15:09
Московская область, городской округ Луховицы
— Я ебал. Один из двух тонких столбов, к которым крепилась зеленая табличка с надписью ПЛ. 142 КМ, накренился в сторону. Можно было подумать, что её со злости пнул какой-то отчаявшийся ждать электричку от нечего делать — платформа была абсолютно голой, безлюдной, даже скамеек не было — но винты, которыми был прикручен столб, кто-то просто открутил. Всё равно он покрылся медной ржавчиной почти наполовину. Отбрасываемые столбами с контактными проводами тени резали платформу 142 километр Рязанского направления железной дороги на равные участки. Под подошвами кроссовок расходился трещинами асфальт, видимо, не менявшийся здесь с момента, как эту станцию построили. — Я понимаю твои чувства, но не ругайся. — Я ебал, — с нажимом повторил Стас, поднимая взгляд от экрана новенького американского смартфона, который ему подарил на прошлый день рождения отец. Свиньи победили. Честно, из-за этой дурацкой игры иногда хотелось запустить телефон в стену. Но Стас держал себя в руках, перепроходя уровень в Angry Birds раз за разом, пока зеленые свинтусы не были повержены. Сима в это время зависал у него над плечом, подбадривая. Честно? Сима тоже. Однако... — Не трать заряд, — вместо того, чтобы вступать в спор с раздражённым Стасом, посоветовал он. — Нам ещё два с половиной часа до Москвы ехать, а потом до казённой квартиры, и нигде на этом пути розетки не будет, — ключ прожигал ему один из десятка карманов мешковатых штанов. Сима невольно дёрнул ногой, проверяя, будет ли слышен тихий звон ключа и брелка. Тот слегка ударил его по икре сквозь ткань. Он успокоился: не забыл, всё взял. Перебросил рюкзак с одного плеча на другое — под необычно жарким майским солнышком вся спина запотела бы, повесь он его нормально. — Я твой возьму, — без тени сомнения в голосе. — Нам нужен хотя бы один работающий сотовый. — Значит, будешь развлекать меня сам, — слегка пухлые губы тронула задорная и нагловатая мальчишеская улыбка, почти что фирменная. — Если сочту это занятие интереснее книги, — Сима наклонился в его сторону, прищуривая и без того узкие глаза, доставшиеся ему от матери, давным-давно переехавшей из Алматы в Москву. — Куда ты денешься. И вообще-то я уже решил, что мы будем слушать музыку. Сима качнул головой, отбрасывая щекотавшую щёку прядку в сторону. Прикрыл глаза, расслабленно вслушиваясь в окружающий шум. Под боком периодически похрюкивали свинки из игры. Перешептывалось между колосьями поле, поскрипывали от ветра деревья, растущие редкой лесополосой между путями и лугом, простирающимся до виднеющихся на горизонте крыш миниатюрных дач. Ветер доносил стрекотание кузнечиков, притаившихся в высокой траве: заденешь — и они сразу разлетятся в стороны подобно крохотным вертолетам. Солнце стекало расплавленным мёдом по лицу, проникало под веки белыми вспышками, грелось под рукавами футболки, из-за чего та чуть прилипала к телу, однако Симе всё равно улыбка щекотала уголки рта. Может, было всё же что-то хорошее в том, что чёрный, полностью затонированный мерседес E 500 2003-его года выпуска высадил их у безлюдной станции, хотя мог бы довезти до более оживлённого населенного пункта, или вообще прямиком до Москвы. Администратор, который их сегодня подвозил, был хорошим мужиком, на самом деле. Но пусть и неудобнее, а всё же гораздо приятнее было путешествовать со Стасом вдвоём, без бдительного надзора. Было бы повеселее, присоединись к ним Светка — которую они дружно и в один голос называли Света-джа-а-ан, и она не смогла их переубедить, теперь только меланхолично вытягивая руку, чтобы они подставились под ладонь как коты — но ей было нечего делать на той грязной работке, куда отправили Симу и Стаса. Куда их отправили вдвоем, чтобы управились за пару дней, а не как обычно — какого-то одного взрослого в своеобразную командировку на всю неделю. Сигарет мне захватите, додики. Майлд Севен Ориджинал, как обычно. Светка покрутила между пальцами скальпель, прищурилась, будто примеряясь, не швырнуть ли его в них для профилактики. Всё равно не долетит. До одного так точно, а второй слишком уж ловкий. Из телефона Стаса уже некоторое время не доносилось ни звука, а Сима заметил это только сейчас — он повернул голову в сторону Голицына, встречаясь обеспокоенными взглядами с собственным отражением в чёрных стёклах очков. — Ты чего? — поинтересовался Гераничев, легонько