Прошло две недели. Ирина Алексеевна Павлова скоро забыла о визите бывшего мужа, хотя мысли о приближающемся суде нет-нет да и всплывали в ее голове, оттесняя рабочую суету и ее последствия. Полонский подписал приказ о приеме на работу Петра Пастухова и продолжал посещать операции каждого из врачей Ирины Алексеевны. Главный в целом чаще стал бывать в отделении, но несмотря на это у Ирины Павловой не было особых причин нервничать: она контролировала все, что ей подчинялось. Конечно, Брагин или Куликов способны наломать дров и случайно вызвать недовольство Игоря Яковлевича в любой момент, но в остальном все сотрудники были сдержанными профессионалами и не могли ее подвести. Ведь не могли же?
Что касается судебного разбирательства, в подготовке к нему она умыла руки с той самой секунды, как получила повестку. Гена выразил твердое намерение заняться поиском адвоката, и в эти дела посвящал жену поскольку-постольку. Ирина знала, что Леша помогает отцу, она часто видела их строчащими запросы в различные адвокатские конторы по вечерам в их с Геннадием Ильичом квартире. Пока еще
их… Речи о том, чтобы влезть в тандем Кривицких, даже не шло: ей было тошно от суда и всего с ним связанного. Ирина Алексеевна иногда представляла встречу с сыном на слушании, фантазировала, что он, едва посмотрев на нее, все осознает, бросится в ее объятия и зашепчет: «прости, мама, прости, я так люблю тебя!». Но этому не бывать.
Впрочем, причина нервничать у Павловой все же была, уже пару месяцев так точно. Тревогу заведующей вызывали периодические боли в поясничном отделе ее перекроенного позвоночника. Начались неприятные ощущения во времена эпидемии вируса, обосновавшегося в отделении неотложной хирургии по их возвращении из коллективного отпуска. Тогда вместе с пациентами заболел Гена, что моментально свело сильную женщину с ума. Бешеная круговерть: дни и ночи, поменявшиеся местами, бессонница… Сколько суток не спала — не помнила! Сколько косметики извела, чтобы скрыть синяки под глазами, не знала. Выучила каждую трещинку на асфальте по дороге в инфекционную больницу. Образ серого Кривицкого с обезображенным от приступов мучительного кашля лицом являлся ей чуть ли не каждую минуту, заставляя собственное сердце пропускать удар за ударом.
Муж лежал в боксе такой одинокий (несмотря на наличие соседа) и глубоко несчастный, что у нее чесались руки наплевать на все запреты и войти к нему, лечить самой, пока не поправится окончательно. На деле, однако, им оставалось лишь прижиматься лбами к стеклу и сидеть напротив друг друга, пока Геннадий Ильич не устанет и не захочет прилечь. И то только в последнюю неделю лечения, когда он смог вставать, а до того врачи не давали гарантий полного восстановления без последствий: все-таки пациент с трансплантацией сердца в анамнезе и «мальчишка уже не молодой», как любил говорить сам Гена. В те дни так хотелось прижать его к своей груди, а потом покрывать исступленными поцелуями макушку, все лицо — каждый миллиметр горячей кожи, задержаться на губах и в глубоком поцелуе поделиться своей жизнью, зажечь его заново, чтобы только пелена серости слетела с его облика навсегда. Как же она измучилась тогда! Он исцелился, и через шесть недель с начала болезни вернулся в Склиф. Тогда же пришел и Полонский.
