Разговор за высохшей чашкой с недавним кофе подходит к концу. Джисон уходит чуть раньше, чтобы успеть на автобус, а Феликс чуть позже, потому что не хочет домой. Ему повезло, что санитары в ветеринарной клинике работают на полчаса дольше, чем остальные. Поэтому Феликс болтает с Черён и помогает ей покормить животных, находящихся в стационаре. Скоро придёт сторож, именно он и закроет клинику. Врачи давно ушли. Время близится к завершению рабочего дня. И началу ночи. Потому, уже собираясь вместе с Черён, Ликс огорчённо выдыхает, понимая, что скоро он всё же будет дома. Но туда он не хочет только по одной простой причине: скука. Феликс живёт один, развлекать его некому. А проводить каждый вечер за просмотром какого-нибудь странного фильма до неизнеможения скучно. Феликс ходил к друзьям, знакомым и просто погулять один, но итога всё равно никакого не было. Только лишь беспробудная вечность его скучаний и тьмы блуждали где-то во временных рамках, установленных Ликсом. Когда он один, то часто раскладывает свою жизнь по полочкам и по частичкам. Он считает это правильным, потому что так он может понять себя. Когда он в тупике, то часто прибегает к способу открыть дневник и написать в него все свои переживания. Это правильно. «Лучше встретиться лицом к лицу со злом, чем убегать от страха, скрываясь за карамелькой лжи» — такой был девиз у Феликса. И, например, сейчас ему двадцать четыре, учёбу он окончил в двадцать три. Работает в ветеринарной клинике «Любовь и пара хвостиков» уже как год, а семь месяцев влюблён в начальника этой самой клиники. С Джисоном знаком пять месяцев. С Черён — год. Вот и всё? Что же по поводу Хёнджина…
Феликс считает, что их отношения с Хёнджином немного ближе, чем с остальными. Назвать друзьями их сложно, но хорошими знакомыми — вполне. Как только Ликс устроился работать в эту клинику, с Хваном общий язык нашёл сразу. Конечно, позже фразу хотелось бы воплотить в жизнь и совершенно под другим аспектом смысла, но пока не удавалось. Феликс старался подружиться со всеми своими коллегами, потому что считал, что это правильно. Лучше сразу знать, что ожидать от человека, верно? Немного понимать характер, чтобы в будущем не было никаких неприятных моментов. Феликс добрый, но не сказать, что открытый. Скорее наоборот. Он весьма закрыт с незнакомыми людьми, но всё же влиться в коллектив очень старался. И спустя месяц работы уже был свой в доску. Шутил с врачами на перерывах, шутил и с начальником, у которого улыбка была похожа на краешек луны. Прелестная и светлая. А ещё у Хёнджина красивый цвет волос, похожий на волны моря около берега. Необычная родинка под глазом. Аккуратные руки и хорошая прямая осанка. Он всегда держит голову ровно, отчего рост его кажется ещё выше. Феликсу нравится то, как разговаривает Хёнджин. Потому что речь его поставлена. Он не торопится, когда рассказывает. Объясняет понятно, а иногда, когда пошутит, даже неясно, шутка это или он серьёзно сказал. Но обычно сразу же начинает смеяться, так Феликс и понимает, что Хван пошутил. Ещё у него длинные тонкие пальцы, словно пианиста. Парни часто разговаривали на работе, иногда ходили обедать или вместе пить кофе в кофейню. Хёнджин не любил отраву из пакетика, поэтому иногда, когда простил Ликса выйти на работу чуть раньше, чтобы помочь ему с документами и распределением животных по стационару, в знак благодарности покупал настоящий карамельный латте. Не то, чтобы у Феликса не было денег на кофе, просто каждый день тратить такие суммы на стаканчик… Его жаба жадности душила. А бесплатный латте от карамельного начальника приятно брать. Но всё же общались они довольно неплохо. Иногда переписывались и просто ботали ни о чём. Но для Феликса это было естественным. Он часто с коллегами ходил на перекус и переписывался тоже. А вот для Хёнджина это было знаком доверия. Пусть он и был добрым и понимающим начальником, всё же он не разрешал сотрудникам писать ему не по делу. А тут появился какой-то И Феликс, который стал скидывать забавные картинки и писать: «Это вы, когда…». Горе Хван Хёнджина — И Феликс.
Со временем чувства стали прокладываться в самую забытую часть души Феликса. Последние отношения Ликса закончились на третьем курсе, когда парень по имени Ким Тэхён сказал, что всё это было ошибкой. Ошибкой было следить за пропагандой в интернете. Ведь именно в последнее время это стало, пожалуй, самой острой проблемой в современном мире. И всё не просто так. Безусловно, это хорошо, что люди перестали бояться говорить о своей любви, о своей ориентации. Они перестали думать о том, что их могут осудить. Но за раскрытием такого феномена, как «ЛГБТ» появилась пропаганда. Именно неадекватная. Навязыванием детям, подросткам, да и взрослым людям о том, что любить свой пол намного лучше, распространилось с такой скоростью, что теперь персон, относящихся к данной культуре, стало больше. Но не потому, что люди действительно любят, а потому, что психика многих не окрепла. Они легко поддаются на манипуляции. Мнение чужих навязывается и становится своим. В этом и была ошибка Ким Тэхёна, который искренне думал, что любит свой пол.
Тэхён, в которого Ликс был так по-настоящему влюблен, объяснил, что любовь к Феликсу была навязанной. Пропаганда сыграла свою роль. А человек со слабой психикой, способностью поддаваться на любой вид манипуляции, поверил, что любил мужчин. Он сам навязал себе то, что любит Феликса. И жил полтора года с этими мыслями. Вот только перерасти этот период всё же получилось. И осознать, что всё это всего лишь манипуляция общества, далось в такой большой промежуток времени. Пусть и отношения их были весьма гармоничными. Да и Феликс не вспомнит ничего плохого о Тэхёне. Он вроде сейчас женился уже. Хотя прошло около двух, может чуть меньше лет.
Поэтому теперь, смотря на Хёнджина, внутри цунами, грозы и тихий шёпот листвы вишнёвого дерева.
Феликс шагает по очищенному тротуару в сторону своего дома. Живёт он буквально в пятнадцати минутах пешком. Это удобно, потому что вставать утром надо как минимум не за полтора часа, а за двадцать минут до выхода. Да, Феликсу хватает. Встал, оделся, умылся, пошёл. Не жизнь, а сказка. Свет старых фонарей освещает пространство блуждающих душ, а снег, кажется, заканчивается. И похоже его окончание на искреннее раскаяние перед самим Господом Богом, в которого Феликс не верил. Он был сторонником того, что их сотворила физика и разность количества метаморфоз, а не Великий Бог, что однажды стал Отцом. Вовсе нет. Если верить в религии разные и знать их начало, то есть всегда один нюанс: почему никогда неизвестно А как сами Боги родились? Почему никто не задаётся этим вопросом. Почему ответа на это просто нет? Не могло же что-то наподобие человеческой сущности появиться буквально из ничего. А если и есть «зарождение», то оно вновь же скрыто. Вот поэтому Феликс и считает, что чего-то такого просто не существует. Всё выполнила физика и не более. А потому, придерживаясь того, что всё есть вечность странного небытия, после кончины, он с уверенностью шёл к своей цели. А цель его — смерть.
