Эксклюзив

Андрей не размышляет слишком долго. Он вообще на удивление спокойно и легко принял произошедшее в гримерке. Оба на взводе, под градусом, на постконцертном адреналине и с вожжей под хвостом Михи — вполне объяснимо, как оно в это все вылилось. Просто накатившее сумасшествие надо было слить любым доступным способом, а секс и драка — самые верные. Ага, ага, Андрюш, заливай — как часто ты вместо драки к противнику сосаться лез? И давно ли зажимание Михи у стены — для тебя доступный способ? Собственный внутренний голос ехидничает, пытаясь заставить копать глубже, но смысла в этом нет. Потому что после гримерки между ним и Михой ровным счетом ничего не изменилось, а это самое главное. Они не обсуждали эту тему, да даже шутки ни одной — понятной им обоим — себе не позволили, ни одним мускулом не дрогнули в намеке о произошедшем. Ну и че тогда тут думать? Куда более важно, из-за чего эта ситуация (ситуация! Снова! Андрей, блядь) с ними случилась и какими предпосылками была обусловлена. Вот об этом они поговорили. Ну после того, как привели себя в относительно божеский вид и натянули обратно штаны. Сидели на полу все той же злосчастной гримерки и распивали водяру на два ебла, пока к ним не поскреблись управляющий с пожилой техничкой в качестве живого щита, и любезно не попросили отчаливать восвояси. Парни — кидалы, уже свалили в гостишку. Хотя, как с ними Горшок обошелся— не мудрено. Про ширку Миха пояснил просто и, сука, до омерзения понятно — накатило. Девять месяцев не накатывало, а тут, блядь, гляньте на него. Андрей чуть второй раз за вечер не взвился карающим кулаком рукоблудия, но вовремя себя тормознул — основной накал уже спал. А после дрочки, как известно, не машут. Или драки — в их случае — однохренственно. Князь взял с Михи (ну хоть не его самого — Андрей теперь за себя не очень-то уверен) стотысячное обещание не развязываться, а если прижало — хоть словом, хоть жестом, да хоть в танце — дать ему знать. Что в таком случае Андрей будет делать, он не уточнил. Потому что теперь и сам не знал — въебет, споит или вот как сегодня. Вариант «как сегодня», хоть и был молча и единодушно признан рабочим, уверенности в том, что он теперь закреплен как постоянный — нет. Миха не сопротивлялся, наоборот, очень даже активно способствовал, но опять же: эмоции, энергия, алкашка — его ж тоже перекрыло. Один раз — не, в одну реку дважды, молния не бьет в одно и то же место — эти и другие свежие сентенции. Андрею нравится думать, что это был своеобразный сеанс терапии, снять, так сказать предломку. Какими-то ролевыми во врача потянуло, даже белый халат захотелось примерить — вот дичь-то. Но все равно после пробного занятия на курс к нему так никто и не записался. На удивление и что, слегка, конечно, покоробило, Миха не попросил лечь с ним, как обычно бывает после тусы. Не то, чтобы сильно хотелось или были шальные мысли, но в сознании отложилось. Испортил все-таки его Миха, испортил и привязал — вон, сам уже, хоть тесного контакта с ним пока не ищет, но вопросами об его отсутствии задается. Может, тот пожалел? Да, он явно не был против, но то было в разгаре процесса, а когда навеянный дурман рассеялся — понял, что они натворили? Это у Андрея не сжимает и не скребется, а вдруг у него наоборот? Вдруг у Михи крыша теперь еще сильнее поедет? Или у него? А если у обоих? Да парни пизданутся сразу двух вокалистов в дурке навещать. Под раскатистый Михин храп, Андрей размышляет о том, ждет ли он или все же больше опасается завтрашнего дня. Но на утро никаких откровений из-за произошедшего не снизошло. Миха спокоен — проснулся, поворочался, побурчал и с тяжелым вздохом пошлепал в душ расплескивать воду по всему полу — все в пределах нормы. Андрей пока валялся, пытался понять, что чувствует — ну может где-то отвращение к себе затесалось или чувство вины на свежую-то голову. Может, вообще есть желание удариться в самоотрицание и пойти трахать все, что движется и не имеет члена (последний пункт самый важный, главное не перепутать). Но все ровно и тихо, словно ничего из ряда вон, словно все как обычно — концерт, пьянка, отель. И то, что между пьянкой и отелем втиснулся еще и дуэт «ручной труд» никак не влияло на мироощущение и восприятие себя и Михи в целом. Подрочили — и забыли. Хотя Андрей помнит четко, как на трезвую, но дискомфорта от этого не испытывает. Парни тоже особо не разобиделись — ну че с Горшка взять? Ну наорал, ну выгнал — так это еще самое лайтовое, что они от него видели. А Князь так и вообще ни с кем не ссорился, скорее сам жертвой безудержной ярости пал (ну, для публичной информации), это ему вообще обижаться надо за то, что не пытались спасти, а молча оставили на растерзание. Балу только, гадалка крашеная, блядь, окинул их таким пронизывающим взглядом, особо уделив пристальное внимание свежим корочкам на Михиных губах (с чего бы это, жрал их вчера что ли кто?), что Андрей чуть инфаркт не схватил. Но, очевидно, желая просто побесить замершего Горшка за его вечернюю выходку, Саня на всю столовку вредно поинтересовался: «Вы че это, сосались что ли?». Не в бровь, а в глаз, Шур, ты бы знал. Но Миха — Миха прям красавчик, Андрей бы ему самолично медаль деревянную выстругал (если б умел, конечно) за непоколебимость и умение держать лицо. Спокойно сел за стол и невозмутимо ответил: «Не. Че, мы пидоры — сосаться? Только в жопы долбились». Прооравшись, Балу, конечно, уточнил каким образом тогда пострадали его губы, на что Миха посмотрел на него как на идиота и предложил в следующий раз лично поучаствовать, чтобы не задавать глупых вопросов. Ну, Саня-то тоже не промах — кокетливо тряхнул вздыбленной со сна челкой и пообещал посмотреть в своем расписании, когда у него есть время на голубой огонек. Князь, хоть и увидел искусанные Михины губы первым и даже принял непосредственное участие в совершении сего акта (Андрюш, хвастаться неприлично), после замечания Балу весь завтрак одергивает себя, чтобы не пялиться. И опять — ни сожалений, ни стыда, ни угрызений. С одной стороны — едва ли не звериное урчащее удовлетворение, что это он! Он! Поборол и завладел — и ему подчинились. А с другой — невнятное желание повиниться, зализать, залечить истерзанную плоть, показать и заверить, что в следующий раз будет по-другому. Хотя какой к херам следующий раз, Андрюш, окстись. Тебе бы по-хорошему вообще не следовало случившегося допускать, что уж о будущем грезить. Но ведь, Миха — не сказал «нет», — робко сам с собой спорит Князь.

