Охотники за привидениями

      — Читай внимательно, — посоветовал Хонджун, когда Уён взял в руки внушительную стопку бумаг, именуемую здесь «трудовым договором». — Если есть вопросы — спрашивай, если есть претензии — говори, не стесняйся. Все обсудим и при необходимости скорректируем.       — Тогда до встречи через час, — усмехнулся Уён, оценивающе глядя на количество страниц. — Или даже через пару часиков.       — Не страшно, читай сколько понадобится. У нас с тобой есть всё время вплоть до полуночи, — ответил Хонджун.       — А что случится в полночь? — иронично поинтересовался журналист. — Договор превратится в тыкву?       — Нет, — улыбнулся на его шутку лидер. — В полночь в офис придет уборщица, а она жуть как не любит, когда кто-то остается на рабочем месте и мешает ей убираться. Так что если мы не хотим получить мокрой тряпкой по спине за то, что «прошлись по помытому», то нам стоит уложиться до ее прихода.       — У вас есть уборщица? — удивился Уён.       — Конечно, есть. Ты же не думаешь, что мы тут сами драим полы на всех этажах, протираем пыль или чистим туалеты? Нет, справедливости ради, Сонхва иногда этим балуется — он терпеть не может грязи и мусора, так что его ты вполне можешь застать с щеткой в руках или с мусорным пакетом, но в остальном чистота офиса ATEEZ — это все заслуга Ма.       — Ма…?       — Она просит себя так называть, — пояснил Хонджун. — Она не местная, и ее настоящее имя правильно может выговорить только Юнхо, так что мы называем ее по первому слогу. Просто Ма.       — Погоди, а… — опешил Уён. — Эта Ма работает у вас в одиночку? Или у нее все-таки есть команда?       — Нет, Ма предпочитает работать индивидуально. Мы предлагали ей нанять помощников, но она ворчит, что за любыми «помощниками» нужно будет еще трижды перемыть и переделать, лучше уж сразу сделать все самой и хорошо.       — Хонджун, ты серьезно? У вас же в офисе три этажа и, как выяснилось сегодня, еще и подвал! И все это убирает одна единственная женщина?       — Ну, во-первых, она не просто женщина, — заметил лидер. — Ма — безусловный профессионал в своем деле. Во-вторых, этот нелегкий труд щедро оплачивается. Мы ценим нашу Ма, поэтому делаем все, чтобы она могла работать только у нас и получать за это в несколько раз больше, чем за пять или шесть подработок.       — И все равно звучит как рабство, — проворчал Уён, возвращаясь к договору.       Интересно, а что за чудесные условия ATEEZ приготовили для него? Двадцатичасовой рабочий день, восьмидневная рабочая неделя или выплата ежемесячной заработной платы только при наличии у тебя третьего глаза на затылке?       Доберман читал договор долго, старательно вчитываясь в каждую строчку, в каждую сноску, в каждую буковку и чувствуя, какие внимательные и тяжелые взгляды периодически бросает на него лидер мошенников. Но поймать этот взгляд Уёну не удалось — каждый раз, когда он отрывался от чтения, Хонджун печатал в компьютере или сосредоточенно правил что-то в распечатанных документах.       В целом договор хоть и был перегружен информацией (зачастую откровенно абсурдной, как, например, целых три страницы, на которых описывалось пять допустимых причин, позволяющих работникам осуществлять вызов демонов, и целый свод правил, которым при этом нужно следовать), оказался довольно безобиден. За исключением нескольких пунктов.       — «…работник дает бессрочное разрешение на проведение с его участием любого рода обрядов и ритуалов (см. пункт 13 настоящего Договора), которые работодатель посчитает необходимыми», — зачитал Уён и пристально посмотрел на Хонджуна. — Черта с два. Я на такое не согласен.       — Хорошо, — кивнул лидер. — Имеешь право. Твои предложения?       — Убрать этот пункт.       — Не пойдет, — спокойно возразил Хонджун. — Участвовать в ритуалах и обрядах тебе в любом случае придется, и нам нужно это задокументировать.       — Тогда предлагаю изменить формулировку. «Работник соглашается участвовать в ритуалах и обрядах, которые посчитает необходимыми работодатель, при условии их гарантированной работодателем безвредности как для работника, так и для других людей и их имущества. В случае если сам работник становится объектом ритуала или обряда, его участие возможно только после получения работодателем его добровольного письменного согласия, данное согласие носит единовременный характер и не может быть использовано повторно».       