— Да не знаю я! — резко выдает Твик и громко цокает, закатив глаза.
— Ну ты же явно планировал сесть на поезд. Ты не мог просто взять и уехать без знания маршрута, — Такер смотрел прямо в его глаза пару секунд и вспомнил всё-таки, кто же его бывший одноклассник, — А, мог.
— Ну вот и не допрашивай меня, блять.
В вагоне было не очень светло, но большое количество сена невозможно было не заметить. Твик оперся на стог и пытался отдышаться. Бежать с огромным рюкзаком и корзиной в руках довольно трудно, поэтому парень вспотел, пытался успокоиться и измерить пульс на шее. Было заметно, как он трясется. Хотя это довольно частое явление, ведь нервные тики проявились очень рано — аж с начальной школы. Крейг не мог не думать о чужой спешке и полном походном рюкзаке, поэтому все же спросил:
— Ты из дома убежал?
— Да.
Больше Твик ничего не сказал, но Крейг был рад, что догадался. Вообще не так уж и трудно было представить, что тот когда-нибудь уйдет от родителей-наркоманов, которым важно лишь продать кофе очередному мудаку из Южного Парка, заработать деньжат и кайфануть. Для некоторых жить с людьми, которые не интересуются твоей жизнью — мечта, но Твик был из тех, кому нужно внимание. СЛИШКОМ много внимания. Видимо, кого-то близкого у него не было за все это время, раз он сорвался и всё-таки решился на побег. Скорее всего родители не придали этому большого значения — они, в принципе, ни о чем не заботились. Только с появлением ребенка до них дошло, что стоит не жалеть денег на презервативы, чтобы потом не мучиться от нервотрепки. Одновременно Такер испытывал жалость и гордость за парня, но вслух признаваться не хотелось.
Внезапно появилось солнце, снег начинал медленно таять, что удивило обоих. Уже две недели стабильно шел снег, а сейчас погода внезапно сменила курс. Видимо, в этом году весна наступит раньше, что не могло не раздражать Твика. Он ненавидит ходить по гололеду и слякоти, а плюсов этого времени года не видел. Парень подумывал сбежать летом, но выживать в условиях, где всем плевать, поел ли ты, поспал ли, все ли нормально с тобой, стало сложнее. Твику хотелось жизни с нового листа, однако тревога всегда преследовала его — он не знал, что делать, если ничего не получится. Плана ведь никакого не было, он решился на побег из-за последней стычки с отцом. Сейчас парень был раздражен, потому что рядом находился бывший друг, с которым связано очень много хороших воспоминаний. Однако их всех перекрывала одна глупая ссора, после которой обоим было тяжко нормально поговорить и помириться. Если Крейг смирился с расставанием, то Твик наоборот думал о произошедшем хотя бы раз в день. Он придумывал что и как сказать, корчил страшно злые гримасы перед зеркалом и репетировал драматический уход, а сейчас сидел и молчал. Какая-то часть ликовала от встречи, а другая лишь сильнее злилась. Свои эмоции он никогда не мог понять, ведь сидеть и анализировать собственную личность без чужой помощи удавалось с трудом. Только со временем он научился базовой рефлексии и стал немного понимать, что вызывает гнев или грусть.
Крейг решил, что раз уж они не поговорили тогда, то нужно сделать это сейчас, потому что он был уверен, что Твика это тревожит. Да и он допускал, что такой возможности больше не будет, ведь жизнь никогда не может обеспечить тебе полный покой. Всегда может произойти какое-то необъяснимое дерьмо, которого ты никогда не ждешь, но оно настигает и ловит тебя за пятки, удерживает крепко и не дает вырваться. Приходится адаптироваться к ситуациям и оставаться на плаву временнóй быстротечности.
— Ты сильно на меня злишься после выпускного?
Твик резко повернул голову в его сторону и поднял бровь, удивляясь вопросу.
— Ну а ты как думаешь? — произносит он саркастично и разводит руки в стороны.
Крейг раздражённо выдохнул и сказал:
— Прекращай уже, блять. Говори нормально.
Твик скорчил очередную гримасу, начиная закипать от ярости. Хотелось сделать все наоборот, чтобы довести Крейга до ручки, как иногда бывало с другими одноклассниками. На самом деле друг никогда не злил его своим поведением — оно его успокаивало, но после выпускного грязь смешалась с хорошими моментами, и, в конце концов, одержала мнимую победу, однако сейчасч Твик решил уступить и сказать как есть.