О необходимости доложить лечащему врачу Брагину О. М. о позвоночных болях Ирина Алексеевна вовсе не догадывалась: все в пределах нормы, существенных ухудшений нет, она ходит, и это главное. Пусть завершится эпопея с судом, и тогда она займется собственным здоровьем. Кто знает, может и психику придется поправлять, не только позвоночник? Нет, видимо не будет у нее в жизни абсолютного счастья, которым хвалился ее Гена в недавнем прошлом. В первый раз помнит себя безмятежной в юности, даже не в детстве. В студенческие годы, когда любила и была любима. А во второй раз переживала счастье уже после рождения сына и в его детские годы. Но и то было кратковременно, до эмоционального отдаления Артема от нее. Сейчас, конечно, снова есть Гена, но с годами жизнь стала такой многослойной и сложной, что порой некогда проявлять любовь. Работа, проблемы…
Зазвонил рабочий телефон. Павлова мотнула головой, возвращаясь в реальность, и сняла трубку.
— Ирина Алексеевна, Волошин ждет вас во второй операционной, — доложила Нина.
— Иду.
Павлова не могла сказать с уверенностью, когда в последний раз была ведущим хирургом на операциях. После болезни трудилась только в ассистентах. И это нисколько ее не смущало: пусть оперируют молодые, покомандовать она всегда успеет из собственного кресла, нужно ведь и отдыхать иногда от руководящей должности. Она с большим удовольствием ассистировала Брагину, Лазареву, Волошину — настоящим профессионалам, мастерам своего дела. Вот бы еще Нарочинскую переманить в отделение — да Полонский ошалеет от такого кадрового состава! А какие у них операционные медсестры! Полина отлично вписалась в коллектив, будто и не уезжала на долгие годы.
— Добрый день, коллеги, — бросила Павлова Полине и Андрею Яковлевичу.
— Виделись уже, — слегка улыбнулся Волошин.
— Больной спит?
— Сладко, — добродушно сказала Пастухова.
Операция прошла гладко. Волошин виртуозно орудовал скальпелем, Полина проявляла чудеса сосредоточенности и подавала нужные инструменты точно и без заминок. Ирина Алексеевна успокаивалась с каждой минутой все сильнее. Не стоит больше так увлеченно рефлексировать, как в кабинете двумя часами ранее, глупо бередить душу и подчиняться смутному чувству тревоги, не имевшему почвы под ногами.
Они вернулись в предоперационную, уставшие, но довольные собой. Не успели добраться до смесителей, чтобы вымыть руки, как в дверях появился Кривицкий. Вид у того был крайне странный: вся его запыхавшаяся фигура создавала впечатление, будто он пробежал марафон. Он явился к ним в голубой рубашке и клетчатом пиджаке, теплых темных брюках и массивных зимних ботинках. «Не переоделся еще», — отметила Павлова. Лицо у него не выражало привычного добродушия, глаза лихорадочно бегали, и это не могло не насторожить Ирину Алексеевну.
Все вперили в него взгляды, а заведующая слегка откинулась на раковину — спина начинала ныть. Но ничего страшного, она ведь долго была на ногах. Павлова спокойно обратилась к пришедшему:
— Геннадий Ильич, почему не в рабочей одежде?
Челюстно-лицевой подал голос, первый звук был произнесен нечетко, поэтому мужчина, прочистив горло, затараторил:
— Ирина Алексеевна, мне нужно с вами срочно поговорить.
Заведующая удивленно вскинула брови, и с шутливой интонацией высказала:
— Дайте нам с коллегами хотя бы переодеться, — начала стягивать перчатки.
— Ирина Алексеевна, — повысил голос Кривицкий и сделал шаг вперед. — Я же сказал, что это срочно.
— Геннадий Ильич, — не менее резко бросила Павлова, вмиг раздраженная его тоном в присутствии других, — одну минуту! — Волошин с Пастуховой растерянно переводили взгляды с заведующей на челюстно-лицевого. Они никогда ранее не видели, чтобы супруги говорили друг с другом подобным образом.
— Ира! — наплевав на субординацию, Геннадий подскочил к Ирине и схватил ее за руку.
— Да что с вами сегодня такое, Кривицкий! — зло, но в то же время взволнованно, крикнула Ирина. Снятая перчатка беспомощно болталась в ее ладони.
