⸻
— Ох, Радмир, конечно, жена у тебя хороша, без спору хороша! — мечтательно твердил Рогволод на скаку. — Даже жаль, что она не со мною… Настоящей милостью для меня было бы попить молока из её персей!.. — Спешу тебя удивить, но она сможет оказать тебе этакую милость, — неожиданно осклабился князь, мерзко дёрнув уголками губ. — Как же так-то? — чуть не подавившись со смеху, в недоумении спросил не веривший его словам воевода. — Ты же хочешь пить, Рогволод, — утвердил Радмир (тот закивал головой в усиление сказанного), — а у Викентии для тебя тут подарок один есть! С этими словами он резко приспустил подтяжки на сарафане и развязал на нём тесьму, отчего набухшие груди княгини снова оголились на обозрение постороннему. Воевода уставился тупым каменным взглядом на неё и ни на сиг не мог отвести алчных волчьих глаз от Викентии. — Как говорится, бери — всё своё! — грубо заржал князь. Опять женщине пришлось терпеть гнусный позор. Рогволод как бешеный волк сначала только лобзал её перси, но затем вцепился в соски, принявшись медленно потягивать из них молоко, которое по праву предназначалось для доселе не рождённого дитяти. Сам же Радмир поднял супругу на смех в очередной раз. В какой-то миг воевода, звериным чутьём ощутив вседозволенность, впился сразу в оба соска, а руками принялся давить груди у основания — видимо, дабы выжать из них больше молока. Князь перестал гоготать и притянул восседавшую по правую руку Викентию к себе, тем самым вырвав её большие титьки из лап и пасти озверевшего Рогволода. Молоко пролилось на подол сарафана, а сама княгиня вскрикнула, так как её бидоны источали теперь не только молочную жижу, но и кровь, оставленную острыми зубами воеводы. Так противно и мерзко Викентия себя ещё ни разу не чувствовала. Её женское достоинство словно раздавили и вколотили в грязную землю осиновым колом. Даже после всеобщего унижения перед невежественными жителями стольного града княгиня Заполья не находилась в столь раздавленном и подавленном состоянии. Соски болезненно кровоточили, а нежная кожа покрылась засосами и сильно нагрубла от соприкосновения с косматой и густой растительностью Рогволода, облитой грудной жидкостью. Тем более подол её сарафана промок от впитавшегося в него молока, которое воевода то и дело упускал изо рта. — Я хочу её полностью! — хищно ухмыльнулся Рогволод. Видимо, он уже совсем перестал знать меру. — Никак уж, брат, — категорично отрезал князь. — Я всего лишь преподнёс нерадивой жене ещё один урок! Она хоть и посмела оскорблять мою новую наложницу Фариду, которую я похитил у половцев, но спать тебе с ней не дам ни при каких обстоятельствах! Как никак, она же вынашивает будущего ребёнка! Я тебя очень ценю, но запомни одно: каким бы ты не был мне другом, я не могу позволить тебе этого сделать! — Тогда отдай мне наложницу, она тоже кажется очень пригожей и ладной внешне! — требовательно насупился воевода. — Фаридка, надеюсь, ты с радостью ублажишь старого моего товарища Рогволода? — спросил Радмир девушку, сидевшую со стороны левого бока. — Всенепременно, мой господин, — деланно улыбнулась Фарида.XIV. Высокопоставленный гость
6 января 2024 г. в 23:45
Снарядившись, Радмир со своими женщинами и верными телохранители выехал из княжеских теремов, оставив там Ратомира за старшего. Как всегда, неизменной оставалась княжеская свита, состоящая из Усыни, Всеславура и Горислава. Мимоходом Фарида заметила, как повозка местного властителя, сопровождаемая скачущими дружинниками, покинула Городище–Светлинское и направилась далее в степь.
Не успели лошади отъехать далече от частокола, разделяющего столичный град и остальное Заполье, как впереди показались бедные покосившиеся домишки, будто утопшие в землю. У некоторых построек были проломлены крыши, разбиты стёкла и не держались на петлях двери. И это в верстах двадцати от пышущей пышной роскошью столицы! Неужели у тамошних власть имущих нет денег, которые они могли бы потратить на благо простых людей?! Или же ответ намного прозаичнее, и они просто не хотят нести бремя по восстановлению чьих-то чужих домов?..
Едва завидев княжескую повозку и чуть ли не кидаясь ей под колёса, бабы кланялись, мужики сымали головные уборы, а заворожённая ребятня с открытыми ртами пялилась на князя и княгиню Заполья как на живое чудо. Они же в свою очередь не обращали ни малейшего внимания на подданных им людей второго сорта — смёрдов и холопов, челядь и закупов. Пока не подъехали и не остановились на окраине деревни.
Из низенького дома с деревянной резьбой на древних окнах с поломанными наличниками суетливо высыпали лохматый дряблый старик в рваной рубахе и коренастая дряхлая старуха в лаптях.
— Ой ты, гой еси, батюшка светлейший! Не вели казнить! Вели слово молвить, кормилец родной! — возопил старичок, падая ниц.
