Андерсен, или новая жизнь Волдеморта

      Том ненадолго вернулся в отель, чтобы сменить промокшие пальто и костюм на тёплый джемпер и джинсы. Такая одежда отлично подходила для прогулки по городу, которую он планировал ещё будучи в Дании. Он лелеял в памяти родные пейзажи и величественную архитектуру Туманного Альбиона.       Стоя в лифте, он взглянул на себя в зеркало: лицо непривычно довольное, глаза блестят. Он вынул из кармана платок, который Гермиона любезно вернула ему, поднёс к носу и втянул невесомый аромат её духов. Быть может, она провела им по шее, потому на ткани отпечатался запах, или Том сам придумал это в своей голове и теперь внюхивался в него, будто мальчишка, тайком выкравший часть гардероба своей возлюбленной.       Влюблённость.       Том последние пару лет непозволительно часто раздумывал над этим понятием.       С появлением в его жизни науки Зельеварение, он жадно изучал материал и проводил часы в библиотеке за чтением. Все как один авторы научных трудов твердили о невозможности человека, зачатого с помощью приворотного зелья, познать прекрасное чувство. И ни один не дал аргументированного ответа — почему? Том выдумывал собственные теории, старался подкреплять их текстами авторитетов, но всегда упирался в недостаток участников статистики. Разве многие готовы пойти на риск как его мать? Наверняка нет. Потому судить по десятку известных случаев он не желал. К тому же многие причисляли влюблённость, переходящую порой в любовь, исключительно к взаимоотношениям людей. Но в чём было отличие той же самой влюблённости к науке и искусству? Разве захвативший разум сюжет или открытие не будоражили тело и рассудок? И не было всех тех симптомов, причисляемых к любви между мужчиной и женщиной? А как же любовь матери к своему ребёнку?       Том знал: если симбиоз гормонов и эмоций был таким многогранным, значит, и он был способен почувствовать его.       Просто первой его любовью была не сокурсница или девочка из соседней комнаты в приюте, а знания. Жажда покрепче любого обезвоживания. Но годы шли, и он ненароком обращал внимание на прекрасный пол, а тело нет-нет, да с периодичностью реагировало на прелести женского тела.       Правда заключалась в том, что он принял намеренное решение самодисциплинироваться, и соблюдал целибат до двадцати двух лет. И не будь его товарищи такими назойливыми сводниками, за спиной высмеивающими отсутствие у него личной жизни, Том, возможно, отказался бы воспользоваться услугами жрицы любви. Нет, он не пытался доказать кому-то, что поддерживает наличие секса важной составляющей жизни любого мужчины, просто голова разрывалась от количества знаний и подготовке себя к невероятным свершениям. Ему нужно было отвлечься, а голубоглазая красавица стала идеальной кандидаткой для нового познания и разрядки. Она была хороша собой, но не настолько, чтобы вскружить ему голову, но главным её плюсом он отметил способность слушать. Наверняка ей было глубоко наплевать на его скудные жалобы на окружающих его единомышленников, но она сохраняла напускной интерес во взгляде. И ещё она не обратила внимания на его неопытность, наоборот, подсказала, как и что лучше сделать. Раскрыла его сексуальный потенциал и перед тем как уйти дала наставление не избегать женского общества, потому что такие клиенты, как он, часто бывали у неё, и жизнь их с каждым годом становилась всё невыносимее. Покинув бордель, Том проанализировал её слова и в конечном итоге согласился. Да, он мог спокойно жить без секса, ведь раньше ему потные телодвижения казались лишь пустой тратой времени — самого драгоценного ресурса человечества. Но девушка показала и обратную сторону: нежность касаний, отбирающих, пусть и на время, напряжение; ласку, дарующую тёплый трепет где-то в груди и то внимание, что не заменит ни один глядящий в рот последователь, свято верящий в предложенную миссию.       Иногда он позволял себе посетить проститутку раз в неделю или месяц, а когда был особенно занят новой жизнью под именем Лорда Волдеморта, раз в несколько месяцев. Единожды его воздержание превысило три года, когда он путешествовал по миру. А первое Рождество в Лестрейндж-холле подарило ему Беллатрису, бегущую на его зов без какой-либо лишней мысли. Она была готова буквально на всё, со временем научилась угождать ему на оценку превосходно. Ведьма научила его некоторым вещам, которые в обществе считали извращением. Но чем больше она лезла из кожи вон, тем сильнее отдаляла от Тома веру в любовь, которая когда-то должна была появиться в его жизни. Образ верной спутницы, идущей подле него с их наследником на руках, рассыпался в прах. Первым делом Волдеморт вырвал страницу из воображаемого дневника целей с пометкой «жена», потом исчезло желание видеть кого-то рядом на постоянной основе в качестве любовницы, а когда он смог возродиться и узреть своего заклятого врага мальчишку Поттера, то и мысль о наследнике, что мог стать таким же заложником пророчества, испарилась. За несколько месяцев до решающей битвы, Том допустил ошибку, поддался алкогольному опьянению и тесно жмущейся к нему Белле. Тогда он взял её прямо на столе, где проходили собрания Пожирателей Смерти, на глазах у её мужа, мастурбирующего на развратную картину дерзких фрикций. Лестрейндж позже пришла к нему и озвучила то, что Волдеморт не желал более слышать в своей жизни. Беременность застала его врасплох, он не был глупцом и знал, откуда берутся дети, просто проиграл плотскому первобытному желанию — закончил не привычно на её бедро, грудь или лицо, а внутрь. Слава Мерлину и всем тем богам, о которых он слышал, Родольфус решил его проблему тихо и радикально. После того Беллатрису Волдеморт к себе не подпускал.       