— Мы, пожалуй, пойдем, — Полина решила за двоих, надеясь на тактичность Волошина, и спешно удалилась из предоперационной. Переоденутся в другом месте.
— Что ты творишь, Ген? Не мог спокойно подождать? Что там у тебя?! — Павлова выдернула свою руку из его, как только коллеги оставили их наедине.
— Ира, меня уволили! — в глазах мужчины появилась такая растерянность и обида, что Ирина Алексеевна, ненадолго застыв от его слов, все же быстро потянулась обнять супруга.
— Как так, Гена? Кто тебе сказал такое? — она начала нервно поглаживать его по предплечьям, желая успокоить.
— Полонский, — сообщил он убито. — Ира, он меня уволил!..
— Пойдем ко мне в кабинет, Гена, пойдем, дорогой, — она повела его за собой, совершенно не заботясь о том, чтобы сбросить с себя одноразовый операционный костюм.
В кабинете Павлова усадила его на диван, поспешила накапать валокордин. Он машинально принял напиток из ее рук и, поморщившись, проглотил. Ирине показалось, что муж совсем не осознает, что делает, и в таком состоянии она могла бы влить в него все, что заблагорассудится. Что же ему наговорил Игорь Яковлевич?..
— Гена, милый, что произошло? — Павлова присела рядом с ним и сжала его теплую ладонь.
Он тяжело повернул голову в ее сторону, но только моргал и хватал ртом воздух. На душе скребли кошки, и Геннадий Ильич никак не мог начать рассказ.
— Ты пришел на смену, и главный тебя вызвал, так? — предположила заведующая. Кривицкий кивнул. — Что конкретно он тебе сказал?
Челюстно-лицевой снова бросил на нее свинцовый взгляд. Вдохнул поглубже и впервые за несколько минут произнес:
— Я пришел к нему, он протянул мне бланк заявления и велел писать по собственному. У меня есть две недели, чтобы передать дела.
— А причину увольнения назвал? — шокированная Павлова затаила дыхание.
— Назвал, — подтвердил Кривицкий. Казалось, эта самая причина была его главной болью во всей ситуации. — Он утверждал, что я уже сам пациент с моим пересаженным сердцем и перенесенным недавно вирусом. И что такие врачи… больнице не нужны. В моем возрасте к тому же.
— Вот урод! — в сердцах воскликнула Ирина Алексеевна. — Ген, ты ничего не подписал же? Гена?
— Пришлось.
— Что значит пришлось? Ты чего? Зачем ты его послушал? — Ирина пораженно уставилась на мужа. — Ты имеешь полное право работать, к тебе нет нареканий!
Кривицкий слабо ухмыльнулся. Встал, чтобы приготовить кофе. Павлова наблюдала за его махинациями, нервно стуча ногой, ожидая от супруга ответа. Если он сейчас же не расскажет, она…
— Ира, Полонский считает, что ты меня держишь только потому, что я твой муж.
— Ты же знаешь, что это не так!
— Знаю, — Кривицкий вернулся на диван с чашкой кофе, но пить не торопился. — Но он намекнул, что не хотел бы сомневаться в твоей компетентности, как в руководителе, а такие больные и возрастные сотрудники, как я, могут подорвать твою репутацию. Он был так убедителен, что в какой-то момент я взял и подписал, я и сам не помню. От шока, наверное.
— Зато я ничего не подпишу. В клочья порву заявление и затолкаю обрывки ему в рот! — вспыхнула Ирина и вскочила с дивана. — Пойдем!
— Куда? — Кривицкий столкнулся с Павловой взглядами.
— К сволочи этой!
— Ирина… — до безумия не хотелось, чтобы она вмешивалась и бежала заступаться за него как за немощного.
— Так, послушай сюда, — резко начала Ирина Алексеевна. — Моего сотрудника без уведомления собираются уволить, и меня это бесит! Поднимай свой зад, Кривицкий, и иди за мной. Если ты собираешься сдаться — твое право, но я за своих людей буду биться до последнего издыхания. Особенно за того, кто мне муж родной!
