***
Она удивлена, когда сразу же после выписки ее просят зайти к Дамблдору, но следует за Макгонагалл по темным коридорам. В кармане мантии палочка и зачарованная книга. Гермиона не успела зайти в свою спальню. В голове роятся вопросы, ни на один из которых все еще нет ответа. Быть может, ее вызвали из-за обязанностей старосты. Но тогда почему только ее? Или же это связано с ее пребыванием в больничном крыле… Возле кабинета директора профессор Макгонагалл произносит очередной странный пароль, что-то вроде цитрусовые сладости, и дверь открывается. Гермиона заходит в просторный кабинет, стены которого увешаны портретами прежних директоров и директрис. На большом столе лежит множество книг. Дамблдор сидит в своем кресле, внимательно читает одну из них. Редко делает записи на пожелтевшем пергаменте. Он поглощен текстом и не обращает внимания на только что вошедших в кабинет. – Здравствуйте, директор, – Гермиона решается привлечь его внимание. Она нервничает, но пытается это скрыть. Директор отрывается от книги и внимательно смотрит на нее. – Ах, мисс Грейнджер. Как ваше самочувствие? – О, – она не ожидает этого вопроса, – отличное, я бы сказала. Дамблдор переводит взгляд на Макгонагалл и говорит: – Минерва, оставьте нас, пожалуйста. Профессор Макгонагалл хочет что-то сказать, но в последний момент передумывает. Сложно не заметить ее неодобрительный взгляд, брошенный на Дамблдора, прежде чем она уходит. Директор жестом приглашает Гермиона присесть на резной стул. – Как вам новый преподаватель зелий? Профессор Слагхорн? – спрашивает он спустя какое-то время, внимательно смотрит на Гермиону, словно надеется найти что-то в ее лице. Она теряется под пристальным взглядом. Опускает глаза, и какое-то время просто рассматривает причудливые узоры на полу. Взгляд мечется по рисунку, словно там есть верный ответ. – Он… хорошо подает материал, – наконец, находит подходящие слова. Но они кажутся не достаточными. Что-то внутри скребет, заставляет нервничать еще больше. – Не замечали ли вы за ним что-то странное? Она хочет сказать, что он сам по себе нечто странное. Ходячая аномалия. Но вспоминает: у нее нет доказательств. Лишь неясные предчувствия, которые в здравом уме никто не станет использовать как улику. – Нет. Она набирается смелости и смотрит директору в глаза. – Вы в чем-то его подозреваете? – решает спросить прямо. Она не в настроении отгадывать загадки. Дамблдор внимательно рассматривает ее, а потом кивает, словно сам себе разрешает поделиться с ученицей тайной. – Он не тот, за кого себя выдает. Гермиона несколько раз открывает и закрывает рот, не в силах сказать хоть что-то. Она даже не знает, рада ли тому, что оказалась права. Интуиция не подвела ее. Но все же какая-то ее часть почему-то жаждала, чтобы Слагхорн был обычным, хорошим человеком. – Думаете, он служит Волдеморту? – тихо срывается с губ вопрос. Она боится услышать ответ. Почему-то кажется, что он может причинить ей боль. И молчание тянется невыносимо долго. Дамблдор задумчив, будто сам точно не знает ответа на этот вопрос. А это ведь главное. Узнать на чьей он стороне. – Насколько мне известно, нет, – наконец, говорит директор, – но он и не на стороне ордена Феникса. Он появился из ниоткуда и выдает себя за человека, которого никогда даже не существовало. – И вы позволили ему прийти сюда? В Хогвартс? – она не может скрыть презрение в голосе. Губы Дамблдора растягиваются в понимающей улыбке. – Нынче опасные звери бродят в мире, мисс Грейнджер. И за некоторыми из них я бы хотел понаблюдать. Профессор Слагхорн не опасен для учеников. И мне будет намного спокойнее, если он окажется здесь под присмотром. Пока мы не раскроем его секрет. Гермиона отводит взгляд. Она считает решение директора неразумным, но не продолжает спор. Он подвергает их всех опасности из-за какого-то своего чертового эксперимента. – Почему вы считаете, что он не причинит никому вреда? – Он здесь явно не за этим. Он прошел испытание сывороткой правды, но Слагхорн превосходный окклюмент, думаю, что то испытание можно считать недействительным. Одна из причин – убежище от Волдеморта и его соратников. Я почему-то склонен считать это правдой. Но есть и другая. И, думаю, что она самая важная. Гермиона вновь и вновь мысленно возвращается к Слагхорну, пытается зацепиться за что-то в его образе и разгадать тайну. Найти крупицу истины в ком-то, кто придумал себя. Она думала раньше, что если кто-то скажет ей – ты права, с ним что-то не так – то сможет отпустить эту навязчивую идею. Но все наоборот. Она уверена, что будет думать о нем теперь лишь больше. – Я бы хотел попросить вас об одолжении, мисс Грейнджер, – директор выдергивает ее из размышлений, – понаблюдайте за ним, и, если заметите что-то необычное, то сразу же скажите мне. Она медленно кивает, не совсем осознавая, на что соглашается. – Вы хотите, чтобы я шпионила за ним? – эта фраза, произнесенная вслух, кажется каким-то бредом. – Нет, – Дамблдор добродушно смеется, – просто наблюдайте. Если что-то будет, то вы обязательно заметите. Вы очень наблюдательны, мисс Грейнджер. Она выходит из кабинета, полностью погруженная в свои мысли. Слагхорн, вернее он даже не Слагхорн. Это не его фамилия. А имя? Его он тоже присвоил? Но «Томас» почему-то странным образом подходит ему, словно именно это имя высечено на нем. Будто он не может быть никем иным.***
