kintsugi

      Иногда Сатору снился один и тот же странный сон.       Он накатывал на него плавно, как омывающие ноги волны, когда зарываешься пальцами в песок и лопается пена на щиколотках.        Он мог начинаться по-разному, но всегда приводил Сатору сюда — на пляж. К лижущей маленькие стопы морской волне. К отпечаткам ног на мокром песке, которые скрадывает набегающая вода. К забирающемуся под летнюю одежду солёному ветру, влажными пальцами пробегающему по незагоревшей коже.        К одинокой прогулке вдоль берега. 

* * *

      Пляж был длинный и белый. Больше всего людей собрались в левой его части — там, во-первых, огородили участок на мелководье специально для отдыхающих с детьми. Там лазурная вода летела во все стороны от играющей ребятни, а присматривающие за ними взрослые стояли, зарывшись ногами в горячий светло-бежевый песок.        Во-вторых, тут стояли приятные, качественные лежаки с широкими зонтиками, под которыми все желавшие спрятаться от прямых лучей солнца могли найти себе уютное и мягкое пристанище.        Чем дальше вправо, тем меньше попадалось организованных лежаков и, соответственно, людей. Те, кто хотели больше уединённости и тишины, расстилали полотенца.        А если двигаться ещё дальше, то можно обнаружить совсем безлюдный участок — пляж никак не чистили, поэтому среди песка поблёскивали осколки ракушек и гладкие, как стёклышки, цветные камушки.       Юный Годжо Сатору старался ступать аккуратно, чтобы не наткнуться босыми ногами на что-нибудь острое.        Не то чтобы он сбежал… Матушка пошла искупаться, договорившись с отцом, чтобы потом они вместе сходили узнать о записи в намечающуюся дайвинг-экскурсию. Сегодня в отеле как раз вывесили расписание мероприятий на эту неделю.        Жене хотелось отдохнуть, как простым людям. Такамаса не возражал против её желаний, только поддерживал. А Сатору было скучно. Ему не хотелось идти заводить дружбу с другими детьми. Торчать на лежаке рядом со своим стариком тоже было утомительно — ему хотелось двигаться.        Так что он только сказал прикрывшему глаза отцу, что пройдётся по пляжу туда и обратно.       В воду не заходить, да-да, понял.        Сатору прошёл весь пляж, считая по пути маленьких крабов, бочком пробегавших по песку. Даже нашёл одну красивую раковину. Он присел на корточки и осторожно подобрал её двумя руками. Перевернул, проверяя, что там внутри никого нет. Раковина оказалась пустой. Сатору повернулся к набегающим на берег волнам и слегка ополоснул её от песка.        Нужно будет показать её маме. Мама любит красивые вещи.        А пока её надо спрятать. Взгляд Сатору упал на каменный причал, на котором заканчивалась территория пляжа. За ним — дикий пляж, куда, скорее всего, ходить не стоило.        Правила создаются для того, чтобы их нарушать. Он обещал отцу не заходить в воду. Он и не будет. Про камни вообще речи не шло.        Технически, это просто препятствие на пути. Я ведь не сказал, как далеко собираюсь прогуляться по пляжу.        Сатору надёжно закопал ракушку в песок, вырыв приличных размеров ямку. Окинул взглядом камни, стараясь найти какие-нибудь отличительные черты у того, под которым он спрятал мамино будущее сокровище.        Повертев головой и так, и эдак, Сатору пришёл к выводу, что камень чем-то отдалённо похож по форме на голову Бульбазавра.        Теперь дело за малым.        На палящем солнце поверхность камней быстро нагрелась, и Годжо сосредоточенно помахал руками, слегка охлаждая ветерком ладони. Поприкладывал их к горячему боку валуна, чтобы привыкнуть к температуре. И только тогда начал свой подъем. Получалось у него ловко, как у обезьянки, стоило лишь чуток приноровиться.        Забравшись на самую вершину, Сатору повернулся лицом к морю.        