Нет, Ликс не хочет умирать. Он любит свою жизнь и то, что происходит в ней, и как ему живётся. Всё так похоже на гонку: стремление к совершенству, лучшей жизни. Пусть и через боль и невозможность всех бед. Вроде бы всё понятно. Рождение — жизнь — смерть. И изменить это никак нельзя. Это трёхступенчатый этап человеческой эволюции. В этом и заключается сам смысл жизни. Смысл жизни — быть счастливым уже сейчас. А не потом, когда последний луч заката покажется на горизонте тихо дотлевающей, как последняя сигарета в пачке, жизни. Смысл в том, чтобы любить себя и окружение вокруг. А если что-то не нравится, то уходить без зазрения совести. Иначе к чему всё это? К чему беречь то, что никогда не сможет расцвести? Даже самый красивый цветок, даже самые любимые розы и хризантемы, когда сгнивают — воняют хуже сорняков. Люди не умеют ценить себя. Они привыкли ставить на первое место дорогих их любви человека, каждый раз забывая про себя. Правильно ли это? Нет. Как бы человек не старался с помощью другого вылечить свои недуги душевного состояния рано или поздно не удастся. Значения не имеет, что именно будет или было, конец всё равно настигнет грозовой тучей. Безумно сильным проливным дождём и даже пара влюблённых подростков не сможет разгадать шифр той неземной любви. Один ведь мёртв, а второй ещё дышит. Но всё же это и есть конец. Люди думают, что если они любят, то всё хорошо, они в безопасности. Но даже это далеко не так. Прячась от проблем, за чувствами, те никуда не денутся. Всё равно придёт время, когда их нужно будет решить. А человечество не привыкло брать ответственность за себя и свои поступки. Тогда и что уж говорить о других людях, верно? Стать счастливым и жить так, как хочет человек — вот и вся истина жизни. Зачем люди ищут вторую половину? Каждый человек полноценен. Просто не умеют любить себя. Поэтому то и ищут того, кто сможет
полюбить в них то, что
не могут полюбить они сами.
Признаться, раньше Феликс считал, что в жизни нет смыла, а смерть — сама цель. Но он изменил своё решение. Да и мысли эти посещали его только во время сессии. Сейчас Ликс ищет прелести и искусство, за которое он бы ухватился и держался бы так крепко, как только смог. Ему нравится работа. Это есть маленькая часть смысла. А ещё… как бы он не хотел, как бы ни старался не вписывать этого человека в причину его бытия, Хёнджин всё равно остаётся частью жизни Феликса.
Но любовь должна быть любовью, а не смыслом того, чтобы открыть глаза утром, ведь так? Тогда почему Феликс продолжает засыпать и представлять, как он в объятиях Хёнджина познаёт всю нежную суть ласки и добра? Ему нравится смотреть картинку закрытыми глазами и видеть в ней, как яркая улыбка мягким светом пробуждает тысячи мурашек и трепет от волнения того, что может произойти. Феликс, словно от третьего лица перед сном смотрит выдуманную историю его жизни.
Вот наступает ночь. Ликс и Хёнджин, возвращаясь с работы, переодеваются, готовят лёгкий быстрый ужин, а после, выбирая фильм на вечер, отдыхают в компании друг друга. Почему-то Феликсу кажется, что будь с ним Хёнджин, ему было бы интереснее смотреть тот фильм, который совершенно не пришёлся по вкусу. Они лежат на диване, Ликс, чуть кладя голову на чужой торс, начинает засыпать, а чувствуя мягкое перебирание в пальцах его собственных волос, и вовсе отключается. Но на самом же деле он просто ждёт, когда Хёнджин, поняв, что Феликс спит, выключит телевизор, возьмёт его на руки и осторожно, так, чтобы не разбудить. А после отнесёт в их спальню. Где даже яркость от светодиодной ленты не посмеет нарушить сон прекрасного Ликса. Который на самом деле не спит! Так в детстве часто делал отец Феликса, когда за просмотром телешоу в пятничный вечер после школы хитрый Ликс притворялся спящим только для того, чтобы его отнесли на ручках в комнату.
Хёнджин кладёт аккуратно, а опасные руки — лозья красных гвоздик уже обвивают шею Хвана вечной любовью и самой чистой, самой непорочной. Такой, какую никто и никогда не сможет разрушить, уничтожить и сжечь. Хоть миллион синонимов, цитат и метафор привести. Истина навсегда останется одна единственная. Не хватит ничего на этом свете, чтобы описать ту глупую влюблённость, которая похожа на подростковую. Тихий смешок и яркая улыбка освещает лунным светом красивое лицо Хёнджина. Феликс смущённо улыбается, смотря на любовь своей жизни, а Хван клянётся в ответ, что никогда и никто и вовсе ни за что не разрушит их тёплые сердцам объятия. Его глаза показывают то доверие и яркость вечерней луны, что отражаясь от рыхлого снега, расскажет стихи о мечтах.
— Что-то я задумался, — проговаривает вслух Ликс. Аккуратно махнув головой, он сбрасывает с себя стаю быстро налетевших мыслей, будто воронов-птиц.
Выдыхает, продолжает идти. Почти находясь около дома. Внутри неприятная такая боль. Которая ноет. Хочется всё изменить и исправить. Быть может, признаться, только вот страшно, что тело сковывает не то, чтобы лихорадка, а самая настоящая отравляющая проблемная температура влюблённости. Но сдерживать её довольно просто. Книги, фанфики, манги и ещё множество всего, что придумало человечество. Конечно, для друзей Феликс читает только книги, а для себя — только фанфики. У него куча прочитанных работ, да и книг не меньше. Нравится ощущения заполненности романтическими чувствами. А ещё сериалы! Их тоже интересно смотреть, но долго. Проще прочесть что-нибудь. И потому, утопая в грёзах и любви персонажей, Феликс пытается справиться с влюблённостью в Хёнджина. Правда, представляя на месте персонажей себя и Хвана жить легче не становится. Вернее, только если на чуть-чуть. До новой встречи с любимым, но запретным, как плод Адама и Евы, Хёнджином. Но согрешить так хочется. И поцеловать. Феликс не любил целоваться. Всё эти слюни, что при страстном поцелуе становятся холодными и вязкими. Потом ещё и губы трескаются. Дыхание сбивается. Нет. Лучше простые объятия. Но Хвана хотелось поцеловать, но легко. Нелепо прикоснуться к губам и всё. Как котики целуют носики друг друга, так бы и Феликс одарил тёплым дыханием Хёнджина.
