El Diablo

      Все выходит из-под контроля. И впервые Бруно понимает это, когда Камило между делом сообщает: — … он отличный парень.       Они встретились на крыше Каситы: Камило недавно вернулся с неназванной фиесты, где от души натанцевался с сеньоритами, а Бруно же, атакованный бессонницей, решил, что свежий воздух будет как нельзя кстати. Парень завидел знакомый силуэт и решил составить tío компанию. Болтливый Камило вел разговор, ни замолкая ни на минуту, а мужчина любовался им, размышляя, когда он успел так возмужать: черты лица его заострились, круглым щекам на смену пришли высокие скулы, адамово яблоко заметнее выпирало на шее, а голос стал более глубоким, но не лишился задорных звонких ноток во время эмоциональных речей. И россыпь веснушек никуда не делась. Он все еще любимый sobrino — просто совершеннолетний и переросший его на дюйм.       Бруно упустил суть разговора, расслышав обрывок последней фразы. Камило выжидающе смотрел на то, как мужчина отреагирует. — О чем ты, mi sol? — Все мимо ушей пропустил. Я говорю — встретил старого знакомого на танцах. Мы разговорились о природе и погоде, и договорились встретиться еще раз. Он милый, — пожал плечами парень, — и нравится мне. — Вот как, — несколько отстраненно ответил Бруно. — Что ж, рад за тебя. — И все? — в удивлении вскинул брови Камило. — А что мне добавить? — ухмыльнулся он. — Могу приревновать, если хочешь. — Уж не надо. Я все еще помню, как выглядел Марреро с его друзьями — ты тогда тоже приревновал к Изе, — он скривил губы и поежился. — Ревность к Изабелле и к тебе — не одно и тоже, — внес ясность мужчина, вздергивая ему нос.       Камило хмыкнул и потер веснушчатый кончик. Он взглянул в глаза tío, и в который раз не смог наверняка узнать его мысли. Лицедей опасно сократил дистанцию их лиц, ощутил рванный выдох мужчины, и только после привычно подарил ему поцелуй. Бруно стал замечать, что по мере взросления растет не только его тело, но и эго на пару с наглостью. Камило первый отстраняется, с прищуром улыбаясь еле заметному мерцанию глаз, и пристраивает голову на чужом плече.       Он говорит: — Это не может продолжаться бесконечно.       Бруно прикладывается щекой к мягким кудрям и переспрашивает. Sobrino печально вздыхает и продолжает: — Я и ты, tío. Это еще грешнее, чем ты и Мирабель, — он наигранно кривит лицо. — И я не понимаю, как влип во все события… и позволил тебе — нам — сделать это. Не раз и не два. Эй, знаешь, что самое стремное?       Он резко поворачивается и угрюмо смотрит в темные глаза. Бруно чуть склоняет голову в немом вопросе. — Стремно то, что мне с каждым месяцем тяжелее оставить тебя. Не знаю, какого черта ты творишь, tío, но… — Эй, малец, — Бруно сжимает его запястье и сдвигает брови к переносице, — я-то ничего не делаю, но что насчет тебя? Не поздновато ли перекладывать груз ответственности на мои пожилые плечи?       Камило не обращает внимание на мертвую хватку и старается не смеяться чересчур громко фальшивым смехом: — Не могу сдержаться, когда ты касаешься своего возраста, вытворяя столько энергозатратных вещей, — многозначительно ухмыляется он. — Прямо сейчас я думаю, что, пожалуй, из нас двоих сильнее привязался именно ты.       Слова Камило подействовали как пощечина. Бруно спросил себя в тысячный раз: когда он упустил момент взросления этого юнца? И следом проносится мысль, что стоило чаще напоминать парню, кому он принадлежит. Использовать любые грязные уловки и сделать его полностью зависимым, чтобы он не смел даже подумать о том, чтобы так бессовестно дерзить.       