Рон нервничает. Причем настолько сильно, что Гермиона боится: не свалился бы он с метлы. – Ты справишься, – говорит она уже, в который раз и сжимает его ладонь. Он кивает, но, скорее всего, даже не слышит Гермиону. Его лицо искажено мукой. – Я опозорюсь, я так опозорюсь, – вновь бормочет он. Гарри и Джинни разговаривают вдалеке, и Гермиона бросает на них взгляд, полный мольбы о помощи. Но они явно не видят ее немного крика. Сначала Гермиона обрадовалась возможности побыть с Роном наедине, но сейчас совершенно не представляет, что ей делать с ним, впавшим в панику. – Ты справишься, – она повторяет это так часто, что эта фраза вполне уже могла бы стать заклинанием. Последнее короткое объятие. Она думает о том, чтобы поцеловать его в щеку. Но в последний момент, когда губы уже так близко от его кожи, отступает. Они с Роном неловко смотрят друг на друга. – Ну удачи тебе, – Гермиона занимает место на трибунах подальше от остальных зрителей. Взглядом находит Рона, который переминается с ноги на ногу среди других игроков. Он выглядит как человек, готовый в любой момент сбежать. Кормак ударяет его по плечу и что-то говорит. Рон краснеет и отворачивается. Кормак окидывает взглядом трибуны и ухмыляется, когда видит Гермиону. Волна отвращения окатывает тело. Кажется, что неприязнь к Кормаку живет глубоко внутри, готовая в любой момент выплеснуться. Пальцы сжимаются на палочке. Быть может, проклясть его? Нет. Гермиона останавливает себя. Она дочитывает книгу, которую принес ей Слагхорн, пока Гарри отбирает себе игроков. Лишь, когда наступает очередь вратарей, она поднимает взгляд. Прячет книгу в сумку. Первые пять кандидатов не ловят больше двух мечей. Следующим идет Кормак. И Гермиона надеется, что он также провалится, но он до отвратительного хорош. Ловит пять мячей подряд и выглядит до безобразия самодовольным. Гермиона понимает, что Кормак, скорее всего пройдет в команду. Она представляет разочарование Рона. Он станет еще более потерянным. Для него жизненно важно получить место в команде, быть рядом с сестрой и Гарри. Стать частью чего-то большего. И тогда она решает вмешаться. Это что-то необдуманное, вызванное порывом раздражения и желанием защитить Рона. – Конфудос, – шепчет она. Кормак пропускает мяч, потом еще один. На его лице недоумение и злость. Он спускается на землю и раздраженно отходит в сторону. Ни следа былого самодовольства. Но у него все еще есть шанс получить место вратаря. Следующим идет Рон. Гермиона помогает ему, колдует незаметно. Хорошо, что выбрала такое отдаленное место. Рон не пропускает ни одного мяча. Все радуются и аплодируют ему. Кормак что-то говорит Гарри, но рев счастливой толпы перекрывает его недовольство. Гермиона улыбается. Она хочет спуститься вниз и поздравить Рона. Быть может, в этот раз поцеловать его. Пусть этот момент триумфа станет для них общим. Началом чего-то большего. Но знакомый глубокий голос останавливает ее. Замораживает на месте. – Так-так, мисс Грейнджер, правила нарушаем. Она медленно оборачивается и видит Слагхорна. Он возвышается над ней. Его глаза кажутся неестественно синими в приглушенном дневном свете. – Если вы все видели, то почему не остановили меня? – не видит смысла притворяться. Не перед ним. Он вытянет из нее правду так или иначе. Его губы трогает легкая улыбка. – Мне было интересно, как далеко вы зайдете. Он садится рядом. И Гермиону окутывает его присутствие, словно в мире больше никого нет. Вдалеке остается все: радость гриффиндорцев, победа Рона. Сейчас имеет значение лишь человек перед ней. Он уличил ее в обмане. Хотя сам был, пожалуй, величайшим обманщиком в стенах Хогвартса. – Что вы делаете? – не может скрыть возмущения в голосе, когда Слагхорн достает сигарету из кармана, зажигает ее с помощью магии и подносит к губам. – Курю. Хотите? – с усмешкой отвечает он. Она качает головой. Запоздало отводит взгляд, когда понимает, что наблюдает за тем, как он обхватывает сигарету губами, а затем выпускает клуб дыма. Гермиона ненавидит, когда люди курят. Но есть что-то до отчаяния привлекательное в том, как это делает он. Ей кажется, ему нравится насмехаться над ней. Молчание сковывает их, но оно не такое неловкое, как та тишина, которая повисает с Роном. Тогда Гермиона знает, что должна что-то сделать, какой-то шаг. Здесь же она может просто ждать, когда Слагхорн заговорит. Он уничтожает сигарету с помощью магии. Его взгляд замирает на Гермионе. – Я должен назначить вам отработку. Она недоверчиво смеется над неуверенностью в его голосе. – Или вы можете во всем признаться своему другу? – улыбка отражается в его глазах, но не касается губ. Гермиона представляет разочарование Рона, если она признается ему. Он будет считать себя неудачником. Она вздыхает. – Это вряд ли. – Значит, отработка. Приходите завтра после занятий, – в его голосе притворное сожаление. Он поднимается и уходит. Гермиона еще несколько мгновений смотрит ему вслед. Это будет отличной возможностью понаблюдать за ним? Правда ведь?