И вот уже около дома, и вот уже дверь открывается звонко. Феликс проваливается в пучину его тёплой квартиры. Пусть и съемная, зато уютная и недалеко от работы. Многие в его возрасте ещё живут с родителями, потому что снимать самостоятельно дорого. Но Феликс хотел той неописуемой свободы. В которой смог бы расправить крылья. Только вот количество налогов, счетов и просто бытовых проблем быстро осадили на место парящего И Феликса. Но за это время он уже привык. И потому, вновь отбрасывая собственные мысли, Ликс разувается, переодевается. И как во сне идёт на кухню готовить что-нибудь быстрое. Единственно, что сейчас его отделяет от реальности, так это то, что он один. А происходит, в принципе, всё то же самое. Еда, диван, включённый телевизор, чай. Вот и весь вечер влюблённого И Феликса.
И, выключая ящик, он закрывает свои нежные глаза, вновь погружаясь в лучший сон, где увидит Хёнджина и их совместную жизнь. Объятия и ласку поцелуев. Укутавшись в кокон из тёплого одеяла, Феликс проваливается в запах недавно выпившего карамельного латте.
И время — час ночи, Ликс спит, а телефон решил сыграть с ним в злую шутку и позвонить. Кому что надо в настолько поздний час? Феликс отрывает свою тяжелую голову от мягкой, такой удобной подушки, чтобы посмотреть, кто звонит, а там только надпись «Хан не злить опасно». Ликс, кажется, хочет именно сейчас прибить друга, как картину, к стенке, чтобы он не звонил ему посреди ночи. Но и страх, почему именно в такое время берёт своё. Феликс тяжело вздыхает, уже начиная чувствовать, что руки дрожат. А после, хватаясь за выключатель прикроватной лампы, дарит себе некоторое количество островка со светом.
— Что случилось? — встревоженно говорит Феликс. Ни «алло», ни «привет», сразу коротко.
— Здравствуйте, — а голос в динамике чужой,
— вас беспокоят из больницы ХХХ. Я — старшая медсестра Ю Шухуа. Вы — карамельный Ликс? Ваш номер был последним в списке контактов.
— Д-да, я, — а голос дрожит, и сердце колотит рёбра с другой стороны.
— Мы не смогли дозвониться до родителей Хан Джисона. Вы можете сейчас приехать на опознание?
— Опознание… — во рту стало сухо, а руки, бившиеся в конвульсиях, до невозможности хотели узреть правду. Дыхание сбивается, Ликс рвано, дышит словно прямо сейчас он летит с двенадцатого этажа печального здания. — Опознание чего?
— Хан Джисона. При нём были документы, но лицо сильно пострадало. Вы сможете приехать?
— Он мёртв? — казалось, что от ответа Феликс и сам умрёт.
— Нет, сейчас жив. Сутки будет в реанимации, так как провели порядка двух сложных операций. И мы бы вам не позвонили, пока бы не перевели в обычную палату. Но, к сожалению, полиции информация нужна сейчас.
— Д-да, конечно, я понимаю. Скоро буду.
— Будем ждать. Напомню: больница ХХХ.
Быстро дослушав последние слова медсестры, не запомнив даже её имени, Феликс сбросил звонок, резко подрываясь с места. Чувства смешались в огромное количество непонятных ощущений. В ушах колотится сердце. Отдавая и в лёгкие, и в руки и голову такой ударной волной, что даже стукнувшись ногой об кровать Ликс не чувствует боли. В груди полная пустота, выросшая из фантиков конфет и упаковок из-под кофе. Но всего слишком много. Отвратительно сложно, а внутри незыблемая замороженная тревога, что закостеневшими, к чёрту, отмороженными пальцами пытается узреть смерть бедного Феликса, который быстрее Вселенной и яркости Солнца Звезды пытается успеть. Мозг понимает, что если Хан в реанимации, то всё хорошо. Всё в порядке, он под присмотром врачей, а это главное. Но сердцу плевать на то, что там вещает кусок рационализма. Вопросы совсем другие. Они гложут. Удушают чёрными похоронными розами. Как успокоиться, если внутри буквально бурая буря, похожая на глушу вечности потёмок? Там цунами разрывает сон и сознание. Заставляя прийти к тому бесконечному множеству вариаций и несчастных ощущений. Думать, бесчисленно, много думать и пытаться представить, что такого могло произойти? И почему Феликс последний в наборе вызова?
Феликс накидывает на себя одежду, заказывает такси и, не завязывая шнурки на сапогах, бежит на улицу. Он боится сломать себя осознанием, что Джисон умрёт. Он не готов хоронить друга, который почти что стал лучшим другом. Кругом голова от мыслей этих отвратительных воронов, которые машут крыльями около лица. Словно прилипший язык зимой к железке — Феликс чувствует безысходность ситуации. Только прося водителя ехать быстрее, он надеется обогнать существо, что именует себя Смерть. Ликс не готов и никогда не будет! Хочется позвонить, поговорить, рассказать. Выплакать все оставшиеся хрустальные слёзы от страха, которые давно текли по веснушчатым щекам. Просто прижаться к кому-нибудь в плечо.
— Алло, Чанбин?
Чанбин — друг Ликса с колледжа. Все четыре курса они рука об руку, нога об ногу и кучи списанных работ. После окончания учебного заведения они стали чуть меньше общаться, но связь так и не потеряли.
Время 01:24 Феликс звонит Чанбину.
— Бин, — начинает задыхаться в слезах, привлекая внимание водителя. Мужчина смотрит в зеркало заднего вида, чтобы узнать, что там с его клиентом. А вместо чего-то хорошего видит только красные глаза, что нежным светом блистают в темноте. Побуждая сомнения. — Бин, Джи-джи….
— Подожди, Ликси, не торопись, — пугается уже даже не сонный Чанбин.
Феликс выдыхает, а после чуть ли не шепчет, чтобы всё же сказать то, что он не может произнести вслух.
— Джисон в больнице, я еду-у-у к нему. Я не знаю, что произош-с-ло и мне плохо от этого, — глотает слёзы Феликс, а водитель такси ускоряется.
— Ликс, в какую больницу ты едешь? Мне приехать?
— В ХХХ. Я не знаю, Бин… Мне стра-аш-шно, поэтому я и решил позвонить.
— Хорошо, говори со мной, пока я собираюсь, ладно?
— Д-да, конечно.
— Как прошёл день? — пытается отвлечь Ликса Чанбин, сам попутно собираясь.