Пенистые волны обтачивали камни, разбиваясь об них брызгами где-то впереди на носу пирса. Его поверхность была совсем неровной и угловатой, где-то острой, и Сатору пока не торопился подбираться поближе. Здесь между камнями зияли тёмные расщелины. А где-то подальше, он видел, поближе к носу, блестела вода в маленьких лужицах, затекшая в углубления на камнях.        Интересно, насколько она горячая?        Он обязан это выяснить.       Сейчас его взгляд, как зачарованный, был прикован к размытой линии горизонта. Синева неба сливалась с лазурью моря, переплеталась столь тесно, что нельзя было определить, где начинается одно и заканчивается другое.        У Сатору захватило дух. Это выглядело как безгранично уходящее куда-то пространство, не имевшее конца и края. Сатору медленно двинулся по камням вперёд, чётко выбирая куда наступить и проверяя устойчивость положения, прежде чем продолжить путь.        Волны успокоились всего ненадолго, и весь пропитанный зноем летний воздух задребезжал от умиротворённой тишины. И разбился коротким, задушенным всхлипом, ударившимся об камни. Годжо моментально повернул голову вправо. Ему ведь не послышалось?        Кто-то плачет?        Он посмотрел в сторону носа пирса. Там блестели на воде лужицы попавшей на камни воды, собравшейся в ямках, наверняка очень тёплой от солнца. В сторону неизведанного дикого пляжа. Снова в сторону носа пирса, где, стоя почти на краю, он бы чувствовал себя у самых истоков этого исполненного синевой безграничного мира.        И двинулся в сторону дикого пляжа. Может, если это раненое животное, он сможет вернуться и позвать маму.        Стоило Сатору посмотреть вниз, как он замер в изумлении, вытаращив большие голубые глаза — вобравшие в себя все цвета той безграничности, которая его к себе манила.       Тут на камнях, внизу, где они утопали в песке, сидел мальчик в воде. На небольшом участке, скрытом от глаз по обе стороны валунами. Узкий проход пролегал между двумя серыми острыми скалами, через которые ещё нужно было постараться протиснуться, чтоб сюда забраться.        Только вот то, что Сатору с первого взгляда принял за плавательные шорты, на самом деле оказалось гладким, блестящим мелкой чешуей чёрным хвостом.       Годжо невольно вздохнул громче положенного, и мальчик перепуганно задрал голову. Своими глазами Сатору видел, как чёрный зрачок расширился, пожирая цветную радужку, и мальчик дёрнулся в сторону, но тут же укусил себя за руку, чтобы не заскулить вслух.        При попытке отползти хвост совсем вылез из воды, и Годжо заметил стальной гарпун, прошивший его поближе к хвостовому плавнику насквозь. Черная уродливая палка, явно причинявшая этому мальчику ужасную боль.       — Постой! — Сатору засуетился, стараясь поскорее слезть вниз. Его нога чуть не соскользнула с камня, но он удержался. Спрыгнул на смешанный с галькой песок, поморщившись от того, что камушки впились в обнаженные ступни. Задрал их слегка, убеждаясь, что не поранился, и сделал несколько шагов в сторону мальчика. Тот затравленно помотал головой, пятясь, и Сатору остановился. Присел на корточки, разглядывая свою находку.       Сатору вовсе не глупый — он смотрел мультфильм про Русалочку. Только там была девочка.        А тут, совершенно очевидно, мальчик: у него на груди не было ракушек. Чёрные волосы по ключицы мокрыми кончиками вились, как водоросли, очерчивая узкие белые плечи. На месте ушей было два растопыренных в стороны хрящика с мембранами. Как две маленькие короны, только будто завалившиеся на бок.        — Я тебе не сделаю плохо, — Сатору аккуратно выставил руки ладошками вверх, показывая, что они пустые.        На него непонимающе смотрели два тонких росчерка глаз с расширенными зрачками.        — Я по-мочь хо-чу, — по слогам отчеканил Сатору и попробовал подползти ближе, но русал вжался спиной в камень.        Его взгляд упал на тонкий проход между скалами, к которому теперь, чтобы добраться, надо было протиснуться мимо Сатору. Лихорадочно заметался от единственного выхода к мальчику и обратно.        Годжо наклонил голову.        