* * *
Ветер был сегодня крайне противный — встречный, но Годжо нравились челленджи. Было одно живописное местечко, куда ему безумно хотелось доплыть, и для этого придётся как слегка попотеть, так и слегка намокнуть. Слишком ответственному Нанами было одно удовольствие поручить управление стакселем. Я недостаточно компетентен в этом вопросе, Нанами несколько встревоженно нахмурился. Светлые и такие нехарактерные для японца брови наклонились к переносице. Прошлым летом Сатору вместе с этой компанией отправился в небольшой роуд-трип по нескольким префектурам, и там, подальше от Токио, в деревнях, где они останавливались для поиска локальных местечек, с Нанами постоянно хотели сфоткаться какие-то девочки-подростки, принимая его за иностранца. Годжо думал, что надорвет себе живот от смеха, когда Нанами терялся и с будто бы немного виноватым видом отвечал им, что родился и вырос в Японии. Да не парься ты так! Я тебе всё щас расскажу, с этим и ребёнок справится, Годжо принял самый расслабленный вид и небрежно махнул рукой. Годжо-сан… Опять ты за своё. Это будет весело. Но достаточно один раз перейти на новый галс — и дальше уже не возникнет вопросов, так что эта тема быстро себя изживет. — Нанамин! — крикнул Годжо из-за руля, чувствуя, как его переполняет лёгкое предвкушение. Наверное, от того, что сейчас кое-кто будет визжать. И этим кем-то будет Утахимэ. Кенто вздрогнул, поднимая на Годжо голову. Скривил уголки рта от прозвища. Говорил, что не будет на него отзываться, но откликнулся же! — Сейчас надо будет сделать оверштаг, так что готовься, — улыбнулся Сатору, покрепче перехватывая руль. — Ты же не забыл, что я тебе говорил? Утахимэ и Сёко повернулись к ним, и Годжо внутренне возликовал — Утахимэ держала в руках банку пива. Предупреждать ли её? Или всё-таки позабавиться?.. Ну, раз она не смогла дотерпеть до того, как они прибудут на место, сама виновата. Годжо, может, тоже хочет выпить. Не пиво, конечно же. Он эту дрянь не пьёт. Нет ничего лучше сладкой вишнёвой газировки — проверено временем. Хайбара заинтересованно подскочил, готовый предложить помощь, и Нанами, помешкав, кивнул, что-то благодарно пробубнив под нос. — В чём дело? — Утахимэ, обладательница сладчайшего голоса, повысила его, подозрительно щурясь в сторону Годжо. Сёко изогнула бровь, наблюдая за ним. — Ни в чём, отдыха-а-айте, — пропел Годжо, обладавший не менее мелодичным голосом, покорявшим любые караоке. Утахимэ моментально напряглась, поэтому, чтобы развеять её подозрения, Сатору пришлось добавить: — Это по управлению яхтой. После короткого инструктажа Хайбара подошёл к краю борта, хватаясь за ярко-голубой шкот. Нанами сделал то же самое на противоположной стороне. О, как же Годжо нравилось чувствовать себя капитаном. Гулять под парусом было для него отдушиной, он мог даже управляться с этим в одиночку — хотя для стандартной команды требовалось минимум трое, — достигнув невероятного мастерства в этом деле. Ему нравилось приезжать на Окинаву в летний дом семьи чисто ради того, чтобы добежать до порта, в котором стояла подаренная родителями Сoncordia, и отправиться в море. (Да, он был самым выдающимся студентом факультета космонавтики и астронавтики. На самом деле, Годжо был бы лучшим студентом любого факультета, если бы захотел. Но если уж выбирать… он выбрал самое сложное.) (Исследования космоса были интереснее бизнеса и наследования отцовской компании — Годжо устраивала роль акционера, а за местом СЕО он не гонялся.) (Наверное, ему нравилось ощущение бескрайности. Безграничности. А безграничность он мог найти лишь в двух направлениях: вверх, в небо, и в глубины моря. В море его тянула сама душа, будто