— Ну нет, не злюсь. То есть, злюсь! Я не знаю, боже. Вроде мне очень обидно, но и…
Долгая пауза. Кажется, он договаривать не собирается. Крейг тихо усмехнулся, поправил толстовку и пошарил по карманам. Сигареты и зажигалка на месте. Вот так удача. Он закурил и продолжил вместо бывшего друга:
— Но и видеть ты меня рад, — он протянул ему сигарету и максимально спокойно выдал, — Будешь?
Твик покраснел то ли от стыда, то ли от смущения, выругался куда-то в сторону и решительно схватил сигарету из пачки.
— Иди ты нахер.
— Взаимно, Твик. Я даже не знал, что ты куришь. И нормально тебе кофе с сигаретами мешать? Диарея не мучает?
Парень проигнорировал его подкол. Крейг поджёг себе и ему сигарету и убрал зажигалку в карман. Он так давно не произносил это имя вслух. Сейчас оно кажется таким лакомым и приятным, как в первый раз. Однако диссонанс возникнул, ведь имя Твик вообще не для Твика. Содержимое не подходит обложке: как будто словом «мякоть» называют сюрстремминг. В школе такие мысли вообще не посещали Крейга — ну Твик он и Твик, странный, ну и что. Долгая разлука играет свою роль в восприятии. Действительное смеется над прошлым, пока не привыкнешь и не проглотишь истину.
Одна сигарета уже тлела в руке, а другая брошена вглубь вагона. Твик слишком сильно нервничает — он выкурил все за минуту. Исцарапанные пальцы теребили край свитера, а его взгляд был устремлён на свои ноги в грязных ботинках. Крейг расслабился и наблюдал за Твиком: подростковых прыщей больше нет, качество волос стало заметно лучше (они не такие ломкие), а вот ногти неухоженные, кутикула обкусанная, как в школьные времена. Выглядит приятнее, чем прежде, но характер такой же отвратительный. Правильно говорят, что люди не меняются: они становятся хуже или же смиряются со своим характером и контролируют его.
— Тебе сильно влетит из-за меня? — решил уточнить Твик.
— Да. Но забей уже. Меня скорее всего уволят. Придется Кенни тянуть квартплату до тех пор, пока новую работу не найду. Вроде на парковку нужен был охранник, так что не пропаду.
Услышав знакомое имя, Твик насторожился. Он неплохо общался с Кенни в последних классах: часто бывал у него дома, однако не по дружбе. Бесплатная трава из-за связи его семьи с данным промыслом. Не удивительно, что он перенял поведение родителей, ведь существование в таком убогом городе как Южный парк доводит до безумия. Если бы Крейг узнал об этом, то вряд ли бы продолжил общение с таким бессмертным: он человек, осознававший все на свете.
— Вы вместе живёте?
— Ну типа да. Работаем в одном магазине. Точнее он работает, а я уже нет, получается. Трахаемся от скуки, я слушаю о его пьяных похождениях, а он не задаёт мне лишних вопросов. Отлично живу, не жалуюсь, — он мог и обойтись простым «да», но посмотреть на реакцию Твика хотелось до жути. Ведь как такое возможно, чтобы Крейг жил лучше, чем Твик! И неважно, что он врёт по поводу того, что ему нормально. Да, его не устраивает жизнь в однушке с алкоголиком, квартплата, работа, разговоры, но это ведь не главное.
Твик мгновенно замер, пытаясь обработать информацию и успокоить себя, чтобы не взорваться. Его переполняли зависть, обида и гнев. И он, собравшись, холодным и равнодушным тоном отвечает:
— Ясно.
Крейг удивлённо приподнял бровь.
— Просто «ясно»? Я думал, ты на меня сейчас снова обидишься.
Твика бесило, что Крейг был прав, и именно поэтому он себя вел совершенно иначе. Ему было противно от того, что у Крейга вроде как есть личная жизнь, что он живёт не с родителями и может позволить себе делать все, чего душа пожелает. Словно он может двигаться дальше, пока другой каждый день думает, как можно было бы загладить их конфликт на выпускном и что следовало сделать, чтобы он мог поступить в университет вместе с ним, как и хотел. Чертова история.
— На что мне обижаться? Ты просто рассказал, как тебе хорошо живётся, Крейг.