***

— Дюх, Дюш, давай, пошли, — несколько секунд сильной тряски — бля, даже на железных путях одни трещины, да выбоины. Андрей неохотно разлепляет глаза: Миха смотрит на него улыбаясь как-то совсем уж противозаконно. И че ему надо? Хотя, раз они в поезде — значит снова куда-то едут и надо либо паспорт показать, либо вообще уже выходить. Бля, а доки-то где? Андрей спросонок хлопает себя по нагрудным карманам, которых не оказывается, потому что он почему-то в одной футболке. А куртка где? — Выходим уже? Где вещи? А поезд какой? — испуганно смотрит на улыбающегося Горшка. — Княже, ну ты и наебенился, — ржет этот придурок. Ну, конечно, ему-то что, это Андрей по ходу и весь багаж и паспорт, и чуть ли не себя проебал. Какое ему вообще дело, что Князя теперь с поезда ссадят и он будет добираться до… Ну куда там они едут — автостопом, и добрые шофера будут подвозить и подкармливать за плату в виде песен и историй, и хорошо, если никто из них не позарится на его юное упругое тело. А потом он приглянется дочери какого-нибудь дальнобойщика и… — Дюх, в номер пошли, говорю, поезд, е-мое, — посмеиваясь с обиженной морды задумавшегося о своем безрадостном будущем Князя, Миха подхватывает пьяное недоразумение и закидывает его руку себе на плечо. Так мы в поезде или нет? — отупело думает Андрей, вертя башкой. Блядь, да это же бар! Бар, который прямо в отеле, наконец-то, им выпала удача с нормальным местом. Точно. А поезд ему приснился что ли? Он уверен был, что чух-чух слышал. Ладно, неважно. А че Миха такой сильный и трезвый? Обычно наоборот же все. Нет, он Князя уже, конечно, после знатных попоек на себе тягал, и даже не раз, но Андрей все равно чемпион в этом виде спорта. — Мих, а че я такой пьяный-то, а ты нет? — старательно выговаривает слова Андрей. — Потому что я своим вкусам не изменяю. — А я? Я изменяю, да? — А ты на самогон местный повелся, а там градусов-то побольше, чем в водке, понимаешь, да? — Самогон — он сам себя гонит или он сам на себя нагнал? — Блядь, Андро, — Миха аж останавливается, чтобы хрюкнуть ему куда-то в макушку. — Ты б себя видел. Пьянь ты, подретузная. — Да не пьяный я! — возражает Андрей, хмуря брови. И слышит еще один смешок. Ой, да и хер с ним. Князь видит впереди лестницу с дохулион ступенями и готов взять свои слова обратно. Пьян. В слюни. Мертвецки. Что угодно — только не туда. Ноги и так не слушаются, а Андрей по себе помнит, как тяжело затаскивать невминозного мужика по ступеням. И сколько потом обычно у Михи было синяков. — Мих, Мих, я передумал, — проглатывая слова, в панике останавливает Горшка Андрей. — Ну его нахуй, брось меня тут. — Да че ты? — не улавливает причин для тревоги Миха. — Ща быстренько поднимемся и уложим тебя баиньки — делов-то, е-мое. — Не, не, не, — телепается изо всех сил Андрей. — Я обратно. Или тут посижу на ступеньке. На входе еще диван есть, я видел. Там полежу. — Андрюх, да че ты ссышь-то, нормально все будет. Ну хочешь я тебя на руки возьму, е-мое? — и на полном серьезе в глаза заглядывает. — На ноги, блядь, — упирается Андрей. — Сказал – не пойду. — Ладно, — раздраженно вздыхает Миха. Нет он, конечно, как верно подметил Князь, силен, и даже достаточно пьян, но прекрасно понимает, что эту гору он не покорит. На плечо-то Андрея взвалит и сможет понести, но вот со ступеней они полетят колбаской. Миха и так-то неуклюжий, а с ношей вообще беда будет. Андрюху жалко. — Ладно. Он разворачивает их обратно от чудовищ-ступеней и ведет к выходу. На ресепшн никого нет, зато действительно имеется небольшой диван, вот Князь глазастый. Сгрузив Андрея и приземлившись рядом, он привычным движением обхватывает его плечи, заваливая на себя. Пьяный Князь не сопротивляется (да и трезвый не сопротивлялся никогда — вот еще, глупости), утыкается носом и едва не распластывается на широкой груди. — А ты че, со мной тут будешь? — спрашивает Андрей Михину футболку. — А с кем мне еще-то быть, е-мое? — бурчит Миха, прикрывая глаза и откидывая голову назад. Андрей мутным сознанием понимает: эту фразу надо обязательно запомнить. Вот прямо железно и наверняка. Чтобы на трезвую ее разобрать на части и повертеть и так, и эдак. Или не разбирать, а спрятать и сохранить в самых закромах в первозданном виде, и при очередных Михиных вывертов-перевывертов мозгов, доставать как талисман и напоминание. А пока можно всем хлебалом потереться, как обдолбанный кот, об Михин торс. И клешню на него закинуть, чтобы удобнее было. Ну и обнять, коли все равно все под рукой. — Такой ты хороший, Миш.

