El Diablo

      Бруно лишь моргнул, и вот он уже в незнакомом для себя месте стоит посреди звенящего белоснежного ничего, сжатого до размеров маленькой комнатки. Ему как-то подозрительно легко: гул в ушах прошел, глаза не стремятся выпасть от напряжения, а боль в икрах сошла на нет. Он наконец обращает внимание на знакомую незнакомку, чей голос услышал секундой ранее. Женщина щурит темные глаза, и плутовская улыбка появляется на ее прелестном лице. Бруно скалится и задирает голову: — Что за фокусы? — цедит сквозь зубы он. — Я ведь предупреждала вас, — непринужденно отвечает она.       Бруно подскакивает к ней и впивается в плечи, вскрикивая: — Я спрашиваю, какого черта?! Что ты здесь забыла, и…       Он замолкает на полуслове. Женщина испытующе смотрит в его потерянные глаза и вскидывает брови, призывая продолжить. Бруно же беглым взглядом рассматривается ее вышивку на юбках: то, что раньше казалось бессмысленными узорами, вырисовывалось сейчас множеством маков. Он чувствует трупный холод кожи под своими ладонями, что бесконтрольно продолжают сжимать эти плечи. Бруно отшатывается от нее, как от проказы, и мимические мышцы его подрагивают. Он давит из себя кривую улыбку и обреченно произносит: — Так ты все это время… ты… Смерть? — Бинго, — повторяет она. — Вас, пожалуй, смутил мой внешний вид. Хотите, я приму что-то более привычное?       Она становится эфирным существом, не то девушкой, не то парнем, и распускает на месте головы кровавый мак. Громадных размеров, существо склоняется над Бруно этим бутоном и многоголосо произносит: — Все еще нет? — Смерть становится Мирабель. — Снова не то? — перед Бруно появляется Камило. — Оставим это? Весьма подходит, верно? Оба умеем менять облики. — Н-нет, — выдавливает Бруно, не в силах смотреть на нее. — Только не племянники.       Смерть перестает потешаться и возвращается в образ незнакомки с рынка, элегантно отбрасывая с плеч темные кудри. В усмехающемся выражении лица мужчина узнает себя и ему не по себе. Если бы он мог, то с удовольствием опорожнил бы содержимое желудка или раскрошил себе череп. Вместо этого он с опаской сверлит взглядом женщину и раздумывает, как от нее избавиться. Раньше же как-то получилось, она оставила его на два года, и… — … и время ваше тогда еще не пришло, — она заканчивает за ним мысль. — И сейчас, к слову, оно всё еще в пути — но вы сами решили поторопить события, и нетерпение и любопытство сгубило вас. — Я не понимаю, — бормочет мужчина. — Что это за место? — Оторви вы от меня хоть на мгновение сердитый взгляд, вы бы всё осознали, — мягко улыбается женщина.       Бруно оборачивается и замечает дверной проем. Он подходит ближе и понимает, что находится в некой анфиладе: он видит уходящие в перспективе бесконечные проемы, и за каждым из них что-то сокрыто. Бруно пытается воззвать к дару, но ничего не выходит. Он пробует снова и снова, напрягая зрение — тщетно. Он устало трет глаза и безэмоционально говорит: — Ты… вы. Вы ведь можете просветить меня. Почему я не могу использовать дар? — Вы всегда доверяли лишь глазам. А теперь доверьтесь голосу разума, и вам откроются все незримые ответы. — Ваши загадки весьма раздражают, сеньора. — Я бы с удовольствием выложила все на блюдечке, однако мы никуда не торопимся.       Он гневно зыркнул на нее, а женщина невозмутимо развела руки и ненавязчиво постучала тонким пальцем по виску.       Бруно не понимал. Если бы в этом загадочном месте он чувствовал головокружение, то сказал бы, что голова его идет кругом от напряженных извилин и неразрешенных ребусов. Быть может, он в бреду грохнулся с лестницы, и всё это всего лишь мерещится? Женщина комментирует вслух: нет, не в том направлении размышляете. Бруно приструняет ее осуждающим взглядом — она глухо смеется и начинает выплясывать незамысловатые па.       Наверняка он сошел с ума. В какой-то момент обезумел, и не понял, в какой, поэтому все происходящее — игра его воспаленных мозгов… — Бруно, Бруно, — цыкает Смерть. — Перестаньте отрицать очевидное. Вы пьяны собственной ложью — пора приходить в себя. — Пора перестать копаться в моей голове, — парирует он. — Сами ведь говорили — стоит мне заглянуть в ваше будущее, и я свихнусь. Не это ли всему причина? — И да, и наоборот.       