shout, no one will hear you

– Не торопись. В конце концов, это решение жизни и смерти. Квакити застыл, понимая, что удивление и страх отразились на его лице. Стараясь не обращать внимания на своё тяжёлое дыхание, он посмотрел на двух заложников справа от Уилбура. Отец Квакити сидел неподвижно, но его мать была в сознании. Он не видел их обоих много лет, но помнил их не такими. По крайней мере, не такой он помнил свою мать. Её глаза были полны страха и замешательства, а её руки тряслись. В её волосах появилась седина, вероятно, от стресса, а на лице залегли морщины. Черты её лица, которые раньше были осуждающе хмурыми, теперь выражали изнеможение и удивление. Квакити заметил, что на ней всё ещё была униформа, которую она надевала на работу в ресторан, но это сходство было единственным. Он сглотнул ком в горле и, надеясь на лучшее, потянулся к маске. Он снял её, глядя прямо на неё и наблюдая за выражением её лица. Когда его лицо и шрам стали полностью видны, его мать отреагировала самым худшим образом – она вздрогнула. Прежде чем она узнала его, на её лице отразились только страх и лёгкое отвращение. Она с отвращением смотрела на шрам на лице сына, пока не увидела его глаза и черты. – Квакити, – выдохнула она, словно ей было тяжело выговорить его имя. Затем страх вернулся к ней, и она снова позвала его, на этот раз отчаяннее, – Квакити. Квакити резко отвернулся. Прошло почти восемь лет, восемь лет с тех пор, как Квакити забрали из его дома. Последний раз они виделись почти десять лет назад, и теперь, когда они встретились вновь, он не увидел облегчения или доброты. Квакити знал свою мать, а за эти восемь лет только лучше научился читать выражения лиц. Отвращение и страх – вот, что первым почувствовала его мать, когда увидела его лицо. Возможно, именно этого ему и следовало ожидать. Когда его мать вообще проявляла к нему доброту, дарила ему тепло? Когда радовалась его присутствию или появлению? Пыталась ли она искать его за те восемь лет, что его не было? Неужели она забыла его или решила, что он не стоит её беспокойства? Он уже не в первый раз задавал себе эти вопросы. Он надеялся, что сегодня вечером сделал это в последний раз. Фанди, в свою очередь, похоже, понимал, что было поставлено на карту. Раньше он явно не знал, не догадывался, что Квакити и двое заложников были связаны. Теперь он явно ожидал, что Квакити выберет их вместо него. Он не смотрел герою в глаза, вместо этого в шоке уставившись на Сирену. Если бы Квакити мог мыслить ясно, он бы понял, что Фанди был не напуган, а просто удивлён. Он доверял Уилбуру, и Уилбур не причинил бы ему вреда. Что бы ни выбрал Квакити, Уилбур сбережёт Фанди. Но голова у него всё ещё кружилась, а Дрим всё ещё ждал его снаружи, и он этого не понимал. Он посмотрел на Уилбура, потому что на него смотреть было проще, чем на остальных. – Ты правда хочешь заставить меня выбирать? – Зачем мне лгать? Чтобы подразнить тебя? – спросил Уилбур, – Но я не стану тебя торопить и советую заложникам поступить так же. Больше времени может сыграть им на руку… – Мне не нужно больше времени, – Квакити решительно прервал Уилбура, устремив на него взгляд, – Я выбираю Фанди. – ЧТО?! – он услышал вопль матери, но не дрогнул. Уилбур выдержал его взгляд и кивнул. – Если ты уверен, то, Фанди, развяжи свои верёвки. Решение далось Квакити легко. Он не мог смотреть на своих родителей как на невинных гражданских. Может, они заслуживали того, что запланировал для них Сирена, а может, и нет, но они не были невинными. У них не было сострадания даже к собственному ребёнку, они заботились только о себе. А Фанди был вигилантом и вскоре должен был стать героем. Он был сильным, смелым и добрым, добрее многих людей, которых знал Квакити, и уже в столь юном возрасте помог спасти бесчисленное множество жизней. Однажды он сделает ещё больше, Квакити был в этом уверен. Как он мог оборвать жизнь Фанди ради двух бессердечных, несчастных стариков, которым никогда не было до него дела? Может, этот выбор был неправильным, может, этот выбор был жестоким, но сделать его было просто. Квакити не хотел о нём сожалеть. Он вскинул брови, увидев, как легко Фанди развязал сдерживавшие его верёвки, но ничего не сказал. Фанди посмотрел на Квакити с благодарностью и подошёл к нему. Мать Квакити тут же пришла в ярость, принялась кричать и требовать, чтобы Квакити…но Квакити не слушал её. Он делал так всю свою жизнь, и теперь ему было легко не обращать внимания на её слова. – Замолчи, – Сирена резко повернулся к ней, когда ему надоели её крики. Она закрыла рот, но от попыток вырваться из верёвок её стул покачнулся. Он медленно накренился и упал с грохотом, от