сердце отзывалось на зов сирен из фольклора, обещавший, что среди волн и синих глубин он найдет что-то особенное, и то же самое ему пели звёзды, как мать ребёнку тихую колыбельную.) (Иногда Сатору снился один и тот же странный сон...) — К повороту готовы! — скомандовал Годжо. Вот и он. Этот момент. Годжо увалил до полного бейдевинда, и яхта набрала ход перед поворотом. Ответственный за стаксель шкот подветренного борта Нанами отпустил его — Хайбара, которому в последний момент Нанами передал указания, натянул наветренный. Стаксель перетёк из одного положения в другое плавно, и послышался механический стрекочущий звук закручиваемой ручкой лебёдки. Яхту развернуло на девяносто градусов от прежнего курса, и не ожидавшая такой подставы Утахимэ запищала, когда судно слегка подскочило на волнах. В сторону Годжо полетели ругательства. Это вызвало у Сатору только взрыв смеха. Он прищурился, присматриваясь к колдунчикам на стакселе — развевались параллельно. С задачей справились. — Отличная работа, матросы! И только после он подумал, как было бы забавно сказать «корабельные крысы». Нанами что-то проворчал, очевидно, слегка перенервничав (ведь Годжо не мог не припугнуть его слегка во время своей мини-лекции ещё перед самым отплытием), а Ю — как всегда — с восторгом воспринял новый статус и подхватил смех. Годжо поймал взгляд Сёко, размеренно закурившей и с ленцой поглаживающей вцепившуюся в неё Утахимэ по плечам. Улыбка пружинила на его лице, когда он подмигнул ей. Солёный воздух пощипывал маленькую ранку на губе — прикусил случайно. Руль крепко сжимали сырые пальцы. И всё вокруг было такое безгранично синее, уходящее вдаль, настолько далеко, что размывалась линия горизонта, сливая море с небом в одно целое. Ветер так и не поменялся — следуя зигзагообразной траектории движения по акватории, капитан-Годжо (как классно звучит!) и его верные матросы (не называйте меня так, Годжо-сан) выполнили ещё несколько поворотов оверштаг, прежде чем добрались до места. Они встали неподалёку от островов Идзена и Ихея — те двумя зелёными холмами виднелись на горизонте — не там, где пролегал генеральный курс ходивших между островами паромов, а подальше, чтобы никому не мешать и остаться наедине. Годжо расслабленно упал на сидение, обложенное мягкими подушками. Щёлкнул крышкой газировки. Она пузыристой шипящей жидкостью пролилась у него по руке — настала очередь Утахимэ злорадствовать. Но Сатору даже не расстроился, вытирая руку об полотенце: у него сегодня целый день, чтобы вдоволь навеселиться. Прыгать с разбега в воду было потрясающе. Этот момент, когда застываешь в воздухе — тот самый момент между взлетом и падением, между небом и морем, меж двух бесконечностей, когда замирает сердце — Годжо готов был гнаться за ним до сбитого дыхания, до прерывистого сердечного ритма. Словно в этом мире он был птицей, рожденной летать и упиваться безграничностью, но совсем без крыльев, и таким образом возвращал ощущения из других, далеких жизней, переживая их вновь и вновь. Ему не хватало чего-то, за чем он не мог угнаться. (Иногда Сатору снился один и тот же странный сон...) Подплывать к пугливой Утахимэ под водой и хватать её за ноги оказалось смешнее, чем предполагал Годжо. Не то чтобы ему это быстро не наскучило — но подплывать так к Сёко было совсем не забавно — она, ровно как и Нанами, не скупилась на попытки его пнуть. Так и чередовалось: купаться, мазаться солнцезащитным кремом — потому что он быстро обгорал на солнце, так что Сатору пытался дотянуться одной рукой до спины и нагло хлопал ресничками в сторону Утахимэ, чтобы та помогла незадачливому кохаю, но ему просто показывали нецензурный жест