Однако затея не увенчалась успехом — Полонский покинул больницу несколькими минутами ранее. Павлова яростно потопталась около его двери, и вынуждена была вернуться обратно. Пока муж переодевался в рабочую одежду в ее кабинете, Ирина Алексеевна говорила уже без горячности:
— Гена, работай спокойно. Завтра с утра я пойду к нему и вытребую заявление назад. Такие аргументы в твою пользу приведу, что он ахнет и в ноги нам упадет с извинениями. Слышишь?
Геннадий молча натягивал рабочие штаны и не смотрел в сторону Ирины. Он отвернулся к шкафу и замер, пытаясь найти в себе силы бодро выйти в ночную смену после всего, что сегодня слышал в свой адрес от главного врача. Павлова неслышно подошла к мужу и крепко прижалась к его спине. Геннадий Ильич резво развернулся и заключил жену в медвежьи объятия, выражая действием всю силу его признательности к ней.
— Поезжай домой, Ира.
— Нет, я с тобой останусь. Поработаю немного сейчас, а потом посплю тут.
— Вот еще! — заворчал Кривицкий.
— Я останусь, а ты заходи ночью, если будет время, ладно?
Он потерся щекой о ее макушку, и почувствовал, как впервые за вечер от сердца по-настоящему отлегло.
***
Около десяти утра Павловой доложили о появлении Полонского в больнице. Гена дремал на ее диване, и она, решив уладить все без эмоционального супруга, тихо вышла из кабинета, заперев посапывающего Кривицкого на ключ.
Игорь Яковлевич добродушно встретил ее, и этим сразу же взбесил заведующую. Впрочем, умеренная злость Ирине Алексеевне была только на руку: так легче начать атаку.
— Игорь Яковлевич, до меня дошли слухи, что доктору Кривицкому рекомендовали покинуть работу по собственному желанию, которого, как понимаете, у него нет и быть не может. Не могли бы вы это прокомментировать? — сверлила собеседника взглядом женщина.
— Больному человеку нечего делать в неотложной хирургии, вы держите Геннадия Ильича по блату, — просто ответил Полонский.
Павлова затихла: такой прямолинейности от главного врача она никак не ожидала.
— Может быть, это вам нечего делать … кроме как увольнять прекрасных специалистов? — Ирина Алексеевна произнесла реплику раньше, чем успела полностью осознать ее возможный эффект. Она прикусила язык, испугавшись собственной резкости.
— Вы забываетесь, — оповестил ее главный врач, и на его лице мелькнула тень недовольства. — Мое решение обсуждению не подлежит. А вы, Ирина Алексеевна, можете быть свободны.
— Я заявление Кривицкого подписывать не стану. Он великолепный мастер своего дела, чуткий доктор. Видели бы вы, как он общается с пациентами…
Павлова была перебита Полонским:
— И вместе с тем доктор Кривицкий болен и слаб. Больной врач пациентов лечить не может. Я думал, человек вашего интеллектуального уровня, Ирина Алексеевна, склонен осознавать очевидное.
— Сволочь… — задвигались губы Ирины без звукового сопровождения.
— Ах да, пока не забыл, — Полонский деловито зашелестел бумагами. — Я направлю вам пару новых специалистов для собеседования. Это врач-кардиохирург и хирург общего профиля. Согласно рекомендациям с их предыдущих мест работы, врачи они отменные, в связи с чем прошу вас провести с ними интервью и высказать свое мнение по поводу их найма. Уверен, вам они понравятся.
Павлова сощурила глаза и холодно произнесла:
— То есть эти люди придут на смену Кривицкому с Ханиным?
— Не на смену, а на освободившиеся ставки, — поправил главный врач.
— Лучше Геннадия Ильича и Михаила Евгеньевича вы, боюсь, никого не найдете.