***

— Голубки вы наши, птенчики нефритовые, — сквозь сон звучит умильный голос какого-то трансвестита. Или как там правильно мужиков, что под баб маскируются называть? — Пор, подвинь его руку, да, вот сюда. Андрей чувствует, как его руку перекладывают на несколько сантиметров выше. Так, блядь это че такое? Продрать глаза получается, но они тут же закрываются обратно. Сушит так, будто он песок жрал, но под щекой и подбородком почему-то наоборот мокро. Приподняв тяжеленную голову, Андрей сильно жмурится и все-таки открывает глаза назло желчному миру. Когда этот мир перестает наконец вращаться, он видит Пора. И Балу. С камерой. Смотрит на свою руку, которая подверглась чужому насильственному воздействию — ладонь чашей лежит аккурат на правой груди Михи. Точнее на грудной мышце, сиськами Горшок пока не обзавелся. Андрей проверил. Проверяет. Да бля. Слева, где только что находилось его лицо, расплылось пятно, словно у Михи лактация началась. Горшок полулежит на диване, а Андрей на его груди. Он приподнимается и трет лицо, вытирая собственные слюни, и стонет, потому что вторая рука затекла до плеча. И шее с позвоночником пизда. И ногам. Миха спит — Михе похер, он вообще никак не реагирует на звуки и шевеления, лежит себе на подлокотнике, похрапывает с открытым ртом. Андрей снова смотрит на Балу и Поручика. — Ой, посмотрите кто проснулся! В эфире «Утренний распиздяй» и я ваш бессменный драгоценный, яхонтовый ведущий — Сахно Ебвашуматич. — щебечет Балу и подскакивает к Князю, чтобы сунуть под нос воображаемый микрофон и взять заспанное лицо крупным планом. — Не дадите пару комментариев в столь прекрасное радужное утро для нашей передачи? — Шур, отъебись, а? — сипит Андрей и прокашливается. — Дай попить лучше, будь человеком. — А сейчас, дорогие зрители, мы с вами можем наблюдать, как самец ебланданских выхухолей выпрашивает живительную влагу, после того как безмозгло наклюкался, — Балу сменил вектор на подражание Дроздову. Андрей тянется вырвать у него камеру, но его замедленная реакция позволяет Сане проворно отскочить и продолжить. — Пришибленные похмельем выхухали агрессивны и даже опасны, поэтому мы не будем подходить слишком близко в целях безопасности. — Пор, ну хоть ты, блядь, — стонет Андрей в собственные ладони. Тот лишь улыбается и пожимает плечами. — Ради тропы к водопою ебандац.. Ебландс... — сам запутался Шура. — Короче, ебланы — для того, чтобы разжалобить и получить свое, могут также применять скулящую технику, имитируя завывание раненой псины. Нет, Андрей обожает Балу и его приколы, сам уссыкается с шуток, но сейчас Саню хочется прибить самым изощренным образом. Не потому, что обидно быть объектом его искрометного юмора, а потому что забитый ватой чердак никак не хочет соображать, а организм оживать без жидкости. Он косится на Миху, раздражаясь на его отрешенность непорочного монаха, и с силой стукает ладонью куда-то под дых. А че Андрей один страдать должен? Миха всхрапывает громче, давится слюной, дохает несколько раз подряд и таращит глаза на Князя. — А? — Хуй на, — хамит Андрей. Ему, конечно, не в «Утреннем распиздяе» надо сниматься, а скорее в «Утренней гниде». — Нас снимает сраная камера, помаши ручкой, — кивает в сторону Балу. Миха осоловело поворачивается в сторону ухмыляющегося Шуры и со стоном бьется затылком о подлокотник: — Бля, Сань, иди нахуй, че устроил тут. Дай воды, е-мое. — О, а вот и наш второй экземпляр очнулся от алкогольной комы! Все-таки разные виды, эта особь относится к выхухалю охуевшему. Вы посмотрите, как филигранно, как изящно он может послать, одновременно выдвигая требования! Прирожденный террорист и политик! — Я ща встану, Сань, — угрожающе скалится Миха. — Вход идут угрозы, но мы, отважные, непоколебимые натура… — Балу срывается с места, как только Горшок подскакивает. — Лы, — хмыкает Андрей, с завистью наблюдая за гоняющим Балу Михой. Пиздец у него здоровье богатырское, чем его в детстве кормили, что он с бадуна бесоебить способен? Князь вздыхает и поворачивается к Поручику. — Сань, ну теперь-то водички принеси, а?

