***
Андрей просыпается только потому, что ему подозрительно не хватает воздуха, еще и колено затекло. Конечно, когда тебя вжимают в стену до сплющенного носа, попробуй подыши во все легкие. Ебучий случай, Миха опять вжимается в него всем своим медвежьим телом, горячо дышит в шею. Разговор о стояке был пророческим, специально он что ли? Как, блядь, так получилось, они же засыпали вообще по-другому? Андрей пытается разогнуть ноющее колено и проезжается задом прямо по утреннему подтверждению Михиной работоспособности всех систем. Ну одной уж точно. И что самое ошеломляющее – получает в ответ вполне очевидное притирание. Притирание, блядь. Нет, пора этот утренний беспредел прекращать, а то уже совсем ни в какие ворота. Даже для них. – Бля, Мих, ну какого хера-то, – хрипло со сна возмущается Андрей, пихая его собой. Снова подается жопой назад, блядь. Ну че такое-то, а? – Княже, да спи ты, бля, че тебе неймется, – сонно бормочут ему в шею, еще и руку так по-свойски втискивают между стеной и животом. – Ты меня с телкой что ли попутал, блядь? – шипит Андрей, начиная брыкаться. – Так я на первом свидании не даю, а без ухаживаний тем более, – мать честная, а это он нахрена спизданул, пьяный до сих пор что ли? Миха хрипло смеется и поворачивается на спину, отлипая от него. – Пивной букет и завтрак из шавухи – за ухаживание сойдет? – А сколько пива в букете? – перебираясь через Миху и стараясь его не задеть никакими частями тела, заинтересованно спрашивает Андрей. Ну долбоебы они, ну что поделать. – А сколько надо, чтобы ты больше не сучился с утра и не вскакивал, как в жопу подстреленный? – Дай-ка подумать, – делает задумчивое лицо Андрей, – Для начала хватит пары кег по двадцатке. Но в жопу подстреливать все равно не дам. – Дорого, – цокает Миха, закидывая руки за голову и глядя Андрею в глаза. – А если наоборот? – Что наоборот? – Подстреливать наоборот, епт, Княже, не тупи, а, – закатывает глаза этот мракобес. Это че у них за продолжающиеся смехуечки с педерастическим уклоном? Ладно вчера в говнище были, но утро, вроде, должно было выветрить всю эту пидоросню. Однако, Андрей не тушуется, натягивая на лицо ехидно-елейную улыбочку. – А за «наоборот», Мишаня, я пивом не возьму. За «наоборот» я тебе почти бесплатно дам. – Почти? – Ну да. За отсос – любой вопрос. Считай – халява, – лыбится Андрей. Миха взоржал, громко так, на всю Ивановскую. Или Ленинскую. Ну или где они там вообще, Андрей уже потерялся в этом туре. – Ну и еврей ты, Андрюх, прям жидяра. Везде свой интерес приумножишь. С бабами тоже так? Пока не ам – тебе не дам? – утирая слезящиеся глаза, гогочет Миха. – Ладно, забились. Буду знать, если че. – Если че – никто не жаловался, так что ты не стесняйся – обращайся, – поигрывает бровями Андрей, похрюкивая, и начинает одеваться, а то мало ли куда еще их шутеечки заведут.***
Завтраком из шавухи Андрея действительно угощают, и даже проставляют пиво в количестве двух бокалов. Не двадцать литров, конечно, но сучиться на какое-то время он действительно перестает. Настроение хорошее, есть время пошарахаться до вечернего поезда и следующего города, который в сознании давно слиплись в один, только декорациями разве что и отличаются. Миха тоже в миролюбивом расположении духа – что в последнее время стало нечастым явлением, особенно, когда он трезв. – Дюх, Дюх, – воодушевленно тарахтит Горшок, повиснув на плече Андрея. – А погнали в тир? Давно хотел пострелять, а че-то все не до этого. Андрей крутит башкой, чтобы понять, где этот олух его здесь увидел, нихрена не находит и вопросительно вздёргивает бровь, снова поворачиваясь к Михе: – И где ты его тут нарыл? – Да нигде пока, но по любому же он тут есть, е-мое! Ща зайдем в какой-нибудь магаз, местные подскажут. Андрей снова окидывает взглядом улицу – вроде как, центральную и самую туристическую в этом городишке – подмечает пару продуктовых, обувной, какое-то правительственное здание с флагом – Администрация, наверно, какая-то и книжный. Бестолково пожимает плечами и кивает. Разогнавшегося Миху все равно не остановить, да и кто он такой, чтобы критиковать новаторские идеи этого нешаблонного гения. Тир – так тир, он и сам совсем не прочь пострелять. – И че и куда? – В книжный пойдем