пальцами в ответ — отдыхать на удобных диванчиках за столом и пить. А потом по новому кругу. — Давайте в Осама, — Годжо, до этого сидевший, запрокинув голову, чтобы наблюдать за течением облаков по небу, выпрямился. — Пока ты здесь, ни за что, — ощетинилась Утахимэ. Они уже как-то играли в Осама, пока путешествовали компанией по префектурам. От отказа её не останавливало даже то, что в открытом море они были абсолютно одни, поэтому Годжо не мог задать нечто ужасное, вроде того, что было в прошлый раз. Номеру три нужно подойти минимум к пяти людям и спросить, можно ли купить у них фотки их ступней. — Мы можем установить, — Нанами перебил шкодливо растянувшего губы в росчерке улыбки Годжо (и правда, будто он не перспективный студент и гордость Токийского университета, а хулиганистый школьник), — границы допустимого в действиях. «Хорошая идея!» и «Скука-а-а!» прозвучали от Ю и Сатору одновременно. — Вовсе нет. Так всем будет комфортно, — Нанами акцентировал интонацией слово «всем». — Так теряется вся фишка игры. — Нет, не теряется. Можно обойтись и без… — Нанами запнулся, подбирая слово, — крайне бессмысленных и абсурдных действий. Кенто, как всегда, был весьма нейтрален в том, как он выражался. Но даже его у Годжо периодически получалось развести на ругательства и бранные слова. — Что ты называешь абсурдными действиями? Назови хоть одно. — Лизнуть локоть, Годжо-сан. — Это был научный интерес! — тут же опроверг эти совершенно необоснованные обвинения в абсурдности Годжо. — Это было издевательство. Точно такая же реплика прозвучала от Утахимэ — только тоном выше и звонче. Она всё же не зря собиралась строить музыкальную карьеру. Признаться, Годжо даже сохранил несколько демо-версий песен в плейлист. Впрочем, Утахимэ об этом знать необязательно. Достаточно того, что Сёко — её самая верная фанатка, первая узнающая все тексты песен и являющаяся музой девушки. — Эксперимент, — возразил Годжо. Солнце играло на его скулах пятнами света. — К тому же фишка игры в алкогольных напитках, а вы и так нарушаете это правило. — А? Хочешь споить капитана? Технику безопасности успел подзабыть, мне рассказать ещё раз? Или хочешь увести меня в каюту? Нанами, я так польщён твоим вниманием, но, Хайбара же прямо здесь… Нанами тяжело (очень) вздохнул, и Ю со смешком погладил того по плечу, нежно и знающе, как. Все повернулись к Сёко за финальным решением, но та не торопилась его озвучить. — А без меня не разберётесь? — Сёко-сан, передайте нам вашей мудрости, — Ю засиял так, как блестела поверхность моря под ласковым солнцем. — Ха-ха. Не за бесплатно. Повисла короткая пауза. — Её покусала Мэй-сан, но это не важно: главное, она на моей стороне, — Годжо поиграл бровями над стёклами очков. — Вообще-то, на моей, — Утахимэ довольной лисичкой приобняла Сёко за плечи. — Братанов на сиськи не меняют. Нанами подавился пивом и отвернулся ото всех в сторону Хаибары, чтобы откашляться как следует. — Годжо! Что за вульгарности! — на щёки Утахимэ багряными рубцами лёг румянец. Сёко поделилась со всеми своей мудростью (в качестве платы взяв обещание не вести себя как придурок (но они оба знали, что это обещание Годжо легко нарушит (так что технически она была на моей стороне, верно?))) — пусть решит случай. Сыграйте в дзян-кэн или подбросьте монетку. Настаивать на том, чтобы она действительно выбирала чью-то сторону, никто не стал — она ненавязчиво дала понять, что не будет этим заниматься. К счастью, удача оказалась на стороне Годжо. Поскольку под рукой ни у кого не было ручек, как и специализированных палочек для игры, было решено использовать палочки от фруктового льда. Годжо вырезал перочинным ножиком на