Dead Melancholy of the Gods

Дождь видел, как он бежал за ним, как унижался, но всё ради чего? Ради мнимого желания того, что он может любить. И так печально от того, что люди готовы унижаться, готовы прощать измены, прощать и думать, что это было лишь один раз и такого действительно не повторится. Ударил? Значит любит, конечно! Изнасиловал? Так это я просто долго не разрешал ему близость, всякое бывает. Кто-то скажет, что это глупо, кто-то начнёт осуждать. Никто не думает, что чувствует больной от любви человек. Болезни бывают разные, всё можно вылечить. Но сердце, что заболело любовью — вылечить не удастся. Люди могут только говорить, а вот помочь… Но как быть влюблённому человеку, который умеет открывать душу свою не каждому? Для Джисона это было проблемой. Чувства весьма странные. Они похожи на сожжённый дым красного чапмана, на сладкую пьяную вишню и запах рядом с рекой. Внутри тяжесть, которая давит настолько сильно на сознание души, что порой хочется выключить мысли, чтобы вытекли они красивыми речами сквозь уши, а может быть, сквозь слёзы. Превращаясь в бесконечные потоки хрустальной соли, строили бы цитадели на подушке. Превращали всё в великодушие прощения Богов, лишь бы только замолчали. И Хан бы с радостью их игнорировал, но не умеет этого делать. Если комок в горле становится большим, он не старается сдержать его. Наоборот, даёт ему такую волю, что следующий час пытается понять: а как это — думать? Отпуская в пустоту всё, что тревожит. Уж лучше пусть города из серой пыли слушают его рассказы, чем кровь внутри превратится в солёные океаны тоски. Джисон с детства справляется со своими проблемами. Закату рассказывал переживания, а рассвету шептал об одинокой любви. В холодном Солнце искал созвездия ответов на вопросы, а в собственных пальцах — спокойствие. Справляться легче, когда ты сам держишь себя за руку, когда ты сам ощущаешь поддержку от своего же тепла. Джисон был одинок. Но не в том плане, что у него не было друзей или пары. Вовсе нет. У него не было людей, которые могли понять его. Именно понять. Это странное чувство ощущалось как одиночество в толпе. Вот есть друзья вокруг тебя, у которых с тобой общие интересы, увлечения. Вы одного возраста и, казалось бы, что мешает быть чуточку ближе? Но все эти призрачные люди не понимали мысли Джисона. Когда собиралась компания класса, обсуждения были настолько банальны, хотелось добавить разнообразия меж слов «прикольно», «кринж», «круто». Не в том плане, что слова-паразиты как-то задевали, а Хан хотел показаться умнее всех и использовать желал только заумные, нет. Порой хотелось обсуждений таких тем, от которых бы мурашки вставали дыбом. Но каждый раз, заводя разговор про Вселенную или Веру, Джисон лишь получал отрицательные возгласы, что это неинтересно. Друзьям и Хану шестнадцать, сейчас бы обсудить одноклассников и влюблённости. Друзьям и Джисону двадцать, сейчас бы обсудить, как заплатить за квартиру и как сдать сессию. Хан не чувствовал, что принадлежит этой Вселенной. У его друзей она ярко-красного оттенка с белыми звёздами. Вселенная Джисона имела голубо-фиолетовую ауру, и звёзды там были зелёные. Он ещё ни разу не встречал людей с такой же. И потому печаль тоски убитых мыслей душила собственными руками, напоминая, что он может и вовсе не встретить таких людей. «Любовь всегда должна быть трагична». Аносов, «Гранатовый браслет». В особенности, первая любовь, ведь люди эти ещё не умеют любить правильно. Они поддаются чувствам, испепеляя их колючими словами и глупыми действиями. Желают всё и сразу. Забывают, что над отношениями нужно работать. Люди, что говорят: «Нам комфортно друг с другом, остального не надо», и это ошибка. Они совершенно забывают про то, что без движения, сидя на одном месте, появляются пролежни. Тело гниёт от недостатка подвижности, а любовь — от страсти и безысходности. Такие отношения рано или поздно начинают разлагаться от грязных слов и различности взглядов на мир. Всем свойственно расти, и человек — далеко не исключение. Да, сейчас, например, эта пара вместе, потому что находится на одном уровне. Но позже, когда один больше погрузится в творчество или в бизнес, второй поймёт, что отстаёт. Отсюда ссоры, крики, скандалы, а люди не любят решать проблемы. Это неинтересно. К чему брать ответственность, когда можно просто обидеться, верно? Потому, когда человек начинает расти ещё и в духовном плане: переосмысляет ценности, своё поведение, характер, прошлые и нынешние поступки, а вторая половинка в этот момент находится всё там же, когда пара познакомилась, то означает это лишь одно — конец отношениям. Джисон и Юта познакомились тогда, когда первые лучи заката заглядывали хитрыми глазами в окна аудитории, на стенах оставляя сладкие тени, а скучная пара истории не давала и шанса на отдых. Время тянулось до безумия долго, солнечные зайчики гуляли по пустому пространству, отражаясь от телефонов студентов. А прошёл только час. Ещё, как минимум, тридцать минут Джисон должен провести время в аудитории, где невозможно душно, где запахи людей смешались так, что превратились в одно общее свирепое начало любого хоррор фильма. Никому нет дела до истории, когда ты учишься на ветеринарного фельдшера. К чему вообще этот предмет? Наверное, когда Хан будет работать по профессии, которую до безумия любит, он будет рассказывать животным на выезде о том, как в тысяча восемьсот восемьдесят втором году корейские и японские военные устроили мятеж. Интересным ли это будет занятием? Джисон не знает. И потому он листает ленту социальных сетей, дабы хоть как-нибудь скоротать время. Но от действия этого оно словно ещё больше замедлилось. Нет там ничего живого: постоянные модели, которые все на одно лицо, всегда их продуктивные дни и богатства. От этого устаёшь. Причём, очень сильно. Хану скучно. Кроме публикаций обнажённых частей тела и тарелок еды — ничего нет. К чему всё это? Есть ведь намного интереснее занятие. Но выбор, чем себя занять, особо невелик. И среди множества всё тех же рекомендаций Джисон натыкается на красивого парня. Фотографии из зала, видео оттуда же. Хан понимает, что выглядит этот парень довольно хорошо. Он ставит отметку «нравится» и продолжает гулять по просторам зависимостей человеческих душ. Почему люди так мало публикуют домашних животных? Они же такие чудесные. Джисон лучше бы на кошку посмотрел, чем на людей. Хан спокойно мог не приходить на эту пару, но отсидеть её надо, иначе придётся пропуск закрывать, а этого делать страсть как не хочется. Джисон только поступил и потому живёт ещё с родителями. Вчера Хан вновь поругался с ними. Сложно жить в семье, когда оба родителя — медики, которые возлагали надежды на своего горе-сына. С детства говорили, что стать врачом важно, ведь уже не первое, и даже не третье поколение связало свою жизнь с медициной. Маленькому Хану нравилось поначалу. Все эти интересные названия — какие-нибудь когнитивные функции мозга, норадреналин, лучевая кость — и вправду звучали так, словно Джисон — врач, который идёт быстрым шагом по коридору, а белоснежный халат, что не застёгнут, летит за ним следом. Его окружают медсёстры, которые буквально бегут за молодым, но таким перспективным врачом. После Джисон распахивает двери операционной, его одевают в хирургический комплект одежды, он спасает пациента, а потом награждается премией. Такие были мысли девятилетнего Хана. Конечно, со временем он понял, что всё это выглядит далеко не так. И потому, разочаровывая своих родителей, подал документы в университет искусств, пойдя на поводу у детской мечты, решил стать художником. Но провалил вступительные экзамены и потому год не учился нигде, тем самым ещё больше усугубляя отношения с родителями. То, что Джисона не любят, он понял ещё давно. Так иногда