El Diablo

— Даже не предложите мне присесть? — с напускной уязвленностью вопросила женщина.       Несколько растерянный, Бруно все же оказал должное гостеприимство, предлагая на выбор любое свободное место. Она умудрилась углядеть старое коралловое кресло со времен его пребывания в стенах Каситы. Бруно не смог выбросить, оставив бесцельно стоять в комнате. Туда и уселась незнакомка. — Сеньора, лучше вам пересесть на что-то получше, — попросил он. — Запачкаете юбки… — Это не имеет значения, — она вкинула руку. — Удивительно, что это старое кресло при вас. В нашу последнюю встречу вы ясно дали понять, что предпочитаете избавляться от хлама, отравляющего жизнь. — Отнюдь, я лишь сказал, что незачем покупать гниющие фрукты, — уточнил мужчина и перевел тему, которая волновала его еще на рынке: — Вы превосходно выглядите в свадебном наряде. — Ох, я не выходила замуж, — сдержанно посмеялась она. — Белый — мой любимый цвет. Он открыт всему миру и максимально прост, не думаете? Вам близок символизм цвета? — Нет, я не фанат поиска смысла в каждом явлении, — Бруно одарил ее универсальной улыбкой. — Что же вы хотите знать о своем будущем? — Взять, к примеру, зеленый, — продолжила она, абсолютно игнорируя его вопросы. — Известно ли вам, что глаза ваши сравнивают с изумрудами? Эти драгоценности способны предсказывать будущее.       Бруно скептически смотрел на нее, пока она продолжала воодушевленный монолог: — Зеленый традиционно — цвет гармонии и единения, однако, в каждой религии свой символизм, к тому же, он зависит от оттенка, слыхали? Вы ведь религиозный человек? Ярко-зеленый в христианстве означает духовное очищение, вознесение. Говорят, что крест Иисуса на самом деле был зеленым. Бледно-зеленый, напротив, считается цветом отчаяния и грехопадения — некоторые художники изображают таким цветом крылья el Diablo.       С оттенками так сложно. Их бесчисленное множество, и каждому кто-то что-то стремится предписать. Потому мне по нраву белый, но даже так все дороги ведут в Рим. В нашем случае, к Смерти.       Женщина замолкла, уставившись пронзающим взглядом на Бруно. Она ждала ответа и получила его: — Мне казалось, что смерть традиционно представляет цвет нескончаемого мрака — черный, — в попытках сделать заинтересованный вид проронил он. — Черный это не цвет — это его отсутствие, — внесла ясность незнакомка. — Ровно, как и белый не цвет, — парировал Бруно. — Он представляет все цвета. — Но не отсутствует. Он существует, и мы видим всё лишь благодаря ему. А когда белого цвета нет, то ему на смену приходит ничего. Черный, традиционно. Судя по вашему выражению лица, я поставила под сомнение то, что для вас казалось бесспорным? Мне жаль.       Бруно не выдержал и несколько раздраженно ответил: — Мы теряем время, сеньора. Скажите прямо, что вы хотите знать. Мое дело — предсказания, а не беседы о теории цвета, — выдал он, заметно мрачнея.       Женщина распахнула глаза и глухо посмеялась, и в смехе этом проскользнула какая-то фальшь. Он выдохнула и извинилась: — Вы нетерпеливый человек. В попытках управлять временем совсем не замечаете, как время управляет вами — ваша расторопность тому подтверждение. Хотя, кем оно не управляет? Мы все в его власти, верно? Даже вы, всевидящий провидец.       Как думаете, магия способна уберечь от злого рока, словно заговоренный амулет? И не приходит ли сама суть мироздания в бешенство от вашей способности менять ход истории? Никто ведь не любит, когда лезут в его естество. — Вы слишком много на меня взваливаете, сеньора. Я лишь предсказываю будущее, не более. Оно уже предрешено, — хмуро отозвался он. — И какое будущее ожидает вас? — упиралась незнакомка. — Как бы грубо сейчас я не звучал — это не ваше дело, — не уступал мужчина, начиная закипать. — Мне известно, какое, — лукаво расплылась в улыбке женщина, подаваясь вперед. — Однако мне хочется услышать от вас. Неужели вы разглядывали судьбы каждого человека, а себя обошли стороной? — Вы тоже наделены даром глядеть в будущее? — откровенно насмешливо проговорил Бруно. — Чтобы знать будущее, мне не нужно обладать волшебством. Мне достаточно взглянуть вам в глаза, сеньор.       