За мгновение до смерти, он посмотрел за плечо Поттера, туда, где столпились борцы светлой стороны. Их лица смазались на фоне одного — осунувшегося, перепачканного кровью и пылью девичьего личика, разительно отличавшегося от того, что он впервые увидел в Отделе Тайн. Гермиона Грейнджер, не моргая, смотрела в его сторону, на застывший во времени луч убивающего проклятия, устремлённого против него. И он плотью ощутил её жалость, не ненависть или злобу, а самое отвратительное и постыдное для Тома чувство. Пролетающая перед глазами жизнь заложника одиночества рвала сердце на куски. Любовь. Он проиграл в войне с ней и желал насытиться только лишь ею перед кончиной.       Прошло пять лет. Ничто для событий мирового масштаба, но слишком много для самого Тома.       Он сидел напротив когда-то источающей жалость девушки, теперь искренне улыбающейся ему. И он позволил себе повернуть ключ в заржавевшем замке и выпустить желание попробовать, может быть, впервые, подчиниться людской слабости. Разрешил открыть книгу со звучащей главой «Влюблённость».       Том шагал вдоль набережной, продолжая наводить в голове генеральную уборку. Он давно отдалился от немногочисленных прогуливающихся людей, потому помешать ему не могли. Складывая былые обиды в дальний ящик, он остановился у причальной стены. Солнце почти закатилось за горизонт, лишив Лондон естественного освещения. Рядом с Томом прошёл старик в кожаном плаще, одна его рука была спрятана в кармане, а в другой он держал освещающий путь алюминиевый фонарь.       — Добрый вечер, господин. Здесь опасно в тёмное время, вам бы вернуться на набережную, — Старик осветил гранитную стену. На одной из вмонтированных металлических скоб висел остаток каната. — Ходит молва о новом маньяке. Он орудует тут, набрасывается на зевак и туристов, а потом душит их этим самым канатом.       — Не вы ли тот самый маньяк? — усмехнулся Том.       — Бог с вами! Моё дело маленькое, выполнить указ полицейского и оповестить любого, кого повстречаю по пути к барже.       Том обернулся через плечо. Баржа одиноко покачивалась на волнах, в рубке было пусто, видимо, командир отошёл ненадолго, ведь носовой фонарь слабо горел.       — Моя посудина, — старик печально опустил тяжёлые веки. — В плавание давно не выхожу, но навещаю каждый день.       — Нас теперь двое, вряд ли маньяк осмелеет напасть. Могу я взглянуть на ваше судно чуть ближе?       Старик оживился, по-отечески улыбнулся и махнул рукой, приглашая Тома идти за ним. Они спустились на небольшой кусочек песчаного пляжа.       — Зови меня Льюис, — представился старик. — Барже моей уже за двадцать лет перевалило, потому не удивляйся ржавчине. Я бы с радостью занялся ей, да силы уже не те, и жена ворчит. А недавно получил письмо прямимом оттуда, — он тыкнул пальцем в небо, намекая на важных людей. — Баржу мою в утиль, и дело с концом.       — Жаль, Льюис, а ведь могли бы найти ей достойное применение.       — Да кому это при нынешней власти надо? Но и не мне на них жаловаться, так что расскажи лучше о себе.       Небывалая удача улыбалась Тому. Второй человек за прошедший день интересовался им, и ему это нравилось. Впервые за несколько лет он желанно делился «своим» без готовности противостоять подвохам.       — С чего бы начать… Меня зовут Том и я недавно вернулся в родные края. Скажу честно, сам не знаю, чего ищу здесь, но, возможно, скоро пойму.       — Ты молодой, наверняка найдётся для тебя достойное занятие.       Том мысленно посмеялся над словами Льюиса. Молодой? Если для него семьдесят шесть лет это ещё молодость, то он прав, и есть ещё время на подумать. Он достал пачку сигарет, вынул одну себе и протянул старику, но тот любезно отказался. Том опустился на корточки, прикурил и взглянул на баржу. Когда-то она сияла и верно служила своему капитану, а теперь покрылась ржавчиной без шанса на ремонт.       Крепко затянувшись, он задумался над параллелью судна и своей прошлой жизни.       — Льюис, могу я задать тебе личный вопрос?       — Валяй!       — Будь у тебя сейчас возможность начать жизнь с чистого листа, ты бы согласился?       — Хороший вопрос, мой друг, — старик почесал седую щетину на подбородке. — Я не был святым, но старался жить достойно. Жене я своей был верен, детей на ноги поставил, а их у меня шесть. Пусть и хотелось кошелёк потяжелее, но и без лишней монеты я старался улыбаться каждому новому дню. Посудину свою лелеял, и команде не давал повода для разлада. Потому, нет, Том, я бы не стал переписывать свою судьбу.       — Спасибо за честный ответ.       Льюис кивнул.       Том выпустил облако дыма, а когда оно рассеялось перед его лицом, он по-новому посмотрел на баржу. Да, ржавое старое судно, которое совсем скоро распилят на металл, но на его месте появится другое. Сменяемость естественный процесс планеты. С этими мыслями он поднялся на ноги, бросил окурок под ноги и затушил носком ботинка.       — Никак уходить собрался?       — Пора.       — Удачи тебе, Том.       — Удачи, Льюис, и… — Том кивнул в сторону судна. — Она исчезнет отсюда, но в памяти останется навсегда.       Договорив, он развернулся и уверенно зашагал прочь, оставляя за спиной не просто капитана-старика, но и ещё одну часть дурных мыслей о прошлом.