бывает, что ребёнок начинает чувствовать себя совершенно ненужным. В такие моменты особенно хочется поддержки, но о чём может идти речь, если за четвёрку в журнале Хана наказывали молчанием. Нет, чтобы как всех детей: криками, руганью, скандалами, да хоть чем! Только не полным игнорированием… Джисон так хотел, чтобы на него злились, но вместо этого он чувствовал себя фантомом собственной жизни. Он призрак, который ничего не стоит. Хан плохой, потому не помогает родителями, не становится лучшей версией себя. Да, такой, чтобы они гордились им. Такого просто нет. Он ничтожно опущенный человек, который только и делает, что кормит бездомных на улице, смотрит дурацкие фильмы и собирает красивые камни. Был случай, когда Джисона игнорировали неделю. За этот период он немного научился жить самостоятельно. Приходил домой после школы — призраки были на работе. За это время он мог спокойно посидеть на кухне, отдохнуть от давящих взглядов. Свет тёплых лампочек был роднее, чем мама, а тени, гулявшие по просторам кухни, были больше, чем разговоры с отцом. Уплетая бутерброд за обе щеки, Хан чувствовал, как собственные слёзы душат красными бутонами роз, как их ужасные лозья с шипами впиваются в кожу, оставляя шрамы молчания и засохшую кровь. Дыхание дрожит, а мысли превращаются в ничтожность вечности небытия, где нет места такому маленькому человеку с обычным именем — Хан Джисон. Да, не об этом он мечтал в шестнадцать лет, чтобы вот так сидеть и плакать от того, что родители притворяются супружеской парой без детей, а друзья не понимают глубины его. А он — словно маленькая пыль, что выброшена на ветер постоянных мыслей. Но одиночество так полюбилось ему. Именно такое, когда он в кромешной темноте пытался найти хотя бы лучик света. В его комнате, где шторы постоянно занавешены, а ночник с цветом Вселенной Хана — горит, Джисон искал ответы не на свои вопросы. Эти вопросы ему ставили родители, заставляли найти истину. Жаль только, что её, как оказалось позже, не существовало вовсе. Поэтому, прячась в небольшом островке света оставленной лампы, он созерцал проблемы. Примерно после шести вечера призраки начинали гулять по дому, греметь посудой. В такие моменты лучше не появляться у них на глазах, потому что если кто-то из них заметит тебя — считай, беды не миновать. Тени эти начнут прожигать таким взглядом, что кровь внутри застынет. А фраза «ты ничего не хочешь сказать?» будет ещё долго в голове с эхом играться. И потому, освежая свои лёгкие воздухом из коридора, Хан после полуночи идёт за едой и водой, которые закончилась. А сдерживать в себе слёзы не было возможности, когда все твои одноклассники говорят о том, как они круто пообедали с родителями, как хорошо вечером провели время. А что насчёт Джисона? А его опять игнорируют. Вышел утром из комнаты, пожелал доброго утра, а ответила тишина. С ней молодой Хан и в комнате своей любил молчать. Казалось, что именно она понимает его лучше, чем он сам. Тишина была намного красноречивее, чем собственные мама и папа. Так ли это? Идёт шестой день, как Хан Джисона не существует в жизни его родителей. И за что на этот раз — он не знает. Да и знать уже не хочется. На перемене Хан слушает истории в классе, а на уроке минут на десять уходит пореветь. Особенностью, которой гордился Джином, была возможность плакать и не опухать. Глаза в два счёта становились нормально цвета, лишь небольшая одышка истерики преследовала его. Но и с ней он научился бороться. Мысли закрутили в водоворот забвенческого самокопания на десять минут. Воспоминания о подростковых годах слишком колючи. Хочется избавиться от них, навсегда забыть, никогда не помнить. Очнулся Джисон только тогда, когда услышал свою фамилию во время переклички. А взглянув на часы — осталось пять минут до конца пары, а потом домой, в место, где тебя никто не ждёт. Хан глубоко вздохнул, проглатывая слёзы тяжести, что давным-давно стоят комком грусти в горле. Сейчас бы выйти, прорыдаться как следует, но терпеть осталось всего ничего. А потом на телефон Джисона приходит сообщение. И именно от того парня с наитупейшим подкатом: «Говорят, вчера звезда упала. Ты не ушибся?». А дурачок Джисон лишь улыбнулся ярко и ответил: «Синяк на ноге остался, а в целом, хорошо». Если бы тогда Джисон знал, во что всё это выльется, то заблокировал Юту сразу. Удалил аккаунт, создал бы новый. Если бы понадобилось, то он и из страны бы уехал. Но вопреки всему это должно было случиться. Всё начиналось хорошо. Они много переписывались, узнавали друг друга. До банальности всё было просто и невероятно обычно. Общих интересов было достаточно много, чтобы заводить диалог каждый раз. Хану было действительно комфортно с Ютой. Он словно понимал его Вселенную. Пусть у Накамото она была другого цвета, он и был тем самым парнем, которого Джисон искал. Про свою ориентацию Джисон знал давно, а вот насчёт Юты уверен не был и потому решил не торопить события. Как всегда: довериться, плыть по течению, каждый раз забывая, что по течению плывут только дохлые рыбы. Частые прогулки, лёгкие ухаживания. Ночные переписки с непристойными подкатами, от которых Хан визжал в подушку, ломая цитадели выстроенных слёз. Краснел как клубника и ощущал себя тем самым первокурсником, который влюбился в мальчика с третьего. Всё было хорошо. А потом, по самой неловкой случайности, которая только могла произойти в банальных и весьма дешёвых фильмах про любовь, на одной из вечерних прогулок Юта поцеловал Джисона. И вот тут пошёл отчёт времени до официальной смерти Хана. Поцелуями дело не обошлось, это понятно. Только вот произойти это не могло настолько рано. Буквально через три дня, как парни официально вступили в отношения, они переспали, и Джисону это дело весьма не понравилось. Не потому, что Юта был первым, не в этом проблема. Он был очень груб. Хан не наслаждался процессом, а мечтал, чтобы всё это поскорее закончилось. Терпеть эту боль было невозможно. Отношения не развивались. Поцелуи, постель, вечерние прогулки. Это был максимум, а Хану казалось, что тут явно что-то не так. После каждой встречи с Ютой он чувствовал себя окрылённым, влюблённым настолько, что казалось, он может взлететь. Но не всё было хорошо. Пусть Джисон и чувствовал явный недостаток чего-либо, всё равно продолжал надеяться, что это такой этап и всё пройдёт. Но не прошло. Ни через месяц, ни через год и даже ни через два. Хан давно студент третьего курса, а Накамото работает инструктором в фитнес-зале. Джисон бы предложил расстаться, но эмоциональные качели Юты были быстрее. Постоянная ревность, проверка социальных сетей, знание паролей от всех аккаунтов. Съехаться с Накамото стало колоссальной ошибкой Джисона. Хан соврёт, если скажет, что переехал к Юте только из-за того, что они пара. Конечно нет. Он сбежал от родителей. И вот они уже полтора года живут вместе, поменялась только квартира, улица и дом. А холод, что был — остался. Накамото тоже наказывал Джисона игнорированием. Хан абсолютно так же, приходя домой, не слышал нежный голос, что спросил бы: «Как день прошёл? Ты голоден?». Вместо этого он слышит лишь давящую тишину и словно белый шум, с которым никто и никогда не справится. Чувствуя солёный воздух своих слёз, Хан вновь выстраивал цитадели на подушке, когда Юта не ночевал дома. Джисон стал курить сигареты. Но привычка эта была не его, а Юты. Просто со временем Джисон понял, что это помогает отлично снять стресс. Стоять на улице, где вечный дождь роняет капли прохладной воды — лучше, чем быть дома с человеком, который занят чем угодно, но только не Ханом. Джисон, выпуская дым в пустоту своих убивающих мыслей, размышлял над тем, что его держит в этих отношениях. Ничего? Совсем ничего. Они не близки уже достаточно давно, отношения эти с начала их построения были