Феликс стоит около дверей в приёмный покой, там много людей. Кто-то с травмами приехал ночью, кто-то чего-то ждёт. Как и Феликс, который пытается дождаться и не сойти с ума. Чанбин уже рядом. Они разговаривали всю дорогу, пока ехал Ликс, пока ехал Бин. Вот, что значит лучший друг. Не бросил даже, когда узнал, что незнакомый ему Хан Джисон в больнице. Не то, чтобы они и вправду были незнакомы, нет. Пару раз пересекались. То ли когда парни гуляли, а по дороге встретили Хана, то ли Чанбин приходил в клинику в смену Джисона и Феликса. Сейчас почти что успокоившейся Ликс смотрит, как фигура в чёрном пуховике чуть ли не до пола движется к нему.
Феликс встречает Чанбина не улыбкой и мягким приветствием, а стеклянными слезами, что преодолевая границы странностей, стали хрусталём прозрачным. Они заходят в здание, в регистратуре их провожают до нужного кабинета, где их уже ждёт полиция и врач, который наотрез отказывается проводить так называемое опознание. Чо Миён это кажется не то, чтобы странным, а просто немысленным!
Феликс и Чанбин останавливаются около двери, когда слышат довольно громкие голоса, что обсуждают Джисона.
— Вы понимаете, что пациент Хан Джисон в реанимации. Я не могу предоставить вам доступ к нему, — парировал женский голос.
— Врач Чо Миён, мы понимаем это, — этот же голос уже был мужским, — но и вы поймите нас. Это наша работа. Я понимаю, что этот паренёк сейчас на грани жизни и смерти. Но и вы нас поймите, у нас в изоляторе сидит его так называемый «убийца». Нам нужно убедиться, что это действительно Хан Джисон.
— Это не может подождать хотя бы три дня?
— Сожалею, но нет.
— Какой кошмар… — не дав договорить, Феликс аккуратно постучал в дверь.
— Здравствуйте, можно?
Двое статных на вид полицейских и явно прожжённый врач смотрели на Феликса.
— Вы Феликс? — задал вопрос полицейский со статусом пониже, чем тот, который казался старше. Обычная забавная форма, немного потерянный взгляд и бирка на груди с именем Пак Чимин. Главный полицейский же был явно выше ростом, да и старше к тому же. А имя на другой бирке — Ким Намджун.
— Да, я, — Чанбин остался в коридоре.
— Покажите документы, — Феликс достал из сумки паспорт отдавая его в руки тому, что выше.
— Отлично, — кладя в руки Ликса его паспорт, — Меня зовут Ким Намджун, — сказал тот, что старше, — Это мой напарник — Пак Чимин. Это врач, который провёл операцию над Хан Джисоном — Чо Миён. Кем вам приходится Хан Джисон?
— Друг и коллега, мы работаем вместе.
— Хорошо, тогда, Чо Миён, вы проведёте нас?
— Только для начала вам нужно будет переодеться. Снять верхнюю одежду и надеть специальные халаты.
— Без проблем, пройдёмте.
Феликс чувствовал себя маленьким мальчиком, который идёт с родителями по коридору больницы. Тревога за это время так и не отпустила его. Но хоть немного стало спокойнее от осознания того, что Джисон жив. Это уже хорошо. А что по поводу дальнейшего, то Ликс не знает. Он боится представить, что будет там. В той палате, в которой лежит его друг после операции. Вдруг всё плохо и Джисон больше никогда не сможет ходить? По разговорам Феликс слышал про какую-то машину, видимо это была авария. Ужасно. Слов не хватит, чтобы описать волнение, когда красная табличка «Реанимация. Посторонним вход воспрещён» красуется перед глазами. Оставляя явный свет и след на той стороне сетчатки. И психологическую травму, связанную с больницами.
И Феликс забывается, когда оказывается за пределами дозволенного. Стоит только двери распахнуться, как едкий запах медикаментов начинает отравлять сознание, а дышать и вовсе не возможно. Лёгкие отказываются работать, а лёгочные мешочки давно поражены болезнями присутствующих здесь людей. Стены, закрытые палаты, врачи и медсестры — всё повторяется. Феликс словно в петле. Они идут, кажется, вечность. Всё же кажется странным. Ликс и вправду не может ничего запомнить. Ещё и Чанбина не разрешили взять с собой, он остался в том коридоре, с которого всё началось. Страх, который Феликс так тщательно скрывал в стенах больницы, обрушился на него забвением небытия. Приходит конец, когда, стоя около двери с номером, который плывёт, становясь бесформенным пятном от грязных слёз. Тучи сомнений обволакивают бледные руки, что трясутся в испуге, когда на койке за красивой голубой шторкой Ликс слышит шум аппаратов и их несчастное пиканье, которое пугает. Подходя к кровати, Чо Миён отбрасывает шторку в сторону, и то, что разделяло страх, боль и неверие в происходящее, сейчас же накинулись на него, как стая бешеных собак. И разодранные пастью ахиллесова сухожилия больше не болят. Но стоять больно. Ноги дрожат.
Перед Феликсом лежит его друг Хан Джисон. А ещё он его коллега и человек, который смеётся громче всех в их клинике. Тот, который постоянно разнимал дурачества Феликса и Черён. Джисон, который любит, искренне любит свою работу. И до сих пор переживает разрыв отношений с придурком Ютой. Хан, который пил только чай, но с появлением Феликса в жизни стал пить карамельный кофе из пакетика, потому что тоже полюбил. А тот самый монолог Ликса про кофе в одну зимнюю пору на практике Хана никак не повлиял на его мнение. Конечно, нет. Джисон, у которого плохие отношения с родителями, потому что он не стал таким, каким они хотели его сделать. Только вот сейчас этот самый Хан Джисон лежит перед Феликсом с множествами гематом и царапин на лице. Кожа уже потихоньку становится багровой. А повязка из бинтов на голове, словно белоснежные отголоски смерти, пугают настолько, что даже стукнувшись сознанием о суровую реальность, ничего бы не изменилось. Сердцебиение Феликса сбивается, он тонет в слезах. Тихие жемчужные капельки, спуская воды в небесный океан, катятся по холодным ланитам. Кожа белеет, а мысли будто притупляются. Становятся такими неважными, когда в ушах эхом продолжает отдавать звук аппарата искусственного дыхания лёгких. Удар по перепонкам, издаваемый сердцебиением Джисона. Феликсу дурно.
— Это Хан Джисон? — спрашивает голос, но Ликс не слышит. Он в абстракции состояния. В душе его расстроенное пианино играет симфонию отчаяния.
— Да… — лишь тихонько так шепчет, глотая голубые слёзы.
— Хорошо, тогда пройдёмте обратно в кабинет.