***

Миха дуркует. Не как обычно и это озадачивает гораздо сильнее. Нет маниакальных психозов, всратых идей, которые он как одержимый декламирует каждому встречному-поперечному, нет ожесточенных споров из-за архиважного нихуя, нет длинных, запутанных словами и концепциями монологов. Миха не разъебывает номер, не разъебывается сам, не скандалит с организаторами и проводниками, бухает в пределах нормы и даже, вроде как, не ломается нихрена. Почти умница-красавица-комсомолка своего привычного диапазона. Но с ним явно что-то не так. И это «что-то» касается Андрея. Миха его доебывает. Не злобно, почти необидно, но методично и беспричинно. Как будто у него заготовлен целый план мелочных гадостей, и он их по списку прилежно выполняет. Жизнь с Михой (Андрей едва ли не орет, когда ему впервые в голову приходит пикантный тезис) никогда не была скучной и однобокой. И хорошего было куда больше, если не заострять внимания на темных пятнах. Взаимные подъебки, совместные приколы, шутки, тупорыльные импровизированные сценки с ржачем до слез в два хлебала — привычное, незыблемое, единокровное. Но в последнее время, Андрею кажется, что тот впал в фазу «заебы грешной» и его на ней заело. Все остроты, все приколы и неиссякаемое Михино мракобесие направлено исключительно на Андрея. С утра и до следующего утра. От сегодня и до послезавтра. От Петербурга до Ленинграда в обе стороны. В одно утро он замочил на кой-то хрен все штаны и шорты Андрея, оставив только концертные кожанки, в которых можно яйца в мешочек сварить по такой-то жаре. Причем день был свободный, чтобы пошариться по городу, поэтому ему пришлось выпрашивать у пацанов запасные. Свои Миха-жлоб не дал, а с Андреевской жопой и бедрами получилось влезть только в шорты Балу. Лосиные наоборот спадали. Сашкины на нем сидели ну крайне несвободно и были далеки от порядочной длины, потому садиться он в них вот вообще не рискнул до ближайшего магазина одежды. Как ему пришлось везти непросохшие вещи дальше и что с ними стало — вообще отдельная боль. Про подножки, тычки, насмешки даже говорить нечего. Это всегда было, теперь только усилилось троекратно, Андрей едва успевает отвечать. Миха, подонок, даже разболтал всем, почему они тогда в вестибюле отеля на диване прикорнули. Сколько прозвищ Андрею придумал Балу, сколько советов дал, как перестать бояться лестниц и правильно употреблять сэм. Как будто он единственный наебенился в слюни за все эти годы и вытворил полную хуйню. А то, что тот же Балу в тамбуре с Пором друг на дружке дремали — порядок, а то, что Лось с пьяну залез не на верхнюю полку, а еще выше, которая для багажа (как умудрился только?) — это ничего. Ну не захотел подниматься — очень даже разумно для пьяного, ну заснул на диване на ресепшн — че такого-то? Эти гавры еще и игру придумали: орать «Княже, аппорт!», как только он собирался подняться по ступенькам. Суки. Миха прыгает вокруг него шкодливым щенком на репетициях, перебивая, подлезая под руку в самый неподходящий момент, запутывает ноги кабелями и роняет неожиданными наскоками. На концертах он ходит вокруг разъяренным хищником, и Андрей серьезно опасается, что тот выкинет что-нибудь совсем из ряда вон. Но, благо, обходится привычным повисанием, запрыгиванием на спину и воровством микрофона и пива из-под носа. Как-то они обсуждают с ребятами, что после тура неплохо было бы собраться погонять в страйкбол, и впервые становится неспокойно от мысли, что у Михи в руках будет оружие. Есть стойкое предчувствие, что Андрея ждет тотальный френдлифаер с первых минут запуска, если окажутся в одной команде. Если в разных, то Миха еще и прикладом или только рукопашкой его доломает, чтоб не мучился. Окончательно Миха едет кукухой после очередного отыгранного концерта и коллективного решения оттянуться как следует. В гримерке оказывается несколько девчонок, которых тащат с собой в отель, где снимают огромный номер с горячительным и закусками — ну а что они не звезды, что ли? Могут себе позволить. Миха весь вечер не меняет тактики, продолжает настырно докапывать подколками и позорными историями про Андрея. Про себя бы лучше так пел, особенно про трипы и притоны. Андрей, честно говоря, подзаебался за все время проведения в отношении себя террористической атаки, поэтому забил и сосредоточился на кутеже. И девчонки ничего так, глупо опять упускать шанс на сношение из-за Михи, тем более, когда тот ведет себя как долбоеб малолетний. Сидя с миловидной брюнеткой на коленях и расслабленно запустив руку в ее длинные мягкие волосы, он вчесывает ей какую-то совершенную, но довольно романтичную чушь, которая всегда прокатывает. Миха нарушает все заповеди и кодексы дружбанов. Вместо того, чтобы оставить товарища спокойно окучивать даму, он подсаживается к ним и постоянно вклинивается, перетягивает на себя внимание, втирает излюбленные лозунги. В какой-то момент девочка отвлекается от Андрея и начинает отвечать сраному анархическому пропагандону, а тому только того и надо, он всей своей беснующийся душонкой пытается ей что-то доказать, убедить, аж подскакивая на месте. Андрею кажется, что Миха дискуссией секс заменяет, а сам он тут явно лишний. Ему-то именно секс нужен, без альтернатив и суррогата. А его опять обламывают. И кто, блин? Лучший друг и вечная заноза в заднице. — Да че ты не понимаешь-то, е-мое? Книжки что ли не читала? Если будет настоящая, настоящая, понимаешь, да, анархия, не будет хаоса! —Но ты ведь сам говоришь, все можно — делай что хочешь, это же и есть хаос. Если все будут делать что хотят, мы скатимся к насилию и… бардаку. — В башке у тебя бардак, е-мое, — ворчит Миха, отпивая пива из