обречены на провал. А Хан, который так хотел любить, надеялся, что они справятся. Можно попробовать ещё сохранить то, что осталось. Поэтому Джисон становился более смелым в постели, был ласковее, услужливее. Готовил кучу полезных блюд, которые так обожал его любимый человек. Только делу это не помогло. Никак. Парень как был холодным, словно разлагающийся труп, так и остался. Дом-работа-секс-дом-работа. Больше их ничего не связывало. Хан запирается на кухне, рыдая, но сдерживая себя, когда Накамото, сидя перед компьютером, говорит, что тот ему надоел и он хочет побыть один. Эмоции Джисона притуплялись с каждым днём всё больше. Он шёл домой, думая о том, как бы поскорее сделать домашнее задание, покушать и отдохнуть. Хан не ощущал, что состоит в отношениях. Да, парни до сих пор жили вместе, только вот встречались лишь ночью, в кровати. Хан в восемь утра на пары — Юта спит. Джисон в час дома — Юта на работе. Хан в шесть вечера вышел прогуляться — Юта целует в парке девушку. Хан знает и давно знал, что Накамото ему изменяет. Больнее было не от того, что Джисон узнал про измену, а от того, что изменял Юта с девушкой. Как Хан, соответственно, узнал об этом? Пятую пару отменили, он пришёл домой раньше, а его любимый в их постели с другой. Джисону не было обидно или больно — внутри была пустота. А печальные глаза виновато смотрели в пол, не собирая даже в уголках слёзы. Он тогда тихо вышел из квартиры под явные стоны наслаждения, Юте написал, что придёт вечером следующего дня, а сам остался у Хюнина. Одногруппник стал расспрашивать, что случилось, а Джисон отвечал, что просто поссорились. Завтра помирятся и всё будет хорошо. Бесконечно терзающие мысли были такие громкие, что услышать их можно было хоть с неба, хоть из-под земли. Но, заглушая ноющую боль бутылкой высокоградусного алкоголя, Джисон держал в руках собственные воспоминания, которые сейчас казались пустышкой. Джисон не сказал Юте, что обо всём знает. Хану в какой-то степени нравилось наблюдать за этим театром теней, в которых Накамото только и делал, что скрывался. Дама наводит свет — Юта прячется. А Джисон, стоя за кулисами, смотрит на весь этот стыдливый бред. Думать, что когда-то парни были близки, смеялись вместе, любили, хотя… Джисон любил, а Юта играл пьесу влюблённого человека. Хан никогда ему не нравился. Не было такого, что, приходя домой, Накамото чувствовал себя «дома». Джисон был слишком, слишком добрый, податливый, терпеливый, милый, болтливый. Они живут вместе только потому, что так дешевле, а не ради каких-то там чувств. И Юта прекрасно знает о том, что Джисон в курсе его измен. И довольно давно. Слабохарактерный ничтожный человек, который каждый раз топчет свою гордость. И от этого Накамото заводился, оттого желал его сильней. И наступил печальный конец жестокой и лживой любви. Хан предложил расстаться. И вроде бы вот оно — счастье, ему легче живётся, всё потихоньку налаживается. Но однажды Юта завалился пьяный в квартиру Джисона, которую он начал снимать самостоятельно, а после они переспали. Опять. Внутри пустота, а в теле боль. Хан чувствовал себя пустым, стоя в ванной комнате под душем, смывая капли крови. Голеностопы жгло от воды, а недавние порезы, оставленные Ютой, словно кричали о сожалении. Слёзы не шли. Будто под приступом температуры Джисон ощущал слишком много, но в тоже время — абсолютно ничего. Проблема настоящая появилась только на четвёртом курсе, когда Юта предложил встречаться иногда по старой дружбе. А сейчас, с момента их последней встречи, тогда, в холодном и дождливом октябре, когда Накамото был неопределённо груб, прошло четыре месяца. Из всей прошлой ситуации Джисон не понимал, куда делся котёнок. За окном давно холодный февраль и окончание колледжа. Джисон наконец-то выпустился из заведения, на которое потратил чуть больше четырёх лет. Теперь у него есть диплом, в котором написано, что он фельдшер-ветеринар. Когда у группы Хана была практика, он нашёл достаточно хорошую ветеринарную клинику, которая специализировалась только на домашних животных. Признаться честно, во вторую часть практики всех студентов отправили на скотник. Это входило в программу обучения, без этого никуда. Так вот, Джисон не горит особым желанием вновь ехать за город, гулять в галошах по навозу и засовывать руки по локоть в анальное отверстие, потому договорился с Хёнджином о том, чтобы начать работать у них сразу после выпуска. Хван Хёнджин — начальник ветеринарной клиники «Любовь и пара хвостиков». Хёнджин старше Джисона на четыре года, поэтому уже в свои двадцать восемь он управляет одной из самых лучших клиник по лечению домашних животных. Специализируется лечебница только на этом. Хван — хороший начальник и изумительный человек. Коллектив принял с теплом, а сам Хёнджин помогал, если Джисон что-то не понимал. Когда Хан только переступил порог клиники, то сначала даже поверить не мог, что такой морской цвет волос существует. Он так долго расспрашивал незнакомого на тот момент человека о его цвете волос и как добиться такого блеска, что заговорил Хёнджина минут на десять. Но, на самом деле, краска просто вымылась, а это — её остатки. Тогда Джисон немного расстроился, глядя на свои шоколадные волосы. А потом Хан узнал, что всё это время тараторил со своим будущим начальником. Но, как оказалось, Хван довольно хороший человек, поэтому был даже не против такого разговора со студентом. С ним всегда есть о чём поболтать. Из всей практики, что длилась месяц, Хан работал в этом месте две недели, и ему безумно нравилось. Там он подружился с И Феликсом, который настолько искренне улыбается, да и помогал всегда. Феликс тоже работает в клинике как фельдшер-ветеринар. Они с Ханом оказались одногодками, да ещё и родились друг за другом. Ликс сказал, что это судьба, поэтому Джисон думает также. Здесь есть врачи Чхве Джису и Субин. Они были приветливые, но Джисон заметил одну странную закономерность… Они часто приходили в клинику вместе, хотя работали в разные смены. Конечно, сначала Хан считал, что врачи встречаются, и потому Субин подвозит Джису, но каково было разочарование, когда на этот нескромный вопрос они лишь сказали, что дружат. Такая сильная «дружба» у них, что ауру любви за километр видно. Джисон, как приличный человек, отпустил ситуацию, расслабился, но стал внимательнее наблюдать за ними. Уж интересно было сильно, и врать не надо. Потому, работая в смены с каждым из них, Джисон задавал самые каверзные вопросы, мол, старших слушать полезнее. Рассказывал он и про свои отношения, но о том, какая в них грязь была — молчал. Нечего им знать. На самом деле, Хан ещё не до конца отошёл от этого. Юта ведь в ту ночь резко встал во время процесса и уехал домой, ничего не сказал, не объяснил. Испарился из жизни Хана, словно его никогда и не было в ней. Но всё же судьба — злая провидица, и потому по случайному стечению обстоятельств они встретились в магазине буквально через пару дней. Юта, заметив Джисона, подошёл и… извинился. Вот тогда Хан думал, что спит. Этот парень никогда не извинялся. Ни в моменте отношений, ни после них. Он называл себя уродом, что так поступал, что заставлял Джисона страдать, изменял открыто, да и острые ощущения любил испытывать, принося боль партнёру. Хан ответил тогда, что простит его, если больше никогда в своей жизни он его не увидит. Так и получилось. Прошло ведь и вправду четыре месяца. Поэтому и не стоит его будущим коллегам знать эту историю. Может, позже, когда они будут достаточно близки, но не сейчас точно. Но теория о том, что Субин и Джису всё же встречаются, до сих пор не подтверждена и не просто так! Однажды, когда в клинике были только Феликс и Джисон, которые шушукались за чашкой утреннего кофе, Ликс рассказал, что, вообще-то, эти двое встречаются.