— Насчет первого — довольно спорное утверждение, да и насчет второго — тоже. Я удерживал Ханина как мог, это вы, Ирина Алексеевна, «помогали» ему уволиться, обивая порог моего кабинета вместе с ним, — тяжело вздохнул Полонский.
— А человеку зарплату нужно было повышать, или должность, он и не уехал бы, — насмешливо сказала она.
— Назначить Ханина на вашу должность нужно было, верно? — ударил в больное место главврач, и Ирина Алексеевна вновь усмехнулась. Знает же, куда бить.
— Я заявление Кривицкого не подпишу, — повторила она.
— А вашей подписи и не требуется, моей вполне достаточно.
— Тогда Геннадий Ильич обратится в профсоюз, — заявила Павлова.
Полонский цокнул, демонстрируя досаду:
— Ирина Алексеевна, вы сами-то хоть верите в то, что говорите? Я ясно дал понять Геннадию Ильичу, что, к сожалению, ему среди нас делать нечего. Профсоюз не поможет вашему… нашему коллеге. Предпенсионный возраст, тяжелейший диагноз, обмороки…
— У него нет обмороков! — вскинулась Павлова.
— Правда? Видимо, вам худо докладывают об экстраординарных случаях в вашем отделении. Или покопайтесь в закромах памяти, вдруг найдете там воспоминание о недавнем обмороке Геннадия Ильича в ординаторской? — Игорь Яковлевич поднялся, намекая тем самым, что разговор окончен. — Не подставляйтесь так, Ирина Алексеевна, никогда не подставляйтесь, если вам дорога карьера. Именно поэтому родственникам строго не рекомендуется работать вместе, разве вы не в курсе? Доброго дня, — попрощался он.
Ирине Алексеевне ничего не оставалось как молча покинуть кабинет, бросив на Полонского финальный уничтожающий взгляд.
***
На протяжении последующих дней Павлова заходила к главному врачу при любом удобном случае, неустанно заговаривая о деле Кривицкого, показывая благодарственные письма пациентов (казалось бы, всех его пациентов, кроме поцарапанной), цитируя восхищенных его трудом коллег, протягивая старые научные статьи челюстно-лицевого из международных журналов, но Полонский оставался глух.
Был прецедент, когда Ирина Алексеевна умудрилась затеять торг: она позволила себе предложить принять рекомендованных главным врачей только при условии сохранения Кривицкого, на что Полонский взбеленился и сообщил, что доктора будут приняты вне зависимости от ее мнения, а Кривицкий Геннадий Ильич в стены НИИ как специалист больше не вернется — и точка.
Ирина не спешила сдаваться, а Гена, если и пытался крепиться первое время, то вскоре после ухода с работы откровенно запустил себя. Геннадий Ильич перестал бриться, поздно просыпался, мало ел, из дома не выходил и проводил большую часть дня в кровати. Павлова хорошо понимала, что в муже зарождалась депрессия, но не знала, как ему помочь. Порекомендовать психотерапевта? А что, если Гена рассердится, накричит на нее, уйдет из дома, как когда-то? Он метался и мучился, и заразил тем же жену. Ирина Алексеевна предпочитала пропадать на работе и пытаться несмотря ни на что договориться с Полонским, найти-таки к нему подход, чего бы ей это ни стоило.
Также Павлова прокручивала в голове возможный диалог между ней и Алексеем Кривицким по вопросу моральной поддержки их общего близкого. Однако Алексей будто бы тоже избегал ее, как она сама — Геннадия Ильича. Объяснил ли Гена Леше, почему подписал заявление? Считает ли сын Кривицкого ее виновной в увольнении отца? Конечно, объяснил, конечно, считает! Черт бы побрал этого Полонского! Кстати, о нем…
Она заметила Игоря Яковлевича и Сергея Анатольевича у главного поста в приемном покое. Куликов был чернее тучи и что-то недовольно вещал главному врачу. Полонский же, увидев издалека Павлову, поспешил свернуть разговор с травматологом и спешно удалиться. Нина ободряюще потрепала Куликова по руке и мотнула головой в сторону Ирины Алексеевны, которая уже приблизилась и поинтересовалась:
— Что у вас произошло? Что с вами, Сергей Анатольевич?