Феликс давно не существует. Он здесь, смотрит на своего друга и думает о том, что всё это просто не может быть правдой, ведь так? Руки дрожат, он сам не понимает своего состояния. Что он чувствует? Разобраться сложно настолько же, как и собрать пять тысяч абсолютно белых пазлов. Есть ли во всём в этом смысл, когда буквально человек умирает? Ликса кто-то держит под руку. Тепло. Пожалуй, это единственное, что он может разобрать, потому что это весьма понятно и так просто. А ещё очень хочется спать. До невозможности хочется закрыть глаза и не открывать их ближайшие восемь часов, ведь это не трудно? Даже наоборот, Феликс проспится, а там и рационализм придёт к нему, верно ведь? И тело кажется таким мягким, будто прозрачным, а потому и лёгким. В сознании темнеет. А ласковый ветерок обдувает лицо.
○ ○ ○
Феликс просыпается в палате. Веки его тяжелы, а рассудку даже на толику не стало лучше. Мягкая постель, что укутала в теплоту, явно не хочет его отпускать. Он лежит, ловят закрытыми глазами приглушённый свет. Первые три секунды ещё ничего не вспоминает, да и не понимает толком. Лишь спустя минуту спокойного восстановления сил после потери сознания, Феликс аккуратно, словно боясь вновь ранить себя, вспоминает, как упал в обморок, стоило выйти из кабинета. Он выдыхает, когда всё же открывая глаза, видит белый больничный потолок. Поднимаясь на локтях, Ликс оглядывается. Замечает Чанбина, который занят за телефоном. Только за окном беспробудная тьма, что копошится, словно кучка маленьких цветов от звуков и порывов ветра.
— Что произошло? — садится на кровать Феликс оглядывая островок со светом, в котором, словно под благословением Господ, сидел Чанбин.
— Ты упал в обморок, — спокойно говорит он. — Врач Чо Миён сказала, что на фоне стресса.
— Понятно, — лишь отвечает Ликс.
— Ты как? — Чанбин откладывает телефон на небольшую тумбочку. Туда же, где и стояла лампа. Подходит к Феликсу, садясь на краешек кровати, и смотрит такими глазами, что даже неловко стало.
— Не знаю. — перебирая в руках уголок одеяла, отвечает ему Ликс. Чанбин кивает головой, словно говоря, что он его понимает.
— Феликс, прости, мне надо ехать. Через пару часов на работу.
— Да, да, конечно, иди. Ты и так много сделал для меня.
— Будь здоров, мужик, — улыбается Чанбин.
— Скажешь тоже, — смеётся Феликс.
Со хлопнул пару раз по плечу, удалился из палаты. Спустя пару минут вошла Ю Шухуа, та самая, которая звонила Феликсу. Она осмотрела его. Рассказала, что произошло с Джисоном, что полиция не стала ждать пробуждение Ликса и потому уехала. После небольшого диалога Шухуа отправила Феликса домой. Только вот что делать там, он и понятия не имел. Сейчас Ликс заблудившийся странник. Который боится потерять своего друга.
Выходя из больницы в 4:25, он решил дойти до дома пешком, насладиться вдоволь погодой и, может быть, придумать, как ему быть дальше. И почему-то первое, что приходит на ум — это Хёнджин. Наверное, начальнику стоит сообщить о том, что нужен второй специалист, потому что Джисон сегодня явно не сможет выйти в смену. Без задних мыслей, шагая по хрустящему снегу, который со следующей недели уже начнёт таять, Феликс набирает номер абонента
«Хёнджин<3». Никто не знает и никогда не узнает, как именно забит начальник в телефоне у Ликса. Это слишком большой секрет. Феликс себе-то боится рассказать, а тут кому-то. Холодный рассвет уже разукрашивает небо красными цветами посмертных событий, когда за плечами остаётся больница.
Замороженные пальцы дрожат, когда открываются контакты, когда заледеневшая подушечка касается иконки с привлекательной собакой. Гудки идут, а Феликс до сих пор не осознаёт, кому звонит. Это первый раз, когда в списке недавних вызовов появится контакт «Хёнджин<3». Всё дело в том, что когда Хван давал свой номер подчинённым, то сказал, что звонить ему не надо, только писать. Он не любит болтать по телефону и считает это бессмысленной тратой времени.
— Алло? — Феликс не успевает услышать то, что Хван хотел сказать, потому что перебивает его.
— Хёнджин, здравствуйте, извините, что так рано звоню. А может быть поздно. Просто, понимаете, тут такая ситуация, — слёзы вновь подступают к горлу, — Джисона машина сбила, когда он возвращался с работы домой, а завтра, вернее сегодня у него смена. Могу я вместо него выйти?
— Феликс, подождите, Джисона машина сбила? — обескураженный голос сладкими нотами беспокойства проницал в самые глубинные точки сознания. Но голос был приятен.
— Да, я только что вышел из больницы. Меня пустили к нему в реанимацию на опознание. Он после операций. Двух, что ли. Я-я, — заикается, — я не запомнил. Ещё я слышал что-то про кому, но тоже не понял. Могу я выйти вместо него?
— Где вы сейчас, Феликс?
— Я? Я домой иду, а что?
— Вам далеко идти?
— Не думаю. Мне кажется, минут тридцать пешком. Скоро буду дома.
— Я подумаю над тем, чтобы вам выйти вместо Джисона, хорошо?
— Д-да. Конечно.
— Как доберётесь до дома, пожалуйста, напишите мне, хорошо?
— Ладно, напишу. Спокойной ночи.
Но, не дождавшись ответа Феликс, сбросил без желания услышать продолжение. Сейчас Ликс не желал слышать что-то другое. То, что смогло бы нагрузить его мозг новой информацией. Тут и так забито всё. Феликс словно в каком-то вегетативном состоянии находится. Он всё чувствует, всё понимает, но только вот что там дальше и вовсе не знает. Он просто идёт домой. Под ногами приятно хрустят ломающиеся косточки снега. Отчего и пугает всё это. Феликс словно в непонятном ему самому мире. Он будто и вовсе не здесь. Просто ощущает своё тело полностью. Засунув руки в карманы, пряча их от неминуемого холода, он сам себя своими же мыслями пытается привести в порядок. Только вот сознание и осознание словно заперто в золотой клетке его страдающей души. Подушечки пальцев немеют, и даже перчатки не спасают от сильного мороза. Хоть назвать температуру в минус десять — ошибочно, но всё же явно стоит. Выдыхая пар изо рта, Ликс думает, что зима скоро кончится. Вернее, так и есть. По прогнозу, со следующей недели погода начнёт становиться теплее, а к апрелю и вовсе всё растает. Мороз больше не кажется таким пугающим и угнетающим. Словно наоборот, он успокаивается. Скоро начнётся вечное тепло, где зацветут деревья и цветы. В некоторых районах и сакура, но Феликс жил там, где появления этого знака влюблённости было только в середине мая. Когда земля окончательно прогреется.