Женщина умолкла и вернулась к танцу. Бруно был готов в любой момент быть втянутым в макабр, однако Смерть до сих пор и пальцем его не коснулась и отплясывала в одиночестве. Он отвлекся на подлетающую широкополую юбку, вышитые маки на которой издалека казались свежей кровью на белоснежных полах. Глядя на ее грациозно отточенные партии бамбуко, невольно заиграл подходящий гитарный ритм внутри головы. Смерть стрельнула глазами, и Бруно дернулся, как от тока. Она заливисто рассмеялась и проговорила: — Колумбийские танцы очаровывают, вы согласны? Не составите мне компанию? — Вынужден отказать. В последний наш совместный танец я едва не погиб. — Едва ли?       Его осенило, что он мертв.       Женщина звонко топнула ногой, оканчивая танец, и проницательно уставилась на провидца, и от взгляда ее Бруно непроизвольно сглотнул. Смерть встала рядом и над ладонью ее повисли песочные часы. Она передала их ему в руки. — Взгляните и скажите, что видите.       Бруно повертел в руках орнаментные часы с золотыми песчинками внутри — уровень песка не менялся ни под каким углом, продолжая ссыпаться в одном направлении. Он вполголоса ответил: — Мое время подходит к концу. — Sí, señor. У вас его катастрофически мало, тем не менее, оно есть.       Бруно хмыкнул и протянул часы назад. Женщина отрицательно повертела головой и вскинула руку, безмолвно разрешая оставить их себе. Часы въелись в узоры на потертой руане, и, если приглядеться, можно было увидеть, что остатки продолжают ссыпаться вниз.       Мужчина снова подошел к тянущимся в бесконечной перспективе проемы и вопросил: — Что в конце анфилады? — Вы вторгались в судьбы чужих людей, но трясетесь перед своей собственной, — уклончиво ответила она. — Взгляните в бездну и позвольте ей взглянуть на вас — вам ведь уже нечего терять, разве нет?       Ни секунды не мешкая, Бруно шагнул вперед и оказался в башенной комнате. Он уже хотел дать волю нахлынувшим эмоциям счастья, что ему удалось вернуться назад, но Смерть стояла подле и прикрывала подрагивающую улыбку ладошкой. Она оказалась на редкость надоедливой и раздражающей сеньорой, но Бруно понимал, что ни черта он не сможет ей сделать за ее насмешки.       Он развернулся через плечо и увидел себя, нависающего над Мирабель в ее комнате, и sobrina явно не испытывала удовольствие от его прикосновений. Бруно вдруг стало до такой степени омерзительно, что он захотел придушить самого себя. Его кадык дернулся под кожей: — Я не хочу видеть это. — Придется.       Бруно целует Мирабель требовательно и болезненно, с силой впиваясь в опухшие губы. Руки грубо ощупывают тело и задирают юбки. Из глаз Мирабель текут горькие слезы, она дрожит и бледна, как мел, но не смеет пойти против воли tío, позволяя ему непотребства по первому желанию. Бруно смотрит на это со стороны и наконец замечает обручальное колечко на ее пальце. — Эй, что за паршивое ощущение? — мужчина криво улыбается, взирая на женщину.       Смерть чуть склоняет голову в немом вопросе и продолжает молчать. Бруно хватается за руану на груди и силится заставить себя перестать чувствовать щемящий дискомфорт. Он опять поворачивается через плечо и видит, как кулак Агустина прилетает ему в скулу. Удар что надо — само то для такого bastardo, как Бруно. — Все дороги ведут в Рим, — преспокойно произносит женщина.       Бруно прижимает тыл руки к месту удара и ядовито ухмыляется. Агустин выходит из себя и набрасывается на него, хватая за грудки. Мужчина не сопротивляется ярости зятя и довольно подставляется под удары. Изумрудные всполохи все ярче сверкают, а уголки губы все сильнее тянутся к ушам, являя ряд окровавленных зубов. Потасовка заканчивается тем, что Агустин не рассчитывает силу удара и прикладывает шурина виском о край стола. В последний миг перед возвращением в анфиладу Бруно отводит взгляд и замечает дрожащую Мирабель, и по губам он читает ее «прости, tío».       