— Главный ваш, Ирина Алексеевна…
— Он не мой.
— …достал прямо-таки лезть со своими советами, куда не просят!
— Поподробнее?
Куликов осмотрелся по сторонам и приблизился к лицу Павловой, которая приложила максимум усилий, чтобы не отпрянуть от неожиданности.
— Под руку мне всю операцию говорил, ждал, что ошибусь… — уверенно зашептал травматолог.
— Ну что вы такое говорите? Жизнью пациента главному врачу уж точно не выгодно рисковать, — изумилась заведующая.
— А ему любой ошибки было бы достаточно, я это точно знаю, — гнул свою линию Куликов. — Геннадия Ильича же уволил? Видимо, я следующий.
Павлова не нашлась с ответом. Она посмотрела на Нину, чтобы отметить реакцию последней. Реакцию несогласия со словами Сергея Анатольевича, безусловно. Да, Павлова злилась на упрямого главврача за увольнение мужа, но не верила, что тот имеет намерение поочередно истребить всех ее людей. Однако Дубровская серьезно отнеслась к смелым предположениям товарища и удивления не выказывала.
— Перестаньте, Сергей Анатольевич! Просто делайте свое дело, и никто вам и слова не скажет, — наконец вымолвила заведующая, нервно теребя обручальное кольцо.
— Вам легко говорить, не вы же под прицелом главного, — только и ответил Куликов. — Ладно, я с вашего позволения пойду кофе выпью, сил моих нет…
Павлова и Нина провожали его долгим взглядом, пока Дубровская не отвлеклась на новоприбывшего пациента с самообращением. Больным вызвалась заняться Майя Николаевна, бросившая престранный взгляд на заведующую, что Ирине Алексеевне совсем не понравилось. Что, и Захарова имеет претензии к ней в чем-то? Как же все надоели!
После обеда Ирина Алексеевна Павлова пошла знакомой дорогой к кабинету главврача. В нужном коридоре из-за внезапного прострела в поясничном отделе она неловко оступилась и оказалась на полу. Ногу что ли подвернула? Говорил ей Гена не носить больше каблуков! Ее заметил молодой мужчина, выходящий из приемной Полонского. Он быстро подбежал к ней и помог подняться:
— Как вы? Сильно ушиблись? Давайте посмотрю, я врач.
— А я, по-вашему, кто? — хмуро бросила Павлова.
— Я травматолог, и вы? Присядьте вот сюда, — он помог ей сесть на ближайшую скамью.
— Работаете здесь? — с любопытством спросила Павлова. Что он делал в кабинете главврача, интересно?
— Нет, но устраиваюсь к вам через пару-тройку недель.
Павлову неприятно кольнуло откровение мужчины. Она уточнила, пока он осматривал ее голеностоп:
— А в какое отделение?
— Неотложной хирургии, — Ирина Алексеевна выпучила глаза. — Больно? — спросил коллега.
— Нет, — протянула еле слышно.
— Вот и хорошо, — он отставил ее стопу и поднялся на ноги.
— И что же, вы обследований мне не порекомендуете? — проявив недюжинную хитрость, спросила заведующая, чтобы оценить профессионализм назначенца от Полонского.
— Ну, нормально все у вас. Думаю, обследований не нужно, — обворожительно улыбнулся коллега. — А вы заведующая? — обратил внимание на бейдж Павловой.
Хмыкнув, та поднялась на ноги и, ничего не ответив, похромала к кабинету Игоря Яковлевича. Она вновь оглянулась на травматолога и, сжав зубы, потянула на себя дверь. Ну Полонский, ну и фрукт! И сколько же платят за место под твоим крылом?