○ ○ ○

— Ты уверен? — Оглядываясь по сторонам, шепчет Джисон, боясь, что их кто-то услышит ведь с минуты на минуту должен прийти Субин. — Я тебе говорю! Он её каждое утро подвозит и оставляет чуть поодаль от клиники. Мне вообще кажется, что они женаты! — Также шепчет Феликс. — Женаты! Да ты бредишь! А кольца тогда где? — Громко отпивая горячий кофе, Хан обжигается, принимая это за знак Вселенной, что нос он суёт туда, куда вовсе не стоит. — У них одинаковые цепочки на шее. И когда мы переодевались, я увидел, что у Субина на ней кольцо висит! — Да ты что… Значит, они и вправду женаты! — Затыкая рот рукой, Хан пытался справиться с шоковым состоянием. — Только вот как у Джису посмотреть… — Так давай Рюджин запряжём! Я завтра с ней в смену работаю как раз! — Улыбается Феликс. — Господи, Ликс, да ты гений! Только вот сомневаюсь, что мегасерьёзная дама нам поможет. — Ты ей шоколадку с карамелью, она — информацию. — Тогда мы точно всё узнаем. Ну мы и шпионы с тобой! — Агенты ноль-ноль-семь! — Да, это мы! И женский голос прерывает дальнейшую похвалу. — Шпионы? — Вскидывает бровь Черён, смотря на парней, словно мама, что узнала о том, что знать ей явно не следовало. — Черри, тебя, любимая, это не касается, забудь, пожалуйста, — Феликс руки в молебный знак складывает и веки закрывает, а глаза у девушки ещё больше становятся. — Я тебе сколько раз говорила не называть меня так! — Обозлённая Черён дала подзатыльник своему горе-другу. Эти трое хорошо так сблизились за неделю, даже пару раз ходили гулять в парк. Правда, конечно, Джисон чувствовал себя многодетной матерью. Ликс пошутил про причёску Черён, про то, что её вишнёвый цвет вымывается в какой-то болотный. Девушка не выдержала, проблемы с агрессией у неё явно присутствовали, и потому она кинула в лицо Ликса мороженое, которое стекло на футболку. Джисон, смотря на двух этих недоразумений, мечтал избить обоих, поставить в угол и отобрать их деньги. Но, извивая губы в недовольстве, сначала одной дал подзатыльник, потом второму. Впрочем, погуляли они тогда весело. — Санитаркам слова не давали! — Крикнул Феликс, показывая язык бешеной Черён. — Что?! — Ещё громче крикнула она. — Да я тебя сейчас вместо корма собакам скормлю! — Умная, что ли? — Ну всё, ты сам напросился! Закатывая рукава по локоть, Черён прыгает на диван, где сидел Феликс. Джисон вздыхает, будто в замедленной съёмке, думая о том, что ему в этой клинике минимум год ещё работать. А после, поднимаясь со своего теплого нагретого места, он берёт Черён за талию, оттаскивая её от Феликса. — Эй-эй-эй, всё, хорош, — спокойно говорит Джисон. — Маленькую девочку, — пародируя досаду, продолжал издеваться Феликс, хотя пару секунд назад его чуть не задушили, — Черри обидели. — Хани, отпусти меня, и я его отпизжу! — Вырывалась девушка. — А ну, успокоились оба, блять! — Джисон редко употреблял мат в своей речи, поэтому услышать нецензурные высказывания от друга было страшным явлением. Мгновение, и замолчали оба. Повисла такая тишина, что можно было услышать муху, что тоже пребывала в шоке, сидя на подоконнике в углу. Паук, который хотел было жертву в паутину загнать, чтобы вкусно перекусить, замер в испуге, моргая своими маленькими глазками. — На диван, — отпускает Хан Черён, и та послушно садится рядом с Феликсом. — Ещё раз вы, два изумительных человека, начнёте сраться ни с чего, пиздить буду я вас, понятно? Сложив руки у груди, Джисон говорил низким голосом. А у друзей напротив словно третий глаз открылся. Впитывали информацию, как влитые, кивнули и, попросив у друг друга прощения, извинились и перед Джисоном. Черён налила чашку чёрного чая, желая всё же узнать, о чём болтали парни. — Так всё-таки, почему шпионы? — Потому что, — начал Ликс, — мы должны узнать: встречаются ли Субин и Джису. У нас есть предположение… — Встречаются, — перебила Хо Черён. — А ты откуда знаешь? — Спрашивает Джисон. — Я в женской раздевалке переодеваюсь, если что. И если вы имели в виду, что у неё есть цепочка с кольцом, то да, она есть. И у Субина тоже. — А про Субина ты откуда знаешь? — Щурился в недоверии Ликс, подозревая подругу в хитрых делах. — Ну ты и оболтус, конечно, — она перевела взгляд на Джисона, а ладошкой указала на Феликса. — Чистый идиот. — А ты… — А ну-ка тихо, — грубо сказал Хан. — Когда он привёз Джису на работу, на его белой футболке красовалось кольцо, которое я видела как раз-таки у неё. — И ты нам не могла сказать! — В возмущении завизжал Феликс. — Ладно Джисон, он тут только вторую неделю, а я-то уже год! — Так ты не спрашивал, балбес! — Погоди, — Начал Хан, — а почему у них фамилия одинаковая тогда? — Может, просто? Она же не могла его фамилию взять, верно? — Мыслит Черён. — Конечно нет, у нас ведь нельзя так, — жмёт плечами Феликс. — Хотя, в принципе, она могла поменять, например, свою. — Могла, но надо ли ей с документами возиться? — А если, — вздыхает Феликс, — их любовь настолько сильная, что она решилась на это? — Может быть. — А Хану грустно. И, на самом деле, они позже убедились, что Субин и Джису женаты, но говорить об этом никому не стали. Решили, что пусть они сами рассказывают. Хотя, глядя на их стремление это сделать, шанс того, что это произойдёт скоро, ничтожно мал. Были ещё и другие работники клиники, но с ними Джисон не настолько был близок, как с этими людьми. Рюджин, которая тоже была фельдшером, казалась для него слишком грубой, хотя, она просто не хотела говорить на темы, которые не касались работы. Минни, Чонвон — врачи. Йеджи — фельдшер. Юна — санитарка. Джисон окончил колледж. Теперь он официально может назвать себя «Фельдшер-ветеринар». Учёба была для него интересной, но, как у всех, без выгорания не обошлось. Родители не приняли выбор сына, ведь он не оправдал их ожиданий, которые они возложили на него. Мама написала сообщение, где сказала, что он молодец, но она не сможет принять ребёнка-ветеринара. Даже несмотря на то, что обучение оплатили они, пусть даже игнорировали и ругали. Отец скинул стикер пальца вверх, на этом всё. Хану не было обидно, он давным-давно принял всё как должное. Да, у него такие родители, но они такие только потому, что их самих неправильно воспитали. Они же, в свою очередь, неправильно воспитали Джисона. Всё весьма печально, банально. И потому, разрывая связь с родителями, освобождаясь от их мнения, взглядов и устоев, жить стало куда проще.