каждой цифру, и только на одной вывел おうさま — хираганой было проще, чем кандзи. Сегодня, вероятно, счастливый день Годжо Сатору. Иначе не объяснить, почему ему так везёт. — Так-так, пусть номера… — Годжо демонстративно помахивал перед собой палочкой с надписью «осама», будто дирижёр, — скажем, один и два встанут, отойдут к носу и прошепчут друг другу на ухо любое животное. — И? Это всё? — процедила сквозь зубы Утахимэ. — А когда вернутся, я скажу, что делать. Терпение. — А сразу сказать язык отсохнет? — Не отсохнет, но желание «короля» закон. Утахимэ и Ю вернулись через минуту. Иори скрестила руки на груди, ожидая, какую хрень выдаст Годжо в этот раз. — Озвученное вам животное — теперь вы. Через каждое слово вы должны издавать такой звук, который издаёт это животное, следующие два раунда. — Да ты издеваешься! — Неправильный ответ. Ещё чуть-чуть, и из ушей Утахимэ повалит пар. — Иначе тебе по правилам не положена палочка с «королём», — Годжо очаровательно улыбнулся. — Пошёл мяу к мяу чёрту мяу! Сатору запрокинул голову в хохоте. Правда, смеялся только он один. Его громкий смех подхватил ветер, унося в море. — Вам что, пять лет? — Нанами слегка поморщился от того, что Утахимэ вопила прямо рядом с ним, и осуждающе покосился на хохочущего Годжо. Вопрос был, конечно же, риторический. Утахимэ мяукала, Ю вопил чайкой. Причём последний явно получал от этого искреннее удовольствие. Ему нравилось быть частью компании и игры. Хайбара, мяу, прости мяу. Ничего нга-га-га страшного нга-га-га, Утахимэ-сан, нга-га-га! Когда налетел сильный ветер, Годжо приспустил очки с носа, отслеживая положение облаков на небе. Серых туч ни с одной стороны — это хорошо. Но с такой скоростью их вполне может пригнать. В таком случае они возьмут курс на один из островов. До Идзены должно быть чуть поближе — отсидятся там, если налетит што– — Моя шляпа! — Утахимэ не успела поймать её, и ветер унёс белую соломенную шляпку с чёрной лентой в море. Покувыркал в воздухе и уронил в воду — та светлым штрихом покачивалась на поверхности воды. — Гудба-а-ай, — присвистнул Годжо, растягивая английские звуки и прикладывая козырьком ладонь ко лбу. Соломенные шляпы не любят влагу. Иронично, учитывая, что это пляжный головной убор. — Но это!.. — Утахимэ, кажется, правда расстроилась. Губы задрожали, подбородок сморщился. Ну, Годжо не спец: это могло быть и отвращение. Но оно сюда не очень подходит по контексту. — Расслабься, такое бывает, — посоветовала Сёко, — подарю тебе новую. — Но ты подарила мне её на нашу... — Утахимэ закусила губу, не заканчивая свою фразу, но каждый из тех, кто находился на Конкордии, знал, что она подразумевала. — Ой, да какая разница, эта или другая. Чё, такую же найти нельзя? — Это же памятная вещь, идиот. А если это судно, ну, например, утонет! — казалось бы, самая старшая и взрослая из них, а так расстроилась из-за собственной сентиментальности, из-за ценности, которой наделила какой-то незначительный предмет. — Что, тоже просто другое купишь? Вот так легко? И спрашивала она, конечно, не о платежеспособности. Потому что Годжо мог. — Ты щас сравнила какую-то панамку с моей конкордией? — Пусть номер один её достанет, — Утахимэ воспользовалась собственным положением «короля» в этом раунде, выпятив губу. Шанс того, что она выбьет Сёко, был в три раза меньше, чем вероятность попасть на кого-то из парней. А собравшиеся тут парни — джентельмены. Ну, кроме Годжо. Но правила игры есть правила игры. Годжо цокнул языком, закатил глаза, швырнул свою палочку на стол. Сбросил толстовку на молнии, которую до этого накинул на плечи, чтоб не обгореть, и изящным, профессиональным прыжком нырнул в воду. — Десять