бокала. — Мих, ты, может, пойдешь — другим свои мысли повтираешь? А то не все сегодня твои лекции послушали, — не выдерживает Андрей. — Да всем и не надо, — отмахивается Миха. — А че, плохо что ли сидим? — Мих, мы неплохо сидели, пока ты свою телегу сюда не подкатил! — цедит Андрей сквозь зубы. Ну что за нахуй? — Про телегу это ты хорошо сказал, е-мое, клячу-то ты уже почти запряг, — смеется Миха, кивая на девушку. Совсем дебил он что ли? — Чего? Ты кого клячей назвал? — с языка девчонки, очевидно, так и просится оскорбление, но она не решается его озвучить хамоватому кумиру. Возможно, уже бывшему. — Да че ты шуток что ли не понимаешь, е-мое? Слышь, Андро, ты че-то полудохлую какую-то выбрал — ни книжек не читает, ни в концепциях не сечет, еще и с юмором швах. Может, еще посмотришь, е-мое, пока выбор есть, понимаешь, да? Андрей в ахуе, просто в натуральном ахуе и полной растерянности. Порядочные кавалеры за такое должны в табло прописывать не раздумывая, отстаивая честь дамы сердца. Но зазноба пока что даже не дама чресл, а Миха, пусть и ведет себя как конченый гондон, все же лучший друг, да и в принципе неотъемлемая часть его самого, и мудохать его за идиотизм рука не поднимется. Упоролся он что ли чем? — Ты совсем охуел? — шипит на Миху девчонка и, не дождавшись защиты от Андрея, вскакивает с его колен и обращается к нему. — И че, нормально тебе? Может он тебе сам по своему вкусу кого подберет? — Так о том речь, опять не с первого раза поняла, да? — не затыкается Миха, с хитрым прищуром глядя на разгневанную девушку. — Дебилы, — уходя, бросает девчушка. Андрей не понимает, что сейчас произошло. Ну, кроме того, что ему снова виртуозно обломали секс. Почему он сразу не повел ее к себе? Наболтал бы, что прогуляться хочет и завел бы к ним в номер. А, вот почему. Потому что Миха его очевидно решил доебать и довести до невменяемого состояния. Скорее всего, он бы просто не позволил бы Андрею с ней уединиться. Пас его, как овцу заблудшую. Че этот придурок хочет, че ему надо? Устроил ему недотрах и перезаеб. Достал, блядь. Вот конкретно достал. Он поворачивается к Михе и бесится еще больше с его довольного хлебала. Сидит, дебила кусок, лыбу давит, пивом наслаждается. Смотрит еще так невинно, будто не произошло ничего. Сученыш. — Ну-ка, пойдем-ка, поговорим, — приказным тоном зовет Андрей, останавливая себя, чтобы не схватить Миху и не потащить за собой. Отчего-то его переполняет уверенность, что тот сам пойдет и без применения силы. Он встречается глазами с Пором, а потом и Яшей, и те по его морде лица прекрасно понимают, что он Миху не новые идеи обсудить позвал. Понимают, но не останавливают. Как обычно, в общем. Как только Миха выходит за ним, Андрей прикрывает дверь и толкает его к стене, вставая предельно близко и упираясь кулаком в несколько сантиметрах от его головы. Дежавю, мать его. Снова он на эмоциях, снова из-за Михи, но пока хоть не зажимает его. Но есть смутное подозрение, что недолго осталось. — И че ты опять творишь? — А что я творю? — приподнимает брови Горшок, а взгляд настолько шальной, что он его даже ни скрыть, ни замаскировать не пытается. Сука. У Андрея, наконец-то, щелкает в башке. — Миш, какого хуя? Ты меня доебываешь — это ладно, хер с ним, я привык. Но, блядь, других-то ты нахуя втягиваешь? Нахуя ты с ней так по-мудацки? Выебывайся, но меру-то знай. — А че плохого произошло-то, е-мое? Ну поржал чутка, она сама дура, раз нарвалась, еще и шутку не оценила, понимаешь, да? Че тебе-то до нее? — цепким взглядом смотрит на него Миха. Да это сюр какой-то. — А тебе? Понравилась и приревновал, что она не тебя предпочла? — Андрей прекрасно осознает какой бред несет. Разве, что с ревностью не прогадал. Но он хочет услышать от Михи подтверждение своей догадки. — Кого? Ее? Андрюх, е-мое, большей хуйни в жизни от тебя не слышал, — на мгновение Миха действительно выглядит растерянным. Но потом расплывается в ехидной улыбке. — А ты че это про ревность тут затирать начал? Может сам того этого, а? — Чего того этого? — вкрадчиво интересуется Андрей и кладет ладонь ему на грудь, сильнее вдавливая в стену. Сердце под рукой заходится аритмией. Ну давай, Мих, давай, жги. — Че-че, бабой прикрываешься, чтобы это, — рвано выдыхает Горшок, облизывая пересохшие губы. Запал есть, а слова-то кончились, да, Миш? Андрей убирает руку с груди, зарывается пальцами в волосы на затылке и дергает на себя, чтобы впечатать Миху лбом в свой. Ни на секунду не отпуская его взгляд. Поплывший, масляный взгляд. Миха дышит через раз сквозь приоткрытые губы прямо в его. И даже не пытается вырваться. И не говорит «нет». Ебанное дежавю. Миха его провоцировал. Все это время. С определенной целью, с конкретным намерением. Старался, выдумывал, чтобы Андрей осатанел. Лицо и внутренности опаляет огнем. Сука. Устроил ебучий детский сад. Но лучше, конечно, так, чем как в прошлый раз. — Чтобы что, Миш? — спрашивает прямо в губы. Звук открывающейся двери заставляет Андрея отстранить голову Горшка от себя, но он продолжает держать его за волосы. Благо вторая рука, упирающаяся в стену, закрывала их лица. — Мужики, вы чего тут? — раздается обеспокоенный голос Яши, выглянувшего из номера. Понятно, проверяющего послали. Беспокоятся. — Ничего, — шипит Андрей и бьет в стену кулаком у лица осоловевшего Михи. Что его бесит больше — подковерные игрища Горшка — в целом, или то, что их сейчас прервали — в частности — он не готов сказать. Отпустив чужие волосы, он грубо отрывает Миху от стены и подталкивает в сторону холла. — Мы проветриться, — бросает застывшему в удивлении Яше через плечо. И сворачивает в противоположную от выхода сторону.