Она осклабилась и Бруно насупился. В этом выражении лица он узнал себя, и все слова, припасенные для оппонента, он проглотил и добровольно капитулировал. Незнакомка перестала давить и проворковала: — Не зыркайте так злобно — мне уже пора.       Она пригладила ладонью торчащую обивку кресла и приподнялась. Бруно заставил себя проводить ее до двери. Женщина остановилась у порога и опять уставилась на него, но уже несколько требовательно. Бруно, вопреки удушающей ее ауре, уверенно начал игру в гляделки, пока сеньора не предупредила: — Ваше любопытство сведет вас в могилу раньше времени. Не думайте узреть мое будущее — уверяю вас, вы сойдете с ума. А я этого не желаю.       Она вскинула руку в прощании и направилась к выходу, по пути склоняя голову в приветствии Феликсу. Зять сказал, что пора ужинать, но Бруно расслышал только со второго раза. Она заняла все его мысли и волновало его только одно — как она сумела узнать, о чем он раздумывал перед ее долгожданным уходом?       Весь ужин он привлекал к себе внимание мечущимся взглядом и отстраненностью от общих бесед. Сестры заботливо поинтересовались его состоянием, на что он скомкано ответил, что всего лишь устал. Однако усталость как рукой сняло после прихода этой престранной женщины. Вместо этого в нем кипела злость, но он старался тщательно скрыть это во избежание бесконечных расспросов.       Мирабель не решилась донимать его разговорами. Она мягко прикоснулась к его ноге тылом ступни и улыбнулась в тарелку, незаметно для других утешая разгневанного tío. Этот жест чуть убавил пыл.

***

      Бруно не мог заснуть и переставлял книги с одной полки на другую, параллельно успокаивая нервы чаем Изы. Промелькнула мысль, что следует что-то сделать с источником освещения в волшебной комнате — невозможно существовать здесь после захода солнца при одних лишь свечах, как пещерному человеку. Точнее, как стенному человеку в былые времена.       Он услышал, как знакомый голос зовет его с лестничной клетки. Бруно вышел из комнаты и увидел, как запыхавшаяся Мирабель старательно пытается преодолеть последние ступени. — Ты что забыла здесь в такой час? — он ловко подхватил ее на руки, помогая добраться до дверей. — Решила заняться физкультурой на ночь глядя?       Прежде чем ответить, она перевела дыхание: — Просто хотела поболтать перед сном, но уже жалею. Tío, комната же должна подчиняться твоей воле, я прошу, сделай что-то с этой чертовой лестницей.       Он глухо посмеялся, пропуская ее вперед.       Мирабель нравился сумрак и пляски пламени на редких свечах в его комнате. Это создавало какое-то чувство безучастности ко всему, в этой небольшой и тихой песочной гавани. И ко всему прочему сюда вписался запах орхидейных масел, немного не подходящий Бруно, по мнению Мирабель. — Ты сегодня сам не свой после предсказаний, — отметила она, поправляя книгу на высокой полке. — Что-то произошло?       Бруно бросил взгляд на нее, а она продолжала тянуться на цыпочках в попытке задвинуть выбивающийся из общего ряда корешок. Ночная сорочка задралась, оголяя кожу чуть выше бедра. Он неторопливо встал с кресла, бесшумно обхватывая ее тонкую талию. Девушка оробела, заливаясь краской, и потянулась ладонью к чужому затылку: — Ты можешь рассказать мне, — шепнула она, мягко поглаживая обожаемые черные кудри. — Ничего, — соврал мужчина и зарылся в девичью шею. — Всего лишь переутомился.       Он настойчиво целовал ее шею и плечи, безмолвно призывая замолчать и не развивать тему дальше. Мирабель подчинилась и прикусила губу в трепетном ожидании. Она чувствовала, как большие ладони исследуют каждый дюйм ее тела, очерчивая контур груди, талии и бедер, а в поясницу упирается что-то твердое. В приглушенном свете был слышен лишь шорох одежды, и его нарушил мужчина: — Допивай чай и возвращайся к себе. Уже поздно.       Мирабель не сразу сообразила, к чему это было сказано, пока ухо не обдало жарким шепотом: — Долорес.       Она кротко кивнула и старательно выдавила: — Хорошо, tío.       Низ живота полыхал от предвкушения запретного слияния их тел, и масла в огонь подливала полная тишина — это распаляло девушку еще сильнее. Она впивалась пальцами в полку и боялась опрокинуть идеально составленные книги, потому как подрагивала всякий раз, когда сухие губы касались шеи, а ладонь будто невзначай то и дело проскальзывала спереди между бедер. Мирабель чувствовала его нетерпение и желание — это пугало и возбуждало одновременно.       