Кажется, это совсем не как в мультике. Они там все по-японски разговаривали, а сейчас его, видимо, совсем не понимают. Но в разумности существа сомневаться не приходилось.       Ладно.        Хорошо.       Сатору всегда любил челленджи и головоломки. Он плюхнулся задом на песок, пока больше не предпринимая попыток приблизиться, и вытянул ноги. Наклонил лодыжки в стороны, изображая хвост.        Настала очередь его нового знакомого слегка наклонить голову. Хотя от стены он всё ещё не отлепился.        Осмотревшись на предмет чего-то, чем можно было бы изобразить торчащий из хвоста гарпун, Годжо столкнулся с проблемой: ничего не подходило. Он порылся в песке вокруг себя. И радостно пискнул, обнаружив какую-то тоненькую ветку. Вставил её между плотно сведённых щиколоток и помахал ногами как хвостом. Это потребовало, прямо сказать, мастерства гимнастики — очень непросто держать так тонюсенькую веточку.        — Это ты, — он показал пальцем сначала на мальчика. Потом на свой «хвост». И ещё несколько раз.        Потом показал на себя и схватился за палочку. Достал её и убрал в сторону.        — Та-да! — довольный своим маленьким представлением, Сатору поднял руки, снова демонстрируя пустые ладони. — Дошло?        Тишина между ними была оглушающей.        Но, наверное, то, что эти… мембраны на месте ушей перестали так топорщиться, а прижались обратно к голове, хороший знак. Сатору улыбнулся. Широко и совершенно обезоруживающе.        Он взял веточку, которой до этого изображал гарпун, и показательно разломал её на кусочки. Но, поскольку никакой реакции на его представление не последовало, остался сидеть ждать, просто рассматривая своего нового молчаливого знакомого.        Мальчик-русал чуть отлепился от камня, к которому до этого прижимался, спустя бесконечно долгое — по мнению Годжо — количество времени. Сатору воспринял это как сигнал и медленно пододвинулся ближе, отслеживая реакцию на своё приближение. Как только «уши» вновь оттопырились, он замер. Вздохнул, приготовившись снова ждать.        Сколько прошло времени — неизвестно. Годжо забыл абсолютно обо всём, пока постепенно подбирался к мальчику. Когда он оказался на расстоянии вытянутой руки, снова остановился.        Глаза у мальчика были такие фиолетовые, каких он раньше никогда ни у кого не видел. Но он знал этот цвет очень хорошо. Его приобретало небо на закате — с той стороны, с которой наступала ночь, медленно покрывая небосвод.       — Я Сатору, — воодушевлённо представился он, когда сел настолько близко, что коленями мог ощущать исходящую от русала влагу. Тот промолчал, на его лице в который раз отразилось непонимание.        Энтузиазма в Годжо это не поубавило. Он осторожно — ещё раз — выставил руку ладонью вверх, демонстрируя растопыренные пять пальцев. Присмотревшись к ним, русал слегка нахмурился.        Всё внутри Годжо слегка затрепетало, когда мальчик показал свою руку — только на ней практически никак не были выражены характерные линии. Кожа казалась идеально гладкой.        — О. Круто. — Сатору поднёс свою ладошку ближе и очень осторожно прикоснулся пальцем к центру ладони.        …О. Он думал, кожа русала на ощупь будет прям какой-нибудь… холодной. Он же должен глубоко под водой жить. Но температура его кожи была очень похожей на человеческую. Может, чуть-чуть прохладнее.        Мальчик перехватил его руку, заинтересованно рассматривая линии на ладони. Провёл пальцем по каждой, будто проверяя текстуру. Поднёс близко-близко к своему лицу.  Сатору мог себе это только придумать, но взгляд русала точно стал дружелюбнее. Ему плохо давалось различие эмоций других. Но здесь он просто почувствовал.       Осторожно потянул руку на себя, и его запястье мгновенно отпустили. Сатору скинул с плеч рубашку с коротким рукавом, сложил её и оставил на песке. Забрался по щиколотку на мелководье, после чего присел, рассматривая хвост и торчащий из него гарпун.        — Можно? — он не торопился прикасаться. Вытянутые руки застыли над переливающейся чешуей, и он уставился на русала в упор.        Тот издал короткий «м» и замолчал. Сатору расценил это как одобрение — что-то ему подсказывало, что это было именно оно.        Он осторожно распутал плотную жёлтую леску, даже скорее верёвку — линь — обмотавшуюся вокруг плавника. Аж высунул кончик языка от усердия, чтобы развязать узел, привязанный к концу гарпуна.        Отшвырнул ставшую розоватой в некоторых местах верёвку в сторону.              Что ж.               Он видел, как это делают в мультиках. Чтобы вытащить стрелу у птичек из крыла, её ломают пополам и вытаскивают. Сломать стальной снаряд он бы не смог в жизни. Но он снял металлическую деталь со второго конца, чтобы тот стал гладким и его можно было легко достать со стороны острия.        Сатору сел прямо на хвост, зажав его худыми коленками. Мальчик напрягся, и Годжо снова перешёл в режим ожидания, пока тот слегка успокоится.        Кивнул на оставленную на песке рубашку.               — Подай, а? — указывая поочередно сначала на неё, потом на своего собеседника, потом на себя. И сделав характерный жест, будто пальцы на чём-то сжимаются.       Тот понял. С готовностью подцепил предмет одежды пальцами и, порассматривав его, периодически кидая на Сатору нерешительные взгляды, передал Годжо, стараясь по минимуму двигать хвостом. Сжал губы, чтобы не всхлипнуть.        И Годжо не мог его винить. Наверное, если бы ему пронзило ногу, ему бы тоже было очень больно. По всей логике вещей, точнее, было бы.       Он сложил рубашку так, чтобы сделать из неё плотную повязку, после чего с поразительной, ювелирной аккуратностью взялся за остриё гарпуна. Чуть потянул вверх — и хвост под ним дёрнулся.        — Ну, — начал Сатору, хотя у самого чуть подрагивали пальцы, — крепись.       Достал ещё немного, поддел ногтями. Теперь можно было легко обхватить его пальцами с этой стороны.        — Давай быстро, как пластырь, чтоб ты не мучился?        Его не понимали — он видел это по лицу и этим покрасневшим, припухшим от тихого плача глазам. Сатору изобразил рукой резкое движение вверх.        Вот теперь, кажется, русал его понял. Потому что резво замотал головой.        — Что, хочешь медленно? Так будет больнее.        Ему понадобилась вся изобретательность, чтобы объяснить это жестами. Русал, наконец, вздохнул и вцепился зубами в руку. Зажмурился.        Сатору понял его без слов.        Рывок. Русал замычал, его плечи затряслись, и хвост под задом Сатору задёргался. Вода быстро окрасилась в красный, и Сатору отбросил гарпун куда подальше — тот со звоном ударился о камень — чтобы поскорее обмотать рану своей рубашкой и затянуть, надеясь, что это остановит кровь. В мультиках останавливалась.       — Всё! Всё, смотри! — он с трудом завязал узел, после чего скатился с мальчика и плюхнулся рядом с ним на песок. — Ты молодец!       Тому понадобилось несколько минут, чтобы перестать подрагивать. Он, наконец, выпустил запястье изо рта, на котором остались следы острых зубов. Вытер тыльной стороной ладони скулы, стирая блестящие дорожки слёз.        — Хочешь, я посижу с тобой, пока ты не будешь готов уплыть?        С его новым знакомым — а после пережитого, наверное, даже приятелем — было скучновато просто молчать. Поэтому Сатору подобрался поближе к участку мокрого песка и нарисовал пальцем облачко. После чего покосился на русала.        Х-х, а ведь я даже не знаю, как его зовут.        Как раз когда он собирался нарисовать что-нибудь ещё, чтобы заинтересовать его и сподвигнуть поучаствовать в обмене рисунками, ветер донёс до него:        — Сатору!        — Сатору, где ты?        Голос мамы. И отца.        Русал, который только-только оттаял и потеплел, вновь напрягся, вжимаясь в камень и словно стараясь стать меньше.        