Ботинки немного хрустят, нос и щёки чуток щиплет, а свет от фонарей, что старательно освещает дорогу домой, не может согреть. Феликс шмыгает носом и продолжает идти. Наблюдая за всем тем, что происходит на улице. Машин стало появляться всё больше, а людей так и нет. Как и птиц. Может они вместе куда-то пропали? Было бы здорово, если на момент холодов человек мог отрастить крылья и улететь туда, где будет тепло, где будет комфортно и хорошо. Только вот такое бывает только в сказках. А о другом думать сейчас и не хочется. Вот бы существовал такая мазь, что была подарена феями с зелёными крылышками, как из любимого аниме Феликса «Берсерк». Ликс смазал бы все раны Джисона, и они смогли также весело проводить время на работе. Пить горячий карамельный латте и просто жить. Но сейчас Феликс лишь чувствует, как слёзы, что скатываясь по его щеке, становятся новым замороженным океаном.
Написав Хёнджину короткое: «Я дома», Феликс отправился на кухню. Дабы согреть себе чайник, а после налить всё тот же кофе из пакетика. Подождать до восьми утра, а там выдвинуться на работу. Может, это помогло бы ему отдохнуть от переживаний? Которые вроде бы есть, но вроде бы и нет. Вода бурлит, напоминая о хороших воспоминаниях с работы. На самом деле, пусть Ликс и не осознаёт своего состояния, но сильное потрясение, из-за которого и притупились его чувства, действует на него заворожённой силой. Потому-то, отдаляясь от самого себя, он не может объясниться. Единственное слово, что так разъедает голову своими мыслями — это «страх». И врать не надо, как Феликс боится за Джисона. А что случится, если он всё же не проснётся? А вдруг он всё забудет? А что тогда делать? И только коротких пару стуков в дверь заставили оторваться от размышлений и давно вскипевшего чайника. Даже не думая о том, кто может быть там, Феликс открывает дверь.
И вправду, когда бесконечность вновь захлопывается, на пороге уже стоит лохматый Хёнджин с нелепым шарфиком, обмотанным вокруг шеи, и красным, как упавшая ёлочная игрушка, носом.
— Вы чего здесь? — с полнейшим безразличием спрашивает Феликс.
— К вам приехал. Я подумал, что вам плохо, — запыхается Хёнджин.
— Я в полном порядке, спасибо. Не стоило вам приезжать, вы же, итак, болеете.
— Не мог же я бросить сотрудника своей клиники в такой ситуации. Можно пройти?
— Можно. Я подожду вас на кухне, Хёнджин.
Феликс ушёл, не размышляя над словами и поведением его начальника. Приехал и приехал, что с того? Что-то изменится от этого визита? Вовсе нет. Он смотрит на кружку, в которой давно находится высыпанный порошок кофе, но налить кипятка не решается. Это страшно опасно.
Хёнджин проходит на кухню, садится на стул и смотрит на Феликса, который своим печальным взглядом, казалось, уже всю пыль с пола собрал. Опущенные глаза, от которых веет холодом и болью. Толстовка, от которой пахнет медикаментами. И вовсе не для животных, а для людей. Волосы чуть аккуратно касаются кончиками плеч. Свет слабо мерцает на кухне, а запах горячей воды так и блуждает по небольшой комнате. Хёнджин вздыхает, чувствуя собственную температуру и тяжесть Феликса. Набираясь терпения, он говорит:
— Как вы?
— Не знаю, — отвечает Ликс, не поднимая глаз. Всё также продолжая прожигать в полу дыру рядом со столешницей. — Странно всё. Сначала я очень переживал, а потом у меня что-то выключилось, когда я вышел из больницы. Я и сам не понимаю, что это.
— Вам страшно?
— Конечно. Я не хочу терять друга, когда он стал настолько мне близким. — дрожащим голосом ответил Феликс, садясь на стул рядом с Хёнджином.
И капельки бессмертия потекли водопадом разрушения из глаз, которые Хёнджин сравнивал с глубинной тоской своего сердца. Шмыгая носом, Феликс вытирал ладонями слёзы со своего лица. Ему было стыдно плакать перед человеком, который ему нравится. Хоть и Ликс был открыт в плане эмоций, здесь же показаться слабым было страшно. Стать опорой для Хёнджина — вот его цель. Но сидя на кухне в объятиях тёплого света лампочек и слабо начинавшегося рассвета за окном, всё казалось совершенно другим. Хёнджин садится на пол рядом с ногами Ликса, который продолжает сидеть на стуле. Аккуратно кладёт ему руки на колени, отчего кожа начинает буквально гореть от теплоты его прикосновений. Феликс не был тактильным человеком со всеми, только с близкими, но такие реакции ощущал впервые. Хёнджин стал легонько гладить, а Ликс только громче плакать. Уже не сдерживая себя и свой страх, что он может потерять друга двадцатичетырёхлетний Феликс рыдал, как маленький мальчишка, который утопил игрушку в реке. Он бы хотел остановиться, но не может. Это сильнее его. Намного сильнее. Закрывая лицо руками, плакал морями, а не слезами. Хёнджин, держа всё также руки на коленях, был просто рядом. Не нужно было слов, они были бы лишними. Сейчас важно только то, что то тепло, которое давно пробралось в сердце, начинает успокаивать истерику.
Прошло не больше трёх минут, а Хёнджин тихонько встал. Убирая свои руки с колен непреодолимый холод настиг таким кошмарным сном, который Феликс бы запомнил на всю жизнь. В сознании погром и полный диссонанс. Ещё и холодно. Ещё и Джисон умирает. Сколько всё это терпеть! А между тем, не слыша то, как стул стал ближе, Феликс сначала и не ощутил тех же самых тёплых рук на его спине. Вцепляться в Хёнджина было до безумия стыдно, но сейчас это было необходимо. Поэтому, касаясь коленями его колен, Ликс положил свою голову ему на плечо, а руки на спину. Чувства перемешались и стали чуточку спокойнее. Быть может станет легче? Нежность, передаваемая сквозь ладони, и вправду дарила гармонию света. Феликс успокаивается.
— Может, пойдём спать? — разрушая тишину и противоречивость мыслей, спрашивает Хёнджин, когда проходит ещё минут пять, а может больше. В комнате больше не пахнет медикаментами, только слезами отчаяния.
— Стоит, утром ведь на работу, — отстраняется Ликс. Смотря на Хёнджина заплаканными глазами.
— Тогда пойдём, — улыбаясь небольшими, словно несуществующими ямочками на щеках, Хёнджин берёт его за руку. А Феликс чувствует только доверие и некое смятение. И так не хочется распускать тёплых рук.
И он ведёт его в свою спальню для того, чтобы лечь спать. Конечно вместе явно не получится. Феликсу давно не пятнадцать. Но, глядя в глаза, в которых горела надежда, хотелось верить в то, что Хёнджин ляжет рядом. Ликс слышит то, как Хван сдерживает кашель. Он чувствует себя виноватым за то, что разрешил тому приехать больным к нему.