Бруно занырнул рукой под длинный подол сорочки. Беспрепятственно он запустил палец внутрь и сдержанно выдохнул, а Мирабель едва слышно пискнула от удовольствия, выгибая спину. Она была горяча, как жженный сахар, и жар внутри нее чуть не свел его с ума. Бруно уткнулся ей в шею и оставил отметины, пока девушка силилась не проронить и звука. Он добавил еще палец, интенсивно растягивая девственные стенки, отвлекая от первых малоприятных ощущений долгими поцелуями.       Одновременно хотелось вопить от наслаждения и сквозь землю провалиться от стыда. Ноги от напряжения начинали подрагивать и подкашиваться, Мирабель уже щекой утыкалась в край книжной полки в попытках удержать равновесие. Она была готова расплакаться в мольбе поскорее перестать ее дразнить.       Тело Мирабель было совершенно иным в отличие от Камило. Она по-женски слажена, у нее широкие округлые бедра, упругие ягодицы и мягкая небольшая грудь. Ее хочется трогать без остановки и ощущать нежность ее гладкой кожи. И пахнет она совсем иначе, как может пахнуть только представительница сильного пола.       Бруно чувствует, как теплая ладонь касается его члена. Он позволяет ей это маленькое своеволие, прикрывая глаза в приятном удовольствии, но долго сдерживаться не выходит.       Мужчина разворачивает ее и подхватывает на руки, больно вписывая позвонками в выступающие полки. Книги опасно дергаются, но остаются на местах. Девушка терпит приклад, прикусывая щеки, и скрещивает ноги у него за спиной. Он накрывает ее пухлые губы, поддерживая одной рукой за бедра, а другой ловко избавляясь от шнуровки. — Будет больно, — предупреждает он.       Мирабель наконец открывает глаза и встречается с манящим свечением, и это настораживает ее. Ее любимый tío сейчас больше похож на голодного зверя. Она чувствует, как влажная головка пристраивается у входа, и рефлекторно девушка пытается избежать боли, однако партнер не церемонится и насаживает ее.       Мирабель кротко мычит и впивается ногтями в шею мужчине. Это невероятно больно, а он не дает ей свыкнуться, проникая все глубже и глубже. У девушки искры из глаз летят, кажется, будто ее режут надвое, и одной лишь решимостью она терпит, изредка покряхтывая в свое плечо. Пугает боль, пугает, что в этой позе она полностью зависит от Бруно и никуда не сможет сбежать, если сильно захочется. И почему-то сейчас, лицезрев его недобро горящие зеленым пламенем глаза, доверие к нему по крупицам ускользало.       Ему не хотелось, чтобы sobrina вопила от адских ощущений, а после весь дом сбежался на это непотребство, потому вопреки дикому желанию засаживать ей во всю длину, он наконец дал время свыкнуться. Такая узкая, и ребристые стенки ее подрагивали. Кожу на шее обдало малоприятными щипаниями от девичьих ноготков. Она сжалась, вся напряженная и перепуганная. — Расслабься, mi vida. Тогда и боль пройдет. — Н-не могу. Это… странные ощущения.       Он чуть подался вперед, и Мирабель зажмурилась. Бруно приподнял ткань сорочки и прошептал: — Смотри, ты приняла меня почти полностью, — он еще раз качнул бедрами. — Умничка.       Боль почти совсем исчезает, Мирабель видит, как глубоко он проникает в нее, и наконец прислушивается к собственному телу: чувство наполненности пробирает до мурашек, шершавый язык, ласкающий соски, заставляет груди подаваться навстречу. Блажь затуманила рассудок, оставляя в голове только древнее желание, и Мирабель делает неумелую попытку насадиться сильней. Вечно внимательный tío распознает ее знак как одобрение и набирает темп.       Когда толчки отзываются шатанием деревянного шкафа, он бросает ее на постель и забрасывает одну ногу себе на плечо, не останавливаясь ни на секунду. Мирабель жарко, как в аду, она ерзает и наконец сдирает себя сорочку. Бруно пожирает взглядом ее смуглое тело без единого изъяна: языки пламени бликами пляшут на влажной коже, между грудями поблескивают капельки пота. Пухлые губы отекли от постоянных прикусываний и вот-вот начнут кровоточить, она впивается в скомканное одеяло и отводит стыдливый взгляд. Сочащееся лоно растянулось под размер члена и беспрепятственно принимает его, и Мирабель стыдится хлюпающих звуков и глухих шлепков. Она зарывается в растрепанные волосы и жмурится, но мужчина требовательно поворачивает ее лицо и давит подушечками на губы: — Не нужно отворачиваться.       