прищурившись от солнца. — Только не говори, что у тебя телефон сел. Вдалеке раздался гудок электрички, и Стас с облегчением вздохнул. — Пф, смеешься? Он долго держит заряд. (Нет. Нокиа Симы держит дольше.) — Как скажешь. Стас шустро сунул телефон в карман, подобрал рюкзак с асфальта и за два шага подошел прямо к шуц-линии, приготовившись поймать порцию ветра, которую принесет с собой подползающая к станции электричка. Его волосы растрепало во все стороны. Серовато-зелёные вагоны проносились мимо, постепенно замедляясь, и чем больше поезд сбавлял скорость, тем отчетливее в окна просматривались полупустые вагоны. Из разъехавшихся в стороны со скрипом дверей, хлопнувших об карту, на них вышел нагревшийся воздух, и Стас скорчил брезгливую гримасу. Сима усмехнулся, положив тому руку на плечо, мягко подталкивая вперёд: они знали, что так будет, знали, что внутри будет более жарко, чем на улице. Но надежда умирает последней. — Я открою все окна, мне похуй, — объявил Стас, шагнув в душный тамбур и сдвинув в сторону дверь в вагон. Несколько пассажиров подняли на них усталые взгляды, две пожилые женщины в платьях с цветочным узором склонились друг к другу, обмахиваясь веерами — белоснежные волосы Стаса всегда привлекали внимание, иногда ненужное. Чаще ненужное. Он бесцеремонно швырнул рюкзак на один из свободных рядов и, верный своему слову, пошёл открывать те окна, что до этого никто не потрудился открыть. Сима аккуратно прислонил к стенке до этого брошенный рюкзак Стаса, оставил рядом свой и пошел по другой стороне вагона. Улыбнулся вежливо тем пожилым дамам, протиснувшись мимо них к окну. Легко устоял на ногах, когда электричка тронулась, и потянул крепление вверх и на себя. Это не сильно решило проблему, по крайней мере пока. Но этого было достаточно, чтобы Стас успокоился и развалился на сидении, расставив ноги и заняв чуть ли не два места разом. Он как раз разматывал провод белых наушников — значит, всё-таки прислушался и запомнил способ, который Сима показал ему, чтобы те не запутывались, — когда Сима сел рядом. — Скачал что-то новое? Когда только успел? Неужели ночью в ноутбук залипал? Стас угукнул в такт мыслей Симы, сдвинув очки по носу вниз. — Нашёл парочку, которая тебе точно понравится. Колёса нежно перестукивали по стыкам рельс там-там, там-там — пауза — и снова, там-там, там-там — будто обещая увезти их в прекрасное далёко. И пока они сидели рядом, каждый с каплей наушника только в одном ухе, задевая друг друга коленями (обнаженное Стаса и спрятанное под хлопковой тканью карго Симы, и если бы только он тоже надел шорты, их кожа с мокрым звуком липла бы к сидению и друг к другу в месте, где соприкасалась), пока голова начавшего засыпать Стаса медленно клонилась к Симе, пока висок с взмокшими белыми прядями не опустился прямо на чужое плечо, которым Гераничев старался не двигать даже тогда, когда к ним подошла грузная контролёрша, принимая оплату до станции Москва-Казанская — в это прекрасное далёко было слишком просто поверить.* * *
18:08
Москва, Казанский вокзал
Перрон Казанского вокзала встретил их стройно выложенной плиткой, неясным бубнежом диктора по громкой связи и стуком колес чемоданов по платформам. Настенные часы на колоннах показывали шесть часов вечера. Они пролавировали между спешащими на подошедшую электричку людьми, столпившимися на перроне, прошли через турникеты, окунаясь в спёртый воздух вокзала, где на Стаса едва не налетел ребёнок, катавшийся по полу в кроссовках на колёсиках. Место походило на развороченный пчелиный улей: потная мешанина тел, грязновато-желтый свет, немного кисло-пряный запах почти-уличной еды, громкие переговоры со всех сторон. Сима был готов поклясться, что расслышал одно «Кетші бар!» Казахский он знал не очень хорошо, в основном мамины фразы цеплялись за что-то в памяти — ни вытравить, ни выкорчевать, ни выжечь. Но Стас несколько раз сказал, что голос Симы звучит будто немного по-другому, ощущается иначе. По-другому — хуже? Сим, ты чё, поч сразу хуже? Просто по-другому. Мне нравится. Поэтому иногда, когда Сима не забывал, он пролистывал одну-другую страницу учебника по казахскому, который ему посоветовала матушка. Стас находил изучение языков вполне занятным — глазами, в которых затерялись ясные небеса, он следил за Симой столь внимательно, что губы Симы двигались сами, с них карамелью стекал незнакомый, но отчего-то родной язык. Недавно