shout, no one will hear you

Боже, если в Мэнбурге и было место, где Квакити терпеть не мог находиться, то это была Площадь Безмолвия – хотя, если честно, большинство героев держались от неё подальше. Даже Агентство рекомендовало избегать этого места – мол, там всё равно осталось не так много жителей, так что в патрулях не было никакого смысла. Некоторые герои утверждали, что дело было в неприятных воспоминаниях, на что Квакити раньше лишь усмехался. В действительности, никто в Агентстве не говорил о том, что на самом деле произошло. Конечно, случилась трагедия, но, с точки зрения Совета Героев, это был несчастный случай, и героев нельзя было в нём винить. Впрочем, их, очевидно, это не волновало. Квакити понял, что на самом деле произошло, только несколько месяцев спустя, и это осознание вызвало в нём, мягко говоря, противоречивые чувства. То, что он с оружием преследовал двух крылатых за использование их гибридных способностей, вызывало в нём ещё больше противоречий. Отчасти Квакити, даже будучи героем, понимал, что это было неправильно. Они не сделали ничего плохого и просто летали, наслаждаясь днём – они не сделали ничего, за что в них можно было выстрелить. Но другая часть Квакити противилась, потому что он хотел того же, что было у них – крыльев. Он хотел снова летать, как тогда, когда был вигилантом – свободным, без отслеживавших его коммуникаторов и трекеров. Квакити начал понимать, насколько давно это было, и как сильно он хотел это вернуть. Намеренно или нет, Таббо и Уилбур напомнили ему о том, кем он был, и о том, что ему необязательно было следовать правилам Агентства, чтобы помогать. Он не гнался за славой и богатством, как некоторые герои. Квакити хотел свободы, хотел помогать людям, и задавался вопросом, было ли проще всё это делать, когда он был вигилантом. В конце концов, действительно ли он помогал людям, работая на организацию, которая разрушила несколько кварталов, похищала вигилантов и крала силы у мирных жителей для своих сомнительных проектов, не неся за это никакой ответственности? Трудно было оставаться слепым и невежественным, когда за последние несколько недель после первой встречи с Сиреной он узнал так много. Квакити изо всех сил старался вести себя как ни в чём не бывало и хранить секреты было довольно легко, но он слишком устал, чтобы отвлекать себя от подобных мыслей. Образы, воспоминания и предположения проносились у него в голове, и он не пытался их остановить. Может, Агентство вообще не спасало его, как и сказал Таббо. Может, его держали в клетке и лгали ему так же, как лгали всем остальным о подавителе способностей и Происшествии на Площади Безмолвия. Теперь слишком трудно было игнорировать то, что Агентство Героев Мэнбурга в лучшем случае вызывало вопросы, а в худшем – было страшнее злодеев, с которыми, по словам самого Агентства, боролось. Но Квакити никогда не признал бы этого вслух, только не на задании. Он был далеко от Панза, но видел, как пуля его напарника задела мальчика, после чего с неба спустился вихрь из красных и синих перьев. Квакити быстро двинулся за падавшими крылатыми. Он не хотел, чтобы они пострадали, но, чтобы помочь им, ему нужно было остановить Панза. Возможно, он поспешил, не задумываясь о последствиях, возможно, он действовал импульсивно… К тому времени, как Квакити это понял, он уже выстрелил, Панз уже лежал на земле, а Уилбур стоял в нескольких футах от него и смотрел на него со смесью шока и благоговения. Квакити оказался прав: крылатым, которого они преследовали, был Уилбур, но в этом не было ничего удивительного. В Мэнбурге было не так много крылатых, особенно тех, чьи крылья были заметны, не говоря уже о примечательных крыльях синего цвета. Удивительной была его реакция. Уилбур был напуган? Представить это было трудно. В представлении Квакити, Уилбур был не из тех, кто боялся героев, о которых никогда раньше не слышал. С другой стороны, каким было его представление о Уилбуре? Насколько хорошо он знал суперзлодея? Может быть, он боялся за своего краснокрылого друга, а не за