Сатору схватил его за плечи, слегка сжимая, и мальчик сфокусировался взглядом на его лице, вытаращив на него свои блестящие глаза. Зрачки расширились настолько, что глаза стали казаться чёрными. Маленькие чёрные дыры в обрамлении длинных изящных ресниц.       — Это за мной, но я их сейчас прогоню. Тебя никто не увидит.        После чего рванул обратно к камням и полез по ним, хватаясь за выступы и прилагая все усилия, чтобы не соскользнуть.        — Я тут! — выкрикнул раньше, чем добрался до верха.       — Что ты там делаешь? — сурово пробасил отец, когда Сатору, чуть не споткнувшись по пути и не угодив в одну из расщелин, показался на вершине пирса.        Сэйра облегчённо прижала руки к груди, облокотившись о мужа. Главное, что с сыном всё в порядке.        — Играю, — с самым серьёзным выражением лица.        — Спускайся, или я поднимусь и спущу тебя сам. Там небезопасно.        — Нет. Я хочу достроить замок, — ложь сорвалась с языка легко. Годжо просто хотел, чтобы они поскорее ушли. Он хотел вернуться к своему новому приятелю!        — Ты можешь построить замок на этой стороне.        — Нет! — Сатору мотнул головой. И добавил для убедительности: — Тут песок лучше.       — Я поднимаюсь, — отец бережно отстранил матушку за плечи и ухватился за камень.        — Если вы сюда поднимитесь, отец, я никогда больше с вами не заговорю. Никогда, — и было что-то совершенно необъяснимое в том, как на маленького Сатору, возвышающегося над ними на вершине этого каменного пирса, падал свет, придавая его чертам лёгкое сияние.        И Сэйра, и Такамаса замерли, услышав кейго из его рта, крайне избирательно подходившего к вопросам этикета. Внимательно посмотрели на сына.        — У тебя там точно всё хорошо? — Матушка всегда было более лёгкой и понимающей. Она улыбнулась ему, глядя снизу вверх.       — Всё супер. Я хочу побыть один.        Маленький Годжо тем временем с трудом держался, чтобы не бросить взгляд назад. Не проверить, ждёт ли его русал. А очень, очень хотелось. В каждом всплеске волн, бившихся о пирс, ему казалось, что скрывается один единственный звук, означающий, что его приятель его не дождался.       — Я сам вернусь, когда закончу, — продолжил Годжо, играя с отцом в гляделки и стараясь выиграть.        В голове пульсировало от быстрого сердцебиения. Дышалось немного тяжело. Сатору чувствовал, как дрожат мышцы в ногах, но заставил себя стоять твёрдо. Им ни за что нельзя сюда подниматься.        — Мы тогда разложимся неподалёку, — Сэйра пришла к компромиссу до того, как отец с сыном переглядели друг друга. Улыбнулась Сатору поддерживающе, мягко, как только она одна умела. — Но будь осторожен, прошу тебя.        И потянула метающего взглядом молнии Такамаса назад, переплетя с ним пальцы. Это подействовало на него волшебным образом.       Когда Сатору вернулся в эту мини-бухту, на песке его ждал русал. И выведенный рядом с ним рисунок пальцем: улыбающаяся рожица с всклокоченными короткими волосами.       — Это что, я? — Годжо давно не радовался таким абсолютно простым вещам, разрываясь от переполняющего его восторга.       Как выяснилось в течение следующего часа, его приятель хорошо умел рисовать рыбок. И, в принципе, морских существ. Насколько это возможно на песке пальцем.        Сатору позже воспользовался слетевшей с губ ложью и хотел было предложить построить замок, но самых важных инструментов в жизни строителя песочных замков у него не оказалось: ни ведерка, ни лопаточки. Он озадачился, приложив пальцы к подбородку, и его приятель заинтересованно наклонил голову.       — М? М-м? — Сатору понятия не имел, что означает это мычание, но рассудил, что это какой-то русалочий язык. Правда, других звуков он от него не слышал вообще, и ему с трудом верилось, что существует язык, состоящий из одной только согласной. Если бы его родной японский состоял из одной ん — это было бы невыносимо.       — Замок хочу построить, но инструментов нет, — объяснил Сатору, со вздохом принявшись лепить бесформенный кулич, чтобы показать наглядно, чего он добивался. Русал неуверенно переводил взгляд с него на холмик и обратно, а потом нагнулся и зачерпнул ладошкой только что омытый волной мокрый песок.       Перевернул руку, вытянув вниз все пальцы и соединив их кончики — примерно как когда матушка Сатору изображала рукой змею, делая вид, что тычется ей ему в тарелку, и приговаривала «Вот так надо кушать, смотри», весело хихикая над ожидаемой и такой очаровательной реакцией: «Мам, я что, маленький, по-твоему?»       Из небольшой щели между пальцами потекла тонкая струя смешанного с водой песка. Она ложилась витиеватыми кольцами друг на друга, выстраиваясь вверх изящной башенкой.       Сатору зачарованно приоткрыл рот, наблюдая за сосредоточенным русалом. Когда песок в руке кончился, тот зачерпнул ещё горсть, поднимая на Годжо вопросительный взгляд. Изогнул дугой тонкую черную бровь, будто спрашивая, почему тот ещё не присоединился.       Солнышко припекало и припекало, делая Сатору всё более разморенным. В конце концов он устало откинулся на песок неподалеку от их замка, повернул голову на бок, скользя взглядом по лицу русала, устроившегося в такой же позе. Кончик хвоста и маленькие стопы омывали тихие волны, щекоча пятки Годжо пузырьками.       Белые песчинки украшали чёрные волосы мальчика подобно рассыпанным по ночному куполу звёздам.        — Когда-нибудь ты же со мной заговоришь, да?        Фиолетовые глаза заблестели эмоцией, которую Годжо в жизни не смог бы распознать. Но она не была негативной, иначе мальчик бы не изогнул губы в скромную, плавную улыбку, верно?       — Я приму это за «да», — Годжо засиял, прохихикав. — Смотри, ты пообещал, — он без опаски протянул руку, хватая мальчика за запястье, и скрепил обещание на мизинчиках.       Русал непонимающе, но весьма заинтересованно оглядел этот жест, но в итоге аккуратно расплел пальцы, вместо этого снова поворачивая ладонь Сатору к себе и рассматривая линии на коже, проводя по ним пальцами. Словно стараясь разгладить. Сделать ладонь более похожей на собственную. Сатору был не против. Был не против и тогда, когда мальчик подвинулся ближе, внимательным взглядом изучая его лицо, шею и торс. Но обнаруженных различий оказалось немного: розоватые шрамы жабр на шее русала и человеческие уши Сатору, от прикосновения к которым ему было слегка щекотно, но он стойко держался, чтобы не отстраниться от чужой руки, изучающей каждый изгиб.       А солнце продолжало давить на Сатору своими лучами, расплавляя его под собой, как любимое шоколадное мороженое.       Сам не заметив, как так вышло, Годжо задремал. Растаял под солнцем и осторожными прикосновениями. Просто ресницы затрепетали, веки потяжелели и опустились.       Я всего на секундочку прикрою... Может, на пять...       Шум волн пел ему ласковую колыбельную, и тихо-тихо над ним лилось очень мелодичное, убаюкивающее, протяжное «м-м-м», то повышавшееся, то понижавшееся. Как чья-то песня, совершенно не имеющая слов, пропитанная лишь мягким, обволакивающим теплом, совсем не похожим на солнечный жар.       Годжо проснулся на руках отца, несущего его через безлюдный пляж обратно в сторону шума.        Голова гудела. Очень душно. Жарко, влажно. Горло, казалось, было охвачено огнём, и даже попытка сглотнуть отозвалась крайне неприятным, сухим сжатием. Он сонно разлепил веки, взгляд слезился, выхватывая лишь общие очертания лица Такамасы и заливающееся закатом небо. Язык повернулся во рту, с губ слетел тихий зов, но вышло настолько сипло и слабо, что Сатору не сразу понял, что это его голос.       — Спи. У тебя сильный жар. — Такамаса перехватил сына поудобнее, чтобы накрыть широкой ладонью лоб и чувствительные глаза с полопавшимися в них капиллярами.        И Сатору покорно подчинился.       Ему снился мальчик с глазами цвета наползающей на небо ночи. Соединенные в обещании и нерушимой клятве пальцы. И тихий, баюкающий его голос, доносящийся будто бы от моря, но словно совсем-совсем рядом.