спросим, – задает направление оболдуй. Тир и книжный – ну да, ну да. Логика у него все-таки отпадная и непостижимая – ни у кого такой больше нет. Хотя из всех представленных вариантов больше подходит разве что Администрация – там же охрана, приставы-хуиставы, не в обувной же идти, в самом деле. Молодой паренек интеллигентного (ну а какой еще может быть в книжном-то?) вида за прилавком смотрит на них, как на пришельцев. Вряд ли узнал – ну не похож этот мамкин гладиолус на знатока их творчества, хотя по костюму судить тупо, они и сами сейчас не в образе, да и фанаты у них действительно разношерстные, но тут и к гадалке не ходи. Заикаясь (хоспади, папин бродяга, ты че думаешь, они кассу тебе тут вынести пришли?) ханурик говорит, что про тир ничего не знает (Андрей бы больше удивился, будь наоборот), да и сомневается есть ли он у них вообще. Зато недалеко от книжного, буквально в десяти минутах ходьбы открыли боулинг. Они синхронно кивают на подробные объяснения пути (синхронно нихуя не вкуривая названия улиц и ориентиров) – паренек даже слегка расслабляется, но едва не отскакивает, когда Миха тянет руку для рукопожатия. Хотя, не знай его Андрей – тоже бы напрягся – хрен знает что от этого анархиста в косухе из кожи его врагов ожидать. – Ну че, раз случай нам благоволит, предлагаю не выебываться и идти в боулинг, понимаешь, да? – прикуривая сигарету бубнит Миха. – Не постреляем, так хоть шары покатаем, е-мое. – Че нет, – согласно кивает Андрей. – Может пацанов позовем? А то предъяв потом не оберемся. – А вот нехуй спать до уссанной болести. Я к Санькам стучал – меня нахуй в два горла послали, а трезвого Лося брать с собой – так я из ума еще не вылетел, он же ж заебет нудеть. – Логично. – Че, значит, договор? – Договор. – Ща понять бы еще токо, где эта бухановка или как там ее, е-мое. – Бархановка, Сусанин, щас ты нас уведешь, блин.***
Боулинг в итоге находится быстро, судя по всему, это действительно чуть ли не единственный здесь досуг. По крайне мере, так показалось, потому что каждый прохожий, которого они останавливали и уточняли дорогу знал, где он находится. Веселье началось с подборки нужного размера сменной обуви, потому что за Михиным сорок последним бедному администратору пришлось лезть в самые закрома и сдувать пыль с нетронутых башмаков. Андрей ржал конем, балагуря про ласты и лыжи, и про то, почему тот периодически босиком на сцену выпирается. Ясно че – боты жмут. Про свой так-то немаленький сорок пятый скромно умолчал – самый ходовой же. Миха побухтел для вида, обозвав местных гномами, потому что даже у хоббитов ноги побольше будут, е-мое. Время рабочее, поэтому помимо них из посетителей каких-то два типа – то ли школьника, то ли студента. Под пиво катать шары гораздо интереснее и веселее и, конечно, они себе в нем не отказывают. Спустя пару фреймов оба разогреваются и зарубаются в ожесточенное рубилово. Первый страйк Андрея происходит под притворный тоскливый вой, зато Миха через пару сплитов выбивает дабл страйк и сопровождает его танцем – может злобного, может чокнувшегося гения – хрен там разберешь. Но воинственного запала надолго не хватает, потому что поржать и пострадать херней оказывается важнее соперничества. После того как Андрей вылетает за линию заступа, из-за того, что переусердствовал с разгоном, еле удерживая равновесие размахивающими руками, Миха валится со стула от хохота без дополнительных вмешательств извне. Следующий час они дурачатся и выдумывают собственные приемы и техники, естественно, чем дебильней и эпичнее – тем, вернее для победы, хотя ни за очередностью, ни за счетом уже никто из них не следит. Когда Миха все-таки раскладывается на дорожке, больно ударившись коленом, на шум, наконец-то, приходит персонал и смущенно просит не ломать их единственную достопримечательность и желательно себя тоже, потому что скорая станция в городе тоже одна и мчит она быстро, но не сразу. Поскуливающий от боли и одновременно похрюкивающий от смеха Миха панибратски хлопает по плечу администратора и заверяет, что сами они ломаны-переломаны и хуже уже вряд ли будет, а дебоширить даже не собирались. У Князя начинает разрываться мобильный – звонит Балу, матерясь, требует сдать все явки и пароли, потому что «а че это фронтмены от коллектива отрываются и развлекаются вдвоем». Раненый Миха недовольно скукоживает хлебало и Андрей, уточнив, что до конца брони дорожки остается где-то двадцать минут, умасливает Шурика обещанием подгона в виде конины. Горшок, хоть и довольный до усеру, пострадавшей ногой все-таки прихрамывает. Отмахивается от предложения больнички – ну тут было бы странно, если бы согласился – нет же дыры в груди размером с футбольный мяч – ну и че тогда ныть? Но помощь Андрея беспрекословно принимает, забрасывая руку на подставленное плечо. Будто бы если бы не колено, что-то бы поменялось, ну. Вваливаясь к пацанам в номер с задорно бряцающими бутылками подношения, они выглядят, словно только что отснялись в сценах вместо каскадеров какого-нибудь задрипанного боевика, где главный герой раздает мудакам люлей. Ну или подрались с толпой чуханов за коньяк в пакете. Балу даже забывает на них напиздеть – настолько уставшими, взмыленными, но непобежденными они выглядят, поддерживая друг друга за плечи. Красота, почти как из фильма – Сид и Нэнси, например. Саня, конечно, снова требует (вот такой он у них охуевший – все чего-то требует), чтобы они немедленно рассказали: где были что делали и почему не позвали с собой. Но под конец нехитрой истории про боулинг, Балу выглядел сильно разочарованным, отчего и не упустил возможности подколоть: «мы тут, значит, сидим думаем че бы совместного веселого придумать, а они нас кидают, шоб на свиданку учесать». За что тут же, впрочем, поплатился: подзатыльником от Андрея и пинком здоровой ноги по голени от Михи.***
До вокзала успевают приговорить почти две бутылки из пяти. Гонят Яшу за добавкой, потому что время поджимает, а им еще понадобится топливо, чтобы пережить очередную поездку в неведомые дали. Под градусом, но вполне себе адекватные, они веселой гурьбой вваливаются в поезд, красноречиво давая понять проводнице и остальным пассажирам, что этот вагон сегодня не спит. Провожающих и недовольных – просим на выход. Собираются в купе Саньков, Лося и Яши. Андрей с Михой по-королевски делят одно на двоих, потому что шебутной монарх храпит так по-царски, что свита может растерять свой основной незаменимый навык – слух. На самом деле, в не самые светлые для их группы времена, запирать Миху, чтобы он не упарывался в туалете или не устраивал уж совсем черте что, пугая не только пассажиров, но и своих – было самым перспективным и безопасным занятием, которое они смогли коллективно придумать. Запирали либо с Балу, а еще чаще, конечно, с Андреем, потому что только эти двое могли и урезонить, и не дать убиться, если вдруг их бесценное чучело решит выбить окно, например. Бегая на перекур в тамбур, Андрей зацепляется взглядом с одной девицей, что едет с подругой и постоянно шмыгает туда-сюда. Ну он не дурак, понятно – примелькаться пытается. Через пару тройку перекуров-переглядок, Андрей знакомится с девахами и оказывается у них в купе. Девчонки ничего такие – веселые, симпатичные, одна из них явно положила на него глаз. Тащить даму в тамбур или, господи прости, в поездной толчок Андрею не позволяют джентльменство и уверенное знание, что их с Михой купе еще долго будет свободно. Второе, конечно, значительно весомее, с первым могли бы быть варианты. Аккуратно прощупав почву и товар, купец после нескольких прямых намеков и ответных положительных вибраций, ведет девушку в пустое купе. Уже заведя добычу и практически шагнув следом, его за локоть притормаживают. Даже скорее тормозят, настойчиво так. Он раздражено оборачивается, чтобы послать непрошенную помеху погулять на неопределенный срок, но сталкивается с хмурым взглядом Михи. Буркнув девушке, что сейчас вернется, Андрей закрывает дверь и оттесняет их к окну. – Чё, Мих? Я ненадолго – минут на пятнадцать, – Андрей пиздит, но лучше дать оборжать себя за скорострельство, чем выслушивать лекции, нравоучения или что там Миха для него приготовил. – Там на Яшку в вагоне-рестике наехали, надо бы это… идти, короче надо, – Миха излагает довольно трезво, хоть и с запинками, и тон у него серьезный. На понукание к шутке вообще никак не реагирует. – Прям наехали? Пиздилово или так, – нервно бросая взгляд на дверь, уточняет Андрей, помахивая рукой. – Пор