kintsugi

      — Ты там живой? — Сугуру сочувствующе склонился над раскинувшим руки в стороны Годжо. С его лица так и не сошли следы румянца, багровыми акварельными пятнами растекающиеся по белым щекам, придавая Сатору нездоровый вид. При вздохах его грудь вздрагивала до сих пор, и меж пересыхающих губ проскальзывал розовый язык. На спортивной униформе игрока команды по квиддичу виднелись мокрые пятна.       Сатору лениво разлепил веки. Обычно сияющие лунные камни его глаз словно потеряли в чёткости, будто их насыщенный цвет разбавило водой.       — Сам как думаешь, умник? — На его висках поблёскивал пот. Лицо горело и ощущалось таким влажным и липким, что держать глаза открытыми было физически некомфортно. Он жмурился, как от солнца, но смотрел на Сугуру с упрямством, которому позавидовал бы любой канрэйё, сразу бы сбросив все свои четыре пары рогов при встрече с таким оппонентом, как Годжо Сатору. — Вот же говнюк, а.       — Хм-м-м, — рвущийся из горла звук короткой вибрацией прошелся по разошедшимся в мягкой, умиротворённой улыбке губам. Ласковый взгляд его глаз был подобен весенним ручьям, смывающим прочь зимние печали. — Можешь ругаться, значит, в порядке.       Признаться, когда Сугуру услышал о том, что Годжо Сатору валяется на тренировочном поле и периодически выкрикивает его имя, будто бы совсем не имея при этом и капли стыда, он переживал, что найдет этого любимого сына неба в гораздо более удручающем состоянии. Теперь предстояло слегка успокоить собственное сбившееся дыхание. Гето облокотился ладонями на колени.       Я хотела помочь Годжо-куну, но он так невежливо отмахнулся от меня, пожаловалась розовощёкая и милая знакомая однокурсница Гето. Она досадливо поджала губы, и Сугуру виновато кивнул, кротко извиняясь за чужую грубость. Тогда он покидал общежитие Хёкай, поскольку прикинул, что тренировка по квиддичу для Нацудзора как раз должна была кончиться. Он бы по их негласной традиции неспешно дошёл до раздевалок, нашёл там пышущего энергией и силой Сатору, которому не терпелось бы поделиться, как он сегодня показал себя, и они бы вместе отправились к комнате Годжо, чтобы и побездельничать, и позаниматься — оба в разном соотношении этих двух вещей.       Общежитие Нацудзора развернуло свои владения на открытом воздухе, на юге школы, там же, где были два минеральных источника, холодный и горячий, там же, где находился собственный небольшой заповедник с волшебными существами, за которыми так старательно учил ухаживать Итадори-сенсей. Близ источников тянулась вереница крохотных домиков в традиционном стиле с расписными, переливавшимися серебряной мелодией ветра фу:ринами, которые студенты вывешивали на энгавах. Деревянные доски нагревались под солнцем, и японские бобтейлы, которых завезли на остров ещё десятилетия назад, растягивались на них во всю длину своих тел, подставляя студентам розовые подушечки лап и пушистые животы.       Такие мелкие, а занимают столько места, иногда возмущался Годжо, когда приходилось переступать через гуляющих как у себя дома животных.       И там, в комнате, каждый студент Нацудзора мог контролировать, сколько живого уголка и зелени останется в процентном соотношении с татами и твердым полом. Солнце всегда заглядывало к ним через сёдзи, которые Сатору старался держать открытыми, бежало лучами по полу и добиралось до макушки Годжо, пока он с недовольным видом занимался каллиграфией, не упуская случая сказать, что предмет этот абсолютно бесполезный, а Иори-сенсей совсем не понимает шуток.       И на свету его уши казались такими тонкими, что можно было разглядеть голубые узоры вен под жемчужно-лунной кожей.       — Я клянусь, он это специально, — даже на то, чтобы распалиться по-настоящему, сил у Годжо не набралось, не наскреблось по ноющим мышцам ни капли. — Говнюк. Чё здесь ваще забыли преподы, которые класть хотели на девиз школы, а? Цукумо-кōтё набирает всяких бомжей.       Сугуру подумал об учителе. Честно, Фушигуро-сенсей не казался тем, кто может специально забыть что-то. Раз уж он даже имя собственного сына иногда забывал. Забывал, а потом огромной горой мышц вырастал над заспанным Итадори-сенсеем, спрашивая лениво льющимся голосом, как успехи у «ну, моего мелкого, ну ты понял». То, что он забыл остановить Годжо от наматывания штрафных кругов по стадиону на своих двоих, вполне вписывалось в типичные выкидоны Фушигуро-сенсея.       