он узнал, что некоторые ласковые обращения к близким людям связаны скорее с ночным небом, чего он никогда не встречал в русском языке, где отдавали предпочтение «солнцу», и он никогда не слышал, чтобы кого-либо называли «луной». Волосы Стаса были как вытканы из белого лунного света, лившегося от новолуния до новолуния с ночного неба на землю, и почему-то Сима подумал, что такие обращения были созданы будто бы специально для него. — Э, Земля просит Серафима спуститься с небес на землю, — ангел мой, заглядывай домой, когда вас будут отпускать в город, хорошо? конечно, мам, я вас предупрежу, если приеду, — слышь, — Стас схватил его за локоть, впечатывая контуры отпечатков пальцев в кожу, останавливая от того, чтоб Сима не приложил социальную карту к турникету, — мне купюру надо разменять, так что постой со мной в очереди. Да, им придется сегодня зайти купить себе еды на ужин и ближайшие пару дней, поскольку в казённых квартирах ничего не хранилось, кроме самого необходимого. Соль-сахар-перец точно найдутся, может, в комоде завалялась коробочка какого-нибудь гринфилда или упаковка пакетиков нескафе, но из еды не держали даже печенья. Это вам не проживание по тарифу «всё включено», говорил Матвей Александрович Яганов, куратор их потока и, как говорят, будущий руководитель полигона и примыкающего к нему «специального военного училища» (номинально). Балин, даже жаль, что мне с вами нельзя. И что вам в казёнке жить. Света-джан, а вот насчет второго поподробнее. Что плохого в казённой квартире? Да ничего, просто хотела поучаствовать с Голицыным в квесте по съёму квартиры из объявлений «сдаём только славянам», по лицу Светки растянулась лениво-ехидная ухмылка, и Сима понял, к чему она клонит, ещё до того, как она это произнесла, но, честно, её намеренное усиление армянского акцента сделало это ещё смешнее, он такой бэлый, что зайдет за трех славян, перекрыв нас с тобой, Симыч. — Только чек сохрани, — посоветовал Сима. Стипендия (зарплата) за выполненную работу — одно, компенсация сопутствующих трат — другое. — Да пошли они на хер, не хочу с этим возиться, — приглушив голос, а после обратившись уже к сотруднице метрополитена. — Здрасьте! Билет на 5 поездок, пжалста, — и с ослепительнейшей голливудской улыбкой сунул пятитысячную купюру под стекло. Если бы взглядом можно было убивать, Станислав Голицын уже был бы мёртв. Женщина цокнула языком, просматривая купюру сначала на свету, потом прогоняя через детектор банкнот и не переставая подозрительно коситься на какого-то школьника. Она с явным недовольством отсчитала сдачу. Зазвенела куча монет по подставке. Вжик — и Стас уже сгребал их в ладони. — Спасибо, — вместо него бросил Сима, помогая собрать монеты и стараясь управиться побыстрее, потому что за время, пока несчастная кассирша набирала сдачу с пяти тысяч, успела собраться очередь. Три станции проехать, на четвертой выходить. Круглый выход из метро Краснопресненская встретил их едким запахом хотдогов, которые продавали в киоске прямо неподалеку. Они практически сразу уперлись в забитую авто стоянку. Ну ещё бы машины прямо в павильоне припарковали, почему бы и нет? Чуть поодаль также стояло приземистое горчичного цвета здание, на которое Сима бы и внимания не обратил, если бы Стас не фыркнул и не озвучил название, написанное плохо-разборчивым готическим (по мнению владельца, вероятно, очень стильным) шрифтом «Кофе Сим-Сим». — Сим-Сим, зайдём? — он поиграл бровями над линзами очков, и Сима закатил глаза. Шутки, в которых фигурировало бы его имя, почему-то были у Стаса одними из любимых. — Давай лучше дойдём до нормального продуктового. Он потянул Стаса вниз по улице, в противоположную от Московского Зоопарка сторону — если его не обманывала память, то где-то здесь, во дворах через дорогу, располагался Магнит. Не зря же он вчера изучал карту в Яндексе, верно? По правую руку тянулся каменный забор, увешанный рекламными постерами — визуальный яркий шум, от которого периодически уставали глаза, если засматриваться слишком долго. АвтоРадио Дискотека 80-ых в Олимпийском, Легенды Ретро FM, Наше Радио Ляпис Трубецкой презентует новый альбом, Николай Носков ждет вас в Космосе — пестрые объявления сменялись одно другим, так же быстро, как мимо проносились с гудением и пофыркиванием однотипные автомобили. После ближайшей зебры они юркнули в проход между домами, которые с обратной стороны выглядели