из десяти, Годжо-сан! — восторженно крикнул ему Хайбара с палубы. Конечно, далековато, метров тридцать, но Годжо был хорош во всём — выбрал темп и брасом доплыл до промокшей насквозь шляпки. Она стала противно мягкой на ощупь. Да такую даже отпариванием и сушкой спасти нельзя. Вот, блин, прицепилась к безделушке какой-то. Ребята на конкордии завопили, и Годжо застыл. Крики на море — чаще всё-таки плохой знак. Ну что там ещё случилось? Но оказалось, что это были вопли восторга — Утахимэ, обрадованная тем, что получит назад свою шляпку, переместилась на нос судна, чтобы получше разглядеть приближающихся к ним дельфинов. Годжо, наконец, услышал характерный стрекот и всплески воды. Дельфины в открытом море хороши только двумя вещами: они красиво выпрыгивают из воды и, если они рядом, все находящиеся поблизости акулы, если таковые имеются, скорее всего, сделают ласты. При одном исключении — если дельфины преследуют стаю рыб для кормёжки, то, скорее всего, есть одна или две акулы, которые следуют за ними на расстоянии, чтобы доесть то, что не доедят дельфины. Или в надежде выцепить кого-то отбившегося от стаи, больного или мелкого. Во всём остальном: такое себе. Годжо не успеет доплыть до конкордии до того, как дельфины будут проплывать мимо. Он развернулся и поплыл назад, собираясь насколько возможно отдалиться от их траектории движения. Лишь бы проплыли мимо по своим дельфиньим делам, не проявив к нему никакого интереса. Вот вернётся на судно и расскажет, что дельфины — ни фига не круто. И дельфины в окинавских центрах океанологии и дельфины на воле — совершенно разные вещи. Так и произошло. Выпрыгивая весело из воды, они пронеслись мимо, и Годжо выждал минутку-другую, прежде чем нахлобучить шляпу на голову — фу, противно — так как по-другому с ней нельзя было бы плыть. Назад получится чуть медленнее, но всё же. Годжо понял, что сегодня запасы его удачи исчерпаны, когда нечто врезалось ему в бок с такой силой, что потемнело в глазах и оглушило. Кровь в жилах будто заледенела и закипела одновременно. Уплыли не все? Решили поиграть или... Ещё один удар. Из него выбило весь воздух. Приняли меня за конкурента? Годжо сжал зубы и активнее заработал ногами. Он уже знал, насколько гигантским будет синяк на рёбрах. Но вроде бы не сломаны — максимум треснули. На нём всё как на собаке заживает, в любом случае. Преисполненный спокойствия (и немного раздражения) Годжо продолжил грести. Странно, если они не на кормёжку, то с чего бы им проявлять агрессию? Самым логичным решением сейчас было двигаться не в сторону яхты, а в направлении, откуда дельфины изначально приплыли, отдаляясь от них. Если отплывёт достаточно далеко, они перестанут видеть в нём угрозу. Дерьмо. По возвращении на конкордию нужно будет активно сворачиваться и брать курс на ближайший остров, где есть больница. Неприятная ситуация, придется полежать на койке какое-то время. Поныть. Матушку поставить в известность, иначе она с ума сойдет от тревоги, и отец ему этого не простит. Но хотя бы можно будет надавить на Утахимэ, чтоб та таскала ему сладости. За ускоренным сердцебиением и плеском воды почти было не слышно (теперь уже) перепуганных криков с конкордии — их отзвон слегка доносил ветер. Надеюсь, им всем хватит ума не соваться за мной в воду. У дельфинов не то чтобы очень острые зубы. Но если сжать челюсти на чем-то крепко-крепко, до крови они прокусят. В чём само по себе приятного мало, но в воде становится в разы опаснее. Годжо не успел сделать следующий вдох — поверхность воды плотно сомкнулась над ним. Белая панамка осталась пятнышком на поверхности. Солёная вода нещадно щипала и без того чувствительные