Они снова стоят в пустоте напротив проемов. Если бы к Бруно на миг вернулись чувства, он бы упал навзничь от увиденного. Мужчина молчаливо смотрит на спутницу и хочет ответов. Смерть жестом показывает поднять руки ладонями кверху, и Бруно повинуется. Она раздвигает пальцы, и с руки ее бежит песок. Бруно чувствует его мягкость и пытается удержать каждую песчинку, но в конце концов песок утекает сквозь дрожащие пальцы. — Вы ушли чуть раньше, чем слишком поздно, — произносит она. — А помнится утверждали, что не способны менять ход времени. — Я не врал, — выдавливает он сквозь ком в горле. — Я лишь предсказывал то, что мне открылось. Я никогда не вмешивался в законы мира. — Тем не менее, вы здесь. Погибли не от предназначения, а от того, что взглянули в мои глаза, сеньор Бруно, проигнорировав мой наказ, — напомнила Смерть. — Вы пытались прыгнуть выше головы и плыть против течения, действовать вопреки здравому смыслу, и сами себя погубили. К слову, очень удачно — удалось хорошенько разглядеть изначально уготованный конец, полный нравственный провал личности, апофеоз заключительного акта?       Вы сыграли против времени и победили, но оказалось, что игры-то были совершенно разные, но я и вы, сеньор — у нас правильная партия, и меня обмануть не удастся даже такому исключительному человеку, как вы.       Женщина коснулась узора на руане и извлекла часы — песок заметно убавился, пока они преодолевали помещения анфилады. — Я не хочу, чтобы еще и Смерть обвиняла меня, — насупился он. — Раз вы настолько всезнающая, то должны понимать, что это вышло ненароком. Если бы я был более сконцентрировал в песчаной реке и проигнорировал ваш образ, то вам не пришлось бы читать мне нотации. — Мне неведомо, где вы окажитесь по истечению отведенного вам срока, — пропустила мимо ушей она. — Я полагаю, если Ад существует, то вы посоревнуетесь с el Diablo — за все грехи, что совершили в этой жизни.       Бруно издает смешок и качает головой. Часы его жизни провожают последние песчинки, и Смерть готова распахнуть свои объятия. — Вы так и не ответили, что там, — он указал вдаль на устремляющиеся проемы. — Неужели я не имею права знать даже на пороге смерти? Или таинство в том, что анфилада эта в самом прямом смысле бесконечна?       Женщина прикрывает глаза и мягко улыбается. Она задает вопрос: — Как вы думаете, что вас ждет там? — Ничего хорошего, полагаю. — И отчего же? — Я — предвестник беды. Тьма всегда следует за мной по пятам, и самому яркому свету не удалось разогнать ее. Я предрекаю лишь несчастья и злой рок. — Вы все цепляетесь за прошлое, mi querido vidente. Нет больше дара, нет больше условностей. Есть только вы — есть только я. — Я не могу не цепляться за него, — вскрикивает Бруно в сердцах. — Я последний мерзавец, cabrón! Я совратил собственных племянников, собственную кровь! О да, вы правы — сам Дьявол утвердительно покивает головой, приговаривая: этот сеньор в самом деле омерзителен и не достоин находиться даже на самом дне Преисподней. — Сопротивление ранит сильней, чем стекло и железо, — стоит на своем Смерть. — Позвольте же догнать себя. Пусть морок задушит вас гнилостным запахом, а тьма лишит возможности видеть. И рассудок исполнится откровениями, коих вы так отчаянно жаждете.       Можно ли напиться, когда перед вами чаша и вода, а вы упрямитесь и желаете, чтобы чашу эту поднес кто-то за вас?       Он взглянул в ее темные и пытливые глаза, скрывающие в себе тайны всей вселенной, которых ему ни во век не узнать.       Бруно терпеливо выдохнул и шагнул за проем, оказываясь в кромешной мгле. Он видит самого себя в разные периоды жизни: ребенком, подростком, молодым и взрослым мужчиной — и везде его густые брови сведены к переносице. То, что казалось ненавязчивым отзвуком, превращается в неразборчивый возмущенный шепот. Он нарастает, и Бруно вертит головой и ищет источник. И является ему персонификация кошмара в собственном лице.       Бруно с головой накрывает паника. У двойника недобро мерцают глаза этой пугающей, ненавистной зеленью, и он пожирает всех Бруно, как Сатурн своих детей: кровавые брызги разлетаются в стороны, чвакающий звук режет по перепонкам, а тварь эта все ест и ест, и уже готова пожрать настоящего под нагнетающие тысячи голосов.       