сказал, что серьезно. Надо идти, – с нажимом повторяет Миха. – Пор та еще истеричка, сам что ли не знаешь? – выдыхает Андрей. Нет, если бы была реальная угроза, он бы уже давно подорвался, но Миха слишком спокоен и как будто напряжен вовсе не из-за конфликта – обычно его расхерачивает от предстоящей драки, как щенка на выгуле. Да и Поручика он видел буквально перед тем, как покинуть купе своей визави – тот и слова ему не сказал и не выглядел на кипише. – Вы вчетвером что ли не вывезете? – Я не понял, ты че пацанов кинуть из-за перепихона с бабой хочешь? – зло прищуривается Миха. – Никого я не пытаюсь кинуть, просто ты нихуя не объяснил! – шипит Андрей, но берт себя в руки, вплетая пальцы в собственные волосы. – Давай так: если там пиздец, то пришли кого-нибудь – я подтянусь. Всей группой все равно залетать нельзя, – Андрей сам в ахуе какую околесицу несет, но перегруженный спермотоксикозом мозг уже не способен выдумать что-то лучше. Судя по взгляду Михи, тот тоже в курсе его приоритетов и осознаний. – Да пошел ты, – сквозь зубы бросает Миха и срывается с места. Андрей провожает его спину вплоть до закрывающейся двери тамбура и стоит еще долгую минуту, собираясь с мыслями. Мотает головой, чертыхается и открывает дверь в купе. – Ну, что, красотка, – бля, имя напрочь уже вылетело. Этот Миха, блядь – разоритель чужих сношений. – Труба зовет – пора на подвиги. Если будет настроение – продолжим чуть позже. Мда, судя по скуксившемуся личику – настроения не будет, а именно с Андреем – уже в принципе никогда. Не велика потеря так-то, просто реально давно не трахался, думал хоть сейчас удастся урвать хоть чутка плотского. Завернув по пути в купе, где парни засели, он хлопает две подряд и отправляется-таки на подвиги.***
Миха с ним не разговаривает. Даже взглядом не удостаивает лишний раз, падла. Обиделся. И на что, спрашивается? До драки все-равно не дошло, Андрей, когда подошел, там уже чуть ли не братались с этими отбитыми, ну с теми, которые футбольные или хоккейные – хер проссышь. Да и кипиша не было, как он и предполагал – Пор просто перестраховался, когда почувствовал чужое численное превосходство. Че Миха-то завелся? Вместо того, чтобы забить или хотя бы пояснить суть претензий, господин Горшок больше ни разу за вечер к нему головы не повернул, спать завалился у Шуриков, изгнав Лося к Андрею. Как, блядь, нелюбимые жены у падишаха – провинившееся спят отдельно от его светлости и на внимание надеяться не смеют. Да ну и хрен с ним, Андрею в принципе фиолетово под чей храп засыпать – медвежий или лосиный. Но ведь и утром та же байда продолжилась. Андрей честно был уверен, что Миху попустит, когда он проспится. Или вообще обида забудется, потому что нет для нее причин, ну серьезно. Но это же Миха, который если что-то вбил в свою дурную голову, то выковыривать это придется не иначе чем ломом или психотерапевтическим навыком Балу. И тот и другой вариант Андрей предпочитает попридержать, и пока выжидает. Хоспади, неужели этот дурик бесится из-за того, что Андрей по первому зову не подорвался на его клич? Вот чего-чего, а того, что он с Горшком посрется из-за бабы – ну никак не ожидал. И ладно бы, если бы тот на нее виды имел – так нет, ни себе, ни людям. Да Андрей бы сам ее уступил, ему не жалко – только попроси, че хуйню-то устраивать. В отеле они держат молчаливую дистанцию, ну насколько это вообще возможно в крохотном пространстве. Странно, что Миха ни с кем номером не поменялся – либо все нахуй послали, сказав, разбирайтесь-ка вы ребятки в своих хуесплетениях сами. На прогоне тот же холодный игнор – Андрей даже парочку раз специально лажает, но достается в итоге Яше и Лосю, и это было бы весело, если бы ребят не было жалко, потому что с их стороны косяка, очевидно для всех присутствующих, не было. Мурло говнистое, уже даже подбешивать начинает. Перед самым выступлением в гримерке распивают традиционный коньяк. Ну для куража, мандража и веселья. Андрей выходит на улицу, чтобы продышаться перед концертом, и замечает Миху. И не одного, а с каким-то левым типом, который точно – у Андрея память на имена – хуевая, зато на лица – прекрасная – никаким боком не относится к их мероприятию. Двое недолго переговариваются и жмут друг другу