Наш последний день

– А, твою мать! – бард развернулся на сто восемьдесят, смотрев на Моракса испуганными глазами. – Вы сговорились сегодня все что-ли? Каждая тварь считает своим священным долгом подкрасться со спины и о чём-то со мной поговорить. Знаешь что, Моракс, не о чем нам с тобой разговаривать. Сытый голодному не товарищ. – Хм? Так может стоило найти себе работу, а не бродяжничать полмилениума? – Гениально, просто гениально, аплодирую стоя! Давно ты такой эмоциональный и разговорчивый стал? Зачем пришёл, консультант. Заколишь прямо здесь, пока она не видит? – Прошу тебя, Барбатос, одумайся. Иногда мне кажется, что даже Двалин рассуждает более трезво и конструктивнее ведёт диалог, чем ты. Я даже сейчас ощущаю смрад Бездны. Ты ведь не хочешь повторения тех событий, ещё и с участием этих... Ты же бард, артист, вестник мира. Ты бог, вершитель судьбы в конце концов. Не повторяй судьбу своего дракона. – Ну так не повторяй судьбу того ублюдка, что валяется под скалой! Бог, вершитель судьбы – всё это красивые слова, но я больше не бог и со своей судьбой ничего поделать не смогу, – с этими словами он ударил себя по сердцу, намекая на потерю сердца Бога. – Божественное украли, человеческое – разбили. Что может всеми забый вестник мира против лика войны? – Орден просто манипулирует твоей злобой, пользуется тобой, как пользовался Двалином. – ЭТО Я пользуюсь Орденом, а не наоборот! И ты боишься этого, поэтому и приполз ко мне умолять о мире. Но вот только знаешь что? Я не собираюсь рисковать своими близкими снова. Ты обещал мне мир две тысячи лет назад, не так ли? И во что всё это вылилось? Я не смог уберечь Мондштадт от тебя, не смог уберечь Люмин... – доходившие до плеч темно-синие косы барда начали светиться бирюзовым, вокруг него летали снежинки, вздымаемые ветряными потоками. – Не надо, Барбатос. Без сердца Бога ты умрешь. Я тебя убью. И даже не надейся, что кучка оборванцев из Ордена тебе чем-то помогут. Я брошу ваши останки здесь, а ещё лучше, скину к подножию, к дружку твоего геккона-переростка.       Она прибежала как раз вовремя, за мгновение до достижения критической точки в этих переговорах. Запыхавшаяся, с выступившим на лице румянцем от мороза и долгого бега, она переводила дыхание, согнувшись, оперев руки на полусогнутые колени. – Что это вы тут, мальчики, удумали? – Спросила Паймон.       Ответа не последовало, что показалось вполне естественным всем, кроме самой спутницы Люмин. Венти посмотрел на девушку, на её красные от холода щëки. Хотел бы он сейчас согреть её, чтобы они просто сидели вдвоём в тёплой, шумной таверне. Может, он бы даже заплатил. Он играл бы свои лучшие песни, может, совершенно бесплатно. И потом признался ей во всём. Дальше он никогда не загадывал, не строил надежд. Дальше от него бы уже ничего не зависело. Но Венти не мог позволить себе и этого. Между ним и Люмин стоял Моракс. В такие моменты Властелин Камня полностью оправдывал свой титул. Он сам казался скалой, непреступным, непоколебимым горным перевалом. Поэтому, Венти не отвёл Люмин в таверну, не признался ей. Он мог лишь посмотреть на неё. Бард взглянул ей прямо в глаза. В его бирюзовых глазах была удивительная способность улыбаться. Но эта улыбка была печальной, натянутой. По этому взгляду девушка всё поняла. В её карих глазах была удивительная способность читать взгляды других. – Чтож, господа, в таком случае мне ничего не остаётся, кроме как покинуть вас. Не буду тревожить своего доброго друга, уж сам как-нибудь доберусь. – Бард спрыгнул спиной назад с края обрыва, оставив за собой облако снежной пыли. Он падал секунды две прежде чем раскрыл планер. Высотный горный воздух мог вызвать обледенение на крылья.       Люмин упала на колени, закрыв лицо руками и плача. Чжун Ли сел на снег рядом с ней. – Это я виновата. Я не смогла спасти брата, а теперь ещё и Венти... – Не вини себя. Мне кажется всё это слишком подозрительным. Барбатос не мог вот так запросто развязать войну, которую сам же и пытался закончить, тем более, примкнув к Ордену Бездны. Его взгляд... Я знаю его. Он пытался мне на что-то намекнуть. Не знаю почему, но я не верю ему. Во всём, кроме того, как он смотрел на тебя. Думаю, ты тоже поняла.