***

      — Вы наталкиваете меня на неопределённые мысли, Том. Я читала ваше дело, и там чёрным по белому был описан ваш психологический портрет. Вы с чувством рассуждаете о любви, будто уже тогда знали, каково это. Вас не просто понять, да, но я всё меньше начинаю верить правде из ваших уст.       Рита сомкнула пальцы в замок и опёрлась на них лбом. Она устала морально, ведь слова рассказчика проникали сквозь неё, они не требовали оценки, но Рита не изменяла себе и с извращённой скрупулёзностью патологоанатома разбирала Волдеморта на составляющие; и физически, последние два часа она просидела на твёрдом стуле с выпуклой, ребристой спинкой, давящей на лопатки.       — Вы не обязаны неподвижно выслушивать меня, — Том жестом предложил ей встать и размять затёкшие ноги. Рита поднялась и, качаясь, направилась к кровати. — В этом мире есть психологи, люди, посещающие их, обычно располагаются поудобнее на софе или диване. Я видел в кино. Вам я советую поступить так же, я не психолог, но верю, вам поможет мой совет.       — Да уж, спасибо, я и правда не привыкла к такой неудобной мебели. В моём доме стулья с мягкими сидениями, — Рита вытянула ноги и подтянула подушку к изголовью кровати, чтобы удобнее облокотиться на неё. — Но вы уходите от темы.       — Нет, вы не правильно поступаете по отношению ко мне, заключаете в привычные вам рамки. Я могу делать долгие паузы, но всё-таки продолжаю говорить. Любовь… Меня смешит и раздражает баловство писак, кто причислил меня к бесчувственному монстру. Если я убийца, это вовсе не значит, что я лишён чего-то хорошего. Да, я отпирался от своих желаний, глушил их тёмной магией, пытался избавиться, пока не осознал бесполезность своих же действий.       — Вы хотите быть любимым или любить?       — Могу я выбрать оба варианта?       — Разумеется, — Рита грустно улыбнулась. Она и сама стала забывать, каково это, когда ты принимаешь и отдаёшь. — Вы любили мисс Грейнджер?       Том стиснул зубы и скривил губы, освобождая концентрированные эфиры стыда. Любил ли он её? Плохой вопрос, не подходящий, он мог прозвучать, но гораздо позже, возможно, при следующей встрече. Ведь сегодня подходило к концу, а повествование не укладывалось в короткие временные рамки, которые могла себе позволить Скитер.       — Вам не нужен мой ответ. Нельзя заключить мои чувства в сухие да и нет! Могу напомнить, кем я являлся, быть может, наша беседа сменится на более серьёзную, — Том угрожающе приблизился к кровати и навис над Ритой тёмной скалой. Она инстинктивно поджала колени к груди и обняла плечи руками, страшась гнева одного из величайших тёмных магов. Затаила дыхание, и только когда Том отступил, порывисто выдохнула. — Я позвал вас для конкретной цели, а не чтобы вы копались в моих потрохах и делили на белое и чёрное.       — Простите.       — Извиняетесь? Низко с вашей стороны, — Том протянул ей раскрытую ладонь, и она нехотя накрыла её своей. Он рванул на себя лёгкое тело, и волшебница впечаталась лицом ему в грудь. Рита едва доставала макушкой до его подбородка, пшеничные завитки пахли мылом, Андерсен вдохнул знакомый запах и усмехнулся, озвучивая собственные мысли: — В прямом смысле низко, почему-то я упустил из виду вашу миниатюрность. А теперь возвращайтесь на стул и внимательно слушайте меня, я подам знак, когда вы сможете задать мне вопрос.