Карие глазки сверкают, отражая звездное небо и кривую ухмылку мужчины. Гляделки затягиваются, и кто первый сдаст позиции, останется в дураках. Бруно неспешно поднимает руку, и Камило дает позволение коснуться тылом его горячей щеки. Его ресницы такие же пышные и длинные, и sobrino непоколебимо смотрит на tío, не отводя взгляда в мальчишеском смущении. Бруно кончиками пальцев очерчивает овал лица, приподнимая округлый подбородок. Пальцы скользят ниже по шее, проводят по острому кадыку и межключичной ямке, и вот оно — Камило выдыхает и капитулирует. — Вот об этом и речь. Te quiero, tío. И всегда буду любить, но меня травит эта любовь, — парень со скрипом встает и растягивает затекшее тело. — К тому же, невелика потеря — твоя любимица всегда останется подле тебя.       Бруно прикрывает глаза и мягко улыбается. — Вы слишком разные, mi sol. Иди спать, уже поздно. — Да. Доброй ночи, tío.       Бруно отвечает легким кивком и откидывается на твердые черепицы. Звук шагов Камило исчезает во внутренностях дома и больше ничего не мешает мужчине наслаждаться ночной тишиной, кроме скребущего ощущения в нутре. Он знал и видел это будущее. Будущее, где Камило находит в себе силы избавиться от тянущей на дно порочной связи и топором расставить все точки над «и», но, тем не менее, Бруно не может до конца принять это. В нем борются противоречия: с одной стороны он желает своему солнцу только счастья и все так же любит его, а с другой руки чешутся как следует приложить его о каменную стену дома и прорычать на ухо, что не ему решать, когда выходить из игры. И останься Камило еще на пару мгновений, так просто Бруно не позволил бы ему уйти.       Мужчина протяжно выдыхает и возвращается в башню.       Все вышло из-под контроля. Во второй раз Бруно убедился в этом спустя два года от переломного разговора на крыше. Его мотылек стал понимать, что свет, к которому он тянулся, оказался кромешной мглой.       К ужину Альма пригласила семью потенциального жениха Мирабель — швейных дел мастеров Осорио. Их старший сын Марко, лишь на пять лет взрослее девушки, был богат, переняв бизнес родителей по пошиву одежды на заказ и расширив его, а еще чертовски учтив и хорош собой. Он подарил Мирабель новую швейную машинку, которую собственными руками расписал узорами. И в целом оказался приятным джентльменом, за которым Бруно не отметил привычки кичиться нажитым добром. И все бы ничего, если бы Мирабель не краснела за столом, когда он очаровательно улыбался ей, сам смущаясь.       Мирабель, его Мирабель, его palomilla, флиртовала и принимала знаки внимания от иного мужчины, едва ей знакомого. Это не могло не задеть самолюбие провидца, который лишь благодаря выработанному годами хладнокровию сумел остаться спокойным, и даже любезно перекинуться парой фраз с новоиспеченным знакомым.       Камило в любом другом случае опустил бы двоякую шутку в сторону кузины и дяди, но сегодня, к всеобщему удивлению, он как воды в рот набрал. Благо, разговор между семьями завязался самостоятельно, потому как при плохом раскладе главный артист семьи Мадригаль должен был взять на себя ответственность разговорить гостей, а с таким растерянным Камило ничего дельного бы не вышло. Парень исподлобья стрелял глазами и понимал, что tío не в восторге от соперника. Пусть и не в совершенстве, но он достаточно изучил Бруно и его повадки, чтобы прямо сейчас со стопроцентной точностью сказать — мужчина взбешен. И престранно, что глаза его не полыхают адской зеленью.       Бруно ловит взгляд sobrino и знакомо приподнимает уголки губ. Камило отворачивается, не решаясь поддразнить его подначивающей ухмылкой — махать тряпкой у морды разъяренного быка не лучшая идея.       Для Бруно ужин тянулся невыносимо долго, и наконец этот паршивый вечер окончен. Домочадцы убирают стол и расходятся по комнатам. Мирабель по обыкновению вертится возле дорогого tío, но говорит меньше обычного. Бруно моет тарелки, Мирабель их вытирает, а Камило трется неподалеку, упорно делая вид, что занят нереально важным делом — подметает одно и тоже место. Мужчина незаметно для племянницы закатывает глаза и между делом проговаривает: — Как тебе сеньор Марко, mi palomilla? — он передает ей сверкающую тарелку. — На редкость обходительный молодой человек, м? — Угу, — стеснительно отвечает она, и тарелка едва не выскользает из ее рук. — Довольно приятный, но куда ему до тебя, tío, — добавляет девушка и посмеивается.       