руки на прощание. И будь Андрей проклят, если за годы опыта и сноровки, он не научился выцеплять в этом жесте то, чего бы никогда больше не хотел видеть. Его окатывает ледяной волной, а потом сразу кипятком. Пульс подскакивает и стучит в ушах. Андрей прикладывает все усилия, чтобы не рыпнуться за Михой и не начать забивать его ногами прямо сейчас. Вместо этого, он подкуривает сигарету, делает пару затяжек, нихрена не чувствуя ни вкуса, ни никотина, и смакует кровожадные картинки разбитого вхлам ебала Горшка. Не докурив и до половины, Андрей не спеша заходит в ДК, проходит мимо туалета, который для персонала, дергает ручку – не занято, проверяет таким же образом еще несколько помещений – тоже открыты, и возвращается в гримерку. Миха там, сидит со стопкой в руках, как будто ничего не произошло, скалится на шутки Яшки и Пора – ну прямо сама невинность. Андрей пытается взять себя в руки, а собственное хлебало под контроль, чтобы парни ничего не заметили. Им сейчас концерт отыгрывать, нахер лишние волнения. Первыми на сцену выходят ребята, они с Горшком под самое начало куплета «Лесника». Когда остаются вдвоем, тот, наконец, снисходит до того, чтобы на него посмотреть. Взгляд глубокий, печальный, но не как обычно, когда виноват, но признать, собака, не может, а как будто заранее жалеет обо всех пиздецах, которые сотворит. И это выбешивает еще больше. Потому что, сука, ну какого хуя? Почему ты никогда не можешь остановиться? Да похуй, ладно, сам не можешь – ну почему тогда не попросить тебя остановить? Андрей – вот он, как псина распоследняя, всегда рядом, всегда у ноги, как привязанный. Может, в этом и дело? – внезапно озаряет Князя. Может, как раз надо перестать быть верным соратником, исполнительным пажом, а взять, наконец-то, все под свой контроль? Реальный контроль. Князю всегда чуть-чуть не хватало уверенности в отношении с Михой, во многом тот его перебарывал нахрапом, потому что уж сильно Андрюша ценит чужую волю и личную свободу. А уж после того, как узнал о семейных отношениях между Горшком и его бескомпромиссным отцом, так вообще боялся лишний раз надавить. Но ломать в угоду своих представлений и твердой рукой направлять в нужное русло уже состоявшееся – разные вещи. Возможно, Михе как раз и не хватает, того, кто задаст нужный ориентир и проконтролирует путь, пока он как говно в проруби барахтается в этом течении жизни. Пора выходить, Горшок встает и мнется, ожидая, что Андрей последует за ним. – Лесник твой – начинай. Получишь все лавры единолично – может, понравится, – грубит Андрей и видит, как прошивает секундным страхом карие глаза прежде, чем в них вспыхивает злость. Миха отворачивается и уходит. Ничего-ничего, теперь сто раз подумаешь перед тем, как устраивать бойкот. Заебал, как с котенком – шпыняет туда-сюда, а потом сам же ссытся, если тот в приоткрытую дверь сбежать рвется. Андрей мигом подрывается и начинает шманать его вещи: проверяет большую сумку под концертную амуницию, мелкую с доками и мелочевкой, шарится по запасной одежде. Пыхтит, ругается сквозь зубы «сука, сука, сука». Ну не мог же он с собой на сцену эту хуйню взять? По любому заныкал куда-то. Андрей хватает его телефон и отщелкивает крышку – бинго. Ох, Мишаня, время идет, а фантазия у тебя нихуя не прогрессирует, – зло улыбается Андрей своей находке и несется с ней в толчок. Зачем тебе телефон, кому тебе звонить – если ты уже всем, кому надо набрал, да? Ну, держись, после концерта, если захочешь ширнуться, я тебя с удовольствием окуну – поищешь свою пропажу.***
– Кто бля, кто? Убью, нахуй! – влетая в гримерку, орет Горшок. С заминкой, но ребята реагируют на источник шума. После часового разбазаривания себя на многолюдный зал и вливания всевозможного высокоградусного внутрь, реакция сильно заторможена. Никто вообще не понял, как так получилось: Миха только что лабал на гитаре, переделывая известные песни на свой выдуманный английский, а вот уже застыл грозной тучей у двери, вглядываясь разъяренным взглядом в каждого. Когда очередь доходит до Андрея, тот не тушуется и с вызовом смотрит в ответ, делая глоток. Судя по играющим желвакам, Миха правильно истолковывает наглядное «И че?». – Ну, я, – подтверждает вслух Андрей. Внутри клокочет