совсем не так презентабельно, как с фасада. Блоки кондиционирования усыпали гладкую стену, как гелевая ручка в руках неаккуратного первоклассника оставляет кляксы на чистой бумаге прописей. — Ты как, настроен вообще что-то готовить? — они поднялись по лесенке к крошечному супермаркету. — Не тянет чёт, — из-под руки Стаса могли выходить шедевры, если бы только он захотел, но он редко стремился к готовке, предпочитая, чтобы готовили ему. Ему повезло, что в их училище работала тётя Лена, добродушная женщина лет пятидесяти с темными кудрями под поварской шапочкой, собиравшей волосы, и её стараниями столовая была очень даже приличным местом. — Возьмем пельмени с мазиком и мэбэ чё-нить для бутеров, идёт? Ну если только ты не хочешь чё-то сварганить. Находившийся у входа овощной отдел встретил их лёгким сладковато-землистым запахом, и Сима поспешил пройти мимо. Сердце легонько кольнуло. Открытые ноги Стаса покрылись мурашками у холодильников, пока взгляды метались между продуктами на полках. — Нам надо плотно поесть сейчас, перед работой. А там уже как отоспимся, может... Что думаешь насчёт омлета? Яичницы? — Хочу глазунью! С беконом, — моментально заказал Стас, просияв, и Сима кивнул. — И блины. — Блины? Ты не обнаглел? Я и так уже согласился приготовить тебе завтра глазунью. — Смотри, всё честно: сегодня готовлю я, завтра ты. Абсолютно равные усилия. — И что ты собрался готовить? Пельмени? — Всё верно, по секретному рецепту князей Голицыных, передающегося из поколения в поколение, всё дело в тайных фишках бросания замороженных пельменей в кипящую воду. Получается — м-м-м! — отпадно. Сима громко, безудержно хохотнул в голос, сразу же смущенно прикрыв рот ладонью, приглушая звук — Стас выглядел чрезвычайно довольным собой, как нализавшийся сметаны кот, который успел удрать от хозяина на верхушку холодильника и теперь возлежал там с царственным видом. — Если хочешь блины, то готовить будем вместе, — Сима постарался сделать выражение лица построже, хотя когда Стас улыбался так широко, что появлялись ямочки на бледных щеках, ему сложно было отказать. Стас всхрапнул, скривившись так, будто Сима подсунул ему не баунти, а кит-кат, наличие которого в поле зрения Голицын всегда воспринимал как личное оскорбление. Почему? Шоколада мало, одни вафли, ещё и сухие, и вообще невкусно. Красная пластиковая корзинка с черными ручками. Одна упаковка пельменей. Майонез. Коробка яиц. Кондитерская мука 500 грамм. Кефир. Молоко. Растительное масло (которого, к сожалению, были только около-литровые банки, но они дружно решили, что оно не испортится). Докторская колбаса. Хлеб. Бекон. Четыре упаковки скиттлс, пять чупа-чупсов, три киндер-джоя и неизменный пакет «Масок», который Стас брал всегда, когда совершал набеги на отдел сладостей. Этому конкретному выбору Сима поначалу удивлялся — ведь конфеты «Маска» совсем непохожи на современные яркие сладости с зубодробительным содержанием сахара — пока не пришел к мысли, что это что-то личное. Ритуальное-сокровенное, что Стас держит у самого сердца, куда Сима просто не готов заглянуть, даже если дверь открыта. Глаза Стаса будто подначивают спроси меня, я отвечу, но Сима списывает это на собственное разыгравшееся воображение. Что такого может быть в пачке конфет? (А что такого в цветочных магазинах, где цветы вянут и умирают, когда оказываются слишком дорогими или не слишком красивыми, чтобы их купили?) У касс снова забился в нос запах подгнивающих овощей. Жаным. Пик. Пик. Пробивается товар. Шуршит пакет с красной буквой М, руки двигаются на автомате. Тяжелое вниз. Яйца и сладкое наверх. Жаным, погляди, какие красивые розы. Шуршит крафтововая бумага (матушка никогда не любила блестящий пластик с кружевным узором по краям). Белоснежные бутоны с карминово-розовыми краями лепестков, махровые и бархатные, источают сладкий дурманящий аромат. Звякает выдвигающийся денежный ящик. Голос Стаса ввинчивается в уши, забивает их после себя ватой. Как думаешь, окупятся? Я взяла небольшую партию на пробу. Думаю, вполне. Как называется сорт? — Я расплатился. Идём? Нежные руки подхватывают его под мышки, поднимая в воздух. Тогда он ещё был достаточно маленьким. Серафи– (Ангел мой, заглядывай домой, когда вас будут отпускать в город, хорошо?) Мешающаяся прядка челки черной полосой плывет перед левым глазом. Чьи-то пальцы касаются сжатой в кулак ладони. — Сим? — А? — он поднял на Стаса