***

Рука Андрея вцеплена в кофту на загривке, словно Миха только того и ждет, чтобы дать деру. Но он вовсе не сопротивляется, послушно, пружинистым шагом, топает, куда его подталкивает взбешенный Князь. Убивать не хочется, даже пиздить всерьез не хочется, как в прошлый раз. А вот выпороть — очень даже. Злость и разочарование не душат Андрея, но скопившееся по капле раздражение готово прорвать плотину его добродетели. И понимание, что Миха именно этого от него и хотел. Не порки, конечно, хотя может и ее тоже, Андрей уже сомневается в своей способности правильно толковать его устремления. Он заталкивает Миху в их номер, запирает дверь на ключ и тащит его к кровати, чтобы швырнуть. Миха в шоке, лежит на спине, глазами на него лупит. Андрей и сам от себя охеревает, но тормозить не намерен. Забирается сверху, чтобы коленями сжать его таз, а руки упереть в плечи. — Ну? — поднимает бровь, словно Миха сделал паузу в разговоре. — Че? — придушенно выдыхает жертва плотской репрессии. — Тебе же явно есть, что сказать. Выкати уже свои претензии и угомонись. — К-какие претензии? — аж заикаться бедолажный начал. Так тебе. — Которые у тебя скопились, что ты без хуйни обойтись не можешь! — рявкает Андрей. — Изъебываешься, выдумываешь, сучишься, чтобы сильнее доебаться! — Да где я сучился-то? — возмущенно вопит Миха, даже голову приподнимает. Э, как тебя кидает из одной эмоции в другую. Мих, да ты сам по себе волчок, тебя ж и раскручивать необязательно. — А, то есть все остальное даже не отрицаешь?! — Ниче я не отрицаю! — невпопад отвечает Миха — завелся, точно волчок, теперь слова мысли обгоняют. — Сам ты...! — Ну, ну, че я сам? — подзуживает Андрей. Какой же кайф, самому докапывать этого дурака. — Снова я пидор, да? — Да! Нет! — выпаливает Миха, хватаясь обеими руками за его бока. И выдыхает возмутительно беспомощно: — Андрюх, блядь. — Че Андрюх? — наклоняется к его лицу Князь. — Че Андрюх-то? Миха молчит, глядит блестящими глазами и дышит часто-часто сквозь влажные чуть приоткрытые губы. Он снова не говорит «нет». Но теперь Андрею мало, ему хочется услышать «да». — Мих, — склоняется к его губам Андрей, едва касаясь. — Миш. Все равно молчит. Андрей, едва касаясь, гладится о его губы своими до легкой щекотки, не пытаясь прижаться сильнее. Пиздец, он с телками так не нежничал, как с Михой. — Хочешь? Миш, скажи. Миха целует его нижнюю губу и пытается втянуть ее глубже, но Андрей не дает, чуть отстраняясь. Внезапная робкая решительность зажатого им же Горшка крепким пойлом бьет в голову и еще сильнее разгоняет желание добиться ответа. — Говори, — снова задевает губы. Миха натурально поскуливает, и Андрей не выдерживает, принимает раздавшийся звук за желаемый ответ. Видимо, большего от него пока ждать не стоит. И это «пока» сладко тянет внизу живота смутным обещанием. Больше Андрей не нежничает и не медлит, целует напористо, врываясь языком. Миха складывает руки в замок за его спиной и жмет к себе ближе, вынуждая опустить жопу и почти улечься на себя. Пиздец, ты, Мих, омут, Андрей уж думал, что со всеми твоими чертями перезнакомился, ан-нет. Ну давай, показывай, че еще у тебя в загашнике завалялось. Самозабвенность и полное погружение у него завалялись. Миха как будто годы не сосался, но не растерял навык, а только скопил сил. Его язык нежный и снова прохладный — мяту что ли жрет втихаря? Вырвавшись из замка Михиных рук, Андрей лезет под его кофту, чтобы скорее добраться до кожи. Терпенья не хватает, если бы он сейчас взялся за эпистолярный жанр — то все давно бы скатилось до точек и невнятных сокращений, как в конспекте: «зас-ал», «тр-л за х. – 2 р.», «це-ал в ш./гр. /жив.». На деле же Андрей задирает свитер Михи до горла и кусачими поцелуями стреляет куда дотянется: над сосками, сами коричневые топорщившиеся горошины, под ними, ребра и путь до пупка. Да сними ты дурацкую кофту! Андрей буквально сдирает с него чертову тряпку, освобождая голову и руки. Господи, Мих, какой ты без нее. Отдай свой язык обратно, матом тебя прошу. Заново погружаясь в глубины Михиного рта, Андрей лихорадочно лапает, то, что скрывалось под тканью. Разве вообще законно иметь мужику такую мягкую кожу? Он проходится затвердевшими подушечками пальцев по груди, ребрам и готов орать утренней чайкой. Ну это же невозможно. Миха, снимай нахуй все, надо проинспектировать остальные участки, очень срочно. Пока Андрей подрагивающими пальцами разбирается с его пряжкой и ширинкой, тот стягивает с него накинутую рубашку и несмело тянет края футболки. Вот у тебя, Мих, конечно, вовремя стыдливость юной барышни прорезалась. Он сам сбрасывает с себя футболку, зацепившись за шиворот. Продолжая сидеть на Михиных бедрах, за плечи подтягивает к себе, чтобы обхватить его лицо ладонями. Хочет — бесспорно, Андрей на нем все-таки нехило поелозил, и даже сейчас чувствует пульсирующий отклик, да только с этим Гаврилой нельзя ни в чем быть уверенным наверняка. Он всматривается несколько секунд в распахнутые, влажные глаза, все еще опасаясь увидеть в них пресловутое «нет» или хотя бы тень сомнения. Миха, конечно, сильно смущен и весь полыхает, но смотрит исподлобья беззащитно и одновременно зовуще, пальцами поглаживает его живот, чуть ныряя под пояс джинс. И этот неуверенный натиск и взгляд его этот просящий выбивают из Андрея любые