Все, он сдался, он произнес его имя. Причем выделил его так, что по интонации явно ощущается раздражение. Еще немного и последует срыв, способный разрушить мир вокруг.
Крейг изумился, докурил сигарету и бросил ее на рельсы, пролетавшие со скоростью сто сорок километров в час. Глупо будет предполагать, что он сам не раз думал, как все вернуть. Потом смирился, а судьба решила подкинуть шанс, который упускать не хочется. Да, все конкретно заебало в своей жизни, особенно когда не предпринимаешь ничего для того, чтобы ее поменять. Он привык плыть по течению, не менять настоящее, а лишь ждать, когда случится что-нибудь. Так и утрачивается желание жить. Нет, Крейг не хотел умирать, совсем даже напротив — боялся смерти, ведь она такая внезапная, мучительная и болезненная. А размышления по поводу того, что что-то могло бы измениться на следующий день, если бы он себя не убил, вселяли какую-никакую надежду на лучшее. Через окно он смотрел на других людей, проходящих мимо, видел детей дошкольного возраста, мчащихся на площадку и пожилых, разговаривающих о бытовых вопросах, внуках, и думал, что он все делает совершенно не так, будто их место следовало занять ему. Смотрел и на Кенни, курящего прямо в квартире, сидя на ветхом деревянном стуле, который по вечерам включал какой-то сериал и ел засохшие макароны. Его жизнь ничем не отличается от жизни Крейга, и иногда даже казалось, что его это устраивает. Тогда Крейг садился рядом и погружался в чужую жизнь по ту сторону экрана, прекращая думать о себе. Быть наблюдателем гораздо проще нежели самому быть главным героем своей жизни. Иногда он чувствовал себя счастливым, глядя на приятные моменты с персонажами, но это было иллюзией.
***
Как-то Крейг решил пожаловаться Кенни сразу после того, как заметил у себя первый седой волос. Кенни вытаращил круглые глаза с длинными светлыми ресницами и долго не мог вымолвить ни слова. Потом, когда он несколько успокоился, спросил:
— Чего это ты седеть стал?
Крейг лишь пожал плечами и присел на продавленную прошлыми жителями квартиры кровать.
— Так… Как-то оно само.
— Стареешь, похоже. Ну, ничего. Для меня ты еще совсем молодой, — он усмехнулся, снял свою толстовку из-за жары, оставаясь в белой футболке с неразборчивой самодельной надписью, и поправил челку, — Со временем, глядишь, и усы появятся, а?
Крейг неуверенно улыбнулся и бросил взор на зеркало, отражавшее бледное утомившееся лицо с выступающими капиллярами под глазами от недоедания и недостатка солнца. Внутри он смеялся от этих слов, приглушая страх стать седым в тридцать.
— Что-то ты скис. По этому поводу и хотел поговорить? — Кенни поднял бровь, — Чего с тобой такое? Может, тебе пивка? Давай, может, помогло бы.
Крейг поднял на Кенни глаза:
— Почему ты так считаешь? Я вроде такой же как обычно.
Кенни рассмеялся и резко принял серьезный вид.
— Я же знаю, как оно бывает. На свете вообще мало радостей. Верно? Вот я и спрашиваю, что это с тобой происходит. Может, стресс? Я слышал, теперь многие начали задумываться о смерти. Знаешь, кто об этом думает? Люди, у которых нет серьезных проблем со здоровьем. Для них смерть вообще не проблема. Вот, а у тебя все как-то не так, это видно. Ты с каждым днем становишься все мрачнее и мрачнее, а глаза у тебя все грустней и грустней, как будто ты помрешь завтра. Знаешь, чего я тебе скажу? Сдохни ты сегодня вечером или завтра утром, от этого, по большому счету, ничего бы не изменилось. Поверь, я умирал душой много раз, видя вещи, которые не хотел увидеть. По-моему, перспектива такого цинизма тебя совершенно не привлекает. Ты просто боишься. Боишься в полной мере ощутить то, что чувствуешь сейчас. Тебе этого никогда не понять, Крейг. Никто не способен. Это страшно, но так все устроено. Смирись, терпи и наслаждайся жизнью. Ты никогда не думал, что на самом деле все сводится к одному и тому же? Всего лишь к одному и тому же? Например, к одиночеству. Ты никогда не задумывался, что тебе не хватает именно спокойного одиночества? Не кажется ли тебе, что ты только его и ищешь? Если ты возьмешь и бросишь все, отправишься искать приключений, то я не буду против, ведь с тобой ничего не случится. Ты будешь двигаться по длинной темной дороге и вдыхать горьковато-сладкий осенний ветер. И эта дорога рано или поздно приведет тебя к началу. И тогда ты поймешь, что все это время шел по неправильному маршруту, и… Ты только не пугайся, Крейг, но и твоя цель окажется той же самой. Как бы ты ни торопился на встречу с тем, что лежит за горизонтом, дорога всегда приведет тебя обратно. В точности туда, откуда ты вышел. Просто и ясно. Вот и все. И никуда от этого не деться, Крейг.