В отличие от светлого измерения таинственной анфилады, здесь — чернильная пустота вокруг без намека даже на мимолетную вспышку света. Бруно понимает, что ему не хватает кислорода, и начинает задыхаться. Он пятится на ощупь от надвигающейся копии себя, перепачканной в крови его временных предшественников. От кошмара разит потухшим костром и пеплом.       Тьма проворнее, она по щелчку оказывается рядом, и из глаз его текут смольные слезы, что Бруно поначалу принял за кровь. Копия тоскливо произносит: — Почему я?       Бруно промаргивается и прикасается кончиками пальцем к щекам. Он плачет.       Слезы текут и текут, ему гадко и тошно, но вместе с тем необычайно свободно. Бруно плачет, как дитя, едва не навзрыд. Бруно ловит ртом воздух и жалобно кряхтит. Он падает на колени и хватает себя за волосы. Он не может выговорить ни слова, зато в голове слова эти громыхают, подобно фейерверкам: бесплодные раскаяния.       Тьма забрала то, что всегда принадлежало ей, собрала себя воедино и наконец покинула его сердце, унося вместе с собой отравляющие страхи, что засели где-то глубоко в фибрах души. Она вырвала с корнем всю ярость, злость и негодование, и пустоту их места стремительно заполонили жалость и скорбь: они так же ранят и калечат душу, заставляют плакать, и плакать, и плакать от безнадеги и потрясения от каждого поступка, что он сотворил, ведомый слепой обидой и гневом на всё вокруг.       Без питающих и отравляющих одновременно его кошмаров он осознает, что же все это время он творил. И более этого он жалеет о том, что никто: ни Мирабель и Камило, ни другие племянники, ни зати и сестры, ни мать — ни одна душа не услышит от него искренних и святых извинений.       Смерть наблюдает, как подрагивают плечи провидца, и она ждет, пока он не возьмет себя в руки. Она встает рядом и произносит: — Близка неизбежность. Что вы застанете в конце анфилады?       Бруно утирает грустные слезы и тихо отвечает: — Не знаю. — Так узнайте же. А после расскажете мне. — Вы ведь и так знаете. — Да. Знаю.       Бруно встает на ноги и чуть склоняет голову в уважении, чем забавляет Смерть. Она жестом приглашает его за проем.       И Бруно мчится сквозь анфилады этих комнат, оставив позади терзающие сожаления. Остатки песка в его часах окутывают его стремглав несущееся тело, комнаты преобразуются и Бруно проживает иную жизнь.       Он ребенок, вот-вот получивший долгожданный дар, тот счастливый мальчик, что плетет косы гордой сестрице вместе со старшей, купаясь в лучах солнца, что светит только для них.       Он подросток, познавший первую любовь и неуверенно трясущийся в предвкушении свидания. Сестры и мама в три пары руки наряжают его и укладывают непослушные кудри, а после наблюдают издалека из-за узеньких улочек, как юный провидец краснеет при виде не менее смущенной девочки.       Он самый счастливый дядя на свете: Изабелла взращивает ароматные вьюнки в его волосах, Долорес мирно посапывает под убаюкивающий шепот, что ассоциируется с мягким песком, Луиза клеит разбитую вазу под внимательным надзором и слушает слова утешения, а Антонио показывает ему крысиный театр.       Задорный Камило все так же звонко смеется и раз за разом разыгрывает даром перевоплощения, и даже в этой жизни они имеют привычку встречаться на крыше Каситы и общаться обо всем на свете.       Мирабель шьет бордовую рубашку и наигранно злится, когда Бруно случайно подглядывает за ее работой, и даже в этой жизни они одаривают друг друга брызгами речной воды в жаркий летний день во время стирки.       Смерть встречает его в конце анфилады, и Бруно не узнает ее — для него прошла целая жизнь, и он смело готов с ней распрощаться. Ну а для Смерти — что есть одна жизнь в нескончаемом полотне переплетенных человеческих душ? Даже если жизнь эта — иллюзорный мир, преподнесенный провидцу в виде раскаяния за ту долю несчастий, что выпала на его искалеченную душу; подарок самих песков времени.       Смерть одаривает его очаровательной улыбкой, и Бруно улыбается в ответ. Бесподобная, в белоснежном платье с распрекрасными кровавыми маками, женщина увлекает его в танец и любуется исполненными мирским счастьем изумрудными глазами.       Ее длинные, ледяные руки обнимают его, и она убаюкивающе произносит: — Больше не будет больно и плохо — сегодня не кончится никогда.