спиздануть что-нибудь еще, но он сдерживается, зная, что невозмутимость куда точнее достигнет цели. – Все съебали отсюда! – громко командует Горшок, прожигая Андрея взглядом. Князь даже не шелохнулся прекрасно понимая, что к нему заява не относится. Да если б и относилась – хер бы он послушался. Парни переглядываются, Балу явно намерен возразить, судя по воинственной попытке встать с дивана, но его тормозит Поручик. Ренегат же, кинув взгляд на Миху, а потом на Андрея здраво решает устраниться. Яша в панике смотрит на уходящего Лося и Поручика с Балу и тоже подрывается к выходу. – А хули он? – пытается вырваться из захвата Поручика Балу. Тот держит крепко, продолжая что-то упорно вдалбливать в блондинистую голову. – Так, а я о чем! Отвлекаясь на обрабатку Сани, Балу позволяет поднять себя и утянуть к выходу. У двери он замечает Миху. Хочет притормозить, но Поручик-скотина, трезвее и в разы лучше чувствует себя, да и самого Балу, в пространстве. Поэтому выходит только соорудить жест по локоть, но пока соображал какую из рук положить на сгиб, Поручик уже его вытолкал из гримерки, и Миха ничего не увидел. Хотя тот даже, если бы ему под нос кулак сунули, не заметил бы провокации – полностью сосредоточился на Князе. Миха с грохотом закрывает дверь и резким шагом подходит к Андрею, который тут же подскакивает, чтобы этот придурок не смел нависать над ним. Учитывая, что Горшок ощутимо выше, смотреть на него все равно выходит снизу вверх. – Ты че, блядь? Ты кем вообще..? – врезаясь лбом в чужой, сквозь стиснутые зубы рычит Миха. О, настолько в гневе, что даже предложение закончить не в состоянии. Андрей не лучше – тут же хватается за ворот чужой футболки, дергает на себя, дублируя стук лобных костей. Сука. Даже часовой концерт не помог выплеснуть кипящую злость. От одного вида этого мудака заводится по новой – как будто не выжал себя досуха полчаса назад. Как же хочется вмазать, втащить по этому охуевшему еблету хорошенько, а потом станцевать пого на ребрах. Чтобы знал, тварь, чтобы навечно запомнил, что Андрей – не его сострадающие родители, не его конченая бывшая женушка, и даже – о, господи, – не всепрощающий Балу. Он – Князь и пояснения здесь излишни. Либо – подчиняешься, либо – загибаешься. Третьего выбора нет. Это до последней клинички он, может, и был Андрюшей – милостивым, поддерживающим, по всем заповедям, подставляющим вторую щеку. Но теперь, после всей навороченной Михой хуйни, осознал ху из ху. И если раньше он с удовольствием пьедестал делил на двоих, то сейчас, в интересах их маленькой империи, с непоколебимой решимостью возьмет на себя в довесок регентство за недееспособного государя. Убей в себе государство – задуши напрасное сострадание. – А ты кем? Снова хочешь по притонам шкериться, а после рехаба ебланом безвольным таскаться? Или подохнуть сразу, передознуться, че, как и хотел – легенда, любим помним скорбим, бля. Концерты в твою честь давать будем, мемуары о том какой ты невъебенный замутим, – как же Андрея прорвало, но клокочущая внутри злость с каждым произнесенным словом не рассеивается, а только нарастает. – Тебя ебать не должно – сдохнуть я хочу или вмазаться. Ты мне кто, блядь? Пишешь свои стишки, вот и пиши, а меня, блядь, не трогай. Я сам разберусь че мне делать, понял, да? – давит своей башкой Горшок, впиваясь пальцами в покатые плечи. – Да хуй ты разберешься, ты только где срубить и ширнуться можешь разобраться. Долбоеб, столько времени продержался – и хули? Че тебя переклинило? Ты нарк что ли сраный, нахуй оно тебе сейчас-то стрельнуло? Это выбор, блядь, слышишь, гондон ты нештопанный – выбор! Ты не в ломке, сука, чтоб тебя тащило, так что хули ты мне тут затираешь? Не смог правильно выбрать сам, так я за тебя выбрал! – Андрей встает на носочки и упрямо гнет шею вперед –нихера, он под этого говноря не прогнется. – Верни че в крысу спиздил! Или нам с парнями теперь за вещами следить, а то ты, может, по всем карманам шныряешь? – Пошел нахуй, – выплевывает Андрей. – Нет у меня нихера, я это говно у себя не стал бы держать, перебьешься. – Возместишь, сука… – шипит Горшок. Лучше бы не напоминал. Сколько ты, Миха, уже должен – век не расплатишься. И за одолженное, и за всунутое за спиной, а про то, сколько