глаза, резко дернув головой так, что чуть не защемил нерв на шее. Очки съехали по ровному прямому носу от кивка головой, и взгляд Голицына прошил его насквозь. Стас взял пакет в одну руку, перехватив его у Симы. — У тебя всё окей? — А! Да, — Сима улыбнулся, с легкостью вливаясь в шаг со Стасом. Ровный строй, полная синхронизация, когда левый носок отрывается от земли, правая пятка уже толкает тело вперед. Стас шагает быстро, Сима усердно считает про себя их шаги. — Просто задумался. На счёт десять дышать стало легче, потому что идти в ногу со Стасом успокаивало любые волны внутри, возвращая на море штиль. Как когда сидишь в самой уютной одежде, закинув ногу на ногу, пока Света-джан зачитывает им тесты «какая ты чародейка?», и Стас очень громко возмущается, когда ему выпадает Корнелия, и Сима тянется рукой растрепать ему волосы, и кажется, будто нет места более домашнего, чем здесь и сейчас. На счёт двадцать семь Стас сказал, что хочет поставить на заставку ангела. — Какого ещё ангела? — выгнул бровь. Пусть это не будет шутка про его имя. Пожалуйста. — Виктория Сикрет. О боже. — Тебя туда бы взяли, кст, ваще без базара. В качестве исключения. Во-первых, они не берут мужчин. Даже в качестве исключения. Во-вторых, что это должно значить? — Я сейчас тебе шею намылю. Стас совершенно точно не имел в виду ничего такого.* * *
19:21
Москва, Пресненский район
Стас совершенно точно молчал, когда ключ застрял в замочной скважине, и Сима выругался себе под нос. — Ну, с божьей помощью откроется, — да, этого Стас совершенно точно не говорил, пока Сима давил на мягкую обивку двери крепким плечом, продолжая елозить ключом в замке. — Да твою– Щелчок. Ключ повернулся. Оба застыли. Сима сжал губы с такой силой, что те из персиковых стали бледными. Он не успел попросить Стаса ничего не говорить. — Ну слава богу. Лестничную клетку заполнил мелодичный солнечный смех, теплый и принимающий. Вот он — полный, мать его, дзен. Пора смириться с тем, что Стасу всегда везло, то ли по счастливому стечению обстоятельств, то ли это самый настоящий божественный промысел, но любая его шутка с религиозной отсылкой давала самый удачный желанный результат. Сима пробовал — на всякий случай — у него не работало. Если Гераничев Серафим был ангелом, то Голицын Станислав был вторым пришествием с его божественными глазами и силой, собирающейся в ослепительно синий на кончиках пальцев. Хотя православная церковь невзлюбила бы их и всю их шайку за такие шутки ещё больше — шаманы и церковь находятся в особенно натянутых отношениях после Октябрьской революции, хотя между ними во все времена существовали разногласия. Вынужденное сосуществование под одной крышей. Скрип зубов и нахмуренные брови. Отведенные в сторону взгляды — будто если смотреть на них с их бесовщиной дольше положенного, можно испачкаться. Но церковные служители носят одинаковые рясы и кресты у сердца. А шаманы — идентичные черные униформы по фигуре из специальной ткани и тяжелые ботинки. — Как у тебя это получается? Каждый, блин, раз, — Сима взглянул на него из-под полуприкрытых ресниц, взгляд преисполненный мягкости. Так смотрят на близких, взахлеб рассказывающих о чём-то увлекающем их настолько, что теряется счёт времени, и слова льются-льются-льются потоком из чужого рта, и остаётся просто слушать, улыбаясь от того, что кому-то другому хорошо. — У меня? — ухмыльнулся Стас, наклоняясь вперед и протягивая руку мимо Симы — от Стаса пахнет чупа-чупсом со вкусом колы — чтобы нажать на дверную ручку. Маленькая прихожая встретила их выключенным светом и запахом пыли. Потертым ковриком у ног и ключницей в виде якоря. Обычной напольной вешалкой с несколькими крючками, подобную которой можно было заметить в каждом не примечательном кафе. Черным прямоугольником двери сбоку, вероятно, в ванную. Безликими обоями. Их чередующиеся витки рисунка частично выхватывал тусклый свет из подъезда — он стремительно сокращающейся полосой скользил по стене, пока не исчез вовсе, оставив Симу и Стаса в полной темноте. В темноте послышался вздох, не разобрать, кому из них принадлежащий. Стас снял найки просто — надавив носком на пятки. Спереди и сзади на подошве были легкие потертости от того, что он постоянно так делал. Сероватый силуэт Симы опустился на колени, чтобы развязать шнурки (как нормальный человек), и Стас проследил за движением взглядом, мышцы живота невольно