Лето на Китовом острове

– А ты знал, что бабочки не разлагаются? – Нет. А почему? – Потому что у них нет пищеварительной системы. – А если б у нас не было пищеварительной системы, мы бы тоже не разлагались? – Не знаю. Гон задумывается. – Даже если бы у нас ее не было, думаю, мы бы все равно разлагались. Мы же устроены сложнее, чем бабочки. – Тогда, значит, бабочки разлагаются не только потому, что у них нет пищеварительной системы. – Это уже казуистика какая-то. Киллуа смеется. – Ты где это слово вычитал? – Не знаю, – Гон улыбается, – в книжке какой-то. Он поднимается, подхватывая на руки бабочку, лежащую на обочине. Киллуа заглядывает ему за плечо. Крылья тонкие, темные, тельце недвижимо – умерла от чего-то. – Что будем с ней делать? – Мито их собирает. – О-о-о. Коллекционирует? – Типа того. Гон шагает по тропинке, ведущей к дому. Лес простирается позади, как огромный организм – ветер шебуршит в высоких деревьях. – Она умерла потому что... – Киллуа задумывается, – погоди, а разве бабочки не питаются? Пыльцой там, кровью. Гон улыбается. – Эта – нет. Она мотыльковая. Они накапливают питательные вещества еще на стадии гусеницы, превращаются и живут, пока эти вещества не закончатся. Умирают обычно после размножения. – У-у-у, – тянет Киллуа, – грустно. – Да, – легко говорит Гон, – это жизнь. Но не все такие. Большинство бабочек питается пыльцой. Лишь очень малая часть – кровью. Бабочки-вампиры. Но они паразиты. – Бабочки паразиты? – хмурится Киллуа. Сложно представить, что эти изящные существа могут быть паразитами. – Да. Но они не обязательные, а факультативные. То есть могут обойтись и без хозяина. И так, и так хорошо – что он есть, что нет. – Тогда их разве можно назвать паразитами? – Ты, наверное, привык, что паразиты это обязательно про страшных существ, живущих в чужом теле. Но нет. Есть и такие. Эволюция. Киллуа вздыхает. – Эти твои умные слова. – Единственное, в чем я могу поумничать – это лес. – Зато как. Гон смеется. Киллуа шагает рядом – под шлепанцами скрипит пыль. – Есть еще бабочки, которые питаются трупами. Траурницы. Видел их однажды, в глубине леса – там кабан умер. Есть еще Охотницы за слезами! Они слезами питаются. У нас их нет, но я в книжке видел, как они слезы крокодила пили. – Крокодила? Киллуа корчит странную рожицу – Гон смеется. – Это чего им в жизни не хватает, что они к крокодилам лезут? – Они так восполняют недостаток питательных веществ. Бабочки-вампиры восполняют недостаток хлорида натрия. Он в крови есть. Охотницы за слезами – то же самое. Хлорид натрия в слезах. И еще какой-то белок был.. – Зачем бабочкам хлорид натрия? Это же соль поваренная? – Ага. Соль нужна им для формирования яиц. –Погоди-ка... у меня в крови столовая соль!? Гон смеется. Киллуа тоже прыскает – весело нести бред, когда его понимают. – Это скорее соль из нашей крови на столе! Бабочка все так же лежит в его руках. Галдя, они заходят домой. Мито, возящаяся у плиты, оборачивается. – Постой, раз большинство бабочек питаются пыльцой, значит у них есть пищеварительная система. Ты мне наврал! Гон уворачивается от его подзатыльника. – Не врал, я сам не знаю. Знаю лишь, что они не разлагаются. – Что вы там обсуждаете? – подает голос Мито. Над кастрюлей тянется пар – варится суп. – Почему бабочки не разлагаются? – Почему не разлагаются? Разлагаются. Она поворачивается к ним, закрыв кастрюлю крышкой, и вытирает руки об