Кровать расправлена, подушки взбиты до состояния пёрышка, а любовь Феликса похожа на занозу под ногтем. Он ложится, его укрывает Хван. Садится на краешек тумбочки и что-то ждёт. Вот только что, Феликс не знает. Он сказал Хвану, где можно взять постельное, подушки и одеяло. Тот, махнув головой, сказал, что расстелит сам себе в гостиной, после того, как Ли уснёт. Выдохнуть страшно. Лежать спиной к любви — ещё опаснее. Но успокаивая свою тревогу, Ликс хочет уснуть.
— Ты в порядке? — Феликс и не замечает, как Хёнджин обращается к нему неформально. Он погружён в печальный тупик. И себя, и Джисона, и собственных чувств.
— Мне уже намного лучше. Вы рядом — значит всё хорошо. Вы словно пластырь на рану. Помогли, спасибо. — бормочет он, закрывая тяжёлые веки болезни.
— Обычно пластыри выкидывают, когда они становятся ненужными и грязными, — словно с каким-то сожалением говорит всё это Хёнджин.
— Вы — пластырь, который лечит меня тогда, даже когда вы не догадываетесь.
Мягкая улыбка, которую не видит Ликс, тает молочным шоколадом на губах у Хвана. Длинные пальцы Хёнджина путаются в чёрных волосах Феликса. Он вьёт спиральки и, изредка зацепляясь ногтями, случайно, но немного больно оттягивает их на себя. Только вот Ликс не чувствует. Ему наоборот приятно, что сейчас Хёнджин здесь. В комнате, где сквозь занавешенные шторы прокрадывается рассвет. Как он аккуратно хочет коснуться носа Феликса, который повёрнут к окну. Только вот Хван и сам не разрешит кому-нибудь дотронуться этого сонного человека. У которого веснушек на время зимы стало в разы меньше. Волосы Феликса — отросшие коричневые корни напоминают пожарище. Хёнджин аккуратно перебирает пряди и явно улыбается. Ликс чувствует его улыбку своей спиной. Чувствует всем своим телом. Почему-то сейчас кажется, что Джисон обязательно будет в порядке. Будто он уже очнулся. И всё с ним хорошо.
Феликсу спокойно вот так лежать, понимая, что человек, которого он любит, уделяет ему такие знаки внимания. Конечно же, для Хёнджина это ничего не значит. А вот для Ликса слишком много. И потому картинки, меняющиеся в голове, показывают только Хёнджина. Но не может же Феликс думать о поцелуе с ним, когда Хван буквально за спиной. Когда гладит его по голове и что-то тихо шепчет. То, что Феликс не может разобрать. Что-то неправильно, что-то точно неправильно. Зачем вообще он всё это делает? Почему он всё это делает? Хван ко всем сотрудникам так относится или это только Феликс такой особенный? Хотя, чего придумывать, верно? Безусловно. Он просто очень хороший начальник. В которого так просто и деструктивно влюбился Феликс. Считать, что Хван и есть лекарство от здоровья, что он и есть панацея И Феликса — ошибка.
— Почему вы приехали? — прошептал Феликс.
— Я не мог бросить тебя в такой беде. — в ответ тоже шепчет Хёнджин.
— А мне кажется, что причина другая…
Ли задумывается на пару секунд и успевает понять, что готов уволиться. Правильно Черён говорила, что нужно действовать. Возможно, не лучший момент, не лучшая ситуация, но плевать. И так слишком много произошло за эту ночь, так пусть это станет добивающей, верно? Весьма. Пусть всё закончится прямо здесь и сейчас. Уж лучше сделать и обрести свободу, чем игнорировать, а после утопать в сожалении.
— Почему ты так думаешь? — выдыхает Хёнджин.
— Ваши глаза всё за вас говорят.
— Что говорят мои глаза?
А Феликс так и продолжает лежать спиной к Хёнджину. И сердце продолжает съедать тоска. Он не видит его очей, но ощущает весь их взгляд.
— Что вам меня жалко. Почему?
— Я ценю тебя, поэтому. Тебе сейчас тяжело, кто-то должен быть рядом.
— В больнице рядом был Чанбин.
— Но сейчас ты был бы один.
— Это плохо?
— Нет, но намного ведь легче, когда рядом есть тот, кто поможет уснуть. Успокаивая тем, что будет гладить твои волосы?
— Легче, но почему вы это делаете, — голос вновь начинает дрожать, — Зачем вы даёте мне лишние такие ложные надежды?
Феликс откидывает одеяло — садится. Он смотрит на Хёнджина, который всё это время сидел на твёрдой тумбочке. И Хван решает не отвечать на вопрос, он продолжает глядеть цвет карих глаз Ликса, так и не решаясь произнести причину.
— Почему вы молчите? — волнуется Феликс.
— С тобой хорошо молчать.
— Пожалуйста, перестаньте… Прошу вас…
— Прости меня, я не хотел тебя расстраивать.
Феликс молча кивнул в знак принятия извинений. Но что-то явно не так. Хёнджин смотрит на него не как обычно. Это совсем другой взгляд, которого он никогда не видел. Хван улыбается легко, довольно невесомо. Смущается, старается не кашлять, а Феликс ничего не понимает. Свет дарит лёгкую тень пространству комнаты и защищает от чудищ темноты. А ещё аккуратно очерчивает линии черт лица. Отбрасывая маленькие теневые полоски от ресниц, что немного дрожат, словно трепещут. Хёнджин перебирает пальцы, чуть щипая себя для чего-то. Глаза и вправду говорят слишком много. Ликс смотрит в них, встречаясь взглядами с Хёнджином. Вот только очи лишь первые секунды улыбались возбуждённой заботой. Сейчас же, прячась по углам комнаты, Хёнджин остановил свой взгляд на губах Феликса. И Ликсу странно думать о таком, может у него просто что-то на подбородке? Хёнджин бы не стал смотреть на губы, верно? Почему тело трясётся? А сердце стучит быстрее. Феликс нервничает от минутного молчания. А мысли, что Хван хочет его целовать, стали прокладываться в голову. Да что уж там, даже фрагменты картинок стали проносится как в плёночном кино. С сомнением и ворохом опасений, собираясь с силами, Феликс спрашивает то, что в скором времени полностью изменит его жизнь.
— Почему мне кажется, что вы хотите меня поцеловать?
— Потому что я хочу тебя поцеловать. — улыбается Хёнджин.
Хван выдыхает, проговаривая эту фразу настолько медленно, что у Ликса конец мелодии, состоящий из пианино и барабанов, подходит к концу. Чудесные ноты становятся всё тише, а стук собственного сердца громче. Он отдаёт игрой клавиш в горле и небольшом треморе пальцев. Словно пробежавшись по ступенькам на набережной около моря, Ликс, завидев пианино, сел за инструмент, погружаясь в красоту мимо пролетающих моментов спокойной жизни.