которого Квакити дёрнулся. По мере того, как утихала паника, утихала и жалость. Квакити ненавистно было осознавать, что даже теперь он всё ещё боялся свою мать и каждого её движения. Сирена повернулся к нему, его карие глаза сверкали сквозь маску. – Что ж, дорогой, было весело. Всего хорошего! Он помахал им рукой, и Квакити потащил Фанди на улицу. Он натянул маску на лицо, чтобы скрыть свои эмоции и подумать о них в другой раз. – Он назвал тебя «дорогой»? – спросил Фанди. – Это твой первый вопрос? – Остальные хуже. Квакити не ответил. – Пошли, нам надо догнать другого злодея. Фанди продолжал задавать ему вопросы, пока они пробирались по улицам к тому месту, где, по словам Дрима, ждал Блейд. Квакити не обращал на них внимания. – Квакити! Квакити! – его мать всё ещё была связана, в ловушке, и не могла пошевелиться. Квакити моргнул. Слова отдавались эхом, эмоции в голосе матери отпечатались в его памяти. – Думаешь, я не знаю, что ты сбегаешь тайком? Лжёшь мне, бегаешь по ночам и бог знает чем занимаешься?! Это воспоминание было старым, сейчас оно для него ничего не значило. Ведь так? Бесполезно было вспоминать всё, что говорила его мать. С тех пор прошли годы. Это не имело значения, это было не… Где-то позади него раздался взрыв. – Охренеть, это…Квакити? Квакити напуган. Он, маленький, слабый и испуганный, сидит на кухне, а над ним нависает его мать. Он был голоден, уже очень давно, а отец спал, и матери не было. Он стащил что-то с кухни, и когда мать вернулась, она заметила. Она разозлилась, а он испугался, и из-за этого она почему-то разозлилась ещё сильнее, и… Квакити быстро отогнал воспоминания. – Идём. – Ты в норме? Квакити не успел ответить – впрочем, он и не хотел этого делать, – потому что их прервал вой полицейской сирены. Мимо них пронеслась машина с красными и синими мигающими огнями, и Фанди с Квакити последовали за ней. У него на лице кровь. – Будешь знать, как воровать у собственных родителей, ты… Улицы и дороги расплывались у него перед глазами. Его сила перестала помогать ему. Где он был? Неужели заблудился? – Эйс, Эйс! Сюда, ну же! Слава богу, с ним был Фанди. Гибрид лисы стоял перед ним, его рыжие волосы отчётливо выделялись на сером фоне неба и улиц. Он сосредоточился на Фанди, на сигнале тревоги на его коммуникаторе. Пришло сообщение от Дрима. – Я его потерял! Чёрт, Квакити, я его потерял. Будь начеку, я не могу… – Кью, – Фанди прервал его и поднял руку, показывая вдаль. Квакити посмотрел туда, куда указывал Фанди, и увидел розово-красную фигуру –Блейда. Но он уже не стоял в красивой позе, а, казалось, едва держался на ногах. Он устал и пытался оценить обстановку. – Фанди, пригнись, – Квакити потребовалось слишком много времени, чтобы найти своё оружие, но уставший злодей подождал его. – Скоро здесь будет полиция, – прошептал Фанди. Вигилантизм был его единственным спасением. Конечно, Квакити было приятно помогать людям. Он чувствовал, что применял свою силу и свои навыки на благо, в то время как все остальные твердили ему, что он был бесполезен, что он никогда ничего не добьётся. Но ещё больше ему нравилось ощущение свободы. Когда он становился Шутом, когда он надевал свой костюм (который выглядел так, будто семилетний ребёнок смастерил его в качестве школьного проекта), он контролировал ситуацию. Он не думал о своих родителях, об учителях. Он мог свободно летать, расправив крылья, и это было одной из главных причин, по которой он вообще стал вигилантом. Нет, не сейчас. Он не мог облажаться, потому что поддался воспоминаниям. Он поднял пистолет. Настоящих пуль у него не было, но пули-«транквилизаторы» Сэма вполне подойдут. Квакити зарядил пистолет. По иронии судьбы, то, что давало ему свободу, стало тем, что эту свободу у него отняло. Если бы он не стал вигилантом, особенно в столь юном возрасте, Агентство бы его не заметило. Если бы его не заметили, его бы не похитили. Его бы никогда не вынудили играть роль Эйса. Вдалеке послышался вой полицейской сирены, но Блейд его пока не заметил. Хорошо, Квакити нужно было ещё несколько секунд. Он прицелился. – Сейчас ты этого не понимаешь, Квакити, – говорит женщина с белыми волосами, глядя на него с жалостью. На её бейджике написано «Мисс Паффи». Он смотрит на неё в ответ, – Но мы здесь только чтобы помочь тебе. Ты можешь стать настоящим героем, принести настоящую пользу, помочь нам. Тебе необязательно быть преступником. Мы пытаемся спасти тебя, чтобы ты мог спасать других. Блейд замер, словно что-то услышал. Он повернул голову. Квакити нажал на курок. – Твои крылья отвлекают внимание. С ними тебе сложнее сражаться, – объясняет ему Эрет, – Нам нужно их подрезать. Пуля попала