○ ○ ○

Сегодня первое марта две тысячи девятнадцатого года. По совместительству, пятый рабочий день Джисона в ветеринарной клинике. Хан Джисону двадцать четыре, и жизнь его потихоньку начала налаживаться. Он окончил колледж, устроился работать. Честно, ему очень повезло попасть именно в это место. Хану нравится приходить на работу, выпивать чашку вкусного кофе, а после встречать новых гостей. Он работает в смены с двумя врачами и вторым фельдшером. Хан устроен как ассистент, но вскоре сможет работать по профессии. Феликс нравится Джисону. Хороший открытый парень, который до безумия стесняется их начальника и не просто так. За одним из обедов доверчивый Ликс рассказал, что он давно работает в этой небольшой клинике, и за этот период он влюбился в Хёнджина. Вот уже как полгода иссыхает от чувств к приветливому начальнику. Джисон считает, что Хван и правда хороший, только вот он бледный постоянно, да и худой просто до безумия. Что нашёл в нём Феликс? Все партнёры, которые были у Джисона, имели довольно-таки спортивное телосложение. Например, Юта. Но вспоминать об этом подонке тошно до сих пор. А особенно, тот странный вечер, когда и котёнок внезапно исчез, и Накамото встал, оделся и ушёл, так не сказав ни слова. Но в этом даже есть свои плюсы — жизнь стала потихоньку налаживаться. Но случай с Ютой до сих пор не отпускает его. Порой Хану снятся кошмары с участием бывшего парня, где тот вновь избивает Джисона, а после насилует. Пусть тот и извинился и больше не появляется в жизни Хана, на душе всё равно порой тошно. Погода на улице была мало приветливой. Снег падал кучами невообразимых созвездий, словно сами звёзды, что превратились в обычные явления, засыпали мир своей красотой. То, что ежедневно огорчало Хана — была дорога до работы. Тридцать минут на автобусе в одну сторону, тридцать в другую. От этого очень сильно устаёшь. Каждый раз вставать пораньше, чтобы успеть и нормально доехать — надоедало, пусть и работает Джисон только около месяца. Ему всё нравилось, кроме этого. А сегодня ещё и снегопад сильный. Надевая вновь зимнюю шапку и огромный белый шарф, Хан топает на остановку, смотря на то, как бедные дворники в забавной рабочей форме чистят тротуары, а проходящие рядом люди оттаптывают обувь об асфальт, дабы очистить обувь. За этим грустно наблюдать, потому что человек только выполнил свою работу, а тут вот и всё по-новой. Выдыхая оттаявший воздух из лёгких и свою собственную печаль, Хан шагает по просторам этого заблудшего Мира. Кто он здесь — человек или призрак? Разве он может иметь значение во всех этих сумбурных реалиях живого мира? О чём речь, когда после прошлых губительных отношений он не может отойти вот уже пятый месяц? Хуже всего жить в квартире, в которую приходил Юта, потому что казалось, что запах его въелся в обои, пропитал все шторы и вещи Джисона. Хан старается думать о хорошем искренне, но что-то пока выходит плохо. Ему нравится работать, потому что люде здесь помогают ему хоть на минутку отвлечься, забыться. А Феликс, что так и норовит стать лучшим другом, всегда рядом. Юту отпустить больно не потому, что воспоминания гложут, а потому, что Хан болеет любовью этого человека. Все плохие события потихоньку стираются из памяти, остаются только хорошие, чтобы не травмировать мозг излишними мыслями и самокопанием о том, что было, что прошло и больше никогда не вернётся. Поэтому лишь светлые моменты тонут в его печальных глазах, что проливают слёзы на чуть краснеющие щёки. Юта целовал спину, но наносил туда больше двух тысяч ножевых ранений. Джисон же в этом знаке внимания видел только нежность, и ничего более. Жаль, что когда осознание всего всё же настигло его вечностью холодных снегов — цунами, что выстроено было из гнилых слов, а солёные цитадели всё же разбились. Отказывая в помощи каждый раз, Хан проигрывал на один процент больше. Только теперь он пытается выжить и изжить желание вернуться к Накамото Юте. Потому что если Джисон хоть раз попадёт туда ещё раз, то смерть настигнет его несусветным злом, окутает тенями правды, заставит страдать маленького человечка от нравственной и такой безысходной боли. Джисон никогда не думал о суициде. Нет. Сколько бы страданий, сколько бы испытание ему не уготовил Бог, он никогда и ни за что не сдастся. Как бы невозможно ни было, Хан не наложит на себя руки. Думать — думал. Ведь это всего лишь мысли, которые не имеют ценности, пока им её не дают. Поэтому Хан может с уверенностью сказать, что он в порядке. Открывая дверь клиники, Джисон проходит внутрь, уже чувствуя запах вкусного кофе. Сегодня пятница, поэтому в смене он с Феликсом. А этот весьма интересный человечек очень уж любит напиток, что создан для великих божественных существ. Как говорил Ликс: «Кофе создан Богами! Ты даже представить себе этого не можешь, Джисон! Этот чудесный терпкий вкус, что чуть обжигает язык горечью самого кофе и кипятка, заставляет размышлять над всеми возможными моментами существования и бытия нашей жизни. Кофе бывает разный и каждый уникальный. Как человек. Он может быть хорошим, приятным, тем, на который и деньги тратить не жалко. Только наоборот, оставлять свои ежедневные расходы в кофейне недалеко от клиники, чтобы почувствовать, как кровь будет в венах стыть от вкуса и от приветливого бариста, который за всё время, что я здесь работаю и хожу к ним в кофейню, запомнил, что я беру, что я люблю и моё имя. Но ведь ещё кофе может оказаться таким, что место его только в раковине или ближайшей мусорке. Хотя, зная, как на улицах с этим туго, проще оставить на обочине и пойти дальше, наплевав на то, что кругленькая сумма была потрачена на отвратительный напиток. Я же, Джисон, предпочитаю отдавать свой голос и своё блеклое существование на этой пустой земле волшебству, которое зовут Карамельный Латте. Именно этот напиток с яркой ноткой сливочной карамели, не приторной, но до безумия сладкой, помогает находить счастье в простых людских моментах. Вот представь, Хани, ты сидишь дома, за окном бесконечные потоки снега, которые так и норовят задушить тебя в своих замерзающих объятиях, а на столе недалеко происходит волшебство самое что ни на есть настоящее! И ты вдыхаешь аромат, который гуляет по комнате, как запах человека, в которого ты до бесконечности влюблён. Ощущаешь, как мягкость и теплота окутывают твои ноздри нежной любовью. Ты слышишь, как журчит молоко в кофеварке и как с чуть приоткрытого окна доносятся звуки снега, что бьётся о стекло. Ты глядишь на улицу, мечтая о вечности жизни и любви. Желаешь сейчас утонуть в чьих-либо объятиях, но рядом нет любимого. Потому ты тонешь в безопасных касаниях кофе, продолжая разглядывать усыпанные словно сахаром деревья и маленькие движущиеся грибочки, что тоже потихоньку покрываются снегом. Ты погружаешься в свои мысли, восхищаясь тем, что сейчас ты выпьешь чашечку, а после поедешь на любимую работу, на которой вновь глотнёшь