Мирабель послушно приоткрывает пересохшие губы и позволяет холодным пальцам коснуться языка. Больше она не смеет прятать лицо, а взгляд ее мечется от лукавых глаз к трущимся половым органам, и щеки ее полыхают от осознания, что ей невероятно хорошо.       Его sobrina, его palomilla поистине великолепна. Она будто слеплена самым искусным скульптором современности, ей хочется любоваться бесконечно. Параллельно в черепной коробке мужчины копошатся мысли подарить ей прелести грубого секса, полностью окутать ее блаженным пороком, чтобы она бездумно стонала его имя не в силах вспомнить прочие слова. Он гонит от себя эти мысли, он хочет насладиться ее трепетными касаниями грязной любви — потому как родственная любовь не может быть чем-то чистым и безгрешным.       Да, Мирабель невинна, и эта своеобразная святость в его глазах подпитывает кровью половой орган. Она позволила полюбить и поделиться любовью — он нашел в ней свой отклик и наделил себя властью стать первым, кто осквернит девственный храм. Бруно даст ей все, что она от него жаждет, но никогда не озвучит, и Мирабель останется рядом, восторгающаяся и возвышающая Дьявола перед Господом.       Он усаживает ее на себя и терпеливо давит на ягодицы. Поза смущает сильнее, но Мирабель так хочет угодить любимому tío: она неумело поднимает бедра вверх-вниз и пытается найти точку опоры то на его животе, то на бедрах. Она наконец находит удобный угол и беззвучно выдыхает, запрокидывая голову. Перед глазами все плывет из-за сумасшедшего наслаждения и плохого зрения, комната кверху ногами ходит кругом. Ледяные ладони, ласкающие грудь, приятно контрастируют с полыхающей промежностью, и Мирабель тихо взывает к Богу без задней мысли.       Бруно рывком поднимается, прижимает ее мокрое тело к своему и наспех покрывает поцелуями все, что попадает под губы: плечи, шею, ключицы, и все они солоноваты на вкус. Он подстраивается под ее разлаженный темп, мнет ягодицу и водит пальцами по позвонкам, собирая бегущие капельки пота. Мирабель касается его щетинистой щеки и склоняется за поцелуем — Бруно охотно отвечает. — Ты превосходна, mi amor, — хрипло выдыхает он, оскаливаясь.       Мирабель чересчур смущена, чтобы что-то ответить. Она не уверена, что сможет говорить так же тихо, если откроет рот. У нет вот-вот побегут слезы от обиды, что они заперты в тиски морали и правил, и не могут вдоволь насладиться страстными стонами друг друга. Редкие тихие рыки, что проскальзывают в дыхании Бруно, отзываются табуном мурашек по загривку. Мирабель готова отдать все, лишь бы слышать это в разы громче, чем в невыносимой тишине.       Бруно снова переворачивает ее под себя и нависает над тающим телом. Она обхватывает его ногами, призывая не отстраняться, на что мужчина довольно ухмыляется. Его прикосновения уже обжигают — настолько чувствительной стала кожа. Каждый поцелуй отзывается покалыванием. Сладкая истома начинает сменяться незнакомым напряжением. Бруно чувствует, как дергаются ее перекрещенные лодыжки, а ресницы трепещут так часто, будто крылья у колибри. Круглое личико искажает экстаз, sobrina почти не дышит — она на пределе.       Мужчина набирает максимальный темп, а Мирабель замирает на короткий миг, и после тело ее хватает судорога, пока Бруно чувствует пульсацию горячих стенок и то, как она сжимает сильными бедрами его бока. Ее влагалище затягивает член все глубже с каждым сокращением, а на лопатках его расцветают свежие царапины. Он рывком раздвигает ее бедра и вытаскивает в последний момент: жемчужные капли падают на плоский живот.       Бруно восстанавливает дыхание и рассматривает плод работы — Мирабель великолепна. Она часто дышит приоткрытым ротиком, в карих глазах все еще блаженный туман. Она не спешит поджать колени и дает вдоволь налюбоваться собой, пока на место неги не придет привычная неловкость. А пока момент этот не настал, Бруно дарит ей нежный поцелуй и шепчет ей, что она его любовь, его жизнь, его мир.       И снова врывается в его сознание загадочная сеньора с корзиной гнилых фруктов.