— Сначала назови своё имя, безмозглый холуй! — угрожающе прошипел князь. — А не то дело с тобою вести не желаю!
— Касьяном меня звать-величать, княже милосердный! — Старик сорвал с себя шапку и принялся утирать ей катящийся градом по лицу пот.
— А что эта нерадивая ленивица представиться не может? — рассвирепел Радмир.
— Прошу простить меня, отец родненький! — подала скрипучий голос старуха. — Я, дурёха старая, представляете, на одно ухо глуха?! То со мной ещё с лет ранних приключилося. Как-то мой батюшка, Ануфрий, покойный ныне, меня будить вздумал. Ать по головёшке рукой — так и оглохла-де я на правое ухо-то!
— Феодора её имя, батюшка, — прокряхтел Касьян, шёпотом ругая старую жену.
— Это у вас остановился на постой воевода Рогволод? — вопросил князь.
— Да, да, именно на нашем дворе… — закивала головой Феодора и пригласила пройти в дом.
Радмир прислушался к её совету и взял с собой женщин с телохранителями, оставив Горислава и его дружину дежурить у дома, чтобы те не подпускали любопытствующих деревенских мальчишек и девчонок.
Взобравшись по разваливающемуся крыльцу под поросшим мхом крыльцом, он, Фарида, Викентия, Всеславур и Усыня очутились в маленькой тусклой комнате, бо́льшую часть которой занимала высокая печка. Прямо сейчас в ней что-то кипело, поэтому снаружи можно было лицезреть дым, клуба́ми выходящий из печной трубы. При входе у окна, наполовину заслонённого изнутри ржавой ставней, стоял стол со стульями. Возле стен лежали несколько стеленных простыней с одеялами поверх них.
— Алтуша, Антипка! Встречайте князя нашего милостивого, заполецкого! — прикрикнули вошедшие следом Феодора и Касьян.
Дверь, ведущая на задний двор, распахнулась, и к вошедшим подбежали два рослых паренька в грязной замызганной одёже. Как и положено русским традициям, они встретили высокопоставленных гостей хлебом да солью.
— Княже родимый, просим к столу! — нарочито ласково пробасили они с хрипотцой.
— Где Рогволод?! — внезапно рявкнул Радмир на них.
— На печи покоится, княже! — сказал один из них, который повыше.
Испугавшийся внезапного повышения голоса юнец ниже ростом едва не выронил солонку, тем самым чуть не разбив её об пол и не рассыпав соль. Старуха погрозила ему пальцем, а старик пробурчал что-то невразумительное про плохую примету.
— Рогволод, вставай! — снова рыкнул Радмир во весь голос.
Естественно, его зычный бас, разнёсшийся по всей избушке, разбудил того, кто лежал на верхнем ярусе печи. Сверху послышалась возня, и из тени показался рыжебородый мужчина в наволочке, который всё это время там спал.
— Радмирчик, ты, что-ли? — спросони вопросил он, потирая заспанные глаза и распахивая слипшиеся веки. — Иди сюды, брательник, дай я тя этак обниму по-приятельски!
— Ох, Рогволод, Ратиборов сын, давненько мы с тобою не видались… — приговаривал Радмир, подходя к печке.
Фарида смутилась оттого, как эти два бородатых мужика лезли друг другу в пылкие объятия и лобызались чуть ли не в дёсна. Поэтому, пока никто не видит, она задала Всеславуру наводящий вопрос…
— В этом нет ничего зазорного, Фарида, — вполголоса пояснил он. — Просто у нас на Руси так принято.
— А как этот Рогволд связан с князем? — не унималась любопытствующая половчанка.
— Не Рогволд, а Рогволод! — шёпотом поправил её Всеславур. — Ратный воевода войска Заполецкого. Он ему старым приятелем приходится…
— Что ж вы не садитесь?! — прервало его восклицание старушки Феодоры.
— Мест не хватает, хозяйка, — буркнул обычно молчаливый и неразговорчивый Усыня.
— Антипка, — прикрикнул старик Касьян одному из молодчиков, — ступай в светёлку, да стульев понабери и сюды принеси!
— Да, батько! — кивнул ему в ответ тот, что повыше ростом, и вышел во внутреннюю дверь.
Тем временем Радмир обменялся с Рогволодом любезностями и, подозвав женщин, сел вместе с ними за стол.
Суетливая Феодора шмыгнула к печке и вынула из неё свежеприготовленный калач, больше походивший формой и размером на огромный пирог. Парень пониже по просьбе Касьяна преподнёс к столу малосольные огурцы, видимо предназначавшиеся для зимней заготовки. Сам же неугомонный старик обслуживал усевшихся за стол на принесённые Антипкой стулья Усыню и Всеславура.
— Гей, гей! А чего меня ко столу не зовёте?! — сиплым голосом глухо заговорил с печи Рогволод.
— Сударь, вам ещё рано вставать с печки! Вы даже настойку мятную вкупе с клюквенным сиропом не допили… — предостерёг раненого воеводу Алтуша.
— Вот именно! — перебила мо́лодца Феодора. — Я те, касатик, ещё отвар из шишек хмеля подготовила!..