Хотя не стоило исключать вариант, что в ответ на длинный язык Годжо в том проснулось ехидство.       Что же до школьного девиза... Восемь иероглифов будто обладали особой силой, отчего мох, покрывающий камень на котором их вырезали, не смел закрыть зеленью высеченные слова мудрости. Когда совсем юный Сугуру увидел их, принесённый на остров в свой самый первый учебный день большим буревестником, он знал лишь один кандзи из восьми, и то лишь потому, что ему нравилось учиться, и матушка была совсем не против увлечения сына литературой и изучением материала, опережающего его по возрасту.       — Чисто исторически, Сатору, согласие, о котором говорится в девизе, больше относится к выс–       — Да помню я, что ты по чёртовой истории отличник, хватит! — простонал Годжо, делая самое недовольное лицо, на которое только способен в этот момент. — Долго ещё стоять будешь?       Ах, да. Он ведь отказывался принимать чью-либо помощь, капризничая, чтобы они позвали Сугуру. Гето не сомневался в силах Годжо дойти самостоятельно, даже если бы пришлось туго. Даже если бы пришлось ползти. Он не за свои красивые глаза был выбран Такео-но Оокусу. Сёко не раз говорила, что Гето сам виноват: нечего было его баловать.       Гето ещё раз окинул его взглядом. Улыбнулся собственной мысли. И, недолго думая, со вздохом опустился рядом на корточки.       — Залезай.       — Чё? — Годжо недоуменно моргнул, целый один раз, немного нахмурился. Во время бега, вероятно, он испытал какую-то мозговую встряску, иначе почему Сугуру просто не протянул ему руку?       — «Ничё». Залезай на спину, я отнесу тебя к Ураумэ-сан.       Отнесёт? Вернее, что? К Ураумэ-сан?       — Стебёшься, что ли? Из одной камеры пыток в другую?       — Не веди себя как ребёнок, Сатору, она просто даст тебе что-нибудь для восстановления сил.       — Ага, щас, да она на мне как на крысе эксперимент какой-нить поставит.       Если быть честным, это звучало как что-то, что могла бы сделать Ураумэ-сан. Учитывая, что единственным, рядом с кем она пребывала в хорошем расположении духа, был Сукуна-сенсей — а Сукуна-сенсей был дьяволом во плоти, местной байкой и страшилкой, которая перестала быть карикатурным монстром на странице книги и внезапно стала реальной, осязаемой, с голосом столь острым, что тот впивался в студентов осколками разбитого нефрита — можно было только догадываться, что Ураумэ-сан сочла бы весёлым.       — Ладно, — легко согласился Сугуру, расслабленно скользя взглядом по зелёной траве под ногами. — Тогда отнесу к тебе, а потом позову Сёко, идёт?       — …И принесёшь сладкое.       — Ты не в том положении, чтобы торговаться, — ухмыльнулся Гето, не оглядываясь.       Он понимал, что увидит там расцветшую на губах улыбку и два полумесяца в обрамлении белых ресниц.       — Жестоко, — Годжо закряхтел, садясь на траве. Навалился на спину Сугуру своим весом, обнимая за шею.       Гето в нос ударил запах травяного сока и мокрой от пота одежды. Пальцы Годжо крепко сцепились между собой, и на мысленный счёт «три» Сугуру рывком поднялся с места.       — Давай, по одной, — он чуть пошатнулся, но быстро принял более устойчивое положение.       Несколько сложных и сопровождающихся руганью манипуляций — и ладони Гето крепко обхватили Годжо под коленями. Под весом Сатору хаори со змеёй на спине помялось и пошло складками.       Сатору вытянул ноги вперёд, чтобы не испачкать обувью небесно-голубые широкие рукава, и с удобством положил голову Сугуру на плечо — тот крайне отчётливо почувствовал и пощекотавшие открытую шею мягкие белые пряди, и тёплое, почти горячее дыхание на щеке и ухе.       Какой же Фушигуро-сенсей говнюк, думалось Годжо, но даже этот говнюк иногда делает что-то полезное.       Так Годжо продолжал думать и тогда, когда с превеликим удовольствием лакомился десертом, в котором было столько всего понамешано, что Сугуру, наверное, был действительно немного чокнутым, раз запомнил весь рецепт и договорился с дзасики-вараси о том, чтобы те пускали его на кухню.