этот самый кофе в небольшом кабинетике, что специально отведён для таких моментов. Но сначала ты вымерзнешь на улице от прекрасной погоды, что восхитительна только тогда, когда ты, будучи в тепле, наблюдаешь за всем из окна, а не тогда, когда ты находишься в самом эпицентре бытийных событий. Но даже тяжесть пути не сравниться с тем, что ты вновь насладишься запахом, который уже пропитал твои волосы. И, чувствуя настоящее блаженное восхищение, ты осушишь вторую чашку за утро. Вдохнув гармонию, ты в ликовании и душевном восторге отправишься работать, заботиться о четырёхлапых, которые за это время стали тебе ближе, чем собственные друзья и родители. Цени, Джисон, кофе. Он идеален». Да, как-то раз Хан и вправду выслушал такую лекцию. Сначала ему очень хотелось смеяться, а после, когда он стал вслушиваться в слова Феликса, то осознал, что именно этот человек был «глубоким». Не таким, с которым можно было поговорить только на поверхностные темы для разговора. Ведь именно этот парень — И Феликс — около пяти минут восхвалял и рассказывал про банальный кофе из пакетика, в котором были порошок, сухое молоко и ароматизатор карамели. Но даже несмотря на это, Джисон полюбил дешёвые пакетики, сам часто стал их покупать и приносить на работу. А последнее время вообще задумался над тем, чтобы подарить на день рождение Феликсу настоящую кофемашину. Не простую, а самую хорошую: которая и кофе сварит, и документы напечатает, и на работу сходит, и за квартиру оплатит. Конечно, всё это было шуткой, но всё же над покупкой кофемашины Джисон думал. А сейчас, проходя в раздевалку, которая ещё являлась местом для перекуса сотрудников, он видит чуть поникшего Ликса, который так грустно ждёт, пока вскипит чайник. Хан переодевается в рабочую форму, всё наблюдет за тоскливой печалью Феликса, после достаёт пакетик карамельного бессмертия, желает налить чашку, но оставляет затею, садясь рядом с другом. — Эй, Ликс, что-то случилось? Феликс грустно кивает головой, словно старается не расплакаться, а после говорит: — Хёнджин заболел, а я только смелости набрался позвать его гулять. — Может, он тебя просто отшил? — Я сначала так же подумал, но проблема в том, что я сначала просто спросил, как его самочувствие. — Жалко, что так вышло, — положив руку на плечо Феликсу, говорил Джисон. — Но знаешь, в этом же есть и свои плюсы. Ты, например, можешь съездить к нему, привести лекарств. — Ты думаешь, я не пытался? — Разочаровано глядит на Хана Феликс. — Это было первое, что я спросил, только вот в ответ я получил не прекрасное сообщение с распростёртыми объятиями, в котором бы говорилось, что, да, Хёнджин меня ждёт и вообще, большое мне спасибо. Я получил обычное, максимально дружеское, — проговаривая буквально по слогам, — сообщение о том, что у него всё есть, а я сегодня, вообще-то, работаю. Хан усмехается со своего горе-друга, смотря на его глаза, что так и были пропитаны беспомощностью. — Это же Хёнджин, тут нет ничего удивительного, Ликси. — Да, ты прав, но он словно не видит или не хочет видеть мою заботу. Почему всё так? — Может, он любит девушек? — Гладит друга по спине Джисон. — Я думал над этим, но сомневаюсь. Мы как-то раз разговорились, он говорил, что у него был любимый человек. — И что? — А то, Джисон, что он сказал «любимый человек», а не девушка или парень. Хан усмехнулся. — И что ты думаешь делать? — Как обычно — ничего. Ну, — Хан посмотрел вопросительно на Феликса, отчего тот глаза закатил, — что ты так смотришь на меня! Я пытаюсь уже полгода позвать его на свидание, а он то отнекивается, то болеет. Мне кажется, что он догадывается, а чувства просто невзаимны. — Мне жаль, Ликси, ты заслуживаешь лучшего, — Джисон легонько обнял Феликса. — Давай будем верить в лучшее, хорошо? — Чувствуя, как сильно друг напряжён, Хан быстро понял, что через пару мгновений польются слёзы печали. — Я не люблю такое говорить, но, может, просто стоит оставить все попытки? Или наоборот, сказать в лоб, и всё. Если вдруг ты боишься, что не сможешь после признания здесь работать, то сомневаюсь, что это будет проблемой. Хван всё время в кабинете сидит, с ним никто фактически не пересекается. Не вешай нос, Феликс. — Спасибо… — прошептал Ликс, чуть сильнее утыкаясь в плечо Хана. Здесь, сидя в небольшом, весьма светлом кабинетике Джисон старается успокоить безуспешно влюблённого друга, который спит и сладкими ночами видит, как во сне к нему приходит Хёнджин, как они хорошо вместе проводят время. Только вот это всего лишь сон. И Феликс просыпается не в тёплых объятиях его любимого человека, а в пустой квартире, где обнять он может лишь мягкую игрушку. — Парни, приветики! — Заходит счастливая Черён. — Что-то случилось? — Черри, потом, — шепчет Феликс, а Черён уже хотела было начать возмущаться, но промолчала, кидая чёрную сумку на диванчик. Она посмотрела на Джисона, который успокаивал Ликса. Хан кивнул на её вопросительный взгляд, а Черри всё поняла. Она знала про то, что этот безнадёжный человек, который зовёт её дурацким именем, влюблён в их начальника, и уже довольно давно. Если Черён не ошибается, то Феликс страдает по Хвану около семи месяцев. — Я принесла шоколадные панкейки к кофе. Может, они поднимут тебе настроение? Черён наклонилась к Феликсу, что уткнулся в плечо Хана. Она мягко коснулась его волос, аккуратно погладила их, словно передавая всю свою невесомую нежность и теплоту её души. Черён подшучивала над Ликсом, отрицать не станет, но в действиях её никогда не было цели оскорбить или как-нибудь задеть своего лучшего друга. Никогда. Они всегда только дурачились, и не более. Она бы искренне хотела помочь, но тут, увы, бессильна, потому что придерживается такой же позиции, что и Джисон. Феликс сам должен обо всём рассказать. Но, признаться честно, Черён не любила все эти сопли и страдания. «Если любишь — иди и скажи» — таков был её девиз. Именно поэтому она в отношениях уже третий год. Если бы тогда она не взяла свою двадцатидвухлетнюю стеснительность и не послала бы её куда подальше, то сейчас наверняка страдала бы точно так же, как и Феликс. — Я налью кофе, — улыбнулась Черён. Наливая три ароматные чашки со вкусным запахом карамельной сладости, слёзы стали высыхать, а волшебство окутывало комнату сказочной таинственностью. Кофе оседал на предметах, волосах, одежде, закрадывался прямиком вглубь сердца, в котором сейчас метаморфозы избиений собственных сомнений творят такие вещи, которые перенести в одиночку будет явно трудно. Но вся влюблённая волшебность карамельных нот словно желала озарить своим ярким светом всё вокруг. Подарить надежду печальному И Феликсу, который боится быть отвергнутым. Подарить покой тревожащейся душе Джисона, словно сказать ему о том, что бояться нечего, скоро всё обязательно наладится, и парень встретит свою настоящую родственную душу. Поддержать и Черён, которая внезапно осознала, что ей двадцать пять, а она