— Чепуха! Вздор! Аз дуж як вол! — тряхнул бородищей воевода. — Хоть землю рыть такими ручищами! Силушки полно, богатырской силищи! Сама погляди, старая!
И, чтоб показать её наглядно, Рогволод схватился ими за поручни и в один присест спрыгнул с печи.
Когда тот сел за стол, Фарида приметила, что у него перебинтован лоб тканевой повязкой, пропитанной кровью.
Воевода же как ни в чём не бывало принялся поедать пшеничную кашу, приготовленную Феодорой, попутно заедая её поданным к столу хлебом с солью.
— Папенька, маменька! — обратился Алтуша к садящимся за стол старику и старухе. — Мы с Антипом пойдём в хлев поедим, дабы не смущать никого!
— Да не, вы что! — махнул рукой Касьян, давая им кастрюлю с огуречным рассолом. — Лучше на печку садитесь!
Взяв её, вооружённые черпаками братья взобрались на печку и принялись шумно сербать из кастрюли.
— Ты хозяин дома? — смакуя кашу, нарушил ненадолго воцарившуюся тишину князь.
— Аз есмь, — утвердительно ответил старик.
— А каша у тебя, хозяин, наваристая получилась, прям объеденье! — похвалил Радмир.
— Феодору благодарите! Это её рук дело! — Касьян любяще похлопал супругу по плечу.
— А дети у вас какие замечательные… — внезапно подала голос Викентия, окинув беглым взглядом взгромоздившихся на печку братьев.
— Ага, — печально кивнул Касьян, — только вот Василисушка моя померла давно… Подарить мне только Антипку с Алтушей успела.
Старик больше не смог сдерживать в себе слёзы и разрыдался.
— Не печалься ты так, добрый человек! — попыталась подбодрить его Викентия. — Перун тебе вон какую жену послал, хозяйственную!
— Я знаю, княгиня, и благодарю его ежеденно и еженочно, — Касьян встал из-за стола и шумно высморкался в носовую тряпочку, которую носил у себя в кармане.
— Однако мы уж породнились-де с Феодорой, — проговорил Антип.
— Она даже заменила нам родную мать, которую мы толком-то и не видали, — поддакнул старшему брату Алтуфий.
— А что ж ты ещё не нарожала ему? Дожидалась, пока седые мудя отвиснут? — хамски выпалил Рогволод.
Оставшееся время до окончания поедания пищи все провели в глухом молчании. Даже трещащий сорокой князь и то сидел тихо.
Фариду возмутило то, с какой ненавистью воевода произнёс эти оскорбительные слова в присутствии первых людей Заполья и самих хозяев дома. Как можно было так наплевательски отнестись к тем, кто его приютил, напоил, накормил и даже лечил?! Неспроста же один из сынов попросил мужлана выпить какой-то целебный навар. Ей стало так обидно за Касьяна, за Феодору, за Алтушу, за Антипку… Даже слова о таинственной, некогда умершей Василисе повергли Фариду в безнадёжное уныние. А наблюдать за душевным страданием бедного хозяина становилось просто невыносимо.
Рогволод сразу не понравился девушке. В нём Фарида ощущала некую враждебную ауру, исходившую от воеводы. И не обошлось без низменной животной похоти, с которой он смотрел не только на половчанку, но и на саму княгиню.
Радмир встал, поблагодарил хозяев и направился к выходу из дома. Следом верными псами тронулись Усыня и Всеславур. Рогволод, морщащийся от мигреней в повязанной голове, с помощью Антипа облачился в свою броню, которую тому подал Алтуша. У дверей воевода оттолкнул от себя Феодору, которая вызвалась проводить его, по-матерински думая, что тот всё ещё не пришёл в здравое состояние духа и тела, и вышел прочь. Викентия со словами «Это вам за то, что выходили доблестного витязя, и заботу о нём!» одарила братьев накидкой с княжеского плеча. Также княгиня не забыла дать гривенник Касьяну и серебреник Феодоре.
— Пошли, половчанка! — сказала она.
Фарида вышла из дома последней. Вокруг него собралось полдеревни. Деревенские люди, подобно посадским, смотрели на девушку настороженно и недоумевающе. Однако наблюдать им за ней пришлось недолго, ибо как только Фарида села в княжескую повозку, автомедон при княжеском дворе, поёрзав на ко́злах, тронул коней с места, и образы князя с его свитой остались для жителей деревеньки Петрищевская лишь красочным воспоминанием, крепко отпечатавшимся в памяти и внёсшим нотки благоговения перед заполецкими владыками в размеренную тамошнюю жизнь. А по поводу непонятной девушки странного вида, поехавшей в одной повозке с князем, оставалось лишь гадать. Кто-то предполагал, что это — надсмотрщица за возницей; кто-то говорил про дальнюю родственницу, которая приехала погостить; а кто-то вообще настаивал на девке-чернавке, правда это предположение быстро отвергли по причине несостоятельности. Мол, не престало, мол, негоже владыке делить место с бедно одетой незнакомкой…