Кровь. Много крови. Этот отвратительный запах мёртвых людей наверняка уже заглушил запах самого Мудзана. А он словно уже ничего не чувствовал. Плевать. Плевать на всё. На полусгнившие тела, на эту просто отвратительную обстановку.
Он истерзал все стены в своём доме. Сорвал все обои, лишь шторы оставил нетронутыми — всё-таки, жить хотелось. Это единственное, в чём Кибуцуджи был уверен. Свой постоянный гнев он срывал на всём, что попадалось под руку — мебели, украшениях, и в том числе на мальчишке в подвале. Мудзан без конца рвал у Юширо конечности, а он… молчал. Не злился, не сопротивлялся. С непроницаемым выражением лица он продолжал свою работу.
«Играешь в благородного, да, парень»?
Хотелось оторвать ему пальцы. Чтобы он больше не смог ничего делать. Жаль, конечно, что он всё равно восстановится… Но Кибуцуджи не мог не воплотить в реальность своё желание. Юширо всегда молчал, даже не морщился. Это не успокаивало, а ещё сильнее злило Мудзана — сейчас он был готов на всё, чтобы услышать чужую боль, заглушив ею собственную. Однако нужно было оставить мальчишку в живых — какую-никакую пользу он приносил, к тому же Юширо был единственным, с кем теперь можно было поговорить.
Но не сказать, что их разговоры были приятными.
—
Как же ты жалок, — выплюнул Мудзан. — Даже дать отпор мне не можешь.Что, играешь в благородного, да, парень?
—
Не смей так говорить. Ты ничего не знаешь о благородстве, — Юширо поднял на него взгляд.
Оторвать ему руку было легко. Поганец даже не поморщился.
—
Как там Госпожа Тамаё?
От этого тихого, полного безнадёжности голоса сердце Кибуцуджи предательски дрогнуло. Он поджал губы, но тут же понял, что они тот же вот-вот задрожат. Демон терял контроль над собой…
—
Ещё не издохла.
Эти слова отозвались болью в том же сердце. Внутри всё гудело — но ведь, в конце концов, это не ложь… Правда?
—
Говори о Госпоже вежливее, — рявкнул парень.
Пару секунд Мудзан помолчал. Потом схватил Юширо за руку и вновь без промедлений оторвал.
Тишина. Спустя полминуты Кибуцуджи произнёс:
—
Извинись. Я не желаю слушать твои мерзкие слова.
—
Нет.
Наглый мальчишка. Кажется, Мудзан начинал кипеть — он не мог ничего сделать с наглецом, и это чувство бессилия пожирало его изнутри. Хотелось заставить парня страдать, кричать, чтобы он издал хоть один протестующий звук… Но тишина была символом его безумной гордости, которую нельзя было сломить.
Хотя, это ещё как посмотреть…
—
Решил показать свои зубки? — усмехнулся мужчина, — Чтож, нужно их вырвать.
Замахнувшись, Кибуцуджи оставил на щеке Юширо пощёчину. Вновь молчание. Первая его рука уже восстановилась, поэтому Мудзан оторвал её снова. А потом и вторую. А потом ногу… Затем вырвал злосчастные клыки. Четверовав наглеца он вновь получил в ответ тишину. Скрипнув зубами, демон схватил мальчишку за горло, и впечатал в стену.
Тихий скулёж стал наградой для Короля демонов. Как легко всё получилось…
—
Можешь дальше здесь гнить.
Раньше источником его общения были люди и
она. Теперь… нет, он старался не думать об этом.
В этом доме поселилась настоящая тьма. Во всех смыслах. Мудзан уничтожил почти все источники света — просто потому, что в плохом настроении. Атмосфера в этом когда-то была светлой, наполненной жизнью, но теперь здесь только смерть. Смерть везде преследовала Кибуцуджи, с самого его рождения. Она
дышала ему в спину. И бесконечная борьба с нею только сильнее подбивала Мудзана не оставлять своих попыток, действуя ещё агрессивнее и быстрее.