Крейг привык слушать от Кенни длинные монологи о вещах, которые не видят многие, когда тот пьян, но сейчас он трезв и начал говорить о действительно важном. Может быть он читает его мысли. Или, как вариант, читает его самого, его фантазии и планы. Кенни всегда был уникальным человеком со своей уникальной аморальной философией. У него безусловно очень острый ум, если он так легко способен рассматривать человека со стороны. Эта способность видеть глубже поверхностных проявлений и понимать, что за поведением человека могут скрываться сложные мотивы и эмоциональные состояния, озадачивает. Его талант рассматривать людей со стороны открывает двери к постижению личностных характеристик и эмпатии, что делает восприимчивым к тем аспектам жизни, которые другие могут упустить. Понимание эмоциональных состояний и мотивации других людей, даже когда они становятся неявными, подчеркивает его непревзойденный интеллект и способность сопереживания.
***
И вот сейчас, сев на случайный поезд, Крейг понимает, что он в самом деле едет искать приключения, но не в одиночестве, а с тем, кого он так давно не видел. От своих же рассуждений он улыбнулся.
— Потеплело немного, не находишь? Погода такая непредсказуемая, — вдруг выдает он. — Прямо как ты.
— Это должно меня обидеть или заставить сказать «спасибо»? — с неподдельным удивлением спрашивает Твик.
Крейг пожимает плечами.
— Это уже тебе решать.
— Тогда я скажу «спасибо», — заявляет Твик, — Ты меня вообще рад видеть? Или ты со мной только из вежливости?
— Я с тобой из-за того, что ты украл товары из магазина.
Твик бьет по полу кулаком и снова закатывает глаза. Видно, как в его голове ворочается все, написанное на лице: раздражение, недоверие, досада, а затем смирение с судьбой. Каждый раз, когда он делает какое-то такое движение, в нем чувствуется скрытое напряжение. Как в пружине, стиснувшей пружину — а потом отпускающей ее. А потом этой пружиной можно щелкнуть.
— Ты мог и не садиться на поезд.
— Верно подметил. Да, я рад тебя видеть несмотря на то, что ты все еще редкостный ублюдок. Но моя к тебе радость, скорее, как к старому другу. Ты ведь знаешь, я не могу к тебе относиться иначе. И не смотри на меня так. Можешь не называть меня «другом», если так противно. Но ты ведь еще когда-то так называл меня, я помню.
Твик слабо улыбнулся. Обида прожгла его сердце, но он все еще способен на прощение. Может не сейчас, но когда-нибудь. Хоть и слабо, но он понимает это. Главное — держать себя в руках.
— Спасибо. Еще раз.
Они сидели и молчали, не глядя друг на друга, пока поезд нес их по рельсам в никуда. Мимо проносились дома и деревья без листвы, а затем парни въехали в лес. Крейг как-то бывал здесь со своей семьёй на пикнике, а значит, что сейчас они едут в направлении к Денверу. Триш в те времена нагло отбирала синюю поношенную шапку Крейга с ярким желтым помпоном, а он брал палку, поджигал на ней зефир и грозился, что засунет его ей в волосы. Один раз так и вышло, за что он получил оплеуху от отца: целый день щека болела.
— Слушай, ты реально прав, стало как-то слишком тепло. Ещё и пахнет чем-то палёным, — Твик обернулся и резко закричал. — Блять! Крейг, мы, блять, горим!
Сигарета, которую бросил Твик несколько минут назад, подожгла коробки и сено, огонь стремительно распространялся по вагону.
— Ну так прыгай, если сдохнуть не хочешь! — ответил ему Крейг и спихнул Твика на землю, а затем следом выпрыгнул вместе с корзиной, полной продуктов.
Парню хватило минуты, чтобы отдышаться.
— Ты ненормальный?!