Он ослышался? Вероятно, потому, что это просто не может быть правдой. Округляя собственные очи до размера пролетающих ярких комет, Феликс, глядя в глаза Хёнджина, пытался рассмотреть в них намёк на шутку. Но только как бы он ни старался выглядеть в них хоть тонкую зацепку, ничего не выходило. Видел же Ликс только звёздный океан.
Хёнджин встаёт, а Феликс всё в том же ошарашенном шоке наблюдает за ним. Он садится рядом, протягивает руки, нежно обвивая холодные щёки. И покрасневшие ланиты скрываются за пылающими нежностью ладонями. Хван улыбается. А Феликс думает, что он и вправду спит. Потому что это ведь всё неправда, да? Только вот мягкие поглаживания большим пальцем всё по той же ланите будоражат кожу мурашками. Заставляя маленькие волоски встать и наэлектризоваться до предела. И глаза, которые говорят намного больше, чем всё остальное сейчас важнее. Хёнджин нелепо усмехается. А смех этот словно из волшебства создан. Он смотрит ещё секунду, а после, закрывая глаза, касается в трепетном прикосновении чувств губ Феликса. Отдавая всю сказку запечатлённой любви. У Ликса в голове абсурд и только. Правда ли то, что сейчас происходит? Тело горит от эмоций. А те чувства давно переполнили все возможные края, вышли за рамки. Собственные руки трясутся. Сбрасывая ограничения в своей голове, Феликс кладёт ладони на плечи Хёнджина, ощущая теплоту от его серой хлопковой футболки. Обжигая собственные пальцы, он давно забыл, что сейчас губы сгорают в пожаре чувств. С неуверенностью отвечая на поцелуй спустя пять секунд, Ликс думает только о том, что жизнь его прекрасна. Именно сейчас. Именно в этот момент. Но мысли про Джисона никак не отпускают. А дыхание подходит к концу. Но этого словно мало, скоро всё закончится, а после Хёнджин скажет, что это была ошибка. Хочется продлить этот момент до конца жизни. Феликс не любит поцелуи, но почему обычное касание чуть пухлых губ, помогло ему вдруг передумать? Почему именно поцелуй Хёнджина стал мягче хлопка?
Отстраняясь, Феликс загнанно дышит, боится и слово сказать. А Хёнджин видя в глазах напротив малахит, хочет обнять и извиниться, что посмел поцеловать его без разрешения.
— Извини, наверное, я поступил глупо, поцеловав тебя. Я не спросил разре… — Феликс перебил его.
— Обними… меня… пожалуйста…
Рассвет горел за окном, словно в последний раз, когда улыбка ярче солнечного света засияла цветением нежных цветов на лице у Хёнджина. Он тихо усмехнулся, смущаясь от слов, сказанных Ликсом. Прикрывая рот ладошкой, отвернулся на мгновение. Но, поправляя волосы, что были цвета тёмного моря, вновь смотрел на причину своей улыбки. И, раскрывая руки для объятий, позвал Феликса к себе. А Ликс, лишь также ярко улыбаясь в ответ, ринулся в теплоту, которая обязательно спасёт его. Даст сил и наделит терпением. Сейчас можно сказать, что Феликс действительно счастлив.
Почему именно сейчас Хёнджин решил сказать, что любит? А любит ли он вообще? Почему поцеловал и прикоснулся именно в это холодное весеннее утро. Он пришёл на помощь, когда Феликс нуждался в ней, но просить о ней и думать не смел. Спина горит от рук, что заставляют чувствовать запретный плод. Вкусить его будет ошибкой или лучшим решением в жизни? Об этом Ликс не знает. Пока ощущая Хёнджина рядом, желая нежных рук на спине и хитрых пальцев в волосах. Хван вкусно пахнет, Феликсу нравится его запах. Он закрывает глаза, чувствуя, как дыхание сбивается. Как неприятно колит в лёгких от слишком явных чувств. Дышать, правда, сложно. И кажется, выдыхая последний лепесток жизни, Феликс, чуть крепче обнимая худое тело Хёнджина, говорит:
— Почему сейчас?
— Потому что потом было бы поздно. — шепчет Хёнджин, — Я ждал момента. Идеального момента. Но после твоего звонка понял, что лучше сейчас.
— Ты помог мне отвлечься, спасибо. — положив свой подбородок на плечо Хёнджина, Феликс с тоскливой болью произносит слова, что ранят Хвана быстрее, чем свет луны на минном поле.
— Нет, Феликс, я серьёзно. Этот поцелуй не просто так, — отстраняется Хёнджин. Он берёт в свои ладошки руки Ликса, переплетая их пальцы. Смотрит устало. А чуть шершавая кожа, что явно пострадала от холодов, создаёт бесконечность в руках.
— Я понимаю, всё в порядке. Ты просто хотел попробовать, — нет. Феликс не может принять того факта, что Хёнджин и вправду в него влюблён. Просто
удобный момент.
— В смысле попробовать? — испуг и страх читались в глазах напротив, в которые Ликс решил не смотреть.
— Один сотрудник предположил, что раз у тебя никого нет из женщин, то ты можешь быть по мужчинам. Это нормально, не переживай.
— Ликс… Что ты такое говоришь?
— Тебе неприятно? Я что-то сказал не так? — всё же пытается он смотреть в глаза.
— Мне неприятно, да. Твои слова… ты говоришь слишком болезненно.
— Извини… что я сказал не так?
— Я не хотел попробовать. Будь ты для меня таким же, как и все, я бы не приехал к тебе в пять утра. Я бы не обнимал тебя, пока ты плачешь. Я бы не стал целовать тебя, чтобы ты просто отвлёкся…
— Тогда что всё это значит? — Феликс заглядывает в его сверкающие глаза, боясь услышать то, что представлял ночами.
— Что ты мне нравишься, — шепчет Хёнджин, сильнее сжимая его руки.
— П-правда? — и Феликс верит.
— Искренняя.
— Я никогда не думал, что услышу эти слова от тебя.
— Я никогда не думал, что скажу. Так… Каков твой ответ?
— Поцелуй меня — вот мой ответ.
Оставаясь в моменте влажного от слёз воздуха и шепчению тихих комплиментов, они обнимались в светлеющей комнате. Тьма растворялась под давлением их зарождающейся любви. Холодные руки, что прятали прядки волос за уши, легкий смешок и самые искренние взгляды со сверкающими глазами, в которых кометы тонули, показывали их вековую тоску по друг другу. Хёнджин верит в судьбу и потому думает, что они предназначены друг для друга, а Феликс не верит в судьбу, но
верит Хёнджину.
Почерком резким я рисую между точек отрезки.
От пяток до макушки — так соединяются в созвездия веснушки.
Всё в белом инее топя, топя
Соединяются в созвездие по имени тебя.
«Веснушки» — pyrokinesis.