на тебя сил, времени и нервных клеток ушло, так вообще – хомут на шею и в пожизненное рабство. И в посмертии, как слуги Тутанхамона. Два чека смытых в унитаз – хуйня в сравнении с тем, что тебя ждет. Блядь, как же жаль, что пиздить нельзя. Андрей наложил вето, связал себя воображаемой смирительной рубашкой, дал обет безнасилия отдельного взятого Михи. Он его не ударит – пизделово будет добротным, оба на взводе, и в лучшей из своих форм – убьют друг друга нахуй. Но помечтать, как хрустит и вдавливается переносица может со звериной радостью. Как же он его сейчас ненавидит. – На коленях попросишь – подумаю, – пыхтит Андрей, гаденько улыбаясь. Послезавтра очередной концерт. На следующей неделе интервью. Светить разукрашенными мордами, конечно, дохуя по-панковски, но тогда не удастся избежать пересудов о разладе в группе, а им это в хуй не впилось, они ж не Киркоров, чтобы на скандалах популярность подогревать. Миха держался девять (!!!) месяцев – почти разродился конечной завязкой. Нельзя распускать руки, нельзя его бить, даже если сам полезет. Как выходить из этого дерьма идей нет. Раньше бы просто попизделись, сейчас – слишком много нюансов. Но герыч Андрей смыл. Бесоебит, злится, но – удержал планку, не дал скатиться. Что теперь – вообще без понятия, особенно, когда за неудавшуюся попытку, прибить хочется больше, чем похвалить за длительную завязку. – Пидор гнойный, – рычит в лицо Горшок. – Ми-ха, – с нехорошей интонацией прокатывает горлом его имя Андрей. Это ты хорошо придумал, это ты верно мыслишь. Пидор, говоришь? А это идея. Андрей, зажженный новым выпадом, меняет их расположение в пространстве и шарахает Горшка к ближайшей стене. Пиздить я тебя не буду, гнида – заведенно думает он, – но что-нибудь я с тобой сделаю. Случайный всхлип от удара об стену вылетает явно против воли Михи, что только подстегивает Андрея. – Кто еще из нас пидор, – рявкает Андрей, хватаясь одной рукой за Михин подбородок, а второй за залаченные патлы. Не давая себе времени на размышление и прочую хуйню, он вгрызается в приоткрытые губы. И че ты теперь сделаешь, чепуха ебаная? Что еще спизданешь? – лихорадочно думает Андрей, кусая нижнюю губу со всей злостью. Миха не замирает и не теряется, только глаза охуевше вылупляет, рычит громче и давит языком, пытаясь то ли уйти от болезненного прикосновения, то ли сразу зализать поврежденную губу. Но Андрей закусил удила – чужие уста нихуя не сахарные – и прихватывает с той же силой верхнюю. Он и сам не очень понимает, чего именно хочет: сгрызть Михино ебало, испугать до скулежа «Андрюш, ты чего?» или же… В ту сторону он, честно говоря, не успел подумать. Но судя по тому, что Горшок нихера не боится, а, наоборот, отвечает и сглаживает его агрессивный напор – обмозговать стоило заранее. Андрей терзает его губы зубами, выплёскивая собственное бешенство, разочарование и – как это ни странно – тревогу за этого идиота. Ну не успел он придумать что-то более заурядное, а Миха еще и сам начал подначивать. А теперь и языком своим прохладным горько-сладким от водки и спрайта лезет. Панки ж не запивают, Мих, ты че? Андрей сам себе удивляется, когда думает о такой хуйне, а не о том, что у него во рту язык мужика хозяйничает, и он, вообще-то, сам стал инициатором сложившейся ситуации. Сосаться с лучшим другом, почти братом – нихуя себе ситуация, Андрюш, ну ты Князь преуменьшений. Но он слишком взбудоражен и заведен, чтобы рефлексировать и искать причинно-следственные связи. Его трусит всего от ярких эмоций и вспышек удовольствия, когда сам проходится языком по голым деснам, где должны быть передние резцы, а губы то и дело пошло причмокивают от скопившейся совместной слюны. Под пальцами, удерживающими чужой подбородок тоже мокро, и Андрей опускает руку на чужую шею, сдавливая ее ни разу не нежно. Сожрать, поглотить, подчинить – бьется в воспалённом мозгу и противостоять этому желанию нет никакой возможности. Миха, сука, тоже не отстает – впивается в плечи и дергает на себя, прижимает вплотную. Ах, ты дрянь ебливая. Андрей, застряв между восторгом и ужасом, чувствует его очевидную эрекцию. Своей – безусловной. Толкаться в чужой – хотя куда там, он же собственной жопой уже из тысячи узнает по форм-фактору – стояк