напряглись. Щёлк. Лампочка на потолке загорелась с задержкой в долгую секунду. Носки даже не скользили по затертому паркету, и Стас пошел разглядывать их новую — на следующие несколько дней — хату. Стандартная планировка двухкомнатной квартиры в хрущевке: после темного коридора небольшая гостиная — с приставленным к стене диваном, который по заверениям Матвея Саныча должен был раскладываться, телевизором и низеньким столиком напротив — смежная с кухней и столовой в одном лице. Два окна, в которые заглядывают соседние здания желтыми глазами. Стоящие в углублении в стене холодильник и шкаф с микроволновкой на средней полке. Стол с двумя стульями, стоящий аккурат между окнами. Поблескивающая цветочным узором скатерть. Плита с четырьмя конфорками. Металлическая раковина с двумя кранами — для обычной и питьевой воды. Здесь не было ни одной детали, за которую можно было бы зацепиться взглядом и подумать, что же оставило этот след на обивке дивана? Когда было сделано это фото? Эти отметки карандашом на стене — от того, что замеряли рост ребёнка? Даже проживавшие здесь коллеги — приезжавшие на несколько дней как в отель — не оставили после себя ни следа, хотя квартире уже много лет. Голая, необжитая, совсем непохожая на что-то, что назвали бы чьим-то домом или домом в принципе. Не то чтобы Стас мог бы обозначить таким словом квартиру на Тверской (что в Москве, что в Петербурге). Рядом с диваном была ещё одна дверь — наверняка в спальню. Сима прошел мимо, поставив пакет с продуктами на стол. Сразу убрал всё ненужное в (абсолютно пустой) холодильник, оставив только пельмени, масло и майонез. — А масло зачем? — Стас указал подбородком на бутыль Слободы. — Хочу жареные. — Сима оглядел раковину, повыдвигал ближайшие ящики, но обычного мыла для рук не обнаружил. Зато достал на свет запечатанную пачку губок для посуды и моющее средство. Он стянул выверенным движением резинку с головы, оставив ту натянутой на растопыренных пальцах. Чёрные локоны водорослями легли на плечи и спину. Сима нагнулся, чтобы быстро собрать волосы на затылке, и перевязал пучок. Стас вспомнил, что хотел спросить. — ...Пельмени жарят? Это что-то новенькое! В их с отцом квартире такого никогда не готовили. И тётя Лена в училище тоже так не делала. — Доброе утро, — усмехнулся Сима, лукавая ямочка отпечаталась на щеке. — Ну да, жарят. Неужели такого традиционного рецепта нет у пельменных лордов Голицыных? — он изобразил пальцами кавычки, выгибая росчерком темную бровь. Стас оскалился, делая вид, что закатывает рукава. — Значит, сегодня появится. Традиции нужны, чтобы от них отказываться, либо перерабатывать во что-то современное и модернизировать. Сима с надменной важностью покивал, подыгрывая Стасу, и у того всё внутри зацвело. — Или создавать новые? — Агам-с. И, раз уж пельмени я собираюсь жарить, технически я буду готовить, а не просто побросаю всё в кипящую воду. Ты понял, к чему я клоню, верно? Он положил Симе ладони на плечи и увел от плиты, насильно усадив на стул. Только отходить не спешил, смотря на однокурсника сверху вниз. — Тебе с такими навыками убеждения самая дорога знаешь, куда? — Сима понизил голос заговорщицки, не сбрасывая широкие ладони со своих плеч. Те, наоборот, расслабились под чужим весом. Он говорил, запрокинув голову, и стекла очков казались бездонными, бесконечными черными дырами, но в конце их тоннелей можно было встретиться лицом к лицу с собственным отражением. А там, где-то дальше, были гипнотически-голубые глаза, что похожи на лунные камни. Тихо гудел в стороне холодильник, и этот звук мягко облепил их, словно второй кожей, будто завернул в кокон. — На Уолл-Стрит? — На Царицынский радио-рынок, — и прыснул, глядя на недоумевающее лицо Стаса. Ну, естественно, это была слишком локальная шутка для кого-то, кто всю жизнь прожил в центре и в совсем другом обществе. Жаль, Света их сейчас не слышала. — Ну-ка объясни. — Пожалуй, — протянул гласные Сима, — не буду. — Звучит как чё-то нехорошее. — Возможно. — Ты щас назвал мои навыки убеждения отстойными? — Ты сам это сделал. Стас не придумал ничего лучше, кроме как резко взлохматить Симе волосы, стащив с его головы резинку, а потом утопать мыть руки, даже не пытаясь избавиться от наползшей на лицо ухмылки. Полетевший ему в спину вопль вовсе не походил на возмущенный из-за того, что прерывался хохотом.* * *
01:19
Москва, Ясенево