точно в цель, вонзившись в шею злодея. Несколько секунд Блейд удивлённо стоял в замешательстве, а затем упал. Полицейские машины были всё ближе. Квакити кричит, умоляет, плачет, но всё тщетно. Одно за другим, каждое золотое пёрышко с мучительной болью вырывают у него из спины. После этого он плачет несколько дней, и его за это отчитывают. Паффи, Эрет, Шлатт, каждый учитель, и даже Карл несколько раз просит его замолчать. – Квакити! Квакити! Он сделал это. Он поймал Блейда. Всё вокруг погрузилось во тьму. *** Белые комнаты с отвратительным запахом. Учителя с хмурыми лицами, агенты с оружием, вспыльчивые герои. И всё это окружает Квакити. Он не знает, что ему нравится больше: слушать, как на кухне на него, голодного и обиженного, кричит мать, или как в тренировочном зале его, жалкого и слабого, отчитывает Паффи. У него больше нет крыльев. Их отсутствие он ощущает острее, чем что-либо ещё. Острее, чем удары, крики и голод, он ощущает только боль от того, что стал беспёрым крылатым. – Твои учителя говорят мне, что ты отстаёшь в обучении, что у тебя проблемы. Квакити знает, что его ответы не понравятся Мисс Паффи. – Квакити? Ты должен отвечать, когда я задаю тебе вопрос. – У меня горло болит, – тихо говорит он. – Потому что ты постоянно срываешься и кричишь на всех. Не оправдывайся. Паффи снова принимается читать ему нотации о том, что он должен больше работать, что он должен быть благодарнее, что у большинства детей нет таких возможностей. Он не должен так легко сдаваться и не должен винить окружающих. – Не кусай руку, которая тебя кормит, – говорит она, и тогда Квакити верит ей. Тогда, когда она ещё казалась ему доброй и приятной женщиной, когда он ещё был наивным и напуганным. Он не хотел бояться. Он не хотел позволять Агентству уничтожать, вырывать у него всё, что у него было, и лепить из него «героя». Но с каждым днём Квакити медленно понимал, что у него не было выбора. – Не позволяй себе отставать, не позволяй себе стать слабым. Он больше не мог быть слабым. *** Поэтому он стал сильным. Он работал, сражался и держал рот на замке. Он позволил Агентству взять своё и делал, как ему говорили. Это уберегло его от неприятностей. Ему дали ножи, настоящие, острые ножи, которыми можно было убить. Ему постоянно подрезали крылья, когда Эрет считал, что это было необходимо. Его заставляли тренироваться, и каждая тренировка было изнурительнее предыдущей. Ему давали вдоволь еды, обеспечили его безопасным местом для сна и никогда не грозились забрать всё это. Пока он учился, его держали в Башне взаперти и следили за каждым его шагом. Ему предоставили возможность стать чем-то большим, стать сильнее, стать героем. Зачем ему было жаловаться? У него всё было хорошо, он был там, где и должен быть, верно? *** Его первое настоящее задание не могло закончиться ещё хуже. Его и Карла – Ревайнда, как его теперь называют, – отправили выслеживать злодея, который с недавних пор стал доставлять всё больше проблем. Это их первое испытание, которое покажет, завершили ли они обучение и готовы ли стать героями. Квакити и Карл разделились, обыскивая окрестности в надежде загнать в угол злодея, который называл себя Блейдом. Вместо этого, Квакити сам оказался загнан в угол. Его ножи и кинжалы кажутся игрушками по сравнению со зловеще острой киркой злодея – потому что, конечно же, этот сукин сын сражается киркой – и всё, что Квакити может – это уклоняться, уворачиваться и молиться какому-нибудь богу, чтобы хоть раз его молитвы были услышаны и он выбрался невредимым. А потом кирка разрывает его лицо, прочертив шрам от глаза до верхней губы. *** Он стоит перед зеркалом, но видит в отражении чужое лицо. Лицо Эйса – героя, скрывающего отвратительный шрам за элегантной полумаской. Героя, который стал роботом, машиной, служащей Шлатту, служащей Агентству Мэнбурга. В глубине души Квакити считает, что не заслуживает звания героя. Или, точнее, что не предназначен для этого звания. Он силён, наверное, и обладает навыками боя и скрытности, но он дикий. Он жаждет острых ощущений от схватки, чувствует, как его сердце колотится от восторженного волнения. Агентство не может его контролировать, хотя пытается. Зеркало разбивается вдребезги. *** Он смотрит, как огонь распространяется, поглощая Башню. Пламя ползёт по этажам и окнам, терзая здание, а дым закручивается в спирали. Башня Агентства Героев Мэнбурга рушится, и вместе с ней рушится её наследие. Квакити с ликованием наблюдает за происходящим. Здесь его место, которого он заслуживает. Он – сила разрушения, и ничто не может его контролировать. Ни Шлатт, ни Паффи, ни Уилбур. Он сожжёт их всех дотла только за то, что они думают иначе.