Бруно бросает быстрый взгляд и возвращается к работе. Мирабель с силой сжимает края посуды, готовая унести отсюда ноги, стоит только Бруно выкинуть что-то пугающее. Сердитые нотки в его скрипучем голосе не сулят ничего хорошего, и сейчас Мирабель чувствует себя под прицелом; шаг влево, шаг вправо — расстрел.       Мужчина больше слова не говорит по поводу Марко, Камило протяжно и тихо выдыхает, удерживая ладонь на сердце, а Мирабель уводит тему в другое русло.       В последнее время ее tío несколько переменился — Мирабель это чувствует потрохами. Бруно все так же одаривает ее ласками и нежностью, томными поцелуями и фантастическими оргазмами, но Мирабель не может докопаться до истины в его коридоре мыслей. Она интересуется напрямую, она ищет обходные пути, но тщетно — tío не открывается и не проливает свет на собственную душу. Она просит, чтобы он больше заботился о себе и своем здоровье, потому что видит, как бледнеет его кожа, являя зеленую венозную сеть во всей красе. На все это Бруно не обращает внимания, бездумно соглашаясь.       Будущее уже предрешено.

***

      Бруно не по себе. Он раздумывает, не открылась ли у него способность притягивать беды, потому как наваждение это не покидает его ни на секунду. К ритуалам избавления от навязчивых мыслей он после давнего разговора с Луизой больше не возвращался, не желая выглядеть жалким параноиком, как в молодости. Вместо этого он пытался бороться и прогонять беспочвенные опасения, и справлялся пока безрезультатно.       Еда Джульетты не спасет от мигрени, а кровь хлещет из носа после каждого второго сеанса гадания. Он уже откровенно заколебался застирывать руану и носовые платки, и когда ему действительно надоедает, он объявляет матриарху, что с провидениями временно покончено. Альма складывает брови и с сожалением говорит: — Брунитто, может лучше… — Даже не думай, — агрессивно перебивает он. — Я не собираюсь…       Он вытягивает шею вперед и ловит алые капли. Альма ахает и просит остаться на месте, пока она не найдет старшую дочь, но Бруно заверяет, что он в полном порядке. — Восстановлюсь и продолжу, — глухо говорит он.       Женщина пытается что-то сказать ему вслед, но стискивает тонкие губы.       Бруно шатко направляется в свою комнату, молясь, чтобы никто не застал его в таком унизительном виде. Но из детской, как назло, выныривают любимые всем сердцем племянники: у обоих заговорческие улыбки на сияющих лицах, точь-в-точь, как когда они были детьми. Но как только Мирабель завидела tío, глаза ее наполнились слезами. Камило в два шага подскочил к нему, в замешательстве спрашивая: — Что с тобой, tío Бруно? — парень пытается поддержать его под локти, но мужчина отказывается от помощи. — Я в порядке, mi sol, — он заставляет себя улыбнуться. — Побочный эффект от дара. — Говорила же, побереги себя, — всхлипывала девушка, сжимая юбки. — Отчего ты такой эгоистичный?!       Ее жалостливый тон режет барабанные перепонки, и Бруно терпеливо прикрывает глаза. — Извини, sobrina. С вашего позволения, я пройду к себе и передохну, — Камило делает повторную попытку помочь, но Бруно вскидывает руку в отрицании.       В башенной комнате ему удается остановить кровь. Он смотрит на перепачканную руану и решает стирку отложить до завтра. Бруно отламывает кусочек припасенной арепы в слепой вере на ее помощь. И вдруг на его голову сваливается грандиозная идея заглянуть в собственное будущее и узнать, чем закончится это бездумное пользование даром.       