Лесной массив Битцевского парка высился над ними громадной тенью, раскрывая широкую зубастую пасть. Деревья протягивали в их сторону безобразные ветви, заманивали на протоптанные местными жителями тропки. Говорят, если долго смотреть в бездну, бездна может посмотреть в ответ. Сейчас эта бездна сливалась в сплошное уродливое месиво, окрашенное в оттенки чёрного и серого. В Москве никогда не видно звёзд. Белое сияние скрадывалось уличными фонарями, желтыми глазами-окнами домов, автомобильными фарами и огнями высоток — вроде тех, что будут блестеть в пока ещё строящемся Сити. Префект ЮЗАО не дал своего одобрения на ограждение территории в течение светлого времени суток, поэтому работа предстояла ночная. После 2006-ого года, когда шла охота на Битцевского маньяка, которая освещалась в СМИ, парк стал одной из горячих точек в столице. Страх местных жителей трансформировался во что-то уродливое, из-за чего исчезновения продолжали случаться — только теперь за них нес ответственность не отдельно взятый человек. Теперь шаманы производили зачистку территории четыре раза в год. Стоило поползти слуху об (очередном) новом маньяке, даже если это была утка, и ситуация в парке усугублялась. Страх людей принимал форму, приобретая облик различных тварей. Эти твари нападали на забредавших глубже в парк, подальше от протоптанных тропинок, на бездомных и на местных пьяниц, которых не останавливала репутация парка. Иногда нападали на гуляющих рано утром и поздно вечером собачников. И когда появлялось объявление о пропавшем без вести — страх усиливался. Это был замкнутый круг, Уроборос, с которым можно было бороться только одним способом — регулярными чистками. Их количество увеличилось в два раза по сравнению с 2008-ым годом. Это не было сложным заданием. Здесь не должно было быть тварей высокого уровня. Но это было муторным заданием. Неинтересным. (И при выдаче им этой миссии на это, так-то, и был расчёт). Просто длительным и выматывающим в смысле, что им предстояло на своих двоих прочесать весь парк за эту, следующую и, если не управятся, ночь после следующей. Если пройдет гроза с дождем — им предстояло делать это в грязи. — Я ебал, — Стас направился к уводящей в темноту парка тропинке. — Надеюсь, все бомжи смылись куда подальше, а алкаши бухают дома. Сима на это ничего не ответил. Попадавшиеся под тракторные подошвы ботинок ветки и листья ломались и втаптывались в землю. Прохладный ветер лизал заднюю сторону шеи, пытаясь пробраться сквозь плотную ткань формы. Потоки негатива огибали деревья, вырисовывая в видении Стаса каждую ветку, каждый лист. Парк простирался на километры в каждую сторону, и дорожка уводила их всё глубже в лес. Здесь бы повырубить что-нибудь, да благоустроить это место нормально. Хотя бы на ближайших к живым кварталам территориях — выложить дорожки, поставить фонари, скамеечки там. Тогда шастающие здесь хоть бы и собачники будут меньше сраться от всяких странных звуков. С подачи шаманов и так стало поспокойнее. Но если вылезет какой-нибудь долбоеб-подражатель, всё придется по новой начинать. Хотя «аномальные зоны» постоянно подпитываются школотой, любителями пощекотать себе нервишки, да стариканами, которые на серьезных щах вещают про энергетические потоки, привязывая это то к язычеству, то к православию. Стас лично изгонял тварей, вивших себе гнёздышки под золотыми куполами. Стас ухмылялся в лицо бородачам, которые чинно просили его удалиться сразу, как он завершал работу, будто бы это могло стереть тот факт, что в «священных местах» зарождаются твари, глазу невидимые, что куда реальнее любого Бога. — Где разделимся? — голос Симы вклинился в однотипный естественный шум ночного парка и невеселые мысли Стаса. Голицын скорчил такую гримасу, будто эти слова ожили, приняли форму, как твари, на которых они охотятся, и разворотили его комнату, испортив ему всю коллекцию кассет и дисков самого разностороннего содержания. Разделяться ему не хотелось. Без Симы это будет не просто скука, а тоска смертная. Даже с учётом того, что Станислав искренне кайфовал, когда выпадала возможность поразмять мышцы. Но здесь не предвиделось ровным счетом никого, с кем он мог бы поразвлечься. И держаться вместе не было смысла — иначе они не выполнят план на сегодняшнюю ночь. Если только... — У меня есть идея. Стас снял свои очки и убрал в карман чёрной униформы. — М? — Облетим территорию на одной из твоих зверюшек. А наши цели я отслежу