засматривается на маленьких детей и думает о семье. А ещё её парень, с которым они уже три года вместе, в последнее время всё чаще стал говорить ей о каком-то сюрпризе, но глупая Черри пока не понимает, что скоро на её безымянном пальце будет красоваться прекрасное кольцо. Свет продолжает гулять по просторам небольшого кабинета, а снег, что тихо пролетает за окном, кричит о диком ужасе Джисону. Только жаль, что Хан не слышит вопли замороженного Дождя, ведь он не видит существ тех Миров. Хоть Бог Смерти до сих пор боялся человека, который непонятен даже самой Смерти. Пар лёгких чашек и добрый разговор улучшают настроение троих на все возможные и невозможные проценты. Хан счастлив, что однажды, в канун декабря у них в колледже началась практика, что попал он именно сюда, потому что здесь он смог обрести настоящую семью. Не тех людей, которые бы продолжали игнорировать и говорить о том, как им неприятно, что Джисон — маленький глупенький мальчик, который не знает толк жизни, идёт на поводу у дурацких желаний. Выбрал такую профессию, где заработать никогда не сможет, а подцепить какой-нибудь лишай — вполне. Помогать животным, что плодятся подобно тараканам — глупо! Но это было мнение биологических родителей, а с ним Джисон давно не согласен. Доказывать им что-то смысла не было, потому, просто прекратив всё общение, жить стало куда легче. Да и тем более, что отец, что мать — оба работают в больнице — вот кто действительно может поймать какую-либо болезнь. Да к тому же, намного серьёзнее, чем какой-то там стригущий лишай. Его настоящая семья — Феликс и Черён. Они и дети, и внуки, и любимые люди — всё в одном. Никогда в своей жизни, по крайней мере, Хан не вспомнит, чтобы были моменты, когда он, приходя к друзьям, чтобы излить душу, получал поддержку, а не разговоры по типу «ну, это ещё ничего, нормально, а вот что у меня…» или «ой, да у меня хуже, нашёл из-за чего переживать». С Черён и Феликсом такого никогда не было. Когда однажды Джисон получил тонну тёплых слов и добрых обниманий, душа его находилась в вечно-бесконечном шоке. Кто бы мог подумать, что общение, которое длилось четыре месяца, сможет стать намного ближе и роднее, чем всё остальное? Друзья знали про Юту, знали про его родителей, про переживания и того милого котёнка Лино, которого почему-то Хан до сих пор не может забыть. Он словно всегда рядом, постоянно недалеко от него. Но Джисон не глупый и понимает, что такого не может быть, чтобы спустя пять месяцев это чёрное пушистое чудо появилось. Судьба этого комочка шерсти неизвестна. Может, его кто-то подобрал, а может, он мёртв давно. Во всяком случае, почему-то на сердце каждый раз неспокойно, когда в квартире Джисон ловит не только запах Юты, но и того самого котёнка. Честно, Хан стал считать, что у него явная травма от того самого вечера. Но, как оказалось, когда Феликс, Джисон и Черён решили устроить вечер кино, то фраза, которая до сих пор крутится в голове у Хана, была озвучена Черён: «У тебя кошка есть?». Конечно, кошки не было, а убеждение в том, что Джисон здоров — было. Всё-таки все те запахи, которые были в его квартире, оказались правдой, а означало это только одно: пора переезжать. Сегодня вечером, когда Хан вернётся с работы, он начнёт искать небольшое, но уютное место для проживания. Не сказать, что ему не нравилось то, где он живёт сейчас. Там, за годы, что он учился, уже давно оборудовано под него, но смена обстановки будет наилучшим исходом всех событий. И в громком смехе обсуждения недавнего шоу, которое транслировали по ТВ, друзья не замечают, как Джису и Субин входят, держась за руки. Но пара быстро скрывается в шкафчиках и разных помещениях, которые все условно называли «кладовой». Место было настолько маленьким, что хранить там можно было только три мешка капусты для кимчи, пару вёдер лука, штучки три сетки зелёного лука и пару банок кочуджанговой пасты. Парни шутили, что если войти туда вдвоём, то выйти удастся только одному. Второй, верно, погибнет в объятиях чужих курток и пальто. — Эй, малышня, — говорит громким голосом доктор Субин, — по рабочим местам, как мышки, разбежались. Клиника должна была ещё пятнадцать минут назад открыться. — Доктор Субин! Вам не кажется, что вы с нами грубы? Если вам тридцать один, это не значит, что вы можете называть нас малышнёй! — Ставя кружку на стол и заплетая свои янтарно-красные волосы в хвост, возмущалась Черён. — Уважаемый санитар И Черён, попрошу вас поскорее убрать свои волосы и поднять своих друзей с этого дивана, а то такими темпами вы дыры в нём просидите! — Доктор Су!.. — Хотел было начать противостоять Феликс, но его перебила Джису. — Доктор Субин, если Вы не выспались, это не значит, что нужно ругать этих детей, — говорила она таким нежным, буквально ангельским голосом. А цвет её чисто-блондинистых волос блистал от света холодных лампочек. — Клинику открывают врачи, а не фельдшера и санитар. Субин тяжело вздохнул, смотря в чудесные, чуть яркие глаза. А Феликс прошептал на ухо Джисону: «Если бы нас тут не было, то они точно бы поцеловались!». — Хорошо. Вы правы, доктор Лиа… Кхм, Джису. Пойду, открою, — усмехнулся Субин. А Джисон, поддерживая своих друзей, вслед уходящим врачам крикнул только: «И мы не дети!». А пара, звонко рассмеявшись, решила не отвечать на это излагательство. Как же Хан любил тут работать. Это место и вправду стало его бесконечной отдушиной. Здесь хорошо. Особенно, если он вместе в смену с Черён, Феликсом, Субином и Джису. А ещё тётушкой Ёнсу. Эта милая бабушка в возрасте шестидесяти лет сидела в регистратуре. Хан в особенности её любил. Она для него стала словно родной бабулей. Её коротко остриженные волосы, причёски в стиле пятидесятых придавали ей особый шарм. Ещё и вещи всегда изумительные! Например, образ, который запомнился Хану больше всего: красный берет, пальто, длинные сапоги на небольшом каблучке, перчатки, чёрные классические брюки и аккуратный клатч. Всё это просто до безумия шло ей, так и не скажешь, что она весьма ворчлива. Но её вишнёвый пирог… За него Хан бы душу продал, честное слово! Так получилось, что своих бабушек и дедушек Джисон уже не застал. Вернее, он их не помнил. Некоторые умерли ещё до его рождения, а некоторые, когда Джисону исполнилось около трёх. К сожалению, воспоминания — это таинственный ларец. Никогда не знаешь, когда что забудешь, а когда вспомнишь. Поэтому Джисон считал тётушку Ёнсу своей бабушкой, часто называя её «бабуля». А женщине это нравилось. День сегодня не особо оживлённый. Людей, как и животных, мало. Поэтому, выполнив все основные поручения ещё до обеда, друзья болтали о всяком, что первое взбредало в голову. Врачи, подключившись к ним, гоняли кружки чая и кофе по кругу. Чудесная работа! И поболтал, и дела выполнил, а потом ещё и зарплату получат. Волшебно! Но, безусловно, бывали и такие дни, что не было возможности не то чтобы присесть, но и даже вздохнуть.