Хонджун во время его речи печатал в компьютере, видимо, внося изменения в текст договора, но на последнем предложении остановился и задумался.       — В общем меня устраивает, но, во-первых, непонятно, что ты имеешь в виду под «гарантией безвредности», а, во-вторых, добровольное согласие на ритуал… Не пойдет.       — Гарантированная безвредность — это гарантия того, что от ваших ритуалов никто не пострадает, а я в свою очередь не буду участвовать в чем-то неподобающем, — терпеливо пояснил Уён. — Мало ли, вдруг вы решите сделать какой-то хитровыдуманный обряд, суть которого в том, чтобы бить зазевавшихся прохожих по темечку молотком. Или, например, камнями в поезда кидаться. Я готов участвовать в обрядах и ритуалах, но только если они не будут нести вред обществу, — подытожил журналист, после чего поспешно добавил: — И мне.       — И все же «безвредность» — весьма расплывчатое понятие, — хмуро заметил лидер, глядя в экран монитора и постукивая указательным пальцем по столу. — Мы не стремимся причинять вред кому-либо, наша единственная цель — помогать людям, но, порой, для ритуала или обряда требуются, скажем так, определенные меры, которые при желании можно истолковать как «вред». Например, начертить пентаграмму на полу клиента — это порча имущества или же нет? Или синяки от веревок на руках одержимых после изгнания из них демонов — это вред их здоровью или побочный эффект от обряда?       — Ладно, что-то рациональное в этом есть, — нехотя согласился Уён. — Твои идеи для этого пункта?       — Убрать «безвредность», заменив ее на «при условии, что данные действия не нарушают законы южно-корейской республики», — предложил Хонджун. — Этого будет достаточно для гарантии того, что мы не заставим тебя кидать камни в поезда или нападать на людей с молотком?       — «Законы южно-корейской республики и общепринятые моральные нормы», — уточнил Уён. — Так устроит.       — Моральные нормы? — усмехнувшись, переспросил Хонджун. — Боишься, что придется голым по паркам скакать?       — А кто вас знает, — пожал плечами журналист. — На соли вы же посоветовали мне голышом стоять, так, может, где-то и такой ритуал есть — чтобы по паркам с бубном бегать и песни петь с членом наголо.       — Наверняка есть, — согласился лидер, снова печатая. — Но мы ими не пользуемся, нам штрафы за нарушения общественного порядка ни к чему. Что ж, этот вопрос решили, теперь обсудим твое требование к письменному согласию на проведения ритуалов с тобой в главной роли.       — Я настаиваю на этом условии.       — И я прекрасно понимаю почему, — заверил его Хонджун. — Это вполне ожидаемое условие с твоей стороны после сегодняшних событий. Но, видишь ли, в чем проблема — если бы мы подписали договор с подобной формулировкой, скажем, вчера, то сегодня нам бы пришлось его нарушить, либо ты бы просто умер.       — Это почему это? — нахмурился Уён.       — Потому что ритуал очищения от порчи и ритуал возвращения души с грани — это два разных ритуала, — развел руками Хонджун. — И если на первый ты бы скорее всего дал бы нам письменное разрешение, то на второй не смог просто потому, что был без сознания. Вот нам бы и пришлось выбирать: идти против договора или спасать тебя от скоропостижного падения за грань.       — Не вижу проблемы, — фыркнул Доберман. — Оставляем этот пункт, но добавляем «за исключением тех случаев, когда работник не имеет физической возможности дать письменное согласие работодателю, а от проведения ритуала или обряда зависит жизнь работника».       — Жизнь и здоровье, — поправил Хонджун, снова стуча по клавиатуре.       — Жизнь, — возразил Уён. — Здоровье сюда приплетать необязательно.       — А если в какой-то момент речь не будет идти о твоей смерти, но без ритуала ты рискуешь остаться инвалидом? — поинтересовался Хонджун. — Предлагаешь нам не спасать тебя в таком случае?       — Ладно, — чуть подумав, сдался Уён. — Пускай так.       — Исправлено! — Мужчина щелкнул мышкой, сохраняя документ. — Еще есть замечания?       — Только одно, — сказал журналист, еще раз бегло просматривая бумаги в руках. — Здесь нет ни слова об условиях расторжения договора. Кажется, ты забыл распечатать какой-то лист.       — Не забыл. Просто у нас в договоре нет такого пункта, — пояснил Хонджун. — Ты же не можешь перестать быть частью семьи, верно? Ровно так же ты не можешь перестать быть частью ATEEZ. ATEEZ — это навсегда.       — Часть команды — часть корабля? — издевательски усмехнулся журналист.       — Что-то вроде, — протянул лидер. — Ты поймешь, когда поработаешь в команде.       — Это все, конечно, классно, вдохновляюще и немного даже зловеще, — заметил Уён. — Но я не поставлю подпись на договоре, который не предполагает возможность его расторжения. Он вообще имеет юридическую силу, если вы не указываете такие важные вещи?       — Имеет, конечно, — подтвердил лидер и принялся искать что-то, активно щелкая мышкой. — Если для тебя это принципиальный вопрос, то давай я тогда типовой кусок про расторжение трудового договора из интернета скопирую и вставлю в наш документ.       — Было бы неплохо. Да и потом, — вдруг вспомнил Уён, — я же еще не сдал ваш тест на профпригодность! А что если через две недели я не пройду его, и тогда вам не останется ничего другого, кроме как расторгнуть со мной договор? Как вы поступите в таком случае?       — Честно говоря, я даже не рассматриваю вариант, что ты не пройдешь этот тест… — заметил Хонджун. — С другой стороны, ты прав. Подобная ситуация хоть и маловероятна, но все же возможна. Вот, смотри! — С этими словами мужчина повернул монитор к Уёну. — Такие условия расторжения тебя устроят? И еще в начале, после фразы «в случае желания работника расторгнуть договор в одностороннем порядке», мы еще добавим: «<…> а также в случае непрохождения теста на профпригодность в установленный работодателем срок в 14 календарных дней с момента подписания договора». Чтобы все было по-честному, хотя я и не сомневаюсь в том, что ты сдашь.       — Устроит, — согласился журналист, прочитав короткий текст, по сути, позволяющий им разойтись на все четыре стороны без каких-либо штрафов и компенсаций даже при наличии у компании претензий к работнику.       Это должно будет сослужить ему хорошую службу в будущем, когда он «предаст» ATEEZ, а они, согласно их договору, не смогут даже денег с него затребовать за обман, шпионаж и использование внутренней информации организации в своих по-журналистски благородных целях.       — Ну и славно, — ответил Хонджун, копируя текст с первого попавшегося сайта в договор и допечатывая необходимое. — Мы закончили? Я распечатываю исправленный вариант?       — Дай мне еще минутку, — попросил Уён, возвращаясь к бумагам и на всякий случай пробегаясь еще раз глазами по всем пунктам.       Неужели больше никаких подводных камней? Неужели это вполне себе безопасный договор, если проигнорировать откровенный маразм некоторых пунктов про экзорцизм, утилизацию монструозных тушек, общения с почившими посредством спиритических сеансов и прочую мистическую белиберду? Доберман чувствовал тревогу, но найти ей логичное объяснение не мог, как и найти в тексте договора конкретные условия, которые могли бы угрожать его благополучию или вылиться в проблемы после публикации разоблачающей статьи. Поэтому спустя какое-то время Уён молча кивнул Хонджуну, а после — подписал два экземпляра договора, чувствуя себя так, будто как минимум продал душу дьяволу.       — Ну вот и все, договор подписан, душа продана, — озвучил пришедшую на ум шутку Доберман, убирая затем свой экземпляр в сумку.       Хонджун мало того, что не улыбнулся, так еще и смерил его в ответ настолько осуждающим взглядом, будто Уён только что ляпнул что-то безнравственное про неизлечимо больных детей.       — В дальнейшем воздержись, пожалуйста, от подобных высказываний, — строго посоветовал лидер. — Особенно в присутствии Ёсана.       — А почему именно Ёсана? — удивился Уён.       — Потому что, — отрезал Хонджун, явно не собираясь ничего пояснять. — Узнаешь это у самого Ёсана, если он захочет с тобой поделиться. А вообще в будущем постарайся не шутить на подобные чувствительные темы, в том числе и в присутствии клиентов — они вообще, как правило, достаточно ранимые люди, да еще и находящиеся в тяжелых обстоятельствах, так что к юмору у них отношение не всегда положительное или хотя бы адекватное. Сан один раз неудачным каламбуром про вампиров женщину до истерики довел, благо теперь помалкивает.       — Так точно, капитан! — торжественно отдал честь журналист, вставая с кресла и вытягиваясь по стойке смирно. — Урок освоен, шутить не буду! Разрешите идти?       — Постой, — поднял руку Хонджун, жестом приглашая мужчину сесть обратно. — Я хочу с тобой серьезно поговорить.       — Да блин, — недовольно вздохнул Уён, послушно плюхаясь обратно в кресло. — Я слушаю. Что я еще не так сделал?       — Успокойся, я не собираюсь тебя ругать, — дружелюбно улыбнулся лидер, после чего наклонился, открывая нижний ящик своего стола, и достал оттуда два стакана и бутылку виски. — Уён, пойми, я знаю, что ты не веришь в мистику, и я правда уважаю твою позицию…       — Но все равно будете давить на меня и переубеждать, — перебил его журналист, мрачно следя за тем, как Хонджун открывает виски.       — Не буду, — не согласился с ним лидер. — Это пустая трата времени. Вот выйдешь в поле, отработаешь пару заказов и сам уверуешь, без моей помощи. Лучше один раз прочувствовать это на своей шкуре, чем сто раз услышать наши рассказы, но тем не менее… Поговорить нам все-таки стоит.       — Я вполне открыт к диалогу, приступай.       — Не спеши, разговор предстоит не из легких, так что на него надо правильно настроиться. Будешь? — спросил Хонджун, приглашающе пододвигая один из стаканов к Уёну и поднося к нему открытую бутылку. — Это хороший виски, односолодовый, с двенадцатилетней выдержкой, шотландский. Качественный, дорогой и, должен признать, он стоит своих денег.       — Нет, спасибо, — сдержанно отказался журналист.       Серьезно? Он только что подписал договор, в котором говорилось, что ATEEZ могли творить почти все, что им вздумается, если он будет в отключке, а теперь ему предлагают выпить? В том же самом кабинете, на том же самом кресле, где несколькими часами ранее он по необъяснимым причинам потерял сознание? Похоже, эти мошенники действительно держат его за идиота.       Хонджун, нисколько не удивленный его отказом, налил себе половину стакана, наполняя комнату характерным ароматом, и отставил бутылку в сторону.       — Собственно, как раз об этом я и хотел поговорить, — сказал лидер, неспешно катая виски по стенкам бокала. — Сонхва жаловался, что ты не стал ни есть, ни пить ничего из того, что он предложил. И это, конечно, разумно с твоей стороны. Я бы на твоем месте поступил бы точно так же. Какой дурак будет есть что-то из рук того, кто, возможно, чуть его не убил, верно?       После его последней фразы Уён напрягся, но внешне постарался ничем не выдать своего беспокойства. Разговор действительно стал серьезным — Хонджун наконец-то начал называть вещи своими именами.       — А вы, получается, хотели меня убить? — вопросительно поднял бровь Доберман, уже раскидав в голове план возможной защиты и побега на случай внезапного нападения.       — Я такого не говорил, — укоризненно заметил лидер. — Я лишь смотрю на ситуацию твоими глазами. Ты не веришь в мистику, не веришь в ритуал очищения, думая, что все это лишь клоунада, но затем вдруг теряешь сознание прямо в процессе. И ты явно не легкомысленный дурак, готовый махнуть на странности рукой и спокойно жить дальше. Что же в таком случае ты можешь подумать? Что здесь точно что-то не так. А учитывая, что ты не позволил Сонхва себя накормить, а я-то уж знаю, как это сложно, когда он хочет о тебе позаботиться, можно смело делать вывод — ты нас боишься. Ну, или хотя бы разумно опасаешься.       — А у тебя, значит, есть аргументы, которые меня переубедят? — поинтересовался Уён, скрещивая руки на груди и настороженно следя за каждым движением Хонджуна. — Или мы сейчас просто констатируем очевидное?       — Аргументов у меня нет, да и насильно переубеждать тебя я по-прежнему не собираюсь. Хотя, честно говоря, страх — это совсем не та эмоция, которую я бы хотел у тебя вызывать.       — Предположу, что ваша команда бы хотела видеть от меня любовь, почет и безграничное уважение? — вяло съязвил журналист. — Увы, подобострастие — не мой конек.       Хонджун предпочел проигнорировать его выпад, и вместо ответа с явным наслаждением отпил виски из своего стакана, после чего расслабленно откинулся на спинку кресла и невозмутимо продолжил:       — Я хочу рассказать тебе историю, Уён. Мою историю. Рассказать, как я жил раньше и как оказался здесь, начав заниматься тем, чем занимаюсь теперь в составе ATEEZ. Может быть, мой опыт чем-то тебе поможет.       — С интересом выслушаю.       — Все началось около пяти лет назад, — начал Хонджун. — В тот момент я вел далеко не самый примерный образ жизни и, должен сразу сказать, что не горжусь собой. Нет, не так. Я крайне стыжусь своего прежнего образа жизни.       — Проблемы с выпивкой? — догадался Уён, выразительно посмотрев на стакан с виски в чужой руке.       — И это тоже, — не стал отрицать лидер мошенников. — С алкоголем я был практически неразлучен. Мое утро начиналось с пива или соджу, потом целый день я перебивался всякими энергетиками, и наконец заканчивала вечер убойная доза крепкого алкоголя, зачастую сомнительного качества.       — Тогда, может, не стоит сейчас пить? — предложил Уён. — Если все было так плохо, и ты этого стыдишься, то даже полстакана виски — это уже шаг в неправильном направлении.       — Сейчас мне это необходимо, — покачал головой Хонджун. — Если я собираюсь отправиться в плавание по волнам моей памяти, то мой корабль воспоминаний плывет без крушений только по морю из виски.       — Какое изящное оправдание алкоголизма, — хмыкнул Уён. — Поэтично!       — Не заостряй свое внимание на алкоголе, — недовольно попросил Хонджун. — Да, у меня были некоторые сложности с этим, но это было лишь следствием гораздо серьезных проблем. Короче, я был коллектором.       — А-а-а, — понимающе протянул Уён. — Теперь мне ясен твой вопрос про коллекторов после того, как Чонхо сказал, что я злой. Ты что — тоже порчу в конце карьерной лестницы заработал?       — Хуже. Я сломал себе жизнь, — ответил Хонджун, залпом выпивая весь алкоголь в стакане и, дотянувшись до бутылки, налил себе еще. — Но не в какой-то определенный момент, а постепенно — несколько лет я неспешно катился по наклонной, теряя все, что мне дорого и даже не замечая этого. Моя девушка ушла от меня, друзья отвернулись, я вдрызг разругался с родителями… Наговорил отцу кучу гадостей, чтобы потом всю оставшуюся жизнь сожалеть, ведь это оказались мои последние слова ему, обидел маму, бросив ее после смерти отца на произвол судьбы, послал на хуй всех родственников и близких, пытающихся меня образумить... И самое печальное то, что когда-то я был довольно перспективным юношей — не самым, конечно, умным и талантливым в Сеуле, но я прилежно учился и даже вошел в десятку лучших в рейтинге своей школы! А потом у меня возникли кое-какие сложности с поступлением в университет, я вынужден был отложить высшее образование на год, потом на два, затем и вовсе забросил идею поступить. А пока я не учился мне нужна была работа. Сначала это были всякие мелкие подработки, но денег они приносили мало, а тем временем на них уходило все мое время и силы. Еще и друзья, многие из которых учились хуже меня или просто казались мне менее способными, умудрялись без какого-либо труда зарабатывать больше меня, моя девушка пару раз позволила себе в пылу ссоры попрекнуть меня низким заработком, родители переживали за меня, выражая свое беспокойство с помощью упреков и бесконечных сравнений с чужими более успешными детьми, потом на одной подработке меня и вовсе кинули на приличную сумму... В общем, я медленно, но верно ломался. И наконец, когда я совсем уже перестал верить во что-то хорошее в этой жизни, я наткнулся на вакансию коллектора. И согласился.       — И как?       — Это было ужасно, — искренне ответил Хонджун. — Нас было трое в команде, и, порой, мы просто собирали деньги у тех, кто их задолжал, но вовремя опомнился, увидев нас на пороге, а порой… Не хочется даже вспоминать. Не просто так я начал пить с утра до ночи.       — И что же случилось такого, что ты вдруг прозрел?       — Случилась одна странная бабка на окраине одной захолустной деревни. Бабка эта взяла в банке кредит на кругленькую сумму, а возвращать, похоже, не собиралась, родственников у нее не было, поручитель почти сразу же после подписания всех бумаг уехал на ПМЖ в Китай, вот нас и направили лично к ней «решить вопрос». Добирались мы, как сейчас помню, с трудом — дорогу к самой деревне размыло, в машине сломался кондиционер, так что мы сходили с ума от жары и духоты, к тому же, поесть с собой никто взять не догадался, а в той глуши было очень туго с кафешками. Сказать, что мы были злые — ничего не сказать. Вдобавок все жители деревни, у которых мы потом спрашивали дорогу к ее дому, наперебой твердили, что она могущественная ведьма и что нам лучше развернуть и на всех парах мчаться обратно в Сеул, пока нас туда черти с вилами не погнали, но мы, понятное дело, на их слова не обращали никакого внимания. Нашей задачей было вломиться к бабке в дом и вытащить оттуда все более-менее ценное.       — То есть буквально обокрасть бедную старушку? — осуждающе цокнул Уён.       — Я делал вещи и похуже, — с болезненной усмешкой ответил Хонджун, поднимая глаза на собеседника. — Гораздо хуже. Родители, избитые на глазах у плачущих детей, военные награды, отнятые у инвалида войны, беременная жена бизнесмена, взятая в заложники…       Уён расценил это мучительное признание как завуалированную угрозу. Хонджун только что сообщил ему об отсутствии у себя даже примитивных моральных принципов, которые бы могли помешать ему при случае поступить так, как он посчитает нужным. Дескать, смотри салага, на что я способен даже по отношению к пожилым, детям и беременным, и делай выводы.       — Да ты прям урод, — не испугался угрозы Доберман, поймав взгляд Хонджуна и выдержав его. — Форменный.       — Именно им я и был, — согласился лидер ATEEZ, первым прервав зрительный контакт. — Полным уродом. Я бы мог приукрасить свою историю, добавить светлых красок или смягчить углы, но не хочу. Единственное, что я могу сказать в свое оправдание лишь то, что я не был инициатором всех этих действий, решения принимал старший в команде — Сухёк, но в то же самое время я никогда не сопротивлялся его решениям. Возможно, это даже хуже. Если Сухёк приказывал бить руками — я бил до сбитых в кровь костяшек, приказывал бить битой — бил битой, иногда даже ломая ее о спины особо упертых, приказывал выбить зубы — я выбивал, приказывал отбирать — отбирал, не обращая внимания на слезы, вопли и мольбы, я просто выполнял приказ, и меня не волновало ни милосердие, ни человеколюбие. Для себя я решил, что раз все эти люди, к которым нас направляли, взяли деньги в долг, то должны были понимать, к чему это может привести, а значит это целиком и полностью была их вина, а не моя. Да и с какой стати мне было их жалеть? Почему меня никто и никогда не жалел в этой жизни, а я был обязан проявлять сочувствие и всепрощение? Я был сломан и измучен непрекращающейся чередой неудач и несчастий, а поэтому — жесток.       — Пиздец, — отреагировал на его исповедь Уён. — Ты вроде говорил, что не хочешь вызывать у меня страх? Твои рассказы очень этому способствуют, знаешь ли.       — Это все в прошлом, я изменился.       — Хм, кажется, я слышал что-то подобное… — демонстративно задумался журналист. — Точно! От знакомого наркомана. Он как-то сказал мне, что все в прошлом и он изменился, а спустя три часа после этой фразы скорая забрала его с передозировкой.       — Мне нечего ответить тебе на это, — честно признался Хонджун. — Я изменился, но ты, разумеется, не обязан мне верить. Впрочем, надо признать, что в ATEEZ иначе и не попадают — все мы тут грешники, которым суждено всю жизнь искупать и отмаливать свои грехи.       — Прямо все-все? — с притворным изумлением уточнил Уён, не скрывая, впрочем, откровенного ехидства. — Надо же! Не охотники за привидениями, а притон какой-то! И куда я только попал?       — Все, — мрачно подтвердил Хонджун. — Кроме, пожалуй, Юнхо. Он здесь немного по другой причине.       — Очень интересно! И по какой же? Забежал, чтобы дождь переждать, а потом остался навсегда, случайно став частью корабля?       — Спроси у него потом сам, — устало вздохнул Хонджун. — Он точно ответит. И, к слову, умерь уровень своего сарказма, малыш, а то опять плохо станет, а мне тратить на тебя свою кровь второй раз за день ой как не хочется.       — Не называй меня «малышом», — оскорбился Уён. — Я еще могу простить вам местную неформальность, но есть границы, которые переходить не стоит.       — Окей, раз ты так просишь, то больше не буду, детка, — ухмыльнулся Хонджун. — Кстати, полезный совет от старшего товарища: никогда не говори ничего подобного Сану. Если ты хотя бы раз попытаешься потребовать от него как-то себя не называть — будешь так зваться до конца своей жизни.       — Так я же говорю — притон! — уязвленно проворчал журналист. — Никаких представлений о приличиях, чувстве такта или нормальном человеческом общении!       — Ты историю-то слушать дальше будешь, блюститель приличий и поборник деликатности? — уточнил значительно повеселевший после их перепалки Хонджун, отхлебывая виски. — Могу я уже продолжить? Итак, приехали мы, значит, к дому этой ведьмы…