сомнения охотничьей двустволкой. Он снова тянется к его губам, прижимает к себе, чтобы коснуться голой кожей, притереться ближе. И ныряет руками к паху, чтобы разобраться с собственной ширинкой и расстегнуть до конца чужую. Заваливает Миху на спину, зацепляется за его джинсы и сдергивает их вместе с бельем. Можно было бы, конечно, трусы пока на нем оставить, но терпения уже нет нихера. Ничего, пусть Миха в собственном смущении поварится, ему полезно, и вообще он заслужил за все мучения Андрея. Тот действительно стесняется, начинает было тянуться стыдливо прикрыться руками, но, видимо, осознав, как это тупо в данных обстоятельствах, сгибает колени тут же их сводя. Бля, Мих, ну ты почти Эйнштейн в области генерирования дебильных решений. Показал больше, чем спрятал, ну. Андрей пытается избавиться от собственных джинсов и трусов, спуская их до колен, падает на жопу, застревает в штанинах и сучит ногами, чтобы выбраться из плена. В итоге больно бьется щиколоткой о кровать, громко вскрикивает «ай, бля» и валится на пол, начиная истерично хохотать. — Дюх, ты че? — обалдело смотрит на него Горшок, свесившись с кровати, и тоже хрюкает, скотина такая. — Ниче, —берет серьезный тон Андрей и вскакивает с пола во всей красе, отшвыривая от себя предательские джинсы. А че он скажет? Так Миху хотел, что, выпрыгивая из штанов, на пол свалился от его невъебенности? С ними всегда так — че б не происходило, без кретинского гогота не обойтись. Даже предстоящую еблю заржали. Но Андрей не ведется, чему быть — тому не миновать. Князев настроился — ебле быть. Миха лежит на животе, и Андрей втискивается сбоку от него, тянет за плечо, чтобы прижать спиной к груди. Зарывается носом в его волосы на шее и ногу на бедро закидывает. С опозданием думает, а не слишком ли это для целомудренного Михи, потому как член точно влитой ложится между ягодиц и не притереться им, значит, пойти против человеческой природы, породы и всего физиологически закономерного. Но тот не выдает никакого волнения или неприязни, лапищу на Андреевское бедро, закинутое на него же, кладет, легко поглаживая, да голову опускает, чтоб под губы шею больше подставить. И эта его кротость, эти его готовность и послушание ревут внутри сереной. Андрей как в бреду тыкается носом в плечи и лопатки, покусывает торчащие позвонки, тут же зализывая, пока рука, не в пример медленно и нежно, с нажимом оглаживает торс и живот. Втереть бы его в себя, размазать, чтобы ему больше даже в голову не приходило травить себя, расхерачиваться не Андреем. Смотри, Мих, чувствуй, как оно, когда не только платонически, не только в головах у друг друга, но и вот так — близко, почти под кожей. Ни единой мысли о том, как раскручивать эту пружину, что вообще можно и нельзя. По правде-то, Андрей ведет себя на манер молодого кобеля, что пристраивается ко всему на что взгляд упадет, но при этом чувствует себя до идиотизма естественно и правильно. По наитию хорошенько облизнув ладонь, опускает ее на Михин член. Твердый, влажный от собственной смазки член. Медленно скользит, увеличивая темп и проворачивая запястье ближе к головке. Миха вытягивается весь, подрагивает, и, судя по всему, впивается зубами в подушку, невнятно мыча. Ну это же явное одобрение, у Андрея самого на миг темнеет в глазах. Он снова плюет на ладонь, но теперь опускает ее ниже, втискивает между Михиных бедер, интимно поглаживая и распределяя слюну. Убирает с него ногу и возвращает руку на его член. — Мих, — толкаясь между влажных от слюны бедер, шепчет Андрей, задевая губами ухо, — Мих, сожми. Не сразу, но его просьбу исполняют. Под какие-то уж совсем непристойные всхлипы Андрей ускоряет собственные движения в такт руке, притискивая плотнее Миху к себе. — Мих, — сам стонет Андрей, убирая слипшиеся на лбу пряди о чужую спину. Он понятия не имеет, что хочет сказать, но что-нибудь надо точно, оно прямо рвется. — Мих, это же охуеть, да? Просто пиздец какой-то. Конечно, Миха не отвечает, никто и не надеялся, сжимается только сильнее, и руку на чужое бедро закидывает, чтобы пальцами в ягодицу впиться. За жопу Андрея еще не мацали, ну мужики так точно. Тем удивительнее, что его едва ли не выносит от и без того переполняющих острых ощущений. Он вцепляется зубами в маячившую перед глазами лопатку с вырвавшимся хрипом. Миха беспорядочно толкается в ладонь, а потом высоко проскуливает, замирая на секунду, и начиная дрожать, заливает ласковую руку, трогательно подергивая ногами. Андрей отлепляется от него и запачканной рукой, испытывая дичайший извращенный экстаз, в несколько движений доводит себя до финала. Несколько секунд, кроме собственного пульса вообще ничего не слышно. Потом комната наполняется сорванным дыханием двух астматиков после стометровки. Андрею кажется, что он парит в невесомости. С трудом выдернув из-под себя пододеяльник, он вытирается его краем, от души злорадствуя — кровать-то Михина, хотя им завтра уже уезжать. На него смотрит все еще подрагивающая, ссутуленная спина, и он не может отказать себе в том, чтобы медленно, с силой провести по ней до копчика. Миха выгибается под его ладонью, но не отстраняется. Круто. Нет, прям действительно заебись. Широко зевнув, Андрей утыкается лбом меж Михиных лопаток, которые знатно погрыз, бездумно чмокает куда-то в позвоночник, и устало прикрывает глаза.