○ ○ ○

— Я пошёл, всем пока! — Крикнул Джисон, стоя у выхода. А за стеклянными дверьми, переливаясь, словно клубника на солнце, мягко падал снег. Джисон на минуту заворожился картиной, происходящей на улице. Мысли его словно перенеслись в волшебное забвение небытия, где в пустоте купались скверные мысли и пережитые травмы. Дороги скользкие, а люди быстрые. Бегут, торопятся. Вывески на соседних зданиях горят разными цветами, словно призывают заметить мир вокруг себя. Ведь Джисон так давно этого не делал. Не замечал. Почему-то постоянно Хан занят только одним. Он будто погрузил себя в пучинную бездну любовной болезни и гниёт там. Как цветы, что были выброшены в мусорный контейнер. Он вянет подобно их лепесткам, потому что сам не желает себя спасти. Он столько раз хотел всё бросить, но почему-то всё никак не мог. Но вот так, смотря на то, как яркий свет снега поглощает темноту, Хан захотел верить в лучшее. Пора менять свою жизнь. Джисон на целых четыре года совершенно выпал из реальности, забыв про то, что нужно жить, а не существовать. Это важно, но он забыл. Переживания накрыли лавиной, сошедшей с зимних гор, потому без возможности дышать и шевелиться он впал в кому. Голоса прощания донеслись из комнаты с просиженным диваном и пропахшим дешёвым кофе. — До свидания, бабуля Ёнсу! — Ярко улыбнулся Хан, отвлекаясь на парня в красном шарфе. — До встречи, Джисони! Будь осторожен на дороге, что-то неспокойно у меня на сердце сегодня, — положив руку на сердце, сказала она. — Всё будет хорошо, не переживайте! — Но всё же… смотри на дорогу, милок. — Обязательно, до завтра. — Пока! Хан открывает дверь, вдыхая морозный воздух через ноздри, который пару минут назад казался несуществующим, направляется к своей остановке. Под ногами приятные речи шептал снег, хотелось даже снять наушники и послушать его разговоры. Но город был громче, чем снежинки под чёрными сапогами. Поэтому, включая свой любимый плейлист, Джисон, не обращая внимания на всевозможные знаки, которые ему подавали существа загробного Мира, шёл непременно навстречу скорой Смерти. Холодные снежинки, что летели прямиком на лицо, охлаждали мысли и, начавшие таять, мочили очки. Поправляя указательным пальцем оправу, Хан, шмыгая носом, шёл дальше, стараясь не поскользнуться на тротуаре, на котором было уже весьма натоптано. Бедные дворники, это им всё убирать. Ходить с ледорубами, тратить силы сначала на то, чтобы отдолбить лёд, а потом ещё и убрать это всё. Но такова их жизнь, ведь они сами это выбрали, правда? Даже если выбор этот был нежеланный или не по собственной воле. Всегда последнее решение остаётся именно за тем человеком, который и стоит на распутье. Джисон улыбается, когда на пути ему попадаются дети, что так и светятся от счастья. Ему кажется это милым. Он поднимает голову к чёрному небу, хотелось разглядеть там звёзды. Но, к сожалению, там только светлость тонов и не более. Разве что одинокая Луна вдалеке мелькала, изображая Полярную Звезду. Но всё же так прекрасно — идти домой и чувствовать себя в порядке. Душевный покой и истинная гармония витали в воздухе подобно снегу. Сейчас хорошо. У Джисона словно вера появилась от мысли, что он съедет. Видимо, пора было это сделать. Осталось не так много дел на сегодня: покушать, поискать квартиру, может быть, поиграть в компьютерные игры и лечь спать. А завтра снова на работу. Но зато потом целых два выходных. Хану нравилось работать по графику два через два. Он успевал жить, а этого вполне хватало. Приятная мелодия «Je te laisserai des mots» освежала разум и давала забыться от шума проезжающих машин и быстрых людей, что торопились домой. Пряча замерзающие руки в карманах, в которые так и хотелось собрать и положить все звёзды, Джисон пытался разобрать строчки. Он некоторое время назад хотел выучить французский, но быстро забросил это дело. Девятнадцать пятнадцать — на улице весьма темно. Хану бы хотелось, чтобы дорогу ему освещала Луна, но путь ему прокладывают только фонарные столбы. Но и они не были плохи, даже наоборот, нравились Джисону. Лампы в каждом плафоне были разными, потому и свет тоже. Сначала Хан шёл и мог разглядеть каждый белоснежный блеск, а вот он уже идёт и увидеть может только рыжие хитрые пятна, которые прыгают с сугроба на сугроб. Джисон, погрузившись в мысли о сегодняшнем дне и каких-то бытовых проблемах, размышлял, когда, стоя на пешеходном переходе, где горел красный, увидел своего малыша Лино. Котёнок сидел на середине дороги, а машины уже неслись в его сторону. Паника охватила разум Джисона. Быстро оглядевшись по сторонам, взглянув на светофор до хруста в шее, Хан понимал, что ещё пара мгновений, и он увидит, как его любимого котёнка, которого он потерял, автомобиль превратит в вишнёвый джем и ягодки всё той же вишни из пирогов бабули Ёнсу. Джисон вздыхает, ощущая нарастающую с каждой мили секундой панику, бросается к дороге, но застывает, так и не выйдя на неё, потому что Мир останавливается. Тело словно сковала болезнь. Колит все конечности и даже щёки. В простонародье это называют «ёжиками». Джисон медленно оглядывается по сторонам, замечая, что ничего не движется. Даже небольшие снежинки, которые были абсолютно разной формы — застыли. Машины и люди тоже. Всё словно умерло, но до сих пор живо. В ошарашенной беспомощности Хан поднимает руку, смотрит на неё, а кровь — застыла. Только вот окружение больше не движется. Его потерянный взгляд блуждает по предметам, домам, машинам, людям, но абсолютно ничего не движется. Он словно в стоп-кадр в фильме попал. Что здесь происходит? Тревога начинает нарастать, а опасения давно затмили разум отчаянным испугом. Сердце с каждым ударом становится всё сильнее, вызывая приступ тахикардии, из-за чего дыхание сбивается напрочь. В горле колит от холода, а пар, что стремительно выпускается изо рта, кажется единственным, кроме Хана, кто может двигаться. Куда попал Джисон? Он не знает. Хан ждёт подвоха. Может, он спит? Да, скорее, так и есть. Сейчас он на работе, случайно задремал на том самом диванчике, всё в порядке, просто надо проснуться. Но эта загнанность и никуда не девшаяся тревога своей скорбенной жалостью до сих пор будоражат мурашки. Джисон понимает, что он не спит, а то, что происходит — реально. В глазах словно яркие вспышки появляются, хочется закрыть веки руками и не открывать. Но Джисон только жмуриться, стремительно почёсывая глаза. Пара ресниц остаётся на замерзающей, уже сильно краснеющей щеке, а ещё одна примёрзла вместе со слезой к указательному пальцу. Хан прерывисто выдыхает, когда мысли о котёнке настигают его. Руки трясутся не только от минусовой температуры, но и от испуга. Страшно, ко всему прочему, и от непонятной боли на левом бедре. Хан видит всё вокруг себя совершенно другим. Будто бы это другая сторона реальности. Паника ещё больше окутывает Джисона, но, обращая внимание на звонкое мурлыканье, он оборачивается к дороге, видя, что Лино не застыл. Он всё так же сидит на проезжей части. И если время сейчас разморозится, как эти заморозки в марте, что нагрянули на страну тёплых объятий, то машина, которая находится в десяти метрах от котёнка, задавит его. Джисон срывается с места, бежит к Лино, хватает его на руки, оставаясь стоять на дороге. Он не может дать объяснение всему этому, но оставить бедное животное вот так вот, Хан не мог. — Лино! Ты почему убежал? Куда ты вообще делся? Я тебя потерял тогда, глупенький! — Хан начинает плакать, аккуратно почёсывая за ушком. Его бедро до ужаса начинает ныть, а боль от того, что котёнок, которого он хотел оставить тебе, вот так легко мог погибнуть, не отпускает. Да и к тому же, пропал на пять месяцев, а тут вновь объявился. Расстёгивая свою куртку, он пихает котёнка вглубь своей теплоты. — Ты мёртв, парень, — вдруг заговорил кот человеческим голосом. — Что? — Растерялся Джисон. Смотря на чёрные глаза кота, на эти вселенские очи, в которых утонула сама Темнота, да что она — сама Смерть. Хан пытался понять, то ли он услышал. Тело стало трястись. Хан всё правильно понимает: с ним же сейчас кот заговорил? Видимо, с этими планами на переезд совсем с ума сошёл. Джисон легонько смеётся, продолжая гладить за ушком, больше успокаивая не кота, а самого себя. Но, опуская взгляд на руки, он понимает, что кота больше нет. Он исчез, как первый снег в начале октября, как вина от игнорирования родителей. На белоснежно-замёрзших ладошках его согревала теперь только нежная кровь, что каплями сомнений стекает сквозь пальцы изумительной веры. Хану больно. Слёзы ринулись замороженными водопадами из Мира Теней, одаривая щёки ледяной неизбежностью. Красные от мороза, они горели испуганным огнём. А нетерпимые капли так и продолжали лететь стаями белокрылых бабочек в прекрасное неизбежное далёко. В раскаянной безысходности Джисон хотел закричать, но, поднимая глаза на громкий, словно пронзающий сердце миллионами острых кинжал звук — было поздно. Свет ярких фар уже ослепил его.

У нас не будет похорон И мы годимся только, чтоб смешить ворон. И притягивать как пугалище бед Целый ворох, и мы ждём, но только будущего нет.

«радуга земного тяготения» — pyrokinesis.