Бруно замирает. Он прокручивает это намерение снова и снова, силясь вспомнить, когда в последний раз он что-то предрекал самому себе. Кажется, это было в далеком детстве, но воспоминание расплывчато, однако ему ясно как день, что ничего хорошего он там не разглядел.       Сейчас-то он уже не бестолковый пугливый подросток. Пересмотрев тысячи видений, среди которых приятных по пальцам пересчитать, вряд ли найдется что-то такое, что повергнет его в шок на шестом десятке лет. Пьянит заведомая ложь, Бруно верит в нее и убеждает себя, что игра будет стоить свеч. Но сейчас, только он позволил себе подумать о пророчествах, с таким трудом остановленная кровь опять побежала струей. Бруно заставил себя проглотить целую арепу — он знал, что эффект ее продлится недолго. Надо быстрее приступать к ритуалу.       И опять, опять это переполненное горечью сомнение заставляет мешкать. Мужчина шумно и досадливо выдыхает и пытается наспех разобраться, что это за чертовщина раз за разом торкает его и врывается в устоявшийся в сознании абсолют. Уход Камило? Неприятно, но власть над ним кончилась с его взрослением, это не первопричина. Будущее Мирабель, в котором она венчается с Марко? Тоже нет, Бруно знал это и давным-давно смирился.       Бруно плюет на предчувствие и гасит его родной ненавистью. Он концентрируется на реке времени, безостановочно текущей вокруг него в каждом из измерений, яркое свечение глаз прорывается сквозь сумрак комнаты, и вот он попал в течение собственной жизни. Башня, Касита, Энканто — всё это остается где-то в другой плоскости. Бруно твердо шагает мимо пройденных жизненных этапов, железно решив не всматриваться в былое. Ему неинтересно прошлое, он впервые исполнен решимости лицезреть мрак собственного будущего, в какой ипостаси он бы не предстал пред ним. Разум вспоминает, каково это — вывернуть себя наизнанку и пересчитать каждый образ, и недовольно отзывается импульсами в голове провидца, приказывая остановиться. Бруно отвлекся и взглянул в минувшее, в короткий миг, в котором он отходил от физической боли после того, как нагадал самому себе ссору с матерью в ближайшую неделю. Это стремительное путешествие в устье в реки времени и обратно отняло какое-то нереальное количество сил. Воспоминания устрашающе перемешались, грозясь разом вторгнуться в его сознание, но Бруно сумел восстановить порядок и продолжить ритуал.       Он поражался и раздражался тому, что поиск конечной цели занимает так много времени. В чужих судьбах Бруно справлялся за какие-то секунды — в той реальности, где секунды эти хоть что-то из себя представляют. Но здесь, внутри самой сути, не существовало единиц измерения. Есть только бурлящие реки песков времени — есть только Бруно.       Голова шла кругом. Глаза обжигало углями. Накатывала горькая тошнота. Но превозмогая спазмы живота и судороги ног Бруно все упорней шагал в неизведанное. Он сто раз мог остановиться и прервать мучения, проспать сутки в теплой постели и снова вдохнуть полной грудью, однако он плелся навстречу незыблемым истинам своего будущего, сжимая зубы и подавляя рвотные позывы.       Когда между старыми промелькивали новые, ранее не виденные сценарии, Бруно готов был с корнем себя вырвать ради ответов. Он пропускает через себя нескончаемый поток будущих событий, и они режут его разум, подобно острым песчинкам, но Бруно не дает времени свести себя с ума — он еще не нашел то, зачем явился.       И где-то на задворках сознания Бруно замечает белоснежное пятно, буквально на секунду мелькнувшее, но рефлексы его зорких глаз играют злую шутку против него самого и последние крупицы концентрации утекают вместе с последней надеждой.       Это был первый и последний раз, когда его подвели глаза, которым он всецело доверял. Это был первый и последний раз, когда он позволил себе потеряться в песках времени.       Это роковая ошибка, и за нее никто и ничто не прощает. — Бинго! — раздался знакомый голос.