себя. – Эй, я тебя помню! – мальчик встал, – Ты друг Фанди, ты за ним в библиотеку приходил! Квакити поморщился. Он не знал, стоило ли ему врать и притворяться, что с Фанди его действительно больше ничего не связывало. Он взглянул на Уилбура и увидел, что злодей застыл на месте, поэтому его мозг переключился в режим оценки ущерба. – Вы в порядке? – это, судя по всему, вывело Уилбура из оцепенения. Квакити же было проще сосредоточиться на их безопасности, чем на Панзе. Уилбур едва заметно кивнул. – Он мёртв? Вопрос напугал Квакити, и он поспешил сказать, что нет, Панз очнётся через несколько минут, и нет, он ничего не вспомнит. – Где мы? – спросил мальчик, и Квакити понял, что они с Уилбуром, скорее всего, были дезориентированы и не знали, где упали. – Вопросы потом, – сказал он, вспомнив про библиотеку неподалёку, – У вас тут неподалёку вроде было убежище. *** Квакити привёл их в библиотеку, ни разу не сверившись с картой. Его усиленные чувства как обычно помогли ему запомнить расположение убежища.  Но это не облегчило ему задачу, потому что его спина всё ещё болела, а головная боль только усилилась. Он не мог не замечать, что завидовал, по крайней мере, Уилбуру и Томми – так Уилбур назвал младшего крылатого. От отсутствия крыльев Квакити тосковал по полётам сильнее, чем когда-либо, несмотря на угрозы вроде Панза. Он внимательно наблюдал за Уилбуром, особенно за его крыльями. Перья королевского синего цвета были ещё красивее, когда их не скрывал злодейский костюм. Квакити удивлялся тому, какими они были ухоженными – в детстве он с трудом поддерживал свои крылья в чистоте. Квакити молча наблюдал за происходившим, не обращая внимания ни на слова Уилбура, ни на слова Томми. Он подал голос, когда заметил, что Томми с лёгкостью ориентировался в залах библиотеки. –  Вы часто здесь бываете? – спросил Квакити, и Томми кивнул. –  Это место обустроили Фанди и Таббо. По крайней мере, привели его в порядок, с моей помощью, само собой. Мы приходим сюда за припасами или когда нужно спрятаться. Квакити замер при упоминании Таббо и Фанди – значит, они оба не только были вигилантами, но и были близки друг с другом и с Томми, который, как подозревал Квакити, был родственником Уилбура, может, его братом или кем-то в этом духе. Интересно. –  Вы сотрудничаете с вигилантами? –  когда Томми ушёл достаточно далеко, Квакити заговорил с Уилбуром. –  А вы их похищаете, – парировал Уилбур, – Что хуже? Квакити вздрогнул. Он не ожидал такой реакции, он ведь просто подмечал детали, как его учили. Но причина подозрительности Уилбура была очевидна. С чего ему быть уверенным, что Квакити просто задавал невинные вопросы? Они были врагами, Квакити просто забыл об этом. Они могли быть вежливыми друг с другом, могли иногда пересекаться и изредка работать вместе ради вигилантов вроде Фанди, Эймзи и Томми, но они не были союзниками. Не могли доверять друг другу. Квакити не должен был напоминать себе об этом. Это было не так уж трудно запомнить, но он всё время забывал. Он продолжал видеть в Уилбуре друга, и раз из раза разочаровывался в правде. Как ребёнок. Он практически слышал, как мать ругала его, щёлкая языком и закатывая глаза. Убедившись, что Томми и Уилбур были в безопасности, Квакити уже был готов уходить, пока Уилбур не сказал то, что ещё сильнее сбило его с толку. – …Прости. Квакити удивлённо обернулся, но дал ему закончить. – Прости, что я так сказал. Насчёт похищения. Ты не виноват, я знаю. Это, наверное, больная тема. Он не был виноват. Квакити знал это. Это не значило, что ему можно было доверять. Уилбуру что, стало стыдно? От этой мысли Квакити почувствовал горечь на языке. За долгие годы он усвоил, что жалость приносила больше пользы тому, кто жалел, чем тому, кого жалели. И он не заслуживал жалости. Да и не нужна была ему жалость, особенно жалость злодея. Но в глазах Уилбура он увидел лишь обеспокоенность, и это, наверное, потрясло Квакити больше, чем любые слова. Не теряя ни секунды, он ответил: – Если ты думаешь, что это больная тема, смени её. – Хорошо. Что случилось с