Коварная царская милость

Глубокая безлунная ночь. За окнами слободы воет лютая вьюга. В царской опочивальне витает мускусный аромат заморских благовоний и душистый запах ладана. Искусно выложенная печь, даря убаюкивающее тепло, весело потрескивает догорающими поленьями. Посреди покоев, в тени десятков свечей, под рубиновым балдахином возвышается позолоченное ложе. На нем, утопая в ворохе вышитых драгоценной нитью одеял, после страстных утех наслаждаются томной негой двое. Статный широкоплечий царь, а на нем, облюбовав не иначе как мягкую перину, его по-девичьи тонкий кравчий. Одна рука Иванова закинута за голову, а вторая длинными узловатыми пальцами сыто перебирает разметавшиеся по его мерно вздымающейся груди иссиня-тёмные кудряшки. До поры до времени на дне обсидиановых глаз покоится редкое умиротворение. Федя же, вырисовывая витиеватые узоры на отмеченном татарской стрелой государевом плече, невесомо порхает по коже изящными пальчиками, а стройными ножками, открывая дразнящий вид на пульсирующую дырочку, мягко оплетает сильные бедра полюбовника. - Привораживаешь? - с теплой улыбкой перехватывает и целует украшенные березой тонкие пальчики государь. Глаза его сейчас походят на теплый цвет диковинного в их краях шоколада. - Коварный чернокнижник. Басманов, не поднимая очей, лишь, словно вороненок, сильнее зарывается в длинные кудри и отрицательно качает головой. И все? Молчаливость юноши подозрительным клыком скребётся по нервам Ивановым. В диковинку ему было не слышать игривого щебетания своего Соловушки. Заговорщиков выискал Аль забаву вновь какую задумал? Нет. Поведал бы тот час Федюша. Гнева страшится, проступок утаивает? Разные думы, одна хуже другой, мелькали в рано увенчанной серебряными нитями голове. Чувствуя каменеющие жгуты мышц под собой, недобрый огонек сверкает в дивных небесных очах. Научившийся легко порхать в непредсказуемом характере своего Ванечки, Федя понимает: лучшего момента, дабы забить гвозди в крышку гроба ненавистного князя, не сыскать. - Земский в глаза, меня царенька поносит. Содомией грязно попрекает, - горестно вздыхает Федя и разрумяненной щечкой сильнее прижимается к покоящейся под ним шее. Щекоча ноздри. Родной хвойный запах опьяняюще укутывает нагого юношу в теплое покрывало. Так ему спокойно не было, наверно, даже в материнской колыбели. Громогласный смех прерывает неторопливую истому. Всего-то. Облезлые коты решили зашипеть на псов. Царь покрепче перехватывает желанного мальчишку в горячие объятия и, отсмеявшись, поднимает миловидное личико. Карие и серо-голубые встречаются. Мало кто мог вынести прямой Иванов взгляд. Многим казалось, что они заглядывают в адовы капища. Только Федя видел в них райские сады. Насмешил же ты меня, Федюша, - бархатистым шепотом щекочет Иван тонкие губы. Мне ли тебя, волчонок, учить, как карать зарвавшееся боярство да укорачивать не в меру длинные языки? "Что ты, Ванечка". Все еще удерживаемый в ласковую, но крепкую хватку, с лёгкой улыбкой, Федя с игривой скромностью потупляет глазки долу. Чисто невинная девица пред первым мужем. Вниз, между ног не взглянешь в жизни не поверишь, что юнец это. И не просто юнец, а безжалостный душегубец. - Нет, царенька, - накрыв белоснежными ладошками руку полюбовника, котёнком муркает кравчий. - На то ведь над опричниной и поставлен. - Почему он жив, здоров, а не на колесе под слободой, - лукаво журит юношу Иван. - Не узнаю тебя, солнце моё голубоглазое. Федя выпутывается из удерживающих его рук и соскальзывает с высокого ложа. - Род его неприкосновенный, Ванечка, для опричнины по твоему светлейшему наказу, - досадно поводит соболиной бровью красавец. Не хотелось ему выбираться из обволакивающего плена сильных рук, но, дойдя до искупления, несколько раз за ночь голова кругом шла от нестерпимой жажды. Вгоняла она юноша в сон, а спать он ох как не желал. - Неприкосновенный, говоришь - поднявшись к изголовью, вожделенно наблюдает, как Федя, повиливая мальчишескими бедрами, павой подплывает к столику с пузатым кувшином. - Родственная ветвь моя? Замерев на месте, Федя еле заметно кивает кудрявой головкой и наливает в маленькую посудину воду. Были времена, когда государенька за доказательства об измене двоюродного брата и тетки чуть было его не придушил. Тяжела Ивана рука, а норов и того тяжелее. Прошли те времена, да стальные руки время от времени боль причинять могут. Лишь высшим силам известно, как Ванечка отреагирует на укоры князя. - Кто? - Голос государя пронзает холодом. - Старший князь Овчинин-Оболенский, - вкладывает весь свой яд в ненавистное имя опричник. - На словах последней бранью хает, а глазами своим до исподнего добрался. Зарубил бы на месте, - грозясь раздавить опустевшую плошку, сжимает далеко не хрупкий, как могло показаться на первый взгляд, кулак. - И всё неймётся ему узнать, как у меня там будет, если по кругу в казармах пойду. Бездонные глаза сужаются. в гневе. - Где, соколик мой ? - желая услышать вслух, сквозь зубы шипит Иван. - Там, куда ты, Ванечка, только что входил и излился сладостно, - слитым движением оказывается за спиной государя и горестно кладет вихрастую головку на его плече. Две ладони сплетаются у Иванова сердца. - Давай-ка мы, Федюш, уважим дорогого князя, - после недолгого молчания заговорщицки прерывает тишину наполнившийся задором бархатистый голос. Тем самым любимым Федей кровавым задором. - Дыбой? - резво подбирается Федя. - Аль кипячением? От былой грусти не остается и следа. Гибкая стать коварного опричника певучей струной натягивается, а светлые глазки вспыхивают так, будто государенька вновь балует его серёжками. Заметив это, Иван резко перехватывает тонкую талию и под изумленный вскрик, словно пушинку, усаживает юношу к себе на колени. Между упругой ложбинкой оказывается крупное, вновь крепчающее Иваново естество. - Кровожадный мальчик, - опускает сильные руки на соблазнительную попку царь. - За то ведь и любишь, - под перезвон сапфировых сережек смеется опричник. Вместо слов Иван страстно впивается в тонкие губы. Кравчий отвечает с таким же напором. - Правду молвишь, шельма, - отпускает Иван истерзанные алеющие уста, когда воздух оказывается на исходе. - Но нет. Царская кровь столь поддерживаемого боярством и его собственным войском князя не должна проливаться, - пальцы Ивана, дразня неспешно подбираться к стянувшейся звёздочке. - Мирить вас придётся. В обрамлённых густыми ресницами льдистых глазах напополам с томлением мелькает недоумение. Неужто отпустит наглость? - Пригласим его в слободу на пир, - лукаво рассуждает государь, второй рукой лаская поджимающиеся безволосые яички полюбовника. Вертлявая отрада его после пары движения вновь стояла торчком. Мальчишка. Сколько не измотай, а еще запросит. - И на пиру … - нежа поцелуями государеву шею, томно шепчет юноша. - Ты будешь добр и мил с ним, разумеется, - массирует ноющий после долгой ночи вход красавца царь. - Окажем ему поистине братский приём. Змеиная ухмылка теряется в звонких стонах. Уж Басманов, как никто знал, какие приёмы Ванечка устраивает своим попавшим в незримую опалу родственникам.