома пастора, была бессонница. Лиам испытывал проблемы со сном с детства. В разном возрасте он пробовал самые разные вещи: соблюдать режим, не спать по несколько дней, чтобы отрубиться, медитации, прогулки перед сном, тусить в клубах до утра, трахаться, пить лекарства. В редких случаях его вырубало относительно быстро, но потом все возвращалось на круги своя. С бессонницей не помог и поход по врачам: у Лиама не нашли ничего, что могло бы быть причиной его проблем со сном. Так что с годами он просто приспособился: в университете по ночам в основном тусил или что-то учил, после выпуска предпочитал допоздна рисовать в своих скетчбуках, прослушивал бесконечное количество онлайн лекций и читал, часто подшучивая, что своими ночными посиделками он получил уже второе образование. Когда его наконец начинало клонить в сон, то всегда помогал белый шум, что он включал на телефоне, и обязательно полное отсутствие света. Ну и всегда, на всякий случай, у него хранилась бутылка белого в холодильнике и пара косяков в прикроватной тумбочке, если фоновые шумы и маска для сна не помогали. Покурив, Лиам спал всегда просто отлично, да и просыпался довольно легко. Голова не болела как после похмелья, а тело сохраняло все еще приятное вечернее расслабленное состояние, что тянулось за неспешным завтраком. Лиам любил понедельники: не надо рано просыпаться и куда-то спешить. В университет читать лекции по религии ему нужно было лишь по вторникам и пятницам, разборы Библии происходили по четвергам, сама служба в воскресенье: в остальные дни готовься к своим лекциям и проповедям сколько угодно да слушай исповеди прихожан в церкви. Последние, к разочарованию МакКлеллана, как и звонки от прихожан, были довольно-таки частыми, но он утешал себя, что у такого идеального прикрытия должны же хоть где-то быть недостатки. Приезжал в церковь пастор не раньше двенадцати, а иногда и безбожно опаздывал — проверять и контролировать его было некому, а посетителей в это время обычно не было, так как в этот час обычно все находились на учебе или работе. Легкая разминка сразу после пробуждения, душ, стакан воды и быстрый тост на завтрак — пока что без кофе, зачем париться дома, если можно заехать по дороге в Старбакс. Как-то от нескольких прихожан он слышал, что они принципиально не заходят именно в эту кофейню, потому что, во-первых, чересчур дорого, во-вторых, слишком уж у них либеральные ценности, поэтому проще заехать в Мак или Ред Аул.* Лиаму подобная позиция казалась абсолютной дикостью, но с Южной спецификой он уже давно смирился. Да и кто, опять же, увидит этот пластиковый стаканчик с карамельным фраппучино утром? Может быть, только Джениффер, если она все же доползла после своей «болезни», но студенты всегда были свободнее в своих взглядах, так что Лиам был уверен, что осуждать она его точно не станет. Надев все те же черные брюки, что и вчера, на этот раз МакКлеллан добавил белую рубашку. Уже выходя из дома, он захватил солнечные очки, на дужке которых скромно красовалась едва-заметная надпись Армани. Лиам вновь непроизвольно вспомнил Гилберта — да, Армани, но грех было не взять их за треть цены в TJMaxx.* На часах было двенадцать, когда он выходил — как раз начало его рабочего дня. Но это же не Нью-Йорк, тут ехать всего минут пятнадцать. Да даже если бы пастор и опаздывал еще больше, то без своего утреннего стакана кофе он все равно бы себя не оставил. Когда он подъехал к церкви на своей белой Хонде, то увидел знакомый серый пикап Дженнифер, а через пару минут и ее саму на кухне. Она сидела со своим старбаксовским стаканчиком на кухне, что-то печатая и приветливо улыбнулась, когда Лиам открыл дверь. — Доброе утро, отец Теодор, — просияла Джениффер, отрываясь от ноутбука. Ее длинные кудрявые каштановые волосы были собраны в растрепанный