твоими крыльями? Квакити неловко пошевелился, пытаясь сложить крылья, но вспомнил, что складывать было нечего. Боже, каким же забывчивым он был сегодня. – Может, вернёмся к теме вигилантов? – Квакити…, – в голосе Уилбура отчётливо слышалась обеспокоенность. Такая обеспокоенность, которую по отношению к Квакити никто никогда не проявлял, и у Квакити защемило в груди. – Эйс. Моё геройское имя – Эйс. Я герой, а мы должны быть врагами, Сирена, – он попытался сделать так, чтобы его слова прозвучали озлобленно, но произнёс их чересчур поспешно, чересчур отчаянно, словно его раздирали внутренние противоречия. Может, так оно и было. – И ты это знаешь. Но продолжаешь вести себя так, как будто тебе на меня не всё равно или что-то вроде, как будто мы друзья. – Ты хочешь сказать, что мне на тебя всё равно? – спросил Уилбур, словно это был самый простой вопрос на свете, и от этого на сердце Квакити стало ещё тяжелее. Он не мог не сломаться под гнётом запутанности и неправильности всего происходившего. Он без раздумий повысил голос, просто чтобы очистить голову и расставить всё по своим местам. – Я хочу сказать, что тебе должно быть! Квакити уже было пожалел, что позволил себе выдать свои напряжение и гнев, но его резкость не поколебала Уилбура. Его глаза смотрели так же нежно, как и всегда, а их мягкий карий цвет почти успокаивал. – Даже если мне всё равно, Кью, – начал Уилбур, – не всё равно тебе. Тот финт на крыше это доказывает. Квакити поморщился. – Нет, так дело не пойдёт. Нам нельзя…мне нельзя, – он услышал собственный бесстрастный голос. Голос Уилбура же, наоборот, кипел эмоциями. – Кто сказал? Твоё грёбаное Агентство? Не знаю, заметил ли ты, Кью, но я не поклонник соблюдения правил. Так что с твоими крыльями? Уилбур злился не на Квакити, и это спустило его с небес на землю. Он почти поверил в то, что Уилбуру было не плевать, что он беспокоился, и уменьшительно-ласкательное имя этому поспособствовало. Кью – такое простое, и всё же Квакити нравилось, как оно звучало; нравилось то, как Уилбур его произносил; то, как внутри у него всё трепетало, когда он его слышал. Он решил не думать об этом, не желая признавать, что чувствовал нечто подобное, и ответил прямо, потому что сопротивляться было бесполезно. – Их подрезали. – …Агентство? – Само собой, – усмехнулся Квакити. Кто ещё мог это сделать? – Мои крылья не должны быть слишком большими, иначе они станут помехой. Ему пришлось отвести взгляд от Уилбура, потому что смотреть в широко раскрытые карие глаза, полные удивления и беспокойства, было слишком тяжело. – О, Квакити. Ты говоришь так, как будто это нормально. Агентство подрезает их регулярно? – Когда решает, что они стали слишком большими, – признался Квакити, а затем быстро добавил, – Это не твоё дело. Уилбур замотал головой и шагнул ближе. – Квакити, клянусь, что бы они ни сделали, ты можешь обратиться ко мне. Если тебе сделают больно, если ты просто не будешь справляться со своими чувствами, если ты решишь…если ты решишь, что с тебя хватит, я тебя приму. Я помогу. Это было предложением безопасности, заботы и утешения. Оно происходило не из жалости, а из обеспокоенности, и эта мысль должна была обрадовать Квакити. Знал ли об этом Уилбур или нет, готов ли был Квакити признать это вслух или нет, но именно этого он и хотел – всегда хотел только этого, и никогда не испытывал. Всё, чего он когда-либо хотел, на блюдечке с голубой каёмочкой. Но он не мог принять это предложение, не смог бы никогда. Он зашёл слишком далеко, чтобы уходить из Агентства, и не мог доверять Уилбуру. Он быстро закончил разговор и ещё быстрее вылетел из библиотеки. В конце концов, нежный взгляд, ласковые прозвища и вся забота, которую предлагал Уилбур, были лишь надеждой. Возможно, мечтой, но Квакити не мог её принять. Всё это никогда не станет реальностью. Поэтому Квакити продолжал отгонять возникавшие у него в голове образы крыльев и добрых глаз Уилбура и отголоски его обещаний, потому что поощрение этих мыслей, лелеяние это надежды, привело бы его лишь к ещё большему разочарованию.