***

Еще до того, как открыть глаза, Андрей уже знает, что это утро ему преподнесло — как минимум Михин стояк. Упирающийся в него — ничего, в общем-то, нового, непривычно только, что совсем не скрытый никакой тканью. Прям вот голый совсем. Как и он сам с Михой. А еще по плечам и спине проходятся влажные губы, и когда попадают в какие-то точки, Андрей непроизвольно дергается. Сам не знал, что спина у него такая чувствительная. Он тут же замирает, а вдруг спугнул спонтанную ласку? Приятно же было. Но губы снова возвращаются и целуют даже напористее, и Андрей, осмелев, поворачивается на живот, чтобы дать больший доступ. На него тут же закидывают ногу, чуть наваливаясь и притираясь к бедру. Понежиться, посмаковать Михину внезапную инициативность, уткнувшись носом в подушку и так не открыв глаз. В кои то веки у них не яростная дрочка на эмоциях, а по-утреннему ленивое, теплое… что там Миха с ним делать собрался. Совсем скоро Андрея начинает мазать, его уже переебало и передергало от количества вспышек, что назаряжали чужие губы. Он даже простонал несколько раз, как женщина. Миха благоприлично не позволяет себе опуститься ниже поясницы, ладонями разминает плечи и лопатки. Массажист херов, лучше бы как вчера задницу помял. — Мих, ты либо дай выползти в душ, либо сделай уже че-нибудь. Прям совсем прижало, пожар, блядь, — не выдерживает все-таки Андрей и ерзает бедрами по простыне. Уже и ссать начинает хотеться, а этот все не телится никак. — Дюх, бля, — вымученно стонет Миха, утыкаясь носом в его волосы. Андрей по голосу понимает, что того самого разобрало по самое не балуй, и придется снова брать все в свои руки. Ну Миху так точно. Он резко разворачивается к нему, сбрасывая с себя его ногу. Тот тут же пытается зарыться пылающем лицом в подушку, но его поползновения быстро пресекаются утренним поцелуем. С перегаром, но когда по-другому то было. У Михи влажные, припухшие губы, Андрей вообще заметил за собой какой-то фетиш на его рот. Особенно когда он херни им всякой не пиздит. Андрей сбивчиво дышит, глядя в расфокусированные карие глаза. Это тебя всего лишь спина голая так разогрела? Он сцапывает Михину руку и под ошалевший взгляд облизывает ладонь. Ну а так, совсем скончаешься? — кладет себе на член. Ждет пару секунд, пока пациент сообразит сжать и начать ею двигать, и облизывает свою, но во рту сухо, поэтому приходится брать помощь друга. — Давай, — подставив к чужим губам пальцы, поторапливает Андрей. Миха смотрит на него, как на второе пришествие Махно, но языком покорно проводит. И от этого движения у Андрея ни то, что пробки выбивает, его самого вышибает напрочь. — Бля. Что там про ленивое и теплое было? У них только огненное и бешенное пока получается. Незанятой рукой, Андрей вплетает пальцы в волосы и тянет за затылок на себя. Сам ему в рот стонет, уже даже не как женщина, а как опытная блядь. Третий раз мужика за хуй держит — почти профи. Кулак у Михи ощутимо больше, Андрей дуреет, толкаясь в него, и от звуков дрочки дуреет, и от хриплых постанываний Михиных тоже с ума спрыгивает. И это по трезвеку-то. Миха тянется к его шее, водит носом, облизывает, а, когда его скручивает в предоргазменной судороге, сильно засасывает кожу, царапнув клыками. Вампир, блядь, недобитый. Через несколько коротких толчков в ладонь, Андрей тоже разряжается, вжимая в себя Миху насколько возможно. Возможно, опять издавая непристойные звуки, он уже не особо себя слышал. Доброе утро. Андрей отлепляется от пылающего жаром тела и невидяще глядит в потолок. Вот бы пива еще кто принес — можно было бы и помирать счастливым. — Мих, — через несколько минут зовет Андрей, все также созерцая потолок. — Мм? — Ты это. Блин. Ща, — не собраться, че он там сказать-то хотел? —Ты, короче, давай как сегодня лучше. Не как в прошлый раз или вчера. Понял? Андрей и сам бы, наверно, не понял бы нихрена, но Миха ж часть, с Михой связь, он не может не понять. — Понял, — спустя пару мгновений урчит Миха.