глаза, но, чтобы хотя бы попробовать отбиться, ему нужно было держать их открытыми. Впрочем, шансов мало, но сдаваться без боя — это не про Годжо Сатору. Не имело смысла пытаться ударить в ответ — вода замедлит любое его движение. Хотя у него всё ещё была возможность надавить со всей силы пяткой прямо на чувствительный нос дельфина, схватившего его за ногу. Я не собираюсь умирать здесь в одиночестве. И они все не знают, как управлять судном. Если со мной что-то случится, они останутся в открытом море. Челюсти дельфина моментально разжались, и Годжо загрёб к поверхности — в ушах начинало звенеть от резкого погружения и недостатка кислорода. Глоток воздуха обжёг слизистые рта, горла и лёгких. Но времени на передышку ему не дали. Дельфин — скорее всего, уже другой — ударил его сзади. Атака была внезапной и настолько сильной, что Годжо на метр подбросило над водой. Голос, однако, не слушался, даже вскрикнуть не вышло, будто он воды в рот набрал. Сатору ударился спиной об воду. Дельфин врезался ему в бок — всё в тот же самый, как назло, будто знал, куда бить. Схватил за ту же ногу и снова потянул вниз. Что, мало было, ско– Хвост второго дельфина, присоединившегося к первому, ударил Сатору по голове.* * *
(Иногда Сатору снился один и тот же странный сон...)* * *
Человек перестал двигаться. Пузырьки воздуха устремились вверх короткой змейкой, но быстро оборвались. Погружение замедлилось, когда дельфин отпустил переставшую брыкаться и дёргаться ногу. Как сотканный из лунного света, как редкий жемчуг, человек с белоснежными волосами и белой кожей опускался в казавшуюся бесконечной черноту. От последнего — добивающего — пинка дельфина остановил свист. Два коротких свиста, каждый короче секунды. Сугуру был очень зол. И немножко в ужасе. Да, ему следовало обогнуть это не пойми откуда взявшееся судно по широкой дуге, но они очень спешили. Где-то поодаль плескался какой-то человек, болтая длинными ногами в воде, но он даже внимания на него обратил, просто направляя стаю дальше. У них было не так много времени. И только когда Сугуру обернулся, чтобы пересчитать дельфинов, не обнаружил среди них Мими и Нана. Он успел надумать себе страшные вещи: отбились от стаи, погнавшись за рыбками, и были схвачены акулами, воспользовавшимися тем, что Сугуру далеко. Но реальность оказалась проще: они не удержались — напали на того барахтавшегося неподалеку от судна человека. Сорвались. Мими и Нана были спасены Сугуру из сетей. Всю их стаю поймали загонщики — загнали в бухту, оглушили металлическими палками. И Сугуру удалось спасти только этих двух малышек. Сети тогда изрезали ему все руки. Вишнёвыми струйками растворялась в воде кровь. Тогда он так и не смог разорвать сети настолько, чтобы пролезла взрослая особь. Будь он хоть немного сильнее, наверное, смог бы освободить больше дельфинов. Мими и Нана ткнулись в него носами виновато, когда он выдал им серию свистов очень конкретного содержания. Сугуру заметил, что нос Наны немного повреждён, и нахмурился, подплыл к человеку, собираясь заглянуть тому в лицо. Он не собирался его спасать. Он не будет спасать кого-либо из этого дрянного, проклятого рода. В нём почти нет представителей, заслуживающих спа– Сугуру прильнул к груди потерявшего сознание человека до того, как мысль полностью сформировалась в голове. Зрачки расширились в ужасе. Только бы не было поздно. Пульс замедленный, но был. Он быстро осмотрел человека на наличие других — видимых — повреждений и заметил кровоточащие следы зубов на одной из длинных ног. Зыркнул в сторону бойкой Наны, и та от его взгляда отплыла назад. Сугуру захлестывала паника, а счёт у него, наверное, шел на секунды. Он