фартук. Гон всплескивает руками: – Ты ж говорила, что не разлагаются! – Я говорила, что масса их гниения ничтожно мала и не представляет значения в человеческих масштабах. Гон теряется, какое-то время молчит, затем замечает: – Ты ж их собираешь? Получается, они все еще гниют? Мито улыбается. – Нет, у них уже нечему гнить. Я ж тебе рассказывала, скелет у бабочек находится снаружи в отличие от млекопитающих, а не внутри. Поэтому по ним даже не заметно. Скелет-то не гниет. А внутренности выгнивают и засушиваются. Крылья – тоже не разлагаются из-за своего химического состава. Гон падает на стул. Киллуа не уверен, что все понял, но чувствует себя не в пример просвещеннее. – А откуда вы все это знаете? – Увлечение, – легко отвечает она, – хобби. Садитесь кушать, я сейчас накрою. – Я не хочу! – пыхтит Гон, – я оказался лгуном. – Слушать надо внимательнее. Я тебе что-то говорю, а ты всегда выделяешь из этого то, что интересно тебе. – Неправда! – Правда. Вот и сейчас – ты услышал в моих словах претензию, а в них было наставление. – Мито! – Гон откидывается на стуле, прижимая руки к голове, – не включай бабушку! Даже бабушка столько не умничает. – Эй! Вы спросили – я ответила. Давай мне без этого. Киллуа прячет смешки за рукой, пока Гон показывает ей язык. Мито закатывает глаза и отходит от плиты. Гон вскакивает со стула. – Ты пока накрывай, а мы наверх! – Да пока вы спуситесь, вечер пройдет. – Если до вечера дойдет, нас не беспокоить. Мито всплескивает руками. Киллуа убегает с ним по лестнице. Она вздыхает, собираясь обратно повернуться к супу, но видит на столе бабочку. Подходит, берёт в руки. Интересное хобби. Коллекционировать трупы бабочек невесело звучит, но красота, которая может быть запечатлена в смерти, в них проявляется лучше всего. Ведь люди гниют, а они – нет. Способность сохранить свой первозданный облик даже после смерти кажется ей заманчивой. Они добегают до комнаты. Ноги уже выучили каждую щербинку на полу и поворот в коридорах. Киллуа валится следом – в комнате свежо, окно нараспашку. Гон валится на кровать, Киллуа падает на него. Гон даже не охает – привык. Они лежат, закрыв глаза – внутрь просачивается желтое солнце и запах моря. – Мы уснем, – предупреждает Киллуа. – Я не против, – заявляет Гон. Киллуа вздыхает. Хорошо. Лежать, ничего не делать – за окном тепло, а на кухне еда. – А ты не коллекционируешь бабочек? – Нет, мне их жалко. – Они же мертвые. – Тем более жалко. – Почему? – Ну как почему.. они больше не полетят, не покушают, не поживут. – Жалеть нужно мертвых. А им хорошо. Гон не спорит. Во всем есть своя доля правды. Киллуа приподнимается, укладываясь на его груди. Под его блуждающим взглядом Гон вспоминает: – А у меня коллекция цветов есть! Позже покажу. – А цветы, значит, не жалко! – Сознаюсь.. я не очень хороший человек. Киллуа смеется, ложась обратно. Грудь у Гона теплая и от самого него исходит теплое свечение. Будто лежишь на песке солнечным днем. Гон запускает пальцы в его волосы, слегка чухая. Киллуа закрывает глаза и вздыхает. – Балдёж. – Эти твои умные слова. – Ой, замолчи. Гон смеется. Киллуа улыбается. Под спокойное почухивание он не замечает, как расслабляется. Глаза закрываются, сознание мутнеет: летний ветер уносит мысли, а нежные руки – в теплый сон. Гон, пообещав себе не уснуть, прикрывает глаза и сдается. Волосы Киллуа очень мягкие и чуть-чуть прохладные – прямо как облака.