пучок, а одета она была в оверсайзную светло-розовую футболку с каким-то очередным персиковым принтом, коих в Джорджии было немеренно. Макияжа сегодня на девушке не было, отчего пастор решил, что его ассистентка также встала довольно поздно, что даже не стала замазывать консилером синяки после «болезни». Лиам отметил, что Дженнифер хоть сегодня и была немного бледной, отчего ее многочисленные веснушки особенно выделялись на острых скулах и переносице, но выглядела вполне бодро после поездки: кажется, у всех студентов во время учебы в университете есть уникальная способность быстро собирать себя после гулянок и доносить до работы или пар в иногда очень даже приличном виде. — Доброе, Джениффер, — ответил Лиам с широкой улыбкой. Сняв очки, он положил их на столешницу рядом с кофемашиной. — Как самочувствие? — Отлично, горло уже не болит, — просияла она, но как-то слишком быстро переключилась, и нервно поправила длинными пальцами растянутый ворот футболки. — А к Вам, кстати, уже пришли. — Кто именно? У меня вроде не запланировано с утра никаких встреч, — аккуратно потягиваясь, чтобы не разлить свой кофе, протянул Лиам. — К Вам на исповедь молодой человек, явился минут двадцать назад, я сказала подождать ему внутри. — Так рано? — удивленно произнес Лиам. Обычно исповедаться приходили ближе ко второй половине дня. Джениффер пожала плечами. — Может у него что-то срочное? «Как же, срочное. У кого-то скорее всего просто слишком много свободного времени», — хмыкнул Лиам про себя. После появления на работе первые полчаса хотелось просто молча позалипать в ноутбук, потягивая кофе, а не слушать чужое нытье. Но раз его давно уже ждут, да и не посетитель пришел рано, а пастор приехал с опозданием, то наверняка будет не слишком красиво заставлять ждать еще дольше. Нацепив позитивную улыбку обратно, Лиам благодарно кивнул. — Спасибо большое. Покажешь мне потом брошюры, над которыми ты работала для благотворительного вечера танцев? — Конечно, — кивнула Джениффер, провожая его взглядом до двери. Как только Лиам вышел с кухни, он недовольно и шумно выдохнул. «Нет, ну правда, кого черт принес в такую рань? Неужели кому-то может прийти в голову идея припереться на исповедь в понедельник в обед?», — ворчал он про себя, пока шел между скамей к исповедальне. Впрочем, ладно, что там может быть помимо уже стандартной беседы? К нему все равно ходят с одним и тем же набором. «Помогите мне, Святой Отец, у меня проблемы с детьми, которые не хотят ходить со мной в церковь. Мои коллеги и друзья не веруют, что делать? Мой муж второй год не брал Библию в руки, да и вообще мы идем к разводу. Мне изменила жена. Я сам изменил. Что мне делать с тем абортом? Бла-бла-бла-бла-бла». На каком-то этапе своей работы Лиам даже начал подумывать, что вполне мог бы потом попробовать себя в качестве психолога, если его нынешняя идея совсем себя изживет. Вот только он ведь так хорошо и удачно устроился, что резко подрываться без особой причины не хотелось. Никто даже не в курсе, что он здесь — не считая его семьи в Нью-Йорке, но это другое — да и зарплата вполне неплохая, было бы обидно дергаться в ближайшее время с насиженного места. Так что вполне можно и потерпеть чужое нытье, особенно, если поудобнее устроиться с кофе в руках, чтобы его не было видно. Тяжелая дверь исповедальни скрипнула и Лиам как можно мягче постарался прикрыть ее за собой. — Добрый день. Могу я помочь Вам чем-нибудь? Желаете исповедаться? — усевшись поудобнее, он облокотился о спинку сиденья, специально улыбаясь. Чтобы улыбку было слышно в голосе, нужно всегда натягивать ее и на лицо. — Добрый день. А я Вас тут уже давно дожидаюсь… — протянул знакомый голос. По ехидными ноткам Лиам с первых секунд узнал Гилберта. — Но чем дольше ожидание, тем сильнее удовольствие, не так ли?