понятия не имел, что… Он никогда не спасал людей. Он только видел, как спасают. Единственное, что он знал, это что нельзя оставлять его в воде. Его следует либо подбросить поближе к судну, чтобы другие люди спустились и забрали, либо доплыть до ближайшего острова и укрыться в какой-нибудь бухте. А дальше? А дальше? Не будь у него двойной дыхательной системы, он бы уже захлебнулся. Тело в воде было лёгким. Сугуру подхватил его под мышки и потянул в сторону судна. Показаться на поверхности он не мог себе позволить, что ему делать? Человек не будет держаться на плаву из-за того, что в его лёгких кончился воздух. Сугуру может что-то сделать? Что ему делать? И ему ведь не выглянуть из воды, не посмотреть, что сейчас делают другие лю– А если их там нет? Если ему некому помочь? Сугуру мотнул головой, огибая корабль сбоку и всплывая — переключение с одной дыхательной системы на другую было для Сугуру совершенно естественным, хотя лёгкими он пользовался крайне редко — вместе с человеком на поверхность со стороны кормы. С корабля доносились громкие рыдания человеческой женщины, и Сугуру неслышно вздохнул: значит, человек не один и есть кому ему помочь. Лицо человека словно посеребрил белый лунный свет. Его голова безвольно склонилась в сторону. Под самой кожей зудело фантомное ощущение воздушной мягкости жемчужных волос, которую можно было почувствовать, даже не прикасаясь к ним. Сугуру не знал, поможет ли это вообще. Из его головы от паники вылетели все воспоминания о действиях, которые предпринимали люди в цветных жилетах, когда Сугуру удавалось за ними подглядеть, но это не представляло для него особенного интереса, он никогда не планировал спасать людей. Те в жилетах что-то делали своими ногами и руками, как-то переворачивая пострадавших, но Сугуру не мог этого повторить по очевидным причинам. Он мог сделать только то, что они делали потом. Может, этого будет достаточно? Лишь бы это помогло. Он взял лицо человека в ладони. Большие пальцы погладили по скулам, пройдя под белыми пушистыми ресницами, и легли на крылья носа, зажимая их. Сугуру передал ему в рот воздух так, как видел. После чего извернулся, сильно ударяя хвостом по борту, так, что от находившихся на судне людей послышался удивленный возглас, и стремительно погрузился вниз, отплывая подальше в темноту, на глубину, где его точно не заметят. Без поддержки человек стал снова погружаться под воду, и Сугуру заставил себя оставаться на месте, хотя мышцы плавились от желания метнуться и удержать его. Но новый всплеск не заставил себя ждать, и чьи-то руки подхватили человека. Сугуру наблюдал до тех пор, пока человека не вытащили из воды. Розовые шрамы жабр на шее приподнялись, затрепетали, вновь заработав, прогоняя через себя воду. Наверное, теперь мы в расчёте. Будут. Будут в расчёте, если человек выживет. Но Сугуру ведь сделал достаточно? Остальное — уже не в его власти, верно? Дальше человек останется на попечении тех людей на судне. Они ему помогут. Это больше не забота Сугуру, верно? Сугуру проклял себя за то, что вновь высунул голову из воды, напряженно вслушиваясь, но сердце билось в ушах с таким грохотом, что он слышал через слово, а учитывая, как быстро говорили люди и как много там было незнакомых слов, Сугуру вообще почти ничего не понимал. Раздался кашель и судорожный вдох, вызвавший бурную реакцию и ещё один поток восклицаний разными голосами, значения которых Сугуру совершенно не знал. ゴジョウサン! ゴジョウ! オチツイテ! オチツイテ! Ты жив! Сугуру заставил себя нырнуть обратно, пока ему не захотелось убедиться собственными глазами в том, что он услышал. Всё в порядке. Всё в порядке. Человек жив. Мы в расчёте. Теперь уж точно.