вот этим, — он постучал пальцем по виску. Хотя, признаться, когда он снимал очки, взгляд и так, и так притягивало к нему. — А потом появятся слухи об НЛО, и нам придется отлавливать зелёных человечков. — Ну, лучше зелёных человечков, чем что-то вроде твари из «Звёздного Десанта». — Ста-а-а-ас, — Сима простонал, закрывая лицо ладонями. Не шаману говорить об омерзительности каких-то (в данном случае выдуманных) созданий, но та хрень била все рекорды. — Ты зачем об этом напомнил? Чёрт возьми. — Испугался? — Стас сделал вид, что не понял эмоцию Симы. — Радуйся, что у тебя есть я, рядом со мной ночью ничего не страшно. Пауза. — Страшнее того, как ты сопишь и бормочешь во сне, как одержимый, действительно ничего нет, Стас. — Я передумал. Спи на диване и трясись от страха. Смех в полуночном лесу должен быть по определению жутким звуком. Но смех Симы — совершенно другое дело. Смех Симы не впивался в кожу битым стеклом, не скрежетал, проезжаясь по слуху. Его нельзя было назвать глубоким и трескучим, напоминающим потрескивание дров в камине. И он не вызывал то трепетное, шелковое ощущение из давно прошедшего детства, которое помнилось столь туманным, что проще считать, что его не существовало вовсе. Но где бы он ни раздавался, это из раза в раз притягивало за собой ощущение, будто выглянуло солнце. Его лучи отгоняют тучи и разглаживают неспокойные волны в зеркальную поверхность воды. И становится так уютно, как когда ешь свою любимую еду и сидишь в самой удобной одежде, и только что узнал, что получил за зачёт максимальный балл, набрав на один балл больше своего однокурсника, не прилагая к этому особых усилий, и у него вздувается вена на виске от раздражения, и он тычет тебе пальцем в грудь, и ты перехватываешь сначала одну его руку, потом другую, не переставая дразнить, и кажется, будто нет места более домашнего, чем здесь и сейчас. — Знаешь, это стоящая идея, — Сима без труда вернулся обратно в свой рабочий режим, и Стас цокнул языком. — Имею в виду, поработать с воздуха. И никаких регламентов не нарушает, если будет стоять «купол», — он в задумчивости постукивал пальцем по подбородку, отгрызая во время пауз кусочки кожи с обветренных губ. — Матвей Александрович, по крайней мере, не выдал нам никаких специальных указаний. Но меня останавливает одна вещь. — Эт какая? — что вообще могло быть не так с его блестящей идеей. — Ты... твои глаза не устанут от длительной нагрузки? Ты будешь в порядке? Взгляд Стаса упал в землю, разглядывая носки ботинок. Он поковырял подошвой торчащий посреди тропинки камень, до этого втоптанный им же в землю. Подцепил, отфутболивая куда-то в сторону. Судя по звуку, тот врезался в ствол дерева. Рука в перчатке без пальцев сама потянулась к волосам, взъерошивая их на затылке. — ...Всё пучком. Да и ты тоже здесь. (Никаких проблем не будет.) И, может, они будут чуть ли не первыми пассажирами, кто сядет в метро на станции Чертановская. Может, ладонь Симы будет накрывать глаза Стаса, когда тот прислонит голову к крепкому плечу. Может, вагон будет дребезжать так, что их прошибало бы за ним следом, и в этом не было бы ничего общего с там-там, там-там. Может, они повалятся на кровать, где уснут сразу, как снимут рабочую униформу, уже не разбираясь, кому спать на диване, а кому на матрасе. Может, сквозь полудрему Стас снимет с черной макушки резинку для волос, потому что у Симы всегда ноет голова на утро, если тот спит с собранными волосами. И, может, первым делом по пробуждении, уже часам к трем дня, Сима откроет в интернете результаты по запросу «рецепт блинов» и будет искать подходящий под имеющиеся у них продукты, и самый лучший будет написан в ответах mail.ru с огромным количеством скобочек от какой-нибудь домохозяйки; а потом, пробираясь тихонько на кухню, Сима споткнется об раскиданные по полу вещи Стаса, которые тому было слишком лень складывать. И, может, он устроит на кухне небольшой беспорядок (за который вчера журил Стаса, потому что они не нашли крышки от сковороды и масло заляпало плиту), нарушив идиллически-пыльное пространство, которое старательно хранили предыдущие заезжавшие сюда шаманы, не привнося в него ни капли жизни и не оставляя после себя ни следа. И, может, Стас проснётся от вкусного запаха, наполняющего старую квартиру, которая не предназначена для того, чтобы быть чьим-то домом. Но покажется, будто нет места более домашнего, чем здесь и сейчас.