За эти дни Кибуцуджи почувствовал истинную ярость. Кажется,
такого прилива ненависти он ещё никогда не познавал. Демон чувствовал, как по венам растекаются все спектры человеческих эмоций. Гнев, злость, отвращение, боль, и даже… отчаяние. До этого Мудзан чувствовал отчаяние только один раз в своей жизни — тогда, когда умирал в постели. Когда Мудзан не мог вставать, когда его тело таяло у него на глазах. Тогда, когда он был не в силах даже поднять головы. Именно в этот момент в мысли хлынуло отчаяние. Кибуцуджи чувствовал жалость к самому себе.
Но он всегда выживал.
Всегда.
Ещё одно отвратительное чувство — беспомощность. Мудзан не знал, что может быть хуже. Осознавать то, что ты бессилен, слаб и не можешь ничего сделать, или же осознавать собственную смерть. Но он понимал одно — все эти эмоции и чувства приносили адскую боль. Однако Кибуцуджи не мог ничего сделать.
И это его злило.
Мудзан понимал, что теряет контроль. А ведь потерять контроль — это худшее, что вообще могло случиться. Если он потеряет контроль над своими демонами — умрёт. Если потеряет контроль над своим телом — умрёт. Именно поэтому Кибуцуджи держит себя в жёстком узле. Не время расслабляться. Не время успокаиваться… Почти все демоны — его копия. Все они жестоки, в них нет ни преданности, ни уважения. И в случае чего, они весьма быстро избавятся от Кибуцуджи. Рано или поздно.
Поэтому Мудзан растил в себе подозрительность и недоверие. В этом огромном, озлобленном мире он один. За спиной не будет того человека, который в случае чего поддержит или поможет ему. За спиной будут только острые ножи, которые люди бросают ему в спину. Такова его судьба — Король должен быть один. И все эти бессмертные годы он проживёт в напряжении и злобе.
И всё же, всё чаще и чаще Мудзан задавался вопросом: во имя чего всё это происходит? Для чего он проживает эту безумную, наполненную ненавистью жизнь? Ради власти? Нет, разумеется, нет. Власти над демонами он никогда особо не хотел. Ему не нужна лишняя ответственность. Издеваться над людьми? Нет, это даже звучит глупо. Разумеется, истязать и поглощать человеческие тела ему нравилось (таким образом мужчина даже снимал дискомфорт), но это точно не может быть смыслом жизни.
Нет, он не живёт. Он
выживает. Вот истинный смысл всего существования Мудзана —
выжить.
***
Кажется, в этой чёртовой комнате скрывается вся сила Кибуцуджи. Если нет, то он не знал, почему туда вечно рвётся.
Однако в это помещение заходить было физически больно. Мудзан чувствовал, как тысячи иголок впиваются в его сердце. От этого он, как рассерженное животное, рвал обои и царапал стены. Ощущать свою слабость перед обычной дверью было особенно больно. Больно и унизительно.
Но ещё больнее и унизительнее было ощущать вину. А ведь никогда раньше Мудзан не чувствовал вины ни перед единым живым существом. Даже тогда, когда он разрывал своих противников на части, поглощал их плоть и отрывал конечности. А ведь сейчас Кибуцуджи даже не убил её… или убил?
Демон совершенно ничего не понимал. Она ведь не умерла, верно?.. Но и живой девушку назвать нельзя. В голове Короля всё время проносилось «что мне делать?». Казалось, собственные мысли начали его предавать. Не думать о ней стало невозможным.
Это стало походить на одержимость. Кажется, Мудзан сделал всё, чтобы вернуть её к сознанию — даже позвал Энму, хотя ему не хотелось открывать кому-нибудь свою слабость. Он даже был готов открыть тайну Юширо. Возможно, он хоть как-нибудь и помог… Но на такое унижение Кибуцуджи не пошёл бы. Даже ради неё. Сохранять гордость для него было очень важным — даже важнее жизни девушки.
Но с каждым днём, с каждой минутой и секундой Мудзан чувствовал, как внутри всё ломается. Ломается его самолюбие, гордость. Медленно, но верно он начинает сходить с ума. По ночам в его голову проникают тяжёлые воспоминания о том злосчастном дне — тогда, когда кровь демоницы впервые выбила его из колеи. Впервые вид чужой крови по-настоящему привёл в ужас Кибуцуджи. Заглушать эти воспоминания не получалось, только засыпать.
Мерзко. Мерзко осознавать то, что Мудзан уподобился людям — теперь по ночам он засыпает. Сны ему снились, но разве что всякие мерзкие и отвратительные вещи. Но это лучше, чем постоянно вспоминать весь пережитый ужас.
А тем временем, нужно было вложить все силы на нахождение паучьей лилии и лекарства. Но вместо этого Мудзан страдал из-за какой-то девчонки… При этих размышлениях что-то внутри полыхнуло. Он злился на неё, на весь мир за свою слабость. Кибуцуджи разрывало от такого количества ненависти и ярости, но вместе с этим внутри всё затухало. В том месте, где должна была быть душа, теперь была гнетущая пустота.
Всеместе с этим нужно было работать. Долго и без передышек… А ведь Накиме старалась. Она вкладывала все силы на свою задачу — конечно, Мудзан не чувствовал укор совести за то, что просто скидывает огромную работу на её плечи, но всё же…
Однако недавно он узнал нечто новое. Видимо, Накиме и Энму объеденились. К счастью, не против него — эти двое были одними из единиц преданных ему демонов. Похоже, Кокушибо своим поведением их не устраивал. А, возможно, дело было в их страстных чувствах.
Хотя разве Кибуцуджи не плевать?
Нет, ему совершенно всё равно на то, что происходит между демонами. Пусть хоть себе глотки перегрызут, главное — исполнять свои задачи. Конечно, Кокушибо важен для Мудзана, и если дело перейдёт черту, он вмешается. Но пока этого не случилось, они будут разбираться сами.
***
Наконец, приход Энму дал хоть какие-то крохи надежды. Нужно дать ей кровь… Если это поможет делу, то Мудзан пойдёт даже на такие жертвы.
Подрагивая от напряжения, Кибуцуджи открыл злосчастную дверь. Смотреть на девушку он был не в силах, и, чтоб хоть немного взять себя в руки, мужчина оглядел комнату.
Хрусть. Это были осколки разбитого зеркала. Демон глянул на своё извращённое отражение. Как же было неприятно смотреть на самого себя… Наверное, впервые в жизни. В это разбитое зеркало он вложил абсолютно всё: свою ненависть, боль, отчаяние, бессилие… И раз за разом разбивал его.
Он подошёл ближе. Хруст под ногами стал громче. Внезапно Мудзан ударил в зеркало — осколки впивались ему в руки.
Плевать. Он уже не почувствовал боли, лишь бесконечную ярость и безнадёжность. С каждым разом удары становились всё резче, сильнее, грубее… Пока от зеркала не остался лишь один маленький кусок.
Собственная кровь текла вниз, по осколкам, впитываясь в ковёр. Кибуцуджи резко вырвал стекло из руки — кровь хлынула вниз с новой силой. Злясь на самого себя за эту минуту беспричинной ярости, он обернулся.
А там был свет. Там было
её тело.
По венам расползлось непонятное для Мудзана чувство — смесь ярости и вины, вероятно. Он не знал что это, но оно заставило его обернуться.
И пнуть это паршивое зеркало.
Раздался грохот. Некогда прекрасный предмет интерьера валялся на полу, полностью разбитый и уничтоженный. Кибуцуджи иронично усмехнулся — кажется, он сейчас больше похож на это зеркало, чем на самого себя. Разбитый. Уничтоженный.
Ничтожный.
Но сейчас не время страдать. Он вновь обернулся, только теперь заставил себя посмотреть на бессознательное тело. Как тяжело давались эти шаги… Наконец, Мудзан склонился над девушкой: сейчас он был готов оторвать себе руку, только ради того, чтобы потекла кровь. Но пары порезов оказалось достаточно.
—
Только очнись, Тамаё, — совсем тихо сказал он, —
Только очнись.
Алый свет бомбори помогал сильнее разглядеть некогда прекрасное лицо девушки. Смотреть на неё Кибуцуджи удалось всего пару секунд, после чего он отвернулся.
После всего того, что случилось, от него словно оторвали кусок. Сердце горело, и Кибуцуджи чувствовал, как всё его существо превращается в пепел. Без неё этот как-то мир опустел.
И Мудзана начинает поглощать это отвратительное чувство.