своим, внезапно оказывается самым верным, самым приятным действием в настоящий момент, не считая вылизывания Михиного рта. По-хорошему, вот здесь надо себя остановить – отскочить там, сделать страшные глаза и гордо свалить. Или все-таки въебать – ну, чтоб свою позицию четко обозначить. Но получается только членораздельно (хоспади, за что?) приказать: «снимай нахуй», дернув за ремень, и толкнуться бедрами, чтобы снова получилось «членовместе», мать его. Вот бы Миха всегда его так слушался – ни медля, ни задавая вопросов, ни пытаясь вставить свои сраные пять копеек. А просто: сказали – сделал. Приказы же не обсуждаются, а уж Князевские – сам бог велел. В рекордно короткие сроки, Андрей стискивает мужской член (не свой!) под аккомпанемент Михиного придушенного стона, а сам присасывается к его шее. Сожрать уже не хочется, хочется вылизывать, ловя языком соленые капли. Лижут в очередь кобели истекающего Миху потом, блядь. Ну и методы, Андрей, всех парней из группы так воспитывать будешь? – глумится Князь. Дальше кокетничать с самим собой не выходит, потому что Миха, по всей видимости, воспринял команду гораздо глубже, чем следовало, или проявил недюжинную смекалку и без наказуемую инициативу – провернул тот же трюк с Андреевскими штанами. И застонал во весь голос, когда коснулся его крепкого стояка. Вот это тебя мажет, Мих. Может, тебе давно надо было хуй в руки всучить – глядишь, и шприц бы в руке не понадобился. Андрей скидывает его лапу со своего члена – не потому, что неприятно или стремно, а потому, что терпения не хватает, чтобы тут охуевшие донельзя новые впечатления смаковали. Миха мокрющий, причем везде: от Андреевской слюны – от губ и до шеи, от собственного пота и смазки – начиная с груди и заканчивая пахом. Это удобно, это очень даже хорошо, рука по обоим членам скользит быстро-быстро, не отвлекая на посторонние мысли. Адреналин ебошит, Миха дрожит и похныкивает, толкаясь в чужую ладонь и притираясь ближе всем телом. Андрей сосредоточенно двигает рукой, словно не дрочит – а задачу всемирного масштаба решает – остановится – и все, ледники растают и мир затопят к хуям. Взгляда не отрывает, словно члены впервые видит, хотя в данной экспозиции и правда впервые. За несколько секунд до финала снова впивается в Михины губы, но уже не желая сожрать, а скорее себя заткнуть, потому что эмоций – ну еб твою мать. Тот отвечает, кончая на несколько секунд позже, и поцелуй выходит замедленный, чувственный, почти ласковый. Андрей устало утыкается носом в мокрую, им же обсосанную шею, пытаясь сообразить, что вообще произошло и как они до этого дошли. Миха продолжает обнимать его за плечи, сопя куда-то в висок, его щетина ощутимо покалывает кожу. Странно, но пока Андрей с ним в десны без устали долбился – ничего неприятного не заметил. Хотя и сейчас не сказать, что неприятно. Ему член чужой в руке показался охуеть каким приятным, что уж о щетине переживать. – Дюх. – М? – А че это было? – голос не злой, просто недоумевающий. Поплавило, по ходу, сильно, что даже не орет от ахуя. Бля, Мих, тебе словарь подогнать? Ты же книголюб доморощенный, вот и посмотришь там на «в» – «взаимная» и на «м» – «мастурбация», – лениво думает Андрей. Бешенство спало, все тело приятно расслаблено, сейчас бы полежать вообще. – Я не знаю, – вздыхает Князь и решает быть честным. Но краснеющей морды от чужой шеи не отрывает. – Ты меня выбесил, хотел тебя уебать до трясучки, но нельзя же. Решил запугать по-другому, а ты че-то нихуя не запугался – отвечать начал. Потом вообще нихуя не понял, как-то оно само пошло-поехало. Миха молчит, продолжает сопеть, а потом Андрей виском чувствует, как в улыбке расплываются чужие губы: – Теперь всем буду говорить, чтобы тебя бешеного не трогали, е-мое, а то ж не только въебать, еще и выебать можешь. Андрей фыркает в чужую шею, и Миха ежится от щекотки. – Вторая часть только для тебя, Мих. Эксклюзив, епт. Горшок удовлетворенно хмыкает, и Андрей, наконец, находит в себе силы от него отлепиться, чтобы привести себя в порядок. Ярость, выплеснувшаяся в сексуальное возбуждение, а позже в разрядку – высосала все